Решил, сынок, черкнуть тебе в столицу…
Развёл остатки высохших чернил
скупой слезой, что каплет на страницу,
и сломанную ручку починил.
Нашёл листок из старенькой тетради,
в которой ты записывал урок:
на самокрутки всё почти истратил,
пустил на дым, но кое-что сберёг.
Зажёг лучину – керосин весь вышел,
перегорела лампа Ильича,
электропровод перегрызли мыши,
прожорливые, словно саранча.
Набил махрой большую козью ножку,
коль предстоит мыслительный процесс…
Сижу и вспоминаю понемножку
секреты написания словес.
Ну, что тебе поведать о деревне,
посконно-домотканой стороне?
Она живёт своим укладом древним,
всё так же поклоняясь старине.
Всё то же разорение в колхозе,
неурожай, работа за гроши…
Разливы грязи стынут на морозе –
и то всё благо в нашенской глуши.
Когда тепло – сплошное бездорожье.
Как говорят в рекламе: жидкий стул.
Намедни в поле за озимой рожью
последний трактор в луже утонул.
Теперь уж до весны… А то – до лета.
За этот срок на части разберут.
Кому не лень, все тащат то и это –
у нас и в этом коллективный труд.
Во всей деревне не найти жестянки,
весь инвентарь снесли в металлолом.
С правленья флаг стащили на портянки –
советский, старый, с выцветшим серпом.
А что крадут – то пропивают разом,
почти уже и нечего украсть…
И эта повсеместная зараза
большую заимела нынче власть.
А что до власти – с ней одни напасти.
Закон тайги! То бишь — капитализм…
Пора бы этой власти вместо “Здрасьте”
поставить пару скипидарных клизм.
Народ пропился, обнищал, завшивел…
А председатель отрастил пузень!
Построил себе виллу на отшибе –
поди, не на колхозный трудодень.
Коровник вымерз, вымерла скотина,
поля позарастали бурьяном…
Такая вот теперь у нас картина,
такой у нас ньютоновский бином.
В холодном клубе нынче стало пусто.
Висел замок, да спёрли и замок.
Хотели приспособить под капусту,
да урожай никто собрать не смог.
Завклубом пропил бубны-балалайки,
портрет вождя – и тот пустил в пропой…
У Чехова откручивали гайки –
у нас и рельсы б вынесли гурьбой.
Давно уже ни музыки, ни танцев.
Побили стёкла, стулья – на дрова…
И никакой наглядной агитации:
куда ни глянь — по пояс трын-трава.
Кино не возят. Только телеящик –
как настоящий, но один всего.
Экран погас, но ящик говорящий –
как радио мы слушаем его.
А что народ? Стал громче материться.
Свобода слова! Гласность так и прёт.
У нас, конечно, хоть и не столица,
но кое в чём мы движемся вперёд.
Сосед Иван вернулся из кутузки,
прошёл этапы, выучил слова.
Он говорит – теперь он новый русский,
теперь он босс, большая голова.
Женился он на Клавке-продавщице,
сельпо приватизировал в момент.
Теперь за хлебом – за́ семь вёрст тащиться,
зато в сельпе – сплошной ассортимент.
Сельпо теперь зовётся супермаркет,
народ туда заходит, как в музей.
Там фанты, сникерсы и прочие подарки –
хошь покупай, а хошь за так глазей.
А клуба – ни ночного, ни дневного.
Там город-сад, здесь – город-огород…
Из всех искусств – художественным словом,
фольклором утешается народ.
Но и у нас есть нынче шоу-бизнес –
такой с похмелья творческий полёт!
Вчера сосед гармонь к амбару вынес:
мол, за бутылку спляшет и споёт.
Достали браги, спели и сплясали,
потом дрались, затеяв пьяный спор…
Теперь мы всё осилить можем сами:
вокал, хореографию и спорт.
Ночами волки шастают под дверью,
задрали заплутавшую козу…
Народ звереет – что же делать зверю,
когда сознанья ни в одном глазу?!
Зверьё к жилью из лесу гонит голод,
а вот куда крестьянину рвануть?
Кто помоложе, убегают в город
из нашего колхоза “Светлый путь”.
Ты Ваську помнишь? Нынче он в райцентре:
я, говорит, в политику пойду!
В деревне, мол, никто, его не ценит,
а там он будет всё же на виду.
А сами мы всё так же тянем лямку –
и сколь ни тянем, та же нищета.
С тоски б запить, да денег нет на пьянку.
И сил на пьянку тоже ни черта.
И печь дымит, и крыша прохудилась,
пора к морозам валенки подшить…
Старьё латать нам мало ль приходилось?
Да нам бы только до весны дожить.
Пора чинить и будку в огороде –
ведь все “удобства” наши во дворе.
Уже сейчас вовсю там ветер бродит,
а что же будет в лютом январе?
Учись, сынок, одолевай науки,
учебников мудрёные тома.
Терпи ученья временные муки:
ученье – свет, а неученье – тьма.
Одна надежда на младое племя –
что выйдет в люди, обретёт свой путь
и вырвется из каторжного плена,
где предки прозябают как-нибудь.
А в остальном – вы там глядите в оба:
известно, город манит на разврат.
С прекрасными особами – особо:
распустишь нюни – будешь сам не рад.
Ведь и в столице девки тоже дуры,
в их головах каприз и выпендрёж.
Снаружи только прелести фигуры –
а что им надо, и не разберёшь.
Одолевай соблазны и унынья,
ты парень взрослый, сам соображай.
Москва, она не сельская пустыня,
не битва за гниющий урожай.
Пора кончать – уже почти светает…
Как мог, старался отразить всю суть.
Письму, пожалуй, блеска не хватает,
чернухи много – уж не обессудь.
У почтаря на днях кобыла сдохла,
в нём разыгрался поминальный зуд:
от горя, мол, всё горло пересохло…
Теперь не скоро почту повезут.
Уж коли где-то встретишь президента –
от всех поклон и пламенный привет!
Пускай пришлёт нам в качестве презента
хоть самый захудалый интернет.
Помочь сайту
Поздравления
