Гроза рыдала как голодная волчица,
стекая в души по осклизлым куполам.
Закат сорвался в пропасть рваной плащаницей –
цветной прелюдией к стихии… И стихам.
Допре́ж казалось, что всё будет как и ныне…
И долгий царь, в кругу обученных людей,
и Третий Рим - непорушимая твердыня,
и, полный грусти, взгляд Всевидящих Очей.
Христос пешком входил в, огромный, вечный город.
День угасал. Кивала зонтиками сныть.
И за́стил свет, дурманя разум, липкий морок,
пытаясь страждущих смутить и искусить.
В потухшем мире торжествующего хама,
надежда с верой, как и совесть, нетверды…
С иконостаса обезлюдевшего Храма
иконы падали в предчувствии беды.
Качался мир под звуки очень странной мессы,
с тревожным привкусом тотемной ворожбы.
И расправлял рога тяжёлый, красный месяц
на грозный рык седьмой Архангельской трубы.
Он полыхнул на миг шафрановой каме́дью,
упав в ладони прибывающей ночи –
И… Изошёл, распадом золота и меди,
в кленовый лист и безымянные ручьи…
[Скрыть]Регистрационный номер 0486940 выдан для произведения:
Гроза рыдала как голодная волчица,
стекая в души по осклизлым куполам.
Закат сорвался в пропасть рваной плащаницей –
цветной прелюдией к стихии… И стихам.
Допре́ж казалось, что всё будет как и ныне…
И долгий царь, в кругу обученных людей,
и Третий Рим - непорушимая твердыня,
и, полный грусти, взгляд Всевидящих Очей.
Христос пешком входил в, грехи погрязший, город.
День угасал. Кивала зонтиками сныть.
И за́стил свет, дурманя разум, липкий морок,
пытаясь страждущих смутить и искусить.
В потухшем мире торжествующего хама,
надежда с верой, как и совесть, нетверды…
С иконостаса обезлюдевшего Храма
иконы падали в предчувствии беды.
Качался мир под звуки очень странной мессы,
с тревожным привкусом тотемной ворожбы.
И расправлял рога тяжёлый, красный месяц
на грозный рык седьмой Архангельской трубы.
Он полыхнул на миг шафрановой каме́дью,
упав в ладони прибывающей ночи –
И… Изошёл, распадом золота и меди,
в кленовый лист и безымянные ручьи…