К примеру, скажем, он родился немцем
К примеру, скажем,
он родился немцем,
живёт здесь дома,
где про всё видней.
А нам как быть,
приезжим иноземцам,
разбрызганным
в слияниях семей?
Непросто было
с Родиной расстаться,
непросто
к иноземью привыкать...
Здесь - даже
не успеешь оклематься -
советуют
фамилию менять.
Всё дело,
говорят, в произношеньи
(от наших, может быть,
кривится рот?!),
А это, как-никак,
но, всё ж, решенье -
другое, с Божьей помощью,
придёт.
И тут уж с ходу
за своих признают -
простой народ
и даже господа
(а что кафтан
наружу вылезает
из-под костюма -
это ерунда).
И мужики
свои фамилии меняют:
и Иванов,
и Сидор, и Софрон;
взамен от жён
другие получают -
немецкие
(лишь без приставки „von").
Но немцы - хитрые
(не обойдёшь на сивой,
параграф чтут
от „А" до буквы „Зет"),
и, всё равно,
на паспорта красиво
прилепят „девичью"
за новенькою вслед.
У них тут всё
„завязано" железно -
не размотать
компьютерных гужей.
(Моя ведь тоже
словно как облезла -
в серёдку буква „sch"
нахально влезла,
пытаясь
заменить собою „ж").
Тот, что внутри,
советовал напиться,
но я не стал,
сказав ему: „Дурак!
Они, ведь, даже
имяSolschenizin
и говорят и пишут
точно так".
Пусть даже в Антарктиде
привыкают,
а я в себя смотрю
и не пойму -
мне жаль, ей-богу,
что они меняют,
ну просто так,
не знаю почему.
Те, что „слились",
всё говорят про корни,
что предки, мол...
Да, ладно, брат, окстись!
Я спорю
на бутылку „Доппель Корна" -
где лучше жизнь,
туда и подались.
Какие бы тут гнёзда
мы ни свили,
какие б ни писали
имена, -
мы всё равно
на той черте застыли,
где отпилились
корни от бревна.
Меня хоть кем
записывайте в книги -
я здесь, похоже,
ещё больше обрусел,
и чувствую себя
попом-расстригой
на ихнем хлебе
и на колбасе.
Июль, 1992 - май, 1993
Мёнхенгладбах
К примеру, скажем,
он родился немцем,
живёт здесь дома,
где про всё видней.
А нам как быть,
приезжим иноземцам,
разбрызганным
в слияниях семей?
Непросто было
с Родиной расстаться,
непросто
к иноземью привыкать...
Здесь - даже
не успеешь оклематься -
советуют
фамилию менять.
Всё дело,
говорят, в произношеньи
(от наших, может быть,
кривится рот?!),
А это, как-никак,
но, всё ж, решенье -
другое, с Божьей помощью,
придёт.
И тут уж с ходу
за своих признают -
простой народ
и даже господа
(а что кафтан
наружу вылезает
из-под костюма -
это ерунда).
И мужики
свои фамилии меняют:
и Иванов,
и Сидор, и Софрон;
взамен от жён
другие получают -
немецкие
(лишь без приставки „von").
Но немцы - хитрые
(не обойдёшь на сивой,
параграф чтут
от „А" до буквы „Зет"),
и, всё равно,
на паспорта красиво
прилепят „девичью"
за новенькою вслед.
У них тут всё
„завязано" железно -
не размотать
компьютерных гужей.
(Моя ведь тоже
словно как облезла -
в серёдку буква „sch"
нахально влезла,
пытаясь
заменить собою „ж").
Тот, что внутри,
советовал напиться,
но я не стал,
сказав ему: „Дурак!
Они, ведь, даже
имяSolschenizin
и говорят и пишут
точно так".
Пусть даже в Антарктиде
привыкают,
а я в себя смотрю
и не пойму -
мне жаль, ей-богу,
что они меняют,
ну просто так,
не знаю почему.
Те, что „слились",
всё говорят про корни,
что предки, мол...
Да, ладно, брат, окстись!
Я спорю
на бутылку „Доппель Корна" -
где лучше жизнь,
туда и подались.
Какие бы тут гнёзда
мы ни свили,
какие б ни писали
имена, -
мы всё равно
на той черте застыли,
где отпилились
корни от бревна.
Меня хоть кем
записывайте в книги -
я здесь, похоже,
ещё больше обрусел,
и чувствую себя
попом-расстригой
на ихнем хлебе
и на колбасе.
Июль, 1992 - май, 1993
Мёнхенгладбах
Нет комментариев. Ваш будет первым!