Врезали!

 
Забежал я впопыхах, не разулся
И такое написал - содрогнулся.
До стола не добежавши, с ладошки.
Накатал про все, что видел в окошке.

Вот, мол, Танечка пошла - косы густы,
И про глазки про ее и про чувства.
И про ведрышки у ней с коромыслом,
Ну и в общем, про любовь - пару мыслей.

И когда перечитал - стало горько,
Что ж ты раньше не писал, милый Борька?
А по третьему читал - сердце билось
Но скажу, как на духу - получилось.

Я за шапку и в редакцию - пулей.
Только там похохотали - вернули.
Да - не Пушкин, говорят, и не Фет ты,
И не рифмы у тебя, а дефекты.

Мы по дружески тебе - брось ты это,
Ну не тянешь ты, Борис, на поэта.
Простовато, понимаш, пустовато
А в идейном плане, Борь, пошловато.

После вовсе подпустили занозу,
Если хочется, пиши - только прозу.
В общем, выскочил от них - бел, как простынь,
Даже шапку позабыл - ну и пёс с ней!

Вот лежу четвёртый день и тоскую,
И стишата как-то враз - ни в какую.
Обормот же ты, Борис, обормот ты,
И зачем ты увольнялся с работы?



Часть 2


Ох, и выспался я за зиму - что ты!
На год выдрыхся, а то и с процентом.
Третий месяц я считай, без работы,
Ну и ладно - и не будем об этом.

Хотя шеф мой приходил - Витя Малкин.
Звал обратно - выходи во вторую.
Я бы вышел, говорю, мне не жалко,
Только ноги к проходной - ни в какую.

Я ведь, Витька, не того, не ломаюсь,
Отгорело мое сердце к заводу.
Я другой теперь проблемою маюсь -
Не пошла моя поэма к народу.

А без этого мне жизнь - не малина,
Я ведь, Витя,  поменял ориентиры.
Помнишь, раньше я все больше по винным,
А теперь вот уважаю - Шекспира.

Я и пить то не могу - не выходит,
После третьей, веришь, нет - ногу сводит.

А Танюша то, коза - замуж вышла,
Вот непруха - не пора ли топиться!
И чтоб напрочь не поехала крыша,
Запер дверь я - и уехал в столицу.

* * *

Проживаю я в Москве, на вокзале,
Под щекою - рукописное чудо.
В трех редакциях пока что не взяли,
Ну да ладно - обижаться не буду.

У меня на послезавтра - газета,
Да еще один журнальчик - на Бронной.
Мне бы только продержаться до лета
Без большого для желудка урона.

А в карманах у меня - ноль с дырою,
И на ужин, как всегда - дуля с маком,
Если к лету свой шедевр не пристрою,
Так оставлю - на подстилку  собакам.

В общем, хлопоты все больше - сутяжные,
И конечно, настроенье - неважное.

А назавтра загремел мой мобильник,
Разбудил, вонзившись в ухо, как жало.
Приходите, говорят, очень стильно
Нам подходит - для мужского журнала!

Напечатаем, возьмем, нет сомнений,
На себя берем и верстку и правку.
Только нужно нам от вас разрешенье
Сделать в тексте небольшую поправку.

А поправки то - две сверху, две снизу
И чего мне выторговывать с ними?
Разрешаю, говорю, для капризу,
Поменять для моей Танечке - имя.

На авансик, кстати вовсе не малый,
Я купил себе просторный портфельчик.
Ну, конечно, отселился с вокзала,
Поселился в номерах, что помельче.

Всю неделю я куражился, каюсь,
Позвонил и на завод маловерам.
Мол, приеду я домой, отчитаюсь,
А потом и шашлычки на пленэрах.

Вот выходит номерок мой заветный,
Я скупаю двадцать штук, не торгуясь.
Высылаю два в бригаду моментом,
Остальными визуально любуюсь.

Открываю номерок - здравствуй, слава!
Вот фамилия моя, вот названье.
Где же думаю, искомая правка
И ищу, ну кто же там - вместо Тани.

И читаю по слогам, холодея,
"Я люблю тебя, ты веришь мне, Паша?..."
Это ж елки-блин, журнальчик для геев,
Представляете, друзья, что там дальше!

Там ведь двести сорок строк о свиданьях,
Там ведь, кажется, в конце - поцелуи.
Я лежу, как час - с журнальчиком в ванной
И не чувствую, как пенятся струи.

Только знаю, что домой не поеду,
Ни в субботу не поеду, ни позже.
Ни во вторник, как задумал. ни в среду,
Через годик или десять... Быть может.