Поэма "Путь"

Часть 1.
I
Пусты дороги на «Победной»,
Стоят часы – издох жилец,
Не правит больше «всадник медный»,
Он выдал в прошлое билет.
И утром – тьма, и ночью – тоже,
Трещат витрины от вина,
Так добрый дух здесь уничтожен
И правит балом сатана.
Отряды пьяного десанта
Гуляют вдоль, гуляют вширь,
И здесь многострадальный Данте
Не знает сердца и души.
Вокруг безумные идеи,
Бездарный мир, покойный клич,
Товары, водка, карты, деньги,
Подпольный, проклятый кулич…
Вновь кто-то бедствует на «Майской»,
Стреляют каждый шаг и вдох…
Нет! Здесь не стая – только «стайка»,
Не человечий вид – «видок».
Война идет в мозгах прохожих
И давит, давит колесо,
По сути: город уничтожен,
Здесь явь – ужасна, страшен сон.
Один, пропавший на «Зеленой»,
Сегодня найден был в лесу,
Не мироточат здесь иконы,
Никто не выдавит слезу.
А в «Центре» водят хороводы
И чествуют богиню лжи,
Куда ни глянь – одни заводы,
Ларьки, погосты, гаражи.
«Нет! Бога нет!» - единогласно
Решили войско и народ…
Елена больше не прекрасна,
Ее забрал с собой Харон.
Беда. Жестокая удача
Родиться и лежать на дне,
Не веря, не зовя, не плача,
Топя себя в чужом вине.
Утопленник – он тоже пленник
И рад бы выбраться, но как?
Когда на постаменте Ленин –
Вождь революций, изменений,
Стоит оплеванный дурак,
То не знамение, не знак…
Здесь сумрак победил мгновенно
И льется спирт по синим венам.
II
В чулане, спрятавшись от света,
Прознавший, что идет улов,
Сидел он и писал сонеты
И было от того светло.
Когда он выходил из дома,
То в темных уголках души
Вскипали страсть и ярость грома
И шел он в бар врагов душить.
То драка, то погром, то ересь
В нем уживались, как родня,
И пил он водку, а не херес,
И ночь была светлее дня.
Он на «Больничном переулке»
Читал свои стихи зверью,
В ответ он слышал эхом гулким:
«Поэт, я щас тебя убью!»
Но он, не думая сдаваться,
Звенел последнюю строкой
И удаль темноты кабацкой
Кричала: «Знаю кто такой!»
Но люди жизнь свою измерив,
Не думали стихам внимать:
«Ох, голосист-то наш Емеля!
Ему и Родина – не мать!
Давайте, братцы, порассудим:
Кто виноват в ночи дневной?
Народ? – Он точно неподсуден…
Поэт, а ну-ка ты не вой!
Ведь это ты своею песней
Нас подстрекаешь к воровству
И оттого-то мы не вместе,
Теперь ты нам не интересен,
А ну кидай его в траву!»
Пинали, резали, давили
И били сапогом в живот,
Поднять хотели бы на вилы,
Но порешили: «Пусть живет.
Ему теперь здесь худо будет,
Средь нашей хворы и возни,
Поэты – больше нам не судьи,
А захотим – его казним!»
И раны зализав поспешно,
Поэт не думал изменять
Своей стезе и лире грешной,
Но больше не был он «земляк».
А люди, не взывая к небу,
Решили, что поэт – гордец:
«Нам лучше, чтоб ты вовсе не был,
Ну все, поэт, тебе конец!»
Теперь табу и право вето
На солнца свет. Прольется кровь!
Собрался люд на казнь поэта,
Поэтом был Илья Светлов.
III
Бежал сутулый «чернокнижник»,
Успев подумать: «Навсегда»,
Окружность солнца стала ниже
И стала пресною вода.
Гонимый городским проклятьем
Бежал Илья, что было сил,
Он замечал, что небо плачет
И видел в этом «дна» посыл.
Когда тоска давила сердце,
Тогда просился на ночлег,
Иные были милосердны,
Держа поэтов за калек.
Но он один впотьмах скитался,
Среди пустынь, среди равнин,
Хореем с дактилем питался
И был себе он господин.
Скитался по лугам, полянам,
Не останавливая шаг,
Сочли поэта люди странным,
Не зная, где его душа…
Бродил по городам и весям,
Потухший взгляд его очей
Оповещал: «Поэт повешен!
Не нужен никому! Ничей!»
Но все же через сумрак ночи
Он видел ясно, что к чему,
А этот путь всегда короче,
Что приведет Илью к Нему.
Однажды встал он на колени
И, посмотрев на облака,
Сказал: «Господь, яви знаменье!
Прости поэта-дурака,
Судьба жестока, нелегка
И смерть моя уже близка!»
Ветра завыли воем волчьим
И, тучи за собой гоня,
Илья увидел этой ночью,
Как пал на землю столп огня.
И стало от того теплее,
Он понял, что такое свет,
В своей душе его лелея,
Родился заново поэт.
IV
Он сквозь терновник и крапиву
Брел, не зализывая ран,
Он шел к реке – хотел напиться,
Та называлась – Иордан.
Глоток он сделал – пред Ильею
Возникла мира красота,
Он понял, что: «Определенно
Достойна красок и холста.»
Но голос тихий и глубокий
Нарушил благостный покой:
«Ты помнишь прежний мир убогий?
Зато, смотри, теперь какой!»
В смеющихся глазах пришельца
Илья увидел тот же свет,
Который видит лишь поэт,
Поверженный стрелою в сердце.
«Признаться вы мне так знакомы.
Но кто вы?» – молвил Илия.
«Я тот, кто создает законы.
И я создатель бытия!»
«Вы шутите? Смеетесь что ли?
Да, мне сейчас не по себе,
Я испытал так много боли.
Я перенес так много бед.»
«Твоя история не нова,
Ты думаешь, что ты один –
Хранитель и служитель слова,
Строфе парящей господин?»
«О, нет не думаю так боле,
Я понял нынче вещь одну,
Когда стоял в пустынном поле,
Когда привязан был ко «дну»,
Я был парализован гневом
И я просил, чтоб дал мне Бог…»
«Знамение? Разверзлось небо?
На землю пал горящий столп?
А что еще мне нужно сделать,
Чтоб понял ты, что слышу я:
Волненье душ, инстинкты тела,
Призывы: «Аллилуия!»»
Илья, волнуясь и тревожась,
Дрожащим гласом вопросил:
«В моей душе ты снова ожил!
Помилуй, Господи, спаси!»
Исчез в тот миг пришелец старый,
Которым был всесильный Бог…
Поэт увидел – солнце встало
На небе ясно-голубом,
И мог быть мир теперь любой!
V
Спокойным стал несносный ветер
И крыши не срывал с домов,
Природы лик стал снова светел
И перестал быть мир – тюрьмой.
Дожди не мучали поливом,
Земля плодила урожай,
Светило солнце днем счастливым,
Не собираясь угрожать.
Мир не тревожили цунами,
Стихиям дан приказ: «Молчать!»
И, перестав владеть умами,
Царила светлая печаль.
Не бил по крышам град могучий,
По водам неба плыли тучи…
Была в том Божия печать.
А люди перестали «охать»,
Беситься и гневить других,
Земля, издав четыре вздоха,
Не потревожила могил.
И был тот год светлей и чище,
Чем предыдущие года,
Хватало и воды, и пищи,
Казалось, будет так всегда!
Казалось, прошлое уходит
И вспоминать, как страшный сон,
Становится теперь не в моде:
Не тот размер, не тот фасон.
И только в темноте кромешной
Собаки выли на луну
Над жизнью безупречно грешной,
Не признающую одну,
Которая преобразила
Их мрачный мир в цветущий сад,
Узнали люди: в вере сила,
В неверии – кромешный ад.
Часть 2.
I
Илья Светлов в порту работал
И был размерен путь его,
Он весь, прошедший, славный год
Провел в труде, делах, заботе.
И, будучи довольным малым,
Он отдавался ремеслу,
А жизнь была цветущим маем;
Он не имел господ и слуг.
Всегда надеялся на Бога
И тот его не подводил…
По вечерам служитель слога
Рукою по листу водил.
Писал поэт теперь нечасто,
Но, что сумел он сотворить,
То с Божьей милостью участно,
То справедливости дары.
Распространились по округе
Его работы и стихи,
Поэтом называли други,
Враги – «властителем стихий».
Но то для кроткого Илии
Не самый добрый был посыл
И «столп огня» водой залили,
Душевный жар его остыл.
Не мог писать стихов он боле,
В порту работать изнемог,
Не выдержал мирского боя
И призывал: «Но где ж ты, Бог?»
А тот являться и не думал
И червь сомнения проник
В картонном образе недуга
В поэта сердце – тот поник.
Ходил он мимо старых зданий,
Не находя себе приют,
Он будто призрак мира давний
Растил неверия змею.
Он будто Гамлет современный
Жить не хотел и смерть не звал,
Не зная вечной жизни цену,
Он отпустил судьбы штурвал.
II
«Бессмысленность кипящих улиц,
Куда теперь меня ведешь?
За тем углом поймаю пулю,
А в той аллее в спину нож?
Нет, не хочу я жить так праздно,
Не лучше ль просто камнем вниз?
У жизни снова я украден
И не пролью морских чернил…
Куда мой путь ведет, петляя?
Куда скажи же мне, куда?
Дошел до самого до края,
Предстал пред заревом суда
И не хочу я больше рая…
Что за чудак! Что за чудак!
Тяжелый крест взвалил на плечи,
Колючий на главе венок,
Погасли в храме духа свечи» -
Так размышлял поэт Светлов.
Но в тот же миг в окне напротив
Увидел он спины изгиб,
Потом лицо, движений кротость…
Светлов подумал: «Я погиб!»
И звали милую особу –
Марией (как потом узнал)
Поэт, молящийся лишь Богу,
Чей близок жизни был финал.
«Я должен срочно что-то сделать.
Я пропадаю! Гибну я!
Добра душой, красива телом,
А я в позиции нуля.
Но что смогу, чего сумею?
Когда я жалок, слаб и слеп,
Я не живу, а лишь болею,
А отчий дом похож на склеп!»
III
Влюбленный грустный и печальный
Бродил один среди полей,
Его фрегат любви отчалил,
А двигатель его болел.
Никто не знал его страданий,
Не понимал его тревог,
Он тяготился подаяний,
Понять не смог бы даже Бог…
Не мог он размотать клубок
Своих сердечных воздыханий.
Светлов не видел…пред глазами
Слепой туман, как пелена.
Не знал: он в Омске иль в Рязани?
И в том порыва чувств вина.
Он не заметил, как подкрался
К нему один престранный тип,
На нем была тугая ряса
И был вполне приличный вид.
Светлов подумал, что он – горец,
Не мог дорогу он найти…
«Привет, Илья! А я - торговец!
Имею: бязь, поплин, сатин…
Чего желает друг любезный?
Исполню все, что хочешь ты.»
«Простите. Навалились беды.
Не знаю ваши я черты,
Уже ль знакомы мы, встречались?
Простите, сам сейчас не свой.»
«Знакомы с давних пор с тобой,
Мне горько, что ты так печален.
Ты зря тоскуешь по невесте.
Быть может я смогу помочь?
Ты напиши ей - смерти песню!
С тобою будет в день, и в ночь.»
«Меня пугают ваши речи.
Негодно песню петь про смерть!»
«Ты, как икру, рыбешка, мечешь!
Не знаешь тона, нот и мер?»
Илья задумался серьезно,
Хотел спросить: «Откуда друг?»
Но обернувшись понял – поздно,
И ни души живой вокруг,
И потекли по нивам слезы,
Рыдали тополя, березы,
И очень сильный был испуг.
Торговец зародил сомненье,
Личины темной искушенье…
Стоял Илья белее мела,
То дьявол сделал свое дело.
IV
Илья явился в дом под утро,
Писал три ночи и три дня,
Казалось, что прошла минута,
Как искра вечного огня.
Он не попался в эти сети,
Не стал душой своей кривить,
Не стал писать он песню смерти,
А написал он песнь любви!
V
Уже два года, как женаты:
Илья с Марией. Дух святой
Их оправдал: «Не виноваты!
И не нарушили устой!»
Счастливый мир они построят,
Не будет драк, резни, пальбы…
И ткани адского покроя,
Не лягут больше на гробы,
Родится сын – их будет трое –
В том право выбора судьбы!
И птицы пели все недели,
Светило солнце – грело всех!
Ряды врагов любви редели,
А жизнь летела на пределе,
И раздавался счастья смех!

© Copyright: Сергей Стрункин, 2020

Регистрационный номер №0466140

от 25 января 2020

[Скрыть] Регистрационный номер 0466140 выдан для произведения: Часть 1.
I
Пусты дороги на «Победной»,
Стоят часы – издох жилец,
Не правит больше «всадник медный»,
Он выдал в прошлое билет.
И утром – тьма, и ночью – тоже,
Трещат витрины от вина,
Так добрый дух здесь уничтожен
И правит балом сатана.
Отряды пьяного десанта
Гуляют вдоль, гуляют вширь,
И здесь многострадальный Данте
Не знает сердца и души.
Вокруг безумные идеи,
Бездарный мир, покойный клич,
Товары, водка, карты, деньги,
Подпольный, проклятый кулич…
Вновь кто-то бедствует на «Майской»,
Стреляют каждый шаг и вдох…
Нет! Здесь не стая – только «стайка»,
Не человечий вид – «видок».
Война идет в мозгах прохожих
И давит, давит колесо,
По сути: город уничтожен,
Здесь явь – ужасна, страшен сон.
Один, пропавший на «Зеленой»,
Сегодня найден был в лесу,
Не мироточат здесь иконы,
Никто не выдавит слезу.
А в «Центре» водят хороводы
И чествуют богиню лжи,
Куда ни глянь – одни заводы,
Ларьки, погосты, гаражи.
«Нет! Бога нет!» - единогласно
Решили войско и народ…
Елена больше не прекрасна,
Ее забрал с собой Харон.
Беда. Жестокая удача
Родиться и лежать на дне,
Не веря, не зовя, не плача,
Топя себя в чужом вине.
Утопленник – он тоже пленник
И рад бы выбраться, но как?
Когда на постаменте Ленин –
Вождь революций, изменений,
Стоит оплеванный дурак,
То не знамение, не знак…
Здесь сумрак победил мгновенно
И льется спирт по синим венам.
II
В чулане, спрятавшись от света,
Прознавший, что идет улов,
Сидел он и писал сонеты
И было от того светло.
Когда он выходил из дома,
То в темных уголках души
Вскипали страсть и ярость грома
И шел он в бар врагов душить.
То драка, то погром, то ересь
В нем уживались, как родня,
И пил он водку, а не херес,
И ночь была светлее дня.
Он на «Больничном переулке»
Читал свои стихи зверью,
В ответ он слышал эхом гулким:
«Поэт, я щас тебя убью!»
Но он, не думая сдаваться,
Звенел последнюю строкой
И удаль темноты кабацкой
Кричала: «Знаю кто такой!»
Но люди жизнь свою измерив,
Не думали стихам внимать:
«Ох, голосист-то наш Емеля!
Ему и Родина – не мать!
Давайте, братцы, порассудим:
Кто виноват в ночи дневной?
Народ? – Он точно неподсуден…
Поэт, а ну-ка ты не вой!
Ведь это ты своею песней
Нас подстрекаешь к воровству
И оттого-то мы не вместе,
Теперь ты нам не интересен,
А ну кидай его в траву!»
Пинали, резали, давили
И били сапогом в живот,
Поднять хотели бы на вилы,
Но порешили: «Пусть живет.
Ему теперь здесь худо будет,
Средь нашей хворы и возни,
Поэты – больше нам не судьи,
А захотим – его казним!»
И раны зализав поспешно,
Поэт не думал изменять
Своей стезе и лире грешной,
Но больше не был он «земляк».
А люди, не взывая к небу,
Решили, что поэт – гордец:
«Нам лучше, чтоб ты вовсе не был,
Ну все, поэт, тебе конец!»
Теперь табу и право вето
На солнца свет. Прольется кровь!
Собрался люд на казнь поэта,
Поэтом был Илья Светлов.
III
Бежал сутулый «чернокнижник»,
Успев подумать: «Навсегда»,
Окружность солнца стала ниже
И стала пресною вода.
Гонимый городским проклятьем
Бежал Илья, что было сил,
Он замечал, что небо плачет
И видел в этом «дна» посыл.
Когда тоска давила сердце,
Тогда просился на ночлег,
Иные были милосердны,
Держа поэтов за калек.
Но он один впотьмах скитался,
Среди пустынь, среди равнин,
Хореем с дактилем питался
И был себе он господин.
Скитался по лугам, полянам,
Не останавливая шаг,
Сочли поэта люди странным,
Не зная, где его душа…
Бродил по городам и весям,
Потухший взгляд его очей
Оповещал: «Поэт повешен!
Не нужен никому! Ничей!»
Но все же через сумрак ночи
Он видел ясно, что к чему,
А этот путь всегда короче,
Что приведет Илью к Нему.
Однажды встал он на колени
И, посмотрев на облака,
Сказал: «Господь, яви знаменье!
Прости поэта-дурака,
Судьба жестока, нелегка
И смерть моя уже близка!»
Ветра завыли воем волчьим
И, тучи за собой гоня,
Илья увидел этой ночью,
Как пал на землю столп огня.
И стало от того теплее,
Он понял, что такое свет,
В своей душе его лелея,
Родился заново поэт.
IV
Он сквозь терновник и крапиву
Брел, не зализывая ран,
Он шел к реке – хотел напиться,
Та называлась – Иордан.
Глоток он сделал – пред Ильею
Возникла мира красота,
Он понял, что: «Определенно
Достойна красок и холста.»
Но голос тихий и глубокий
Нарушил благостный покой:
«Ты помнишь прежний мир убогий?
Зато, смотри, теперь какой!»
В смеющихся глазах пришельца
Илья увидел тот же свет,
Который видит лишь поэт,
Поверженный стрелою в сердце.
«Признаться вы мне так знакомы.
Но кто вы?» – молвил Илия.
«Я тот, кто создает законы.
И я создатель бытия!»
«Вы шутите? Смеетесь что ли?
Да, мне сейчас не по себе,
Я испытал так много боли.
Я перенес так много бед.»
«Твоя история не нова,
Ты думаешь, что ты один –
Хранитель и служитель слова,
Строфе парящей господин?»
«О, нет не думаю так боле,
Я понял нынче вещь одну,
Когда стоял в пустынном поле,
Когда привязан был ко «дну»,
Я был парализован гневом
И я просил, чтоб дал мне Бог…»
«Знамение? Разверзлось небо?
На землю пал горящий столп?
А что еще мне нужно сделать,
Чтоб понял ты, что слышу я:
Волненье душ, инстинкты тела,
Призывы: «Аллилуия!»»
Илья, волнуясь и тревожась,
Дрожащим гласом вопросил:
«В моей душе ты снова ожил!
Помилуй, Господи, спаси!»
Исчез в тот миг пришелец старый,
Которым был всесильный Бог…
Поэт увидел – солнце встало
На небе ясно-голубом,
И мог быть мир теперь любой!
V
Спокойным стал несносный ветер
И крыши не срывал с домов,
Природы лик стал снова светел
И перестал быть мир – тюрьмой.
Дожди не мучали поливом,
Земля плодила урожай,
Светило солнце днем счастливым,
Не собираясь угрожать.
Мир не тревожили цунами,
Стихиям дан приказ: «Молчать!»
И, перестав владеть умами,
Царила светлая печаль.
Не бил по крышам град могучий,
По водам неба плыли тучи…
Была в том Божия печать.
А люди перестали «охать»,
Беситься и гневить других,
Земля, издав четыре вздоха,
Не потревожила могил.
И был тот год светлей и чище,
Чем предыдущие года,
Хватало и воды, и пищи,
Казалось, будет так всегда!
Казалось, прошлое уходит
И вспоминать, как страшный сон,
Становится теперь не в моде:
Не тот размер, не тот фасон.
И только в темноте кромешной
Собаки выли на луну
Над жизнью безупречно грешной,
Не признающую одну,
Которая преобразила
Их мрачный мир в цветущий сад,
Узнали люди: в вере сила,
В неверии – кромешный ад.
Часть 2.
I
Илья Светлов в порту работал
И был размерен путь его,
Он весь, прошедший, славный год
Провел в труде, делах, заботе.
И, будучи довольным малым,
Он отдавался ремеслу,
А жизнь была цветущим маем;
Он не имел господ и слуг.
Всегда надеялся на Бога
И тот его не подводил…
По вечерам служитель слога
Рукою по листу водил.
Писал поэт теперь нечасто,
Но, что сумел он сотворить,
То с Божьей милостью участно,
То справедливости дары.
Распространились по округе
Его работы и стихи,
Поэтом называли други,
Враги – «властителем стихий».
Но то для кроткого Илии
Не самый добрый был посыл
И «столп огня» водой залили,
Душевный жар его остыл.
Не мог писать стихов он боле,
В порту работать изнемог,
Не выдержал мирского боя
И призывал: «Но где ж ты, Бог?»
А тот являться и не думал
И червь сомнения проник
В картонном образе недуга
В поэта сердце – тот поник.
Ходил он мимо старых зданий,
Не находя себе приют,
Он будто призрак мира давний
Растил неверия змею.
Он будто Гамлет современный
Жить не хотел и смерть не звал,
Не зная вечной жизни цену,
Он отпустил судьбы штурвал.
II
«Бессмысленность кипящих улиц,
Куда теперь меня ведешь?
За тем углом поймаю пулю,
А в той аллее в спину нож?
Нет, не хочу я жить так праздно,
Не лучше ль просто камнем вниз?
У жизни снова я украден
И не пролью морских чернил…
Куда мой путь ведет, петляя?
Куда скажи же мне, куда?
Дошел до самого до края,
Предстал пред заревом суда
И не хочу я больше рая…
Что за чудак! Что за чудак!
Тяжелый крест взвалил на плечи,
Колючий на главе венок,
Погасли в храме духа свечи» -
Так размышлял поэт Светлов.
Но в тот же миг в окне напротив
Увидел он спины изгиб,
Потом лицо, движений кротость…
Светлов подумал: «Я погиб!»
И звали милую особу –
Марией (как потом узнал)
Поэт, молящийся лишь Богу,
Чей близок жизни был финал.
«Я должен срочно что-то сделать.
Я пропадаю! Гибну я!
Добра душой, красива телом,
А я в позиции нуля.
Но что смогу, чего сумею?
Когда я жалок, слаб и слеп,
Я не живу, а лишь болею,
А отчий дом похож на склеп!»
III
Влюбленный грустный и печальный
Бродил один среди полей,
Его фрегат любви отчалил,
А двигатель его болел.
Никто не знал его страданий,
Не понимал его тревог,
Он тяготился подаяний,
Понять не смог бы даже Бог…
Не мог он размотать клубок
Своих сердечных воздыханий.
Светлов не видел…пред глазами
Слепой туман, как пелена.
Не знал: он в Омске иль в Рязани?
И в том порыва чувств вина.
Он не заметил, как подкрался
К нему один престранный тип,
На нем была тугая ряса
И был вполне приличный вид.
Светлов подумал, что он – горец,
Не мог дорогу он найти…
«Привет, Илья! А я - торговец!
Имею: бязь, поплин, сатин…
Чего желает друг любезный?
Исполню все, что хочешь ты.»
«Простите. Навалились беды.
Не знаю ваши я черты,
Уже ль знакомы мы, встречались?
Простите, сам сейчас не свой.»
«Знакомы с давних пор с тобой,
Мне горько, что ты так печален.
Ты зря тоскуешь по невесте.
Быть может я смогу помочь?
Ты напиши ей - смерти песню!
С тобою будет в день, и в ночь.»
«Меня пугают ваши речи.
Не годно песню петь про смерть!»
«Ты, как икру, рыбешка, мечешь!
Не знаешь тона, нот и мер?»
Илья задумался серьезно,
Хотел спросить: «Откуда друг?»
Но обернувшись понял – поздно,
И ни души живой вокруг,
И потекли по нивам слезы,
Рыдали тополя, березы,
И очень сильный был испуг.
Торговец зародил сомненье,
Личины темной искушенье…
Стоял Илья белее мела,
То дьявол сделал свое дело.
IV
Илья явился в дом под утро,
Писал три ночи и три дня,
Казалось, что прошла минута,
Как искра вечного огня.
Он не попался в эти сети,
Не стал душой своей кривить,
Не стал писать он песню смерти,
А написал он песнь любви!
V
Уже два года, как женаты:
Илья с Марией. Дух святой
Их оправдал: «Не виноваты!
И не нарушили устой!»
Счастливый мир они построят,
Не будет драк, резни, пальбы…
И ткани адского покроя,
Не лягут больше на гробы,
Родится сын – их будет трое –
В том право выбора судьбы!
И птицы пели все недели,
Светило солнце – грело всех!
Ряды врагов любви редели,
А жизнь летела на пределе,
И раздавался счастья смех!

 

Печальные глаза луны

Мне дорог свет