Стукнуло тридцать три годика –
возраст Иисуса Христа.
Письма – сплошная эротика,
падают в дом, как с куста.
Подписи женские, сладкие,
хоть раздевай и в постель.
АХ, до чего же мы «слабкие»
в дни торжества и потерь.
Но…. разлюбились мне девочки,
прелесть их губ и брючат.
Тридцать три голые веточки
в окна, как в сердце стучат.
Тополь, дождём покарябанный,
по уши влагой набряк.
Жизнь мою пегую, рябую
злыдень осенний запряг.
Мне даже в собственном отчестве
слышится горя намёк.
К чёрту! Мычанье – не почести.
Чем я их души привлёк?
Нет, не словесною мебелью
я обставляюсь сейчас.
Тридцать три были и небыли
выждали нынешний час.
Дождик, не лей слёзы горечи,
трудно их плавить в стихи.
Если по жизни я подличал,
голову напрочь секи.
Стукнуло тридцать три годика.
Мозг от тоски поседел.
Я не Христос. Мне вольготнее
петь Аллилуйю себе.
[Скрыть]Регистрационный номер 0256483 выдан для произведения:(стихи из архива)
Стукнуло тридцать три годика –
возраст Иисуса Христа.
Письма – сплошная эротика,
падают в дом, как с куста.
Подписи женские, сладкие,
хоть раздевай и в постель.
АХ, до чего же мы «слабкие»
в дни торжества и потерь.
Но…. разлюбились мне девочки,
прелесть их губ и брючат.
Тридцать три голые веточки
в окна, как в сердце стучат.
Тополь, дождём покарябанный,
по уши влагой набряк.
Жизнь мою пегую, рябую
злыдень осенний запряг.
Мне даже в собственном отчестве
слышится горя намёк.
К чёрту! Мычанье – не почести.
Чем я их души привлёк?
Нет, не словесною мебелью
я обставляюсь сейчас.
Тридцать три были и небыли
выждали нынешний час.
Дождик, не лей слёзы горечи,
трудно их плавить в стихи.
Если по жизни я подличал,
голову напрочь секи.
Стукнуло тридцать три годика.
Мозг от тоски поседел.
Я не Христос. Мне вольготнее
петь Аллилуйю себе.