Взыграли горны, торжествуя... (из исторического романа в стихах "Одоление")

В дворцовой зале свет ручьями
На главы люстры льют опять –
Царицын праздник отмечает
Уж пятый год вельможья рать!
И снег, и лёд, и хлад трескучий
В ночи остались за окном,
А в зале – лето, сад пахучий
И праздный люд толпится в нём.
Повсюду взор цветы ласкают

Душистых миртовых аллей
И померанца дух витает –    
Зимою нет его милей!

Краса, тепло, благоуханье
И песнь небесная звучит –
То ввысь взметнётся  в ликованье,
То вдаль уйдёт и замолчит.
И вместо соло примадонны
Гобой печально запоёт –
Так лижут брег морские волны
И ручеёк водицу льёт.
В покоях царских флорентийцы
Играют часто по ночам,
Когда бессонницу царицы
Унять не в силах и врачам.

Послы рядами стали чинно
У самых миртовых кустов
И всякий, лыбясь беспричинно,
Восторг излить уже готов.            
Крестами, звёздами сверкая,
Вояки глотками гудят,
А после, дамам потакая,
В аллеях рядышком сидят.
Пестрит в глазах от кавалерий –
И алых лент, и голубых,
Украс на женщинах без меры
И платьев дивных кружевных.
                      
Взыграли горны, торжествуя,
Вниманья требуя господ.
Толпу раздвинув прегустую,
Гвардейцы сделали проход.
И взоры все уже стремили
Ко входу главному дворца,
Под звуки трубные ступили
Куда два первостных лица.

В венце златом, огнём сверкая
Алмазной россыпи камней,
И кружев вязями мелькая,
И перлов множеством на ней,
Плыла царица, колыхаясь         Анна Иоанновна
И платьем вздыбленным шурша,
Всегдашней властью упиваясь,
Куражилась её душа!
Любимец рядом мрачноватый    (Эрнст Бирон)
Ходульным шагом выступал
И взор бросая страшноватый,
Премногим нервы потрепал.

Вослед им пёстрой вереницей
Тянулись немцы, как всегда –
Знакомцы давние царицы,
Друзья в митавские года.    
Рейнгольд и Густав Левенвольде,
И Зальц, и Липман, Финтингоф,
И Бисмарк злой – проклятье рода,
И разбитной служака Корф…

Но всех затмил могучей статью
Свирепый гданьский людоед –
Горою дыбился над знатью
Фельдмаршал Миних много лет!
Кольнул его Волынский взором
И чёрным волю дал мазкам:

«Чума сия пройдётся мором
По людям русским и войскам!»

Не видно в зале Остермана,    (вице-канцлер А.И. Остерман)
Кто смалу шумства не любил
И загодя поздравив Анну,
Слезами длань ей окропил.
Его, мол, хворь вернулась снова
И лечь в постель ему велит.
Почто судьба к нему сурова
И вновь страдания сулит?

Но и без хитрого вестфальца
Хватало в зале чужаков –
Холёных лиц, налитых сальцем,
Чернявых, пегих, рыжаков,
В камзолах ярких, ароматных,
Духами политых не раз –
Повсюду их на сборах знатных
Увидеть мог российский глаз!
   
Но нет, читатель, не подумай,
Что я всех пришлых сволочу!
Воздать хочу посланцам Юма,
Ученьям нёс кто нам свечу,
Кто Локка чтил и нам готовил
Наказы мудрости чужой,
И благо нёс, а не злословил
И не покрылся тленья ржой!
Сынов мы славим италийских
И прежде – зодчих мастеров.
Воздвигнув храм на топях склизких
Ваяли град они петров!
Снискал в России уваженье
Великое шотландец Брюс!
Таланта ратного свершенья
Блистательный родил союз!  
Петра великого сподвижник,
Баллистик первый и мудрец,
Вошёл в когорту наивысших
Чинов военных под конец.

Лефорта чтим за воспитанье
Души монарха удалой
И славим Эйлера старанья
Наукой сдобрить аналой.
И врачевателя от Бога –
Бидлоо вспомним мы, когда
У госпитального порога
Плеснёт нам Яузы вода.

Откуда гость бы ни приехал –
Неважно это – был бы друг!
Тогда Руси он не помеха
И свой найдёт занятий круг.
Учёный, зодчий, врачеватель,
Иль дока в воинских делах,
Горняк умелый, иль старатель,
Француз ли, швед, а может, лях –
Любой России интересен,
Кто ей достойно послужил,
И духом был своим не пресен,
И ярко жизнь свою прожил.
   
Но эта свора проходимцев,
Лгунов бесчестных и воров,
Царицы взбалмошной любимцев,
Балов умельцев и пиров,
Немалый вред в лихие годы
Державе русской нанесла.
Везде ворам была свобода,
Своя коль их рука пасла,  
Она же их и привечала  
И деньги сыпала в карман,
А то и вовсе отмечала
Наградой высшей за обман!

Пороки все тогда, казалось,
Служили подлому двору
И много русских замаралось,
С царицей быть чтоб на пиру.
Взойти наверх без позволенья
Персон немецких – это бред!
Остынь душой и зла веленью
Покорным будь до новых лет.
Умасли златом фаворита
И слов хвалебных не жалей,
Души зловонное корыто
Елеем приторным налей!
И «гений» Миниха военный
Восславить пылко не забудь,
А всех врагов его презренных
Поганым словом помянуть.
Найди подходы к Левенвольде,
Из братьев – Густав посильней,
Ещё в далёкие те годы
Вдовице был он всех милей. 
И нравом крут он и опасен
Вельможам русским и своим,
И путь его от крови красен,
Любимец сам томится им!  
Душа помягче у Рейнгольда,
Но разум братца – послабей,
Хоть и воруя в эти годы,     
Богатым стал он, прохиндей.

А есть ещё банкир придворный –
Подлюга Липман-иудей,
Делец он хитрый и проворный,
Боятся все его когтей.
И он открыто должностями
Торговлю подлую ведёт
И даже с высшими властями
Достоинство своё блюдёт!
В таком гадючьем окруженье
Царица правила тогда,
Себя отдав в распоряженье
Друзьям митавским навсегда.
И вот сегодня в этой зале
Они все рядышком опять,
Толпой стоят они немалой,
Фавор бояся потерять…
                      
Неспешно Анна продвигалась
Среди восторженной толпы,
А та – в поклонах содрогалась,
Лизнуть не прочь её стопы.
Немало жалких подхалимов
Крутилось вечно во дворце,
Кто лестью грел её шумливой
И сластью липкой на лице.
В шелка и бархат разодетый,
Посольский ряд зашелестел –
Поздравил Анну и при этом
Склонил шеренгу потных тел.

Кивнула им легонько Анна
И жарко глянула в глаза
Французу хитрому Маньяну –
Утихла ли в душе гроза?
Познал ли горечь пораженья
В сраженье гданьском, наконец?
Томяся муж от униженья,
Был серый ликом, как свинец.
Поздравил тихо он царицу
И низко голову склонил,
А та к столу уже стремится –
Жаркого дух её манил!
И в смежных комнатах накрыты
Давно под люстрами столы,
Буфеты яствами забиты
И всюду – винные стволы!
А после пышного застолья
Всегдашним балом развлеклись,
А кто у флирта был в неволе –
К аллеям зимним подались… 

рагмент исторического романа в стихах «Одоление» 3 февраля 1735г., Санкт - Петербург В дворцовой зале свет ручьями На главы люстры льют опять – Царицын праздник отмечает Уж пятый год вельможья рать! И снег, и лёд, и хлад трескучий В ночи остались за окном, А в зале – лето, сад пахучий И праздный люд толпится в нём. Повсюду взор цветы ласкают Душистых миртовых аллей И померанца дух витает – Зимою нет его милей! Краса, тепло, благоуханье И песнь небесная звучит – То ввысь взметнётся в ликованье, То вдаль уйдёт и замолчит. И вместо соло примадонны Гобой печально запоёт – Так лижут брег морские волны И ручеёк водицу льёт. В покоях царских флорентийцы Играют часто по ночам, Когда бессонницу царицы Унять не в силах и врачам. Послы рядами стали чинно У самых миртовых кустов И всякий, лыбясь беспричинно, Восторг излить уже готов. Крестами, звёздами сверкая, Вояки глотками гудят, А после, дамам потакая, В аллеях рядышком сидят. Пестрит в глазах от кавалерий – И алых лент, и голубых, Украс на женщинах без меры И платьев дивных кружевных. Взыграли горны, торжествуя, Вниманья требуя господ. Толпу раздвинув прегустую, Гвардейцы сделали проход. И взоры все уже стремили Ко входу главному дворца, Под звуки трубные ступили Куда два первостных лица. В венце златом, огнём сверкая Алмазной россыпи камней, И кружев вязями мелькая, И перлов множеством на ней, Плыла царица, колыхаясь Анна Иоанновна И платьем вздыбленным шурша, Всегдашней властью упиваясь, Куражилась её душа! Любимец рядом мрачноватый (Эрнст Бирон) Ходульным шагом выступал И взор бросая страшноватый, Премногим нервы потрепал. Вослед им пёстрой вереницей Тянулись немцы, как всегда – Знакомцы давние царицы, Друзья в митавские года. Рейнгольд и Густав Левенвольде, И Зальц, и Липман, Финтингоф, И Бисмарк злой – проклятье рода, И разбитной служака Корф… Но всех затмил могучей статью Свирепый гданьский людоед – Горою дыбился над знатью Фельдмаршал Миних много лет! Кольнул его Волынский взором И чёрным волю дал мазкам: «Чума сия пройдётся мором По людям русским и войскам!» Не видно в зале Остермана, (вице-канцлер А.И. Остерман) Кто смалу шумства не любил И загодя поздравив Анну, Слезами длань ей окропил. Его, мол, хворь вернулась снова И лечь в постель ему велит. Почто судьба к нему сурова И вновь страдания сулит? Но и без хитрого вестфальца Хватало в зале чужаков – Холёных лиц, налитых сальцем, Чернявых, пегих, рыжаков, В камзолах ярких, ароматных, Духами политых не раз – Повсюду их на сборах знатных Увидеть мог российский глаз! Но нет, читатель, не подумай, Что я всех пришлых сволочу! Воздать хочу посланцам Юма, Ученьям нёс кто нам свечу, Кто Локка чтил и нам готовил Наказы мудрости чужой, И благо нёс, а не злословил И не покрылся тленья ржой! Сынов мы славим италийских И прежде – зодчих мастеров. Воздвигнув храм на топях склизких Ваяли град они петров! Снискал в России уваженье Великое шотландец Брюс! Таланта ратного свершенья Блистательный родил союз! Петра великого сподвижник, Баллистик первый и мудрец, Вошёл в когорту наивысших Чинов военных под конец. Лефорта чтим за воспитанье Души монарха удалой И славим Эйлера старанья Наукой сдобрить аналой. И врачевателя от Бога – Бидлоо вспомним мы, когда У госпитального порога Плеснёт нам Яузы вода. Откуда гость бы ни приехал – Неважно это – был бы друг! Тогда Руси он не помеха И свой найдёт занятий круг. Учёный, зодчий, врачеватель, Иль дока в воинских делах, Горняк умелый, иль старатель, Француз ли, швед, а может, лях – Любой России интересен, Кто ей достойно послужил, И духом был своим не пресен, И ярко жизнь свою прожил. Но эта свора проходимцев, Лгунов бесчестных и воров, Царицы взбалмошной любимцев, Балов умельцев и пиров, Немалый вред в лихие годы Державе русской нанесла. Везде ворам была свобода, Своя коль их рука пасла, Она же их и привечала И деньги сыпала в карман, А то и вовсе отмечала Наградой высшей за обман! Пороки все тогда, казалось, Служили подлому двору И много русских замаралось, С царицей быть чтоб на пиру. Взойти наверх без позволенья Персон немецких – это бред! Остынь душой и зла веленью Покорным будь до новых лет. Умасли златом фаворита И слов хвалебных не жалей, Души зловонное корыто Елеем приторным налей! И «гений» Миниха военный Восславить пылко не забудь, А всех врагов его презренных Поганым словом помянуть. Найди подходы к Левенвольде, Из братьев – Густав посильней, Ещё в далёкие те годы Вдовице был он всех милей. И нравом крут он и опасен Вельможам русским и своим, И путь его от крови красен, Любимец сам томится им! Душа помягче у Рейнгольда, Но разум братца – послабей, Хоть и воруя в эти годы, Богатым стал он, прохиндей. А есть ещё банкир придворный – Подлюга Липман-иудей, Делец он хитрый и проворный, Боятся все его когтей. И он открыто должностями Торговлю подлую ведёт И даже с высшими властями Достоинство своё блюдёт! В таком гадючьем окруженье Царица правила тогда, Себя отдав в распоряженье Друзьям митавским навсегда. И вот сегодня в этой зале Они все рядышком опять, Толпой стоят они немалой, Фавор бояся потерять… Неспешно Анна продвигалась Среди восторженной толпы, А та – в поклонах содрогалась, Лизнуть не прочь её стопы. Немало жалких подхалимов Крутилось вечно во дворце, Кто лестью грел её шумливой И сластью липкой на лице. В шелка и бархат разодетый, Посольский ряд зашелестел – Поздравил Анну и при этом Склонил шеренгу потных тел. Кивнула им легонько Анна И жарко глянула в глаза Французу хитрому Маньяну – Утихла ли в душе гроза? Познал ли горечь пораженья В сраженье гданьском, наконец? Томяся муж от униженья, Был серый ликом, как свинец. Поздравил тихо он царицу И низко голову склонил, А та к столу уже стремится – Жаркого дух её манил! И в смежных комнатах накрыты Давно под люстрами столы, Буфеты яствами забиты И всюду – винные стволы! А после пышного застолья Всегдашним балом развлеклись, А кто у флирта был в неволе – К аллеям зимним подались…