ГАРПИЯ

Среди замшелых диких скал

Пещера черною дырой.

Кто здесь когда-то ночевал?

Кто в страхе прятался порой?

Быть может, мщенья избежав,

Беглец, ночного татя злей,

Точил в тиши её кинжал

И искры сыпались во мгле.

Или уставший от погонь,

Седой усатый старый страж

Здесь молча разводил огонь,

И, опираясь на палаш,

Он в полусне - полубреду,

В больном мозгу рождавшем страх,

Готовил на огне еду

И забывался в мрачных снах…

А, может, здесь разбойник жил

Ещё в былинные года,

И буйну голову сложил,

И упокоен навсегда.

***

Но много-много лет назад

Другой я слышала рассказ:

… В долине цвёл чудесный сад -

Не отвести от сада глаз.

Там бил родник с живой водой,

Прозрачен, светел и игрив…

Однажды, бледный и худой,

В тот сад явился пилигрим.

Под кущей розовых ветвей

Смиренно отдохнуть присел.

Свистел негромко соловей,

На небе солнца диск висел.

Дышал теплом чудесный день,

Струя волшебный аромат,

Цвели  мимозы и сирень,

Окутав томной негой сад.

Едва напившись из ручья,

Дремотой странник был сражён,

 Уже не слыша соловья,

Он погрузился в странный сон.

Как будто в полузабытьи,

(Заснуть, бедняга, не успел),

О счастье, роскоши, любви

Ему чудесный голос пел

И уводил куда-то вдаль,

Волшебному сиянью вслед,

Смывая горечь и печаль,

И тяжкий гнёт ушедших лет.

Покорно плёлся пилигрим

В какой-то смуте и тоске,

Упорно шёл и шёл за ним

К гряде, темневшей вдалеке.

Тот зов - как сладостен был он,

Но у подножья серых скал

Не звук чарующий, а стон

Нежданно странник услыхал.

Пещера – чёрною дырой

И в полумраке – силуэт...

Но ведь бывает так порой:

Мы видим то, чего и нет.

В пещеру странник заглянул,

(Хоть и боялся очень он),

Нет, взор его не обманул:

Не наваждение, не сон,

А дева, точно смерть бледна,

Но совершенной красоты.

Стонала именно она,

Лица прекрасные черты

Печатью мук искажены.

Тонули в горестных слезах,

И были ужаса полны

Большие синие глаза,

Смотрели так они с мольбой,

Что душу прожигал тот взгляд.

Не в силах совладать с собой 

И пятясь всё-таки назад,

Но страх сумев преодолеть,

Шагнул в пещеру пилигрим.

 Казалась страшною, как смерть,

Картина, что была пред ним:

Лежала девушка нагой

Не в состоянье дрожь унять,

Не в силах шевельнуть ногой,

Не в силах руку приподнять.

А повод был тому таков:

Лодыжки и запястья рук - 

Ей стягивал металл оков,

Звенящий издавая звук.

Трясясь от страха, пилигрим

Вошёл в пещеру, как в костёр,

Вид, что был взору обозрим,

Совсем не радовал тот взор.

Лязг металлических колец,

Вмурованных в породу стен.

Прикован к ним цепей конец,

Что означало вечный плен.

Но в сердце, потеплевшем вдруг

И тронутом немой мольбой,

Сменив тревогу и испуг,

Внезапно вспыхнула любовь.

И ярким пламенем горя,

Вмиг озарила мрак души,

И чудо дивное творя,

Пошёл вокруг себя крушить,

Вдруг ставший сильным пилигрим,

Металл оков, скалы базальт:

Безумство овладело им,

Впал странник в бешеный азарт.

Как долго длился этот бой,

Никто не может рассказать.

Металл устал, и сам собой

Он начал вдруг ослабевать.

Осыпался базальт со стен,

Со страшным скрежетом кольцо

Из стенки вырвалось совсем,

И ветерок дохнул в лицо.

Сбив второпях оков замки,

Бродяга разобрал завал,

Погладил нежный шёлк руки,

Потом в уста поцеловал.

Довольный сам собой герой,

Мурлыча радостный мотив,

Простился мысленно с горой,

И как пушинку подхватив,

Он вынес деву на руках

На тёплый ясный Божий свет,

Но скрылось солнце в облаках,

Крик изумления: - О, нет!

Как вопль, извергнул из груди

Он оттого, что увидал,

Но самый ужас впереди

Ещё беднягу ожидал.

Сдавил клещами горло страх

Всё изменилось в один миг:

Зажёгся вдруг огонь в глазах,

Стал тёмно-серым девы лик.

И не улыбка, а оскал,

Скривил прелестный прежде рот,

Утробный жуткий рык меж скал

Разнёсся далеко и вот

Меняться стала на глазах:

Где розовели ноготки -

Там стали когти на руках,

Из пасти вылезли клыки

Легко пронзили когти грудь

И, ожиданью вопреки,

К предплечью, не куда-нибудь,

Рванулись острые клыки,

А юноше всё мнился сад,   

И не реальность - страшный сон

Он видел, и проснуться рад,

Но слишком поздно понял он

Уже в горячечном бреду:

Тварь, что к себе его звала,

Манила в розовом саду,

Не девой – гарпией была,

Что он, по правде говоря,

С горой напрасно воевал,

 Что кто-то смелый всё ж не зря

В пещере монстра заковал.

И свет померк в его очах,

Едва вздохнув, его душа,

Преодолев навечно страх,

Взлетела, к Господу спеша. 

Тварь пожирала, торопясь,

Несчастного под дикий вой,

Потом насытившись, смеясь,

Играла мёртвой головой.

И содрогнулся горный мир,

Увидев на исходе дня               

Голодной твари страшный пир,

Мозги и кости на камнях.

Внутриутробный слыша рык,

Дрожали горные орлы.

Издавши вдруг ужасный крик,

Сорвавшись камнем со скалы,

Отяжелевший монстр взлетел,

И скрылся медленно  вдали…

И даже те, кто и хотел,

Пошевелиться не могли,

Испытывая дикий страх,

Застыв как камни в один миг.

А эхо гулкое в горах

Носило долго жуткий крик.

***

Немало лет прошло с тех пор

Скала, дырой пещера в ней.

Хранит пещера древних гор

Дела давно минувших дней.

На том закончен мой рассказ,

Давно я слышала его.

Но чудится ещё подчас,

Мне вопль несчастного того…