Вздорные октавы

[Скрыть] Регистрационный номер 0380231 выдан для произведения: Сегодня, в самый первый день луны, Я рано встал в чудесном настроенье. Мне, видно, снились ласковые сны, И озорство наследовало бденье. А помнится, вчера стихотворенье Я начал с чувством грусти и вины. Перечитал – всё нынче не знакомо. Должно быть на ночь перебрал я рома. Попробовал прийти к истоку чувств, Но, видно, такова природа грусти, Что не довольно никаких искусств, Чтоб загрустить, когда тоска отпустит. Но не настолько же я нынче пуст, Чтобы забыть исток, добравшись к устью. За тем, быть может, создал разум бог, Чтобы он хоть однажды мне помог. Решил исправить, чтоб разбавить грусть Беспечной, но и деликатной шуткой. В начале, правда, входит Смерть. И пусть! Она пьяна, воняет самокруткой… Ведь сказано – «Загадочная Русь». А значит на престоле с проституткой. Народ – молчит. И жить предполагает. А зря! Что ждёт его, увы, не знает. Все молятся и коммунизма ждут, А между тем давно враги повсюду. В стране разброд, а в семьях – неуют, Подруга…Нет, о ней сейчас не буду. Сказать о ней - не хватит двух минут, Ведь, как-никак, она подобна чуду. Того ж, что меня нынче занимает, Едва на несколько октав хватает. А стоило б поговорить о ней; Из-за неё одной все мои драмы. Но будь я Аристотеля умней, В силок любви попал бы тот же самый. И добровольно до скончанья дней Писал сонеты для «Прекрасной Дамы». Чем, собственно, и занят постоянно, Хотя сейчас другая цель желанна. Итак, все умерли. Или вот-вот умрут. Конечно Альбинони травит душу, Молитва слышится, и свечи сумрак пьют, А телевизор кажет только Ксюшу. Грозится пастырь – ждет вас божий суд; Никто не ропщет, но хотят покушать. И тут моя ремарка – «Слышен смех!» Ведь пастырь уверял, что кушать – грех. А кстати, что бы мне не согрешить. Сооружу сейчас себе яишню. Пусть – грех, но как-то хочется пожить. Потом стихами покаянье вышью И, кстати, выпью рому, чтоб продлить Мне бытие, коль навязал всевышний. Ведь даже пастырь наш, мы знаем сами, Не изнурён молитвой и постами. Теперь, когда я благодушен стал, Как сибарит на ложе сна и лени, Допью звенящий юностью бокал, Припомню, как у милой меж коленей, Из будничного праха восставал По зову муз мой безрассудный гений И как-нибудь с элегией начала Свяжу, что муза вздора набренчала. И в мой с любимой временный разлад С недолгою, но горестной пучиной, Впишу отечества кромешный ад. С царицей, Ксюшей, прочей чертовщиной. Обогатив тем самым самиздат, Коль скоро я с ним связан пуповиной, Конечно же с почтеньем и поклоном, Ещё одним твореньем беззаконным.