Простите, прозревшие…

У лета не просит гранит
по Цельсию плюс тридцать пять,
где память истоки хранит
июнем повёрнутым вспять.
Где числами за миллион
исписана в клетку тетрадь,
где в чёрном арийский шаблон
юродивых вёл умирать.

В горящий свинцовый загон,
подсунув прикладом устав,
обрёк сорок первый вагон
двадцатого века состав.
Возвысить отвагу и злость
роса понапрасну спешит
в яру, где резервная кость
на бЕз вести павшей лежит.

Окопы, плацдармы, тылы
внучатой травой поросли,
а где-то вдоль чёрствой скалы
сомнений парад провели.
Кричат, журавлиная ложь,
парившая слепо в строю,
набрыдла… И каменный нож
вонзается в душу мою.

Запал у бессмертья иссяк,
кипит креативная грязь,
«побасенки бравых вояк»
краснеют, победы стыдясь.
Но лист раскудрявый, резной,
поющий подчас наяву,
ещё не простился со мной,
и этим, возможно, живу.

Воскресший не к месту ковыль
раскаялся скорбью имён:
«Простите, прозревшие… Пыль
безмолвна с тех самых времён…»