Февраль отчаянно велик
Февраль
отчаянно велик.
Пожалуй, самый длинный на деревне.
Я в нем родился,
а теперь воскрес,
и впитываю лужи башмаками.
Кому апрель, а мне февраль напевней
и дудкою своею, и свирелью…
Я уткою токую, и макрелью
ныряю в беловыметенный лес,
и крякаю ночными петухами,
скачу рыжеволосыми тенями –
хотя, возможно, это скачет бес.
Вы знаете, он весь из февраля.
Его чертили черточками черни –
и получались брови и черты
неугомонности
и, ослепив, боля,
сверкающей в ней искорковой глази!
Не помню Черни,
впрочем, как и ты.
Из клавишей страдает Ашкенази,
и снегом занесенная земля
похожа на мороженое в вазе –
ну, то есть тает.
Это не мечты.
Это всё ты в бесовском пересказе.
Февраль
отчаянно велик.
Пожалуй, самый длинный на деревне.
Я в нем родился,
а теперь воскрес,
и впитываю лужи башмаками.
Кому апрель, а мне февраль напевней
и дудкою своею, и свирелью…
Я уткою токую, и макрелью
ныряю в беловыметенный лес,
и крякаю ночными петухами,
скачу рыжеволосыми тенями –
хотя, возможно, это скачет бес.
Вы знаете, он весь из февраля.
Его чертили черточками черни –
и получались брови и черты
неугомонности
и, ослепив, боля,
сверкающей в ней искорковой глази!
Не помню Черни,
впрочем, как и ты.
Из клавишей страдает Ашкенази,
и снегом занесенная земля
похожа на мороженое в вазе –
ну, то есть тает.
Это не мечты.
Это всё ты в бесовском пересказе.
Нет комментариев. Ваш будет первым!