Я часто обсуждаю с тишиной ночной,

ну почему же так покорен наш Герой.

А гордость проявляется и сила, стать,

едва к границам подойдёт чужая рать.

Тогда он собирает всё в один   кулак,

И этим кулаком любой громится враг.

Но в мирной жизни слишком осторожны.

Честнее и прямее, даже,  можно-

Поставить рядышком   раба из прошлых лет,

Пожалуй, равного средь них, по рабству, нет.

Поднаторели мы в историю плевках,

И нет стеснения и робости в словах.

Там, власть имущие, давно усопли,

Что им  теперь - и мы, и наши вопли.

Так ловко и удобно приспособились,

Вождь дышит  слабенько,  мы - обособились.

Ату, его, тирана и  диктатора,

Вверяем мы себя во власть новатора.

И снова дружно  рукоплещем залами,

И от любви, привычно, лица алые.

Привычно внемлем,  чуть дыша…

А он вразвалку, не спеша,

Вновь превращается в диктатора.

В нём не узнать уже новатора.

Заклятие тридцатых – вождь на съезде,

Сказал: «Не с нами кто…» - страна… в отъезде?

Нелепо рассуждаем и убого -

Он репрессировал. Нам так удобно.

Последнего я жду, чтоб кто-нибудь сказал -

Оружие  расстрелов Сталин заряжал.

А, если, честно заявить нам, наконец,

Он не кричал из наших ртов – родной. Отец.

Свободой, от тирана, пьяные,

Несём сегодня  покаяние.

Выходит  странным  покаяние,

Не за себя,   за -   Окаянного.

Что, если  нам признаться честно,

Здесь всё другое неуместно,

Наверное, мы -  почва  тароватая,

С любого семени взрастим  диктатора.

О Сталине, я, впрочем, так лишь, к слову.

Лояльны мы к правителю любому.                                                                         

И ужасы тридцать седьмого года,

И…до, и после будут. У народа.

Когда-нибудь затихнет  отголосок,

И мы дадим ответ  на  два вопроса.

Когда же, наконец,  любой правитель,

Покинет статус  данный - небожитель?

Ну, а Герой, давя в себе раба,

 Избавится от рабства навсегда.