Беспощадно
проносится жизнь,
А
ты в кресле своём застыл,
И
сквозь пару обугленных линз,
На
портрет расточаешь пыл.
Длинный-длинный
мерцающий луч
Прочертил
нестерпимый путь,
От
зрачка до чернеющих туч
В
нём видна великая суть.
Так
бледна под перчаткой рука,
Проступает
на кожу соль.
Из
зажатого в треск кулака
Через пальцы сочится боль…
Здесь
всё так же, как было тогда,
С
мест своих не сошли трюмо,
В
зеркалах лишь интриг череда,
Что
когда-то наплёл бомонд.
Только
пыль помнит пышный банкет,
Абажур да ворох портьер,
Как
в дыму дорогих сигарет
Пили
пунш на старый манер.
Посреди
тучных дам и мужей,
Среди
пошлой той красоты,
В
пустоте тысяч взглядов-ножей,
Несравненный,
являлся - ты.
А
потом, как утихнет весь пир,
Заструится
в окна луна,
В
твоём сердце гостил целый мир,
Безмолвно,
входила - она.
Но
никто тогда и не узнал,
Что
был верен ты до конца,
И
в мечтаньях её рисовал,
Вспоминая
тонкость лица.
И
никто разглядеть не сумел,
Как
надломлен, был первый нерв,
Как
последний в тебе догорел,
И
какой теперь гложет червь.
Беспощадно
проносится жизнь,
А
ты в кресле застыл своём,
И
сквозь пару обугленных линз,
Всюду
видишь только её.
© Copyright: Осень, 2013
Регистрационный номер №0168387
от 8 ноября 2013
[Скрыть]
Регистрационный номер 0168387 выдан для произведения:
Беспощадно
проносится жизнь,
А
ты в кресле своём застыл,
И
сквозь пару обугленных линз,
На
портрет расточаешь пыл.
Длинный-длинный
мерцающий луч
Прочертил
нестерпимый путь,
От
зрачка до чернеющих туч
В
нём видна великая суть.
Так
бледна под перчаткой рука,
Проступает
на кожу соль.
Из
зажатого в треск кулака
Через пальцы сочится боль…
Здесь
всё так же, как было тогда,
С
мест своих не сошли трюмо,
В
зеркалах лишь интриг череда,
Что
когда-то наплёл бомонд.
Только
пыль помнит пышный банкет,
Абажур да ворох портьер,
Как
в дыму дорогих сигарет
Пили
пунш на старый манер.
Посреди
тучных дам и мужей,
Среди
пошлой той красоты,
В
пустоте тысяч взглядов-ножей,
Несравненный,
являлся - ты.
А
потом, как утихнет весь пир,
Заструится
в окна луна,
В
твоём сердце гостил целый мир,
Безмолвно,
входила - она.
Но
никто тогда и не узнал,
Что
был верен ты до конца,
И
в мечтаньях её рисовал,
Вспоминая
тонкость лица.
И
никто разглядеть не сумел,
Как
надломлен, был первый нерв,
Как
последний в тебе догорел,
И
какой теперь гложет червь.
Беспощадно
проносится жизнь,
А
ты в кресле застыл своём,
И
сквозь пару обугленных линз,
Всюду
видишь только её.