***
Вéртит адское ночь полотно.
Перепачканы чёрной задирой
пальцы те, что стучат по стеклу,
невозврат намекая Эфиру*.
***
Улики нерастраченных трагедий гасли —
штрихами зарева Эрéб*
успел оставить тонкий росчерк «сласти»,
и от дыхания избавил имярек.
Слились две бездны вновь:
фантом
зеркальных карих глаз Ничьей
по
прозвищу Никто
и тьмы вселенской Ню́кты*,
рождённой Хаосом и Мглой.
— Никем летать хочу я!
Печальным узником
по рёбрам сердце бьёт, —
сказала не тая.
Искусная.
Она — Нигде.
Она — Неважное со странностью,
ворующая звёздный млечный сок.
Забвенье не облегчит разум.
Октябрь-убийца с ней,
скрипит протяжно ставнем.
Он крохи требует и ласки
с ладоней Ниоткуда
и за то,
что отпевает павшую листву.
Он голосит фальшиво,
тишиной горчит,
резвится за спиной,
оборванной струною
повторяя чьё-то имя...
Бродягой Страх
в сон проникает Никакой,
сгущает серое нутро, наморщив лоб.
Теряют стены всхлипов звук и стоны...
Змеится трещина в полу — выводит руны,
вбивая знаки пульсом в пентаграмму.
В руке — покорная химера с хрустом сжата.
Игру приняв, вчерашняя Никто,
словно вкусила плоть комодского варана.
— Невидима!
Над городом надменно взмыла,
готические своды задевая.
Нагое обоняние
всё глубже в сути проникало...
— Дурман мой,
Тьмой окутанный, прими меня!
Клеймо саднит,
напевами чужими изувечена.
Я прозябаю!
Моих артерий
русла кем-то схвачены,
изломами направлены к тебе.
Сжимаюсь жаждой страсти!
Пусть хмурит брови
древняя Лилит,
пылает факелом Наама*,
но мы с тобой одной,
веками
чёрной в диком,
кровью связаны!
— Я буду палачом твоим,
я стану им...