Hочь

Меня не оставляла ночь в покое и ломилась в окна.
Она, наверное, промокла, и в дом попасть была не прочь.
«Пожалуйста, ну посмотри!» — качала ветками сырыми,-
«Ах, неужели до зари мне караулить сны чужие?
Пусти меня к себе, ведь здесь так одиноко и тревожно!»
Рекламой уличной во мгле просительно моргала: «Можно?»
И, всхлипывая на ветру, крылом вороньим трепетала,
обшаривала двор вокруг, чтоб тут же все начать сначала -
на стеклах слезы рисовать, в трубу тоскливо подвывая,
«Unbreak my heart » вдали сыграть звонком последнего трамвая.
И, перестав считать овец, терпеть ее нытье не в силах,
я, засыпая, наконец, заплаканную ночь впустила.