Река забвения, сад лени, плоть живая… О Рубенс, – страстная подушка бренных нег, Где кровь, биясь, бежит, бессменно приливая, Как воздух, как в морях морей подводных бег!
О Винчи, – зеркало, в чем омуте бездонном Мерцают ангелы, улыбчиво-нежны, Лучом безгласных тайн, в затворе, огражденном Зубцами горных льдов и сумрачной сосны!
Больница скорбная, исполненная стоном, — Распятье на стене страдальческой тюрьмы, — Рембрандт!.. Там молятся на гноище зловонном, Во мгле, пронизанной косым лучом зимы…
О Анджело, – предел, где в сумерках смесились Гераклы и Христы!.. Там, облик гробовой Стряхая, сонмы тел подъемлются, вонзились Перстами цепкими в раздранный саван свой…
Бойцов кулачных злость, сатира позыв дикий, — Ты, знавший красоту в их зверском мятеже, О сердце гордое, больной и бледноликий Царь каторги, скотства и похоти – Пюже!
Ватто, – вихрь легких душ, в забвенье карнавальном Блуждающих, горя, как мотыльковый рой, — Зал свежесть светлая, – блеск люстр, – в круженье бальном Мир, околдованный порхающей игрой!..
На гнусном шабаше то люди или духи Варят исторгнутых из матери детей? Твой, Гойя, тот кошмар, – те с зеркалом старухи, Те сборы девочек нагих на бал чертей!..
Вот крови озеро; его взлюбили бесы, К нему склонила ель зеленый сон ресниц: Делакруа!.. Мрачны небесные завесы; Отгулом меди в них не отзвучал Фрейшиц…
Весь сей экстаз молитв, хвалений и веселий, Проклятий, ропота, богохулений, слез — Жив эхом в тысяче глубоких подземелий; Он сердцу смертного божественный наркоз!
Тысячекратный зов, на сменах повторенный; Сигнал, рассыпанный из тысячи рожков: Над тысячью твердынь маяк воспламененный; Из пущи темной клич потерянных ловцов!
Поистине, Господь, вот за твои созданья Порука верная от царственных людей: Сии горящие, немолчные рыданья Веков, дробящихся у вечности твоей!
Река забвения, сад лени, плоть живая… О Рубенс, – страстная подушка бренных нег, Где кровь, биясь, бежит, бессменно приливая, Как воздух, как в морях морей подводных бег!
О Винчи, – зеркало, в чем омуте бездонном Мерцают ангелы, улыбчиво-нежны, Лучом безгласных тайн, в затворе, огражденном Зубцами горных льдов и сумрачной сосны!
Больница скорбная, исполненная стоном, — Распятье на стене страдальческой тюрьмы, — Рембрандт!.. Там молятся на гноище зловонном, Во мгле, пронизанной косым лучом зимы…
О Анджело, – предел, где в сумерках смесились Гераклы и Христы!.. Там, облик гробовой Стряхая, сонмы тел подъемлются, вонзились Перстами цепкими в раздранный саван свой…
Бойцов кулачных злость, сатира позыв дикий, — Ты, знавший красоту в их зверском мятеже, О сердце гордое, больной и бледноликий Царь каторги, скотства и похоти – Пюже!
Ватто, – вихрь легких душ, в забвенье карнавальном Блуждающих, горя, как мотыльковый рой, — Зал свежесть светлая, – блеск люстр, – в круженье бальном Мир, околдованный порхающей игрой!..
На гнусном шабаше то люди или духи Варят исторгнутых из матери детей? Твой, Гойя, тот кошмар, – те с зеркалом старухи, Те сборы девочек нагих на бал чертей!..
Вот крови озеро; его взлюбили бесы, К нему склонила ель зеленый сон ресниц: Делакруа!.. Мрачны небесные завесы; Отгулом меди в них не отзвучал Фрейшиц…
Весь сей экстаз молитв, хвалений и веселий, Проклятий, ропота, богохулений, слез — Жив эхом в тысяче глубоких подземелий; Он сердцу смертного божественный наркоз!
Тысячекратный зов, на сменах повторенный; Сигнал, рассыпанный из тысячи рожков: Над тысячью твердынь маяк воспламененный; Из пущи темной клич потерянных ловцов!
Поистине, Господь, вот за твои созданья Порука верная от царственных людей: Сии горящие, немолчные рыданья Веков, дробящихся у вечности твоей!
А мне понравился ваш ответ! Ничто не совершенно в этом мире, в том числе и великие творения, но откровенно ругать и обвинять, это, извините, нехорошо как-то.
Господина Бодлера, просто в своё время выгнали из парижской академии художеств и это была ответная отрицательная реакция на критику и на всё , что ставилось в пример.