Есенин. Последний стих.

Вот и я ступаю в преисподнюю,
вены в кровь и с шеею в петле.
Умирать и корчиться сегодня,
ой как шипко, не хотелось мне.
Но как знать, когда настигнут муки
и захлопнут книгу бытия!
На себя посметь наложить руки
я не мог и это был не я.

Предо мной знакомые дороги,
города, погосты и поля.
И она, что схоронила многих,
вся родная, Русская земля.
С телом врось, душа парит над миром,
не спеша летит на божий суд.
Я туда возьму с собою лиру
и свои поэмы принесу.

Холодна, темна и безмятежна,
утонувшей жизни полынья.
Но в душе все теплится надежда,
огорошенная льдинками вранья.
Что когда-то, кто-то, где-то  скажут,
да и к слову водки всем нальют
И на встречу рюмки не промажут
и мои поэмы запоют.

Как ни жаль, я все отдал за это, 
даже жизни тонкий переплёт.
Горько мне, но что душою спето,
не пропито, не брошено под лёд.
Знать бы мне, теперь под этой сенью,
причищаться или жить как жил.
Отвечать, что я Сергей Есенин,
жизнь не крал и не сторожил.

Где вы кони тройки с бубенцами,
где кабацкий пьяный хоровод.
Заглянуть бы, да подраться с наглецами,
перейти б всё это море в брод.
Развесёлые и пьяные красотки, 
лезут, матерятся и пищат.
Там манишки и косоворотки,
там медведи и водка натощак.

В коридорах этой богодельни,
тишина и яркий свет в дали.
Ангелочки-как девочки в бордели,
всё порхают, но не берут рубли.
А я бы дал на кон поставить душу
и лукавым рожи бы набил.
Ни когда я батюшку не слушал
и по-что, я Бога так гневил.

А сейчас я в божеской приемной,
ожидаю суд и приговор.
Среди дня и даже ночи темной,
супостатов вызовут на спор.
И спрошу: чего же мы хотели?
азм есмь- юродивый, еси!
Как гусляр, с лохмотьями на теле,
так и будет на святой Руси.