День Sюrка

Песня первая

<1>

Ну что, поедем? С места – в туннель. Жизнь – это путешествие сидя. Небо – под землей. Такое же. Как потолок консервной банки. Все навыворот. Этажом ниже, этажом выше. Как выбраться отсюда, не провалившись? Как только проснулся – почва над головой. Говорили мне: «Учи географию!». Чем я, собственно, и занимаюсь сейчас, среди этих машин. Все это сделал койот. Почему-то. Найти и убить конкурента. И кто из этих двоих кому снится?

<2>

Кончился океан. Скоро прорвемся на сушу. Да, мы много кем могли бы стать. Благо есть из чего выбирать в этом водовороте всего. Яма. Кожа. Предметы. Койот – вот кто ты. Этикетка – не вздумай оторвать ее раньше времени. Часовой механизм толкает кровь по замкнутому трубопроводу вен. Это надолго.

<3>

А трамвай – все же полезная вещь. Сквозь кривое стекло видно, как мужчина идет к трамваю. Кажется, что он разговаривает сам с собой, его губы шевелятся. Нет, он молчит. Это стекольные неровности. Иллюзия. Что ни говори, а трамвай – полезная штука. Вспомнились койоты. Почему-то.

<4>

В руках – голова. Как луна, как фонарь. Ржавые составы на запасных путях. Карее крошево железной трухи. Бока цистерн, гниющие вагоны. Локомотивы стоят, упираясь в закопченный кирпич. Стена. Вид немного сверху и сбоку. Предполагаемый солнечный свет. Из реберной клетки.

<5>

Как виноватая рыбка во льду. Телесность. Полезность. Целостность. Поцелуй. Практика – превыше всего. ПОтом и кровью примеренное, добытое и отвоеванное для себя свое собственное Я.

<6>

Итак, все в сборе. Но кто-то один снова не пришел. Кого не хватает? Кто не явился на нашу совместную трапезу? А, это Свобода. Всякий раз ее место пустует. И мы почтительно умолкаем, глядя на никем не занятый стул. Табличка с именем почетного гостя – «Свобода».

<7>

Только что знал – и забыл. Как будто свое детство. Пробуждение. Вперед.

<8>

Балансируя по канату безвременья, жизнь заводит будильник.

<9>

– Мужики, кого хороним?
– Колобка!
– А где же он сам?
– Так сбежал, падла!
Колобок-Колобок, честный-пречестный, он от бабушки ушел, он от дедушки ушел, подружился с демонами, запустил их к себе в святая святых. Растоптали демоны колобковы святыни, нагадили ему в душеньку, посмеялись над ним и убежали. Катается с тех пор наш Колобок просветленный и радостный, ничего не боится. Но и в руки никому не дается.

<10>

Когда Я шагает по улице, вдыхая магический синий стылый воздух текущего года, то все вокруг начинает источать какой-то второй смысл. И кажется, что вот-вот закатится мозговой лунный центр, а вместо него вспыхнет, взойдет что-то радостное, лучистое, от чего станет спокойно и ясно. Дома.

<11>

Загадай желание. И задуй свечку.

<12>

Натворил Иван делов. Лежит на печке и радуется: «Как же все-таки хорошо, бляха-муха, быть демиургом на общественных началах!». Сам до такого ни в жисть бы не додумался. Спасибо, американский кореш – койот – ему в этом помог. А то сгинул бы Ваня. Пустил бы пузыри в сортирной яме – и привет.

<13>

У людей животный страх перед своими ближними, потому что когда люди начинают разговаривать на человеческом языке, то сразу же проступает животное. И дремучая сказка грозится стать явью. Но звери – всегда начеку. Если что, уберегут.

<14>

Вы все еще трясетесь за свое добро? Вы боитесь завшиветь? Вы боитесь оказаться изнасилованными? Вы считаете, что расчленение – это плохо? Лучший способ избавиться от страхов – это столкнуться с ними лицом к лицу. Налететь на них в темноте, расквасить об них свою харю, подарить им невинность, деньги, здоровье, пару пальцев. В крови и агонии хромать домой. Жить себе дальше веселым калекой, но перестать бояться. Наша служба и опасна и трудна. Сколько людям дарит радости она.

<15>

Вспоминаю картофельный подвал, открытый мною в детстве. Нас было трое. Взрослые работали, им было не до меня. Мы скатились в открытый лаз, по которому ссыпают картофель. Там, в подвале, нас ждало открытие. Открытие будущего. Обратно вылезти не смогли.

<16>

Взял Иван в руки дрель и сделал себе тюнинг головы. А хули толку: голова – она и есть голова. Только разболелась еще больше от этой процедуры.

<17>

Полночные дети. Три часа ночи. Смехом наполнен двор, запорошенный осенними листьями и присыпанный свежим снежком. Вид из окна кухни. И это в июне.

<18>

Собирался народ на конечной остановке. А там гроб стоит. Пустой. А вы чего хотели?

<19>

«Это что же получается?!» думал Иван. «Темнотища, а я в поле один, на дороге стою. А город в той стороне. А взлететь не могу. А ежели и взлетаю, то провода под напряжением сверху мешаются. Благодать!». И дорога влево загибается. Как трамплин у детской горки.

Песня вторая

<1>

Немецкий философ Георг Гегель подошел к смотровой яме и поднял крышку. Под крышкой, как и следовало ожидать, он увидел яму. Ее стенки были выложены кафелем, а сама яма имела несколько ступенчатых ярусов, причем каждый последующий ярус был уже предыдущего. Таким образом, яма напоминала вавилонский зиккурат, вывернутый наизнанку и зарытый в землю концом вниз (вид изнутри). Гегель тряхнул головой – и вавилонская башня превратилась в сияющую спираль. «Живем!» подумал немецкий философ и пошел на свое законное место.

<2>

Вольфгангу Амадею Моцарту повезло: он увидел, как через двести лет его музыка станет саундтреками к видеоарту. Впрочем, это уже другая история.

Фигаро женится на каменной статуе Командора. Дон Жуан содомирует Папагено и Папагену. Крестьяне в масках. Донна Анна в маске. Донна Эльвира в маске. Все присутствующие в масках. Маркиз де Сад берет бумажные фигурки Фьордиллиджи, Дорабеллы, Гульельмо и Феррандо, всовывает в них по шашке пластита, приговаривая «Что в рот влезло, то полезно!», и поджигает бикфордовы шнуры. Фаллоимитаторы из динамита. Взрывной оргазм. Бедный Фигаро! Без тебя тебя женили. Олух небесный – вот ты каков!

Вернувшись на свое место, австрийский композитор Вольфганг Амадей Моцарт долго рассматривал лист бумаги, на котором его собственной рукой было выведено :«Ля-мижор имеет форму креста». И рядом «Банан маленький, а кожура большая».

<3>

Русский философ Николай Бердяев трансформировался в лужу. Он увидел солдат, за которыми шли две опупительные телки. Или, может, это телки преследовали солдат. И тут Бердяева осенило. «Так вот ты какой, Вася Розанов!», подумал он, и засмеялся от счастья.

Русский философ Петр Чаадаев увидел лестницу, ведущую в подвал. Он долго наводил зрение на резкость, но, как ни старался, дверной проем уезжал от прямого взгляда куда-то на периферию. Но куда больше его занимало слепое пятно с Западной стороны. «Так вот где находится СуперЭго России!» догадался Чаадаев и счастливо засмеялся.

Русский писатель Николай Васильевич Гоголь увидел взлетающий свет и падающую тень. «Интересный бизнес на мертвых душах!» подумал Гоголь и счастливо засмеялся.

Русский писатель Федор Михайлович Достоевский на протяжении 108 минут вел переговоры с топором, как Королев – с Гагариным. Ждал восхода топора над горизонтом, смотрел в телескоп, делал записи в журнале. Сам запустил, сам и поддерживай связь со своим искусственным спутником, генеральный конструктор!

<4>

Между прочим, вернувшийся из космоса заново учится жить в хаосе. Птицы, птицы. Приказано два раза сказать «Да». Затем забыть. И молчать. И ждать. Впрочем, солнечный свет того стоит.

<5>

Энди Уорхол вертел в руках какой-то лист бумаги. Рук было две, пальцев десять, а листок один. На листе было написано что-то про банан, кожуру, и еще таинственное слово «Poop art». Подумав, Уорхол убрал одну букву. Получилось «Pop art».

– Exploding plastic inevitable! – воскликнул Энди.
– Что это было? Поп-арт, ты, что ли? – спросил кто-то.
– Он самый! – ответила взрывчатка.

Песня третья

Не хочется просыпаться, но нужно. Сумерки. Просонки. Шорохи. Скрипы. Шаги. Торопливо. Промозгло. Сухие листья. Затхлая темнота, словно резина в кладовке. Кирпичи. А как привлекательны электрические лампочки. Искры с потолка. Облака, облака. Только веки дрожат, угрожая прорваться и открыть то, что за ними. Оставшись в одиночестве, не спрашивай, почему.

Невозможный мореплаватель сплетается с сушей. Сомнамбула открывает слуховое окошко, выходит в затопленное луной устрашающее пространство снаружи. Руки вместе. Слева? Справа? Наоборот? Двое – сильнее, чем один.

Мозг каменеет. Я на спине. Спины кирпичных рядов. Высокая многоэтажка. Недостроенная. К вершине – к сарайчику. Или, может быть, из него. Мысль – вот и все у нас так.

Гипермаркет, магазин. Огромный купол. Клаустрофобия. Силюсь проснуться – и не могу. Вздрагиваю всем телом. Дергаю веками. Вхожу в бетон.

Эскалаторы. Вместо полов – тоже самоходные конвейерные ленты. Прыгая с ленты на ленту, вспоминаю, где я уже был, а где еще не был.

Лифт как последний шанс. Нет. К лестнице.

Под отвратительной тенью – о своем, о девичьем. Это хорошо. Плохо – это залезть на чердак и обнаружить, что железная дверь закрыта на засов, зато пространство под крышей оставляет свободу для прогулок среди хлама.

Горизонтальный бетон – с уклоном, с горкой. Резиновые коврики. Ко мне тянут руки. Теперь я тоже лишился рассудка. Без него перспектива шире.

Двое одного не ждут. Нет, все-таки ждут. Остановка автобуса. Волшебное слово – и люк подо мной проваливается. Падаю вперед головой. Арки, своды, потолки. Скрепы. Полет в жидкости. На месте. И вот – я снова выброшен. Теперь я у людей под ногами.

Дальше будет весело. Иди к людям, пинай свой мячик. Взлетел – и снова упал на землю.

2007-2008