Другая ревность.

Субботний вечер связан, словно вицей,
тревогой, прошмыгнувшей в тёплый дом...
Она снимает плащ: "Давай мириться.
Я остаюсь с тобой", - а в горле ком
полгода не даёт дышать спокойно.
Послать бы к чёрту эту кутерьму.
 Им всем троим осточертели войны:
 в них при любом раскладе – одному
придётся горше всех... Не утихает
измученный звонками телефон.
Она на крик срывается: "Плохая?
Плохая я? Ты думал, мне легко
всё время делать вид, что этот угол,
в который жизнь нас лихо загнала,
как бессердечных пластиковых кукол -
мне мил и нет милей того угла?"
Молчит, а взглядом вышвырнуть за двери
готов он раскалённый телефон.
"Скажи, - роняет вдруг, - ты мне не веришь,
что я тебя люблю сильней, чем он?"
Как объяснить ему, что он не третий,
не тот, который лишний всякий раз;
что нет дороже этих глаз на свете,
смотрящих на неё с тоской сейчас?
"Не променяешь, мам?", - в объятьях душит.
"Конечно, нет... Пустяк какой, сынок -
я не пошла в четвёртый раз на ужин
с тем, кто и нас с тобой любить бы мог".