Побег

Былые радость и беда,
Былое в жизни счастье,
Былая сытость, теплота –
Исчезли в одночасье.
Он шёл по пустоши один,
Он без еды и крова,
И сам себе лишь господин,
Поддержка и основа.
Один, и кто его поймёт,
И день, и ночь – всегда,
Но верной спутницей ему
Полярная звезда.
Он спал по-волчьи
И по-волчьи выл,
И жизнь былую
Заново прожил.
Об участи не пожалел.
Он твёрдо знал
И верил, и умел,
И всё вперёд шагал.
Усталость бьёт, к земле манит,
Но ночь длинна, и спать нельзя,
Да как у самых век магнит,
И закрываются глаза.
И холод по спине бежит,
Колени клонятся к земле,
Но слово «запад», как родник,
Звучит, звучит в его душе.
Его блестящие глаза,
В них отражение луны,
И темнота, и темнота,
И шум бесчисленной листвы,
Лишь пролетевшая сова
Даёт прислушаться на миг,
Но тишина, но тишина,
А впереди какой-то рык.
И шаг за шагом
Ближе цель,
Но как трудны шаги,
И в их уверен правоте,
Лишь только он один.
Как будто только лишь сейчас
Ходить он научился,
И встав на ноги первый раз,
Вдруг тут же заблудился.




Поднялось солнце в небеса,
И новый день проснулся.
Своим лучом из-за куста
Ресниц его коснулся.
А он лежит, не чуя ног,
Лежит, не в силах встать
И все лучи своим лицом
Торопится обнять.
Губами чувствуя тепло
От каждого луча.
И вместе с ними в грудь его
Как будто жизнь вошла.
Вдыхая грудью запах трав
И сырость от земли,
Себе понять, ещё не дав,
Зачем он здесь лежит,
Он умывается теплом
Небесного огня
И поглощает всем нутром,
Всю красоту в себя.
Лежать бы вечно в той степи,
Пустынной и глухой,
Но человек ты или зверь –
Ты всё-таки живой,
Хоть позавидуешь порой
Травинке той зелёной,
Ведь это счастье день-деньской
Дышать и видеть солнце.
Вот он встаёт,
Сперва согнувшись
И оглядевшись круг себя,
Как заяц, дико встрепенувшись,
Он смотрит, изучая даль.
Нет никого, теперь спокойней –
Подумать можно о еде.
Вот ручеёк, его приметил
Ещё он ночью в темноте.
Вот ягоды, но ешь ни ешь,
Лишь удовольствие глотанья,
А всё равно в желудке брешь,
В кишках кипучие страданья.






Вот вечереет. Солнца шар
Спешит убраться с небосвода
В ту розовеющую даль,
В ту даль, которой нет дороже.
И эти тихие минуты
Казались жуткими всегда,
Перед дорогой отдыхая,
Стремилась мысль его туда;
Туда, где был любим и проклят,
Туда, откуда вон его,
Туда, где вряд ли ждут и помнят,
Но не забудут всё равно.
Он помнил всё ясней, чем наяву:
Её в слезах, гудящую весну,
И каждую морщинку на улыбке,
И воробьи чирикали, как скрипки.
Он помнил, как его толкали в спину,
И жирного охранника-детину,
Как бряцают железные засовы,
И как харкнуть хотелось в прокурора.
Он помнил, сердце жалось от обиды.
Кому он нужен с правдой неотмытой,
Кому он нужен с репутацией своей,
Его уже давно там больше нет.
Его там нет и он не нужен,
И никому на всей земле,
Но вот уже ночная стужа
Подходит к сердцу и спине.
Вперёд на запад, будь, что будет;
Иль смерть в степи, или конец пути.
И пусть весь мир его осудит,
Но он не может не идти.
И вся природа вместе с ним,
И он стал частью той природы,
Он каждой ветке побратим
И в своего лишь верит Бога.
Идёт и слушает и видит,
Как мышь, скрываясь от совы,
Спешит в норе скорей укрыться,
Но не успела и, увы…
Как ошалевшая лисица,
Его, услышав за версту,
Испуганно насторожится,
А после дёрнет в темноту.
Как за бугром стоит берёзка,
А у неё шумит вода;
Как по небу расплылись звёзды,
И как дорога далека.


Идёт, голодный и холодный,
Успел порядком обрасти,
Его дорога – бездорожье;
Его попутчица – Сибирь.
Мелькнуло что-то в темноте,
Спина мурашками покрылась,
Что это, зверь иль человек.
Ошибся. Нет. И сердце резче билось,
И беспокойство, и губа дрожит от страха,
И всё сильнее сжались кулаки,
А тень идёт совсем не шагом, махом
И в лунном свете видятся клыки.
Волк! И он замер на месте,
Вот и приехал, вот и приплыл.
Может пройдёт, не заметит, не тронет,
Было подумал, но тут же остыл.
Он не боялся, просто жалел,
Что может ему умирать слишком рано,
Что может, он много ещё не успел,
Но это была его первая рана.
Он слышал, что часто такое бывало,
Что в камере, места прекраснее нет,
Бывало, что волчья стая сгрызала,
Оставив от беглого только скелет.
О нём кто-то также сумеет сказать,
Уж слышались эти слова,
Но если судьба, так тому и бывать,
Ведь к лучшему всё и всегда.
Он будет драться, будет драться насмерть,
Решителен, серьёзен и страшён.
Он полон красоты и безобразья,
И первым нападает он.
Ночь, темнота, на небе звёзды,
Бегут своим минуты чередом
И крик, на человека не похожий,
И рык, и визг, и кровь кругом.
Как буря, как волна морская,
Бурлит и пенится, и тучей поднимаясь,
С огромной силой бьёт корабль о скалы,
И отойдёт, о скалы разбиваясь.
Корабль разбит, но, не заметив, ветер
Поднимет новую волну,
И с новой силой волны встретят
Их разбивавшую скалу.


Светло. Уже как будто день в разгаре,
Но пасмурно и осенью запахло,
И словно после сна кошмарного
Едва глаза он открывает,
И постепенно всё припоминает,
Как будто страшно всё припомнить сразу.
Сидит ворона, что-то ожидает,
Он до сих пор её не замечал ни разу.
С ума сойти, подумать страшно,
Но думать вовсе ни к чему,
В кровавых брызгах волчье мясо
Окрасит солнце и траву.
О, как сурова, зла, коварна
Природа всей своей красой,
В ней сильный пожирает слабых,
И слабых нет перед собой.
Так думал он, и думалось ему,
И мысли рвались в голову гурьбой,
Что тяжело на свете одному,
Хотя весь свет грозит тюрьмой,
Что он готов ползком и на карачках,
И что никто его не сможет удержать,
Спешить туда, где жить и ошибаться начал,
Туда где дом, где родина, где мать.
Что кто-то в этот час, в минуту эту
Спокойно в кресле курит сигарету,
И пьёт вино, девчонку обнимает,
И от него лишь двери закрывает.
Он думал об этом волке и о том,
Зачем всё так ужасно в его жизни,
И почему судьбой он обделён.
Не находя ответ, не оставляли мысли.
Бывали мысли, и от них он ныл, не плакал,
И вовсе не слезами, а огнём,
Такою горечью горели капли,
И в каждой был родимый дом,
Такой далёкий, сказочный, родной,
А он мальчонка весел и босой,
И неба свод высокий, голубой,
И счастлив он, хоть не поймёт чудной.
Мысль светлая сменялась мыслью мрачной,
Мысль о любви сменялась мыслью о еде.
Хоть жизнь была не самою удачной,
Но здесь казалось всё высоким в ней.
Каким он был, каков он есть,
И что же с ним произошло,
И почему лежит он здесь,
Где небо разбежалось высоко.
Вперёд, там запад, лишь туда.
Встаёт и боль, минуты без сознанья,
Но поднимается он вновь,
Идёт и вновь земли касанье.
Он шёл и падал, и будил он раны,
И двигало им только рвенье,
Ведь знал он, что ему так надо
И ни в движеньи не было сомненья.
Но вдруг так резко, незаметно,
И ощутимо так противно,
Природы дивной отравленье,
Как будто смерть свою увидел,
Он чует носом и нутром,
И ощущенья не подводят.
Тот запах чужд, но все ж знаком,
И ужас на него наводит.
Он обходил тот запах за версту
И одного его боялся.
Тот запах нёс одну беду
С тех пор, когда он с ним расстался.
Возможно ли привыкнуть им дышать?
И кажется, похоже не возможно,
Он отравляет всё вокруг себя,
Как раньше он не замечал такого.
То человека неприятный дух,
Им не вдохнуть, и не расправить грудь,
Он забивает нюх, глаза и слух;
Дышать им можно только как-нибудь.




















На миг о боли позабыл,
Деревня прямо перед ним,
И обжигает сердце пыл,
Он всё равно не дастся им.
Им всё равно его не взять,
И очень он стараться будет,
Но никогда не мог понять
Он тех, что хуже волка люди.
Лишь сделав крюк вокруг селенья
И только обогнув его,
В кустов зелёное сплетенье
Упал, не чуя рук и ног,
Успев подумать напоследок,
Что на траве, как на матраце,
Что не найдут его средь веток
И то, что он устал скрываться.

Тихо светит луна,
От неё холодок,
На деревьях листвой
Не шумит ветерок.
Только в тёмной траве,
Растворившись в ночи,
Заглушая друг друга,
Раскричались сверчки.
С неба звёзды слетают,
И сырая земля
Наполняется влагой
После жаркого дня.
И какая-то тайна
Скрылась в этой ночи,
Но упорно скрывает
Ночь загадки свои.
Нет, не видно распутья
На небесной дороге –
Ни веселья, ни грусти,
Всё естественно просто.











И будто ночь была, но свет
Подкрался вовсе не заметно,
И куст малиновый одет
Ещё туманом предрассветным.
И пахнет осенью кора
Недавно спиленной берёзы,
Но обещает день с утра
Быть ясным, светлым и погожим.
Из-за холма струится больше света,
И вот уж светом всё вокруг одето,
Но солнце бурого рассвета
Ещё напоминает лето.
И тот, который жив лишь этим,
И в этом видит бога пред собой,
Что ночь скрывает, солнце светит,
Лежит в кустах ни мёртвый, ни живой.
Природы-матери и сын и ученик.
Он учится старательно, упорно,
Но только чуть расслабится на миг,
И также не минует порки.
Что поднесёт ему судьба?
И чем экзамен завершится?
Он к худшему готов всегда,
Что лучшее уже давно не снится.

Если будет надежда,
Если будет любовь,
Если вера в тебе
И горячая кровь,
Значит, сердце твоё,
Значит, жив ты ещё,
Значит, жизнь и свободу
Не меняй ни на что.
Коль живя - не живёшь,
Нету силы взлететь,
И звучит в тебе песня,
Да не хочется петь.
В сердце веру храня,
Ты придумай мечту,
И вернёшь ты любовь
И надежду свою.
Надо только хотеть
И всё время идти
К той заветной мечте,
К той единой любви.
Надо только себя
В том пути не жалеть,
А случится судьба
В цвете лет умереть,
Ты спокойно её,
Как и надо, прими
И все лучшие чувства
С собой унеси.
Но он знал, он умел,
И всё время лишь шёл.
Быв уверен в себе,
Хоть на вид, как мосол.
Исхудавшее тело,
Но огонь в нём горит,
Под кусточком несмело
Комочком лежит.
Он лежал и не видел,
Как с вниманьем глядят,
Как его изучает
Чей-то пристальный взгляд.
Цвета ночи глаза,
Удивлённо, то нежно;
То взволнован тот взгляд,
То совсем безмятежный.
Он не видел, но чувство
Ото сна пробуждало,
И как в сказочном сне
Всё манило и звало.
Словно, что-то родное
В чужой стороне,
И как будто не снится,
А действительно есть.
А она всё глядит
И что делать не знает.
Парень вовсе разбит,
Но глаза открывает.

Открыл глаза и растерялся,
Бежать иль драться, или выжидать.
Что сделал он, он на глаза попался,
Да лучше без вести спокойно умирать.
Она одна. Да это лучше,
Но словно миллиард за ней.
Она не прячась, смело ходит,
Она живёт среди людей,
Которых так не любит он,
Которые привыкли преклонять,
И от того, что здесь свободен он,
Торопятся последнее отнять.
Ещё вчера он думал, что готов на всё –
Убить и что угодно сделать,
Но вот она стоит, и он
Утратил всю былую смелость.
Её глаза и нежность тела,
И очаруют, и чужды,
Заворожить его сумели
Её прекрасные черты.
А может, просто силы истекли,
И потому не смог подняться,
И не сжимались кулаки.
Нет сил и встать, не то чтоб драться.
И что, девчонка, что за враг,
Её ли он ещё боится,
Лишь стоит показать кулак
И ей начнут кошмары сниться.
Но нет, он вовсе не был зверем,
Он был пока что человек,
Скотами были те, на самом деле,
Которые свели его на нет.
Она спросила, кто он и откуда,
А он и сам, возможно не желая,
Как перед богом, жалуясь на муки,
Пред ней всю душу изливает.
Да и осталась только лишь душа,
К тому же исковеркана порядком,
А за душою больше ни шиша,
Ни горестно, ни радостно, ни сладко.
Лицо изящное, внимательно и строго,
Высоким лбом, так силится понять,
Что каждое пугающее слово,
И представляет, и готова испытать.
Кто он ей, леший иль бандит;
Бродяга, просящий пощады;
Безумец горький и убитый;
Герой безвестного романа.
Она не знала ни безумцев, ни бродяг,
Ей бандитизм в рогатке заключался,
Он был ей просто человек,
Который в помощи нуждался.
А кто ему была она,
И почему он так с ней откровенен.
Она единственной надеждою была,
Единственной надеждой на спасенье.
Да видно, слишком ноша тяжела,
И ежедневные страданья,
Их разделить поможет лишь одна,
Прервавшая столь долгое молчанье.
Он говорил и в голосе его,
Довольно изменившемся за время,
Остался тот бродяга-волк,
Ночная тишина и день осенний.
Он говорил и словно ручеёк
От родника сбегал, как по ступенькам.
Он говорил, и отдавалось в нём
Волчиное предсмертное хрипенье.
Она поверила, иначе не могла
А чем могла, помочь ему решила,
И часть той ноши, что дала судьба
Безропотно с судьбою разделила.

Дом на отшибе у села,
Сарай и два больших омёта,
И дух парного молока,
И запах конского помёта.
Все в поле с раннего утра,
Свои дела, свои заботы,
И только где-то ребятня
Шумит под петухов зевоту.
Одна брехливая собака,
Пугаясь, лает в пустоту,
И глупым лаем раздражая,
Нагонит скуку и тоску.
Здесь всё знакомо и чужое,
Пугает и к себе манит.
А девушка с красивою косою,
Бог знает что, с трудом влачит.
Ему и больно, и неловко,
И сам не зная почему,
Всё снова повторить готов он,
Лишь стыдно за свою беду.
Вполне уютен сеновал
И сено мягкое душисто,
Он о таком и не мечтал
И даже в мыслях не был близко.
Его устроив аккуратно,
Она отправилась домой.
И вот, не тратя время даром,
Мгновенно оживился он.
Здесь, изучая каждый угол,
И каждый гвоздь, любую щель,
Как он бежать отсюда будет,
Представил ясно, как теперь.
В стене болтается доска,
Её он выбьет или сдвинет.
Заборчик низкий – ерунда,
Его он запросто осилит.
Туда наступит, там упрётся,
И дальше, прямо вдоль кустов,
А в том овражке он спасётся
И место тайное найдёт.
Свой план побега наготове
Теперь в мозгу своём держал.
И каждый хруст, и каждый шорох
В груди волненье возбуждал.
Но вот она, он чётко слышит,
И ждёт, и верит, и готов бежать,
Но убеждается и ищет
В её глазах доверья взгляд.

Кувшин парного молока,
Пирог домашний, тёплый, дышный,
Глазами проглотил бы в раз,
Да уж не лезет, хоть ещё не сытый.
Порядком он успел отвыкнуть
От пищи, от уюта, от людей.
Весь на ладони, и для всех он скрытен,
Как муха безобиден, опасен словно зверь.
Но вот и ночь, и чёрной кошкой,
Погладившись, согнала суету,
И успокоила немножко,
И опустила в дремоту.
Ах, если б ночь была всегда,
Он так любил её за то,
Что в ней видна его звезда,
Что ночь – защита для него.
И только ночью в темноте
Под ярким светом звёзд далёких,
Он отдавал себя мечте,
Как сам, такой же одинокой.
А что осталось, лишь мечты
И в них живящая прохлада,
В них он свободен, в них он жив,
В них всё, чего так сердцу надо.
Струится в щёлку свет луны,
Холодным ручейком сбегая,
Он из далёкой стороны
Дошёл до самых стен сарая.
Он, расслабляя, силы придаёт
И жизни жаждой наполняет,
И сон ужасный унесёт,
И счастья ворох нагадает.
А там, у чёрного пруда,
Сокрывшись в темноте от глаз постылых,
Спустилась на воду луна
И уж секретничает с ивой.
И только клёник небольшой,
В тени забора пропадая,
Одним единым лепестком
Поймавши свет, как кот играет.

Сыреет воздух, сон прошёл,
Туманом землю покрывает.
Туман крадётся меж кустов,
Всю пыль с тропинок убирает,
А воздух чист и полон влаги,
Трава склонилась от росы,
И ширь небес, и глубь оврагов,
Туман всё разом поглотил.
А он лежит, себя не чуя,
И словно лёгкая душа,
Иглой, вонзивши в сердце чувства,
Взирает молча свысока.
Ах, Господи, не сон ли это.
Неужто правда – всё, что есть,
Неужто он живёт на свете,
Один на сеновале здесь.
Один… сидит и ждёт чего-то,
Какой-то участи, судьбы какой-то,
А на душе всё горько, горько
И слёзы капают тихонько.
Что значат слёзы? Что они?
Вот по щеке сбегают впалой.
Какую боль несут, скажи,
Какую истину скрывают?
Слеза – быть может, часть души,
Когда её однажды ранят,
Выходит, души мы свои
Слезами сами убиваем.
Слеза, быть может, так чиста,
Что ей глаза мы промываем,
Устав от жизни и от зла,
Мир новый созерцать желаем.
Мир радости, любви, благословенья,
Ведь так прекрасно всё вокруг,
В нём счастья, каждое мгновенье,
Не упускай его из рук.
Но видно человек устроен
Так, что на крысу он похож
И не кончаться в мире войнам,
И не кончаться морю слёз.
Так плачь же, может полегчает,
Но измениться вряд ли сможет,
И разве только Бог осудит,
И разве только Бог поможет.
Лежит, а между тем она,
Проснувшись, вспомнила о нём,
Но так, как будто день вчера
Был лишь каким-то странным сном.
Всё было непривычным в нём
И чем он кончится, не знает,
Ведь в доме всё, как день за днём –
Не так, как там на сеновале.
Здесь есть родители, сестра
И повседневные заботы,
И неотложные дела,
Там ж непредвиденное что-то.
Чего нельзя предугадать,
Что словно снег в конце июля,
Что нужно долго понимать,
Увы, не разумом, а чувством.
И машинально, без охоты
Свернула на столе куски,
Как будто лишняя забота
У ней на сеновале спит.
Идёт, и вот не сон, а явь,
И страх сползает до коленей,
Его чернющие глаза
Глядят всё так же откровенно,
Но в них блестят кусочки льда,
И слиплись длинные ресницы,
И не болеть за них нельзя,
И это всё, увы, не снится.



Как мягок, вкусен хлеб душистый,
И словно век его не ел,
И есть ли, что на свете лучше,
Что корочки его вкусней.
И он жалел, что никогда
В пропащей юности своей
Не бросил в землю и зерна,
И что жуёт чужой он хлеб.
Все разговоры, все старанья
Не стоят ровно ничего,
Пока рука твоя не гладит
Тобой ращённое зерно.
О золото земли, в тебе
Всё благородство, всё спасенье,
Вся истина в одном зерне,
И мудрость вся в приготовленьи.
А он сидит и до сих пор,
Он не был счастлив так ни раз,
И завязался разговор,
Так сам собой, всего на час.


И в глубине девичьих глаз
Зажглась невидимая страсть,
И ни за что, и никогда
Она не даст ему пропасть.
И разрывает сердце грудь,
И вылетает из груди.
И в скучном доме не вздохнуть,
И рада в ад, но с ним идти.
Как та вода, из родника,
Из тьмы подземной бьёт наружу,
Образовав собою лужу,
Бежит в долину по камням
И счастие находит там,
Где согревает солнца свет.
Там ей покой, где жизни бег,
Умчась, оставит тёплый след,
Где счастья, горя добрый век,
Стремглав проносится по кругу,
Где жив душою человек,
Где человек находит друга.
Где верность, преданность, терпенье
Засели накрепко в сердцах,
И бессомненное доверье –
Навеки главная черта.


Прошла неделя, уж вторая
Спешит смениться поскорей.
От ран остались только шрамы
На память до последних дней.
Но удивительное дело,
Не изуродовав ничуть,
Клыки, пронзившие всё тело,
Его лишь украшали грудь.
Он ничего не забывает,
И тот же жар в груди горит,
Но гложет мысль уже другая
И бесконечно тормозит,
И не даёт никак решиться –
Зовёт дорога уж давно,
Но словно он уйти боится,
Боится потерять, но что.
Чего ещё терять ему,
Что у него ещё осталось?
Осталось, но такая малость –
Осталась боль, тоска, усталость,
Желанье испытать ещё раз радость,
Но в принципе – всё ни к чему,
Всё что осталось, всё равно нулю.
Но эта теплота, улыбка эта…
И хочется продлить мгновенье,
И жар приятного общенья
Всё с каждым разом откровенней.
И как сказать ей, что она
Ему судьбой поднесена.
И где найти слова, ей-богу,
Сказать, что ждёт его дорога.
Здесь, сам с собой наедине
Уже он мыслит по-другому,
Уж мысли в голове не те,
Какими думал бы он дома.
Здесь всё реальней в сотню раз,
Непредсказуем день и час,
Над бездной он стоит и мнит,
Что есть незримый мост под ним.
Свободно тело, но душа
Томится, полная бессилья,
И рада капельке тепла,
Но ищет, ищет изобилья.

Он не сказал ей слов прощальных
И говорить их не желал,
Но в вечер тихий и печальный
Решился, смог, поцеловал.
Уйти, чтоб вновь сюда вернуться,
Любовью за любовь платить.
Уйти, но как бывает трудно
Порой порог переступить.
Он не сказал ей о любви.
Любовь была, а значит, будет.
Кто б знал, что на его пути,
Ведь этот путь далёк и труден.
Он не сказал ей о любви,
Сыграв, быть может, шутку злую,
Но капельку своей души
Оставил в этом поцелуе.
Да, он привык, что для него,
Куда бы он ни постучался,
На свете всё запрещено,
Что он всегда всего лишался.
Да, он привык, что целый мир
Ему устраивал охоту,
Он ей уже по горло сыт,
И не его любовь забота.
Но будь, что будет, среди лжи
И он отыщет оправданье,
Ещё быть может впереди
Его сердечное свиданье.
Цветком на сердце расцвело
Её прекрасных губ тепло.
Он будет сей цветок лелеять,
И в стужу, тот его согреет.




Вот он идёт, хоть ночь темна
И жалкий блеск даёт луна,
Он снова ощутил себя
Среди природы, как тогда,
Но только грудь его полна
Другой, иной незримой силы,
Ведь среди всех она одна
И помогла и полюбила.
И светом душу озарило,
И в сердце искра поселилась,
И ярче вроде бы видна
Ему Полярная звезда.
А может, это только сон,
И ни в кого он не влюблён,
И воздух чище от мороза,
А силы хватит ненадолго.
Но эта мысль ему была
Глупа, никчёмна, тяжела.
И прочь, сгоняя все сомненья,
Душою чистою он верил.
Когда покроет землю иней,
И леденящий холод веет;
Когда вот-вот и кровь застынет,
Он шёл и бесконечно верил;
Когда холодная река
Всё дальше отдаляет берег;
Когда смеётся смерть в глаза,
И он тонул, но твёрдо верил;
Когда в чернеющем лесу
Свою добычу чуют звери,
Уставши, ноги не несут,
И он стонал, но крепко верил;
Когда нагонит грусть и скуку;
Когда не видно жизни в теле;
Когда во что-то верить глупо,
Он всё терпел и знал и верил.
Он верой жил и лишь она,
Храня молчанье, тихо втайне,
И оградила и спасла
От неизбежности печальной.
Когда пропасть ему грозило,
И в двух шагах была беда,
То он молился, что есть силы,
И не коснулась, обошла.
Он верил в то, что есть спасенье,
В несправедливость положенья;
И в то, что может быть иначе,
И в то, что чувства много значат,
Ведь звал его закон природы,
Закон для жизни, данный Богом.
Да кто сумеет удержать
Стихии мчащуюся рать.
Потом она совсем остынет,
Ну а теперь, ей нету равных в силе.


Дорога – смерть и лишь спасенье
В её удачном завершеньи.
Дорогу не пройти и не узнать,
Дорогу нужно испытать,
Проверить на себе всю тяжесть клажи,
Которая тебе на плечи ляжет.
И сдаться – значит, умереть,
Себя на время пожалев,
Не удержаться, струсить, не успеть,
Не знать чего-то, не уметь.
Рожденный в муках, в муках и умрёт,
Но перед тем жестокий и суровый
Он путь мучительный пройдёт –
Ему судьбою жребий уготован.
Вдыхая сырость тёмной ночи,
Брести неведомо куда,
И целовать, и восхищаться,
И говорить слова любви,
И верить, что нельзя расстаться,
И клятву верности хранить.
Но нет, увы, дано ему
Брести по ночи одному.
При нём и радости его и муки
И неизвестны никому,
Лишь только встречный ветерок
Задул слезу, она упала
На мятую траву у ног,
И та, познав сие, завяла.
Так чем он жив и что им движет,
Когда давно всё позади?
Должно быть, он не верит жизни,
Учила мало, вновь учи;
А может, он её так знает,
Что смело с ней в игру играет;
А может, просто эгоист
Плюёт на всё и любит жить;
И как безумный радость видит
Во всём, что жизнь ему не кинет.



Всегда один, но в глубине
С прекрасным призраком он дружен.

Всегда один, но только ей,
Как и она ему, он нужен.
Когда душа болит и ноет,
Страданья тела – есть ничто.
И если жизнь волной невзгод накроет,
Иль даже сытостью, ей всё одно.
Да разве жизнь ему нужна,
Да разве шкуру он спасает.
Следами смерти уж сполна
Покрылся весь, он привыкает
К опасной близости и может,
Его она уж не тревожит.
Он к ней привык и постоянно ждёт,
Она и рядом и нейдёт.
То подразнит, то разозлилась,
Как девочка в короткой юбке,
В душе она уже влюбилась,
Но в сторону воротит губки.
Кто б ни был ты: бродяга, нищий,
Король, слуга его, ты всё ж,
Ты всё равно чего-то ищешь,
А коль не ищешь, значит, ждёшь.
И только смысл бытия
Твои желанья оправдает.
Быть нужным – значит, отдавать
За нужность эту в благодарность.



Он под раскидистою елью
Себе убежище сыскал,
И землю согревая телом,
Дрожа от холода дремал,
Но что-то сон прервало резко.
Очнулся целый и живой.
Какое чудо, дивным блеском
Глаза слепит, и пеленой
Покрыло ветви и листву,
Ещё зелёную траву,
Блестит, искрится и сверкает,
Хотя зачем – само не знает.
Нога на чистый снег ступает,
Тот провалился под ногой.
Где он проснулся, уж не знает,
Возможно, этот мир иной.
Оделось снежной бахромой
В зимы суровой одеянье
Всё, что недавно было главным.
Но удивлённый и чумной
Он снег руками разгребает.
Увидев мёрзлую траву,
Спросил как будто – почему?
Чуть постоял и не гадает,
Что этот снег ему несёт -
Погибель верную возможно.
Мурашками покрылась кожа.
Но знает точно – не спасёт.
Хотя у снега есть своя
Небесной чистоты краса,
И свежий воздух, эти ели,
Что платья новые надели.
Снежинки слились с облаками,
Переливаются, блистают.
И свет и чистота вокруг,
Но белый снег ему не друг.
И хочет взор повосхищаться,
Да прятаться б ему, спасаться.
А чтобы малость отдохнуть,
Убежище подскажет путь.



Идёт… среди мохнатых елей,
Душистых сосен, средь кустов.
Его не слышат даже звери.
Шаг не сорвёт охоты сов.
Он всё в ночи и зрит и слышит,
Глаза, как тени, всюду рыщут,
И только яркая луна
И белый снег – его беда.

Идёт… спокоен, насторожен,
Он весь в свою дорогу вложен,
Уверен он, пройти он сможет,
Но неуверенность тревожит,
Что это всё ему поможет,
Что после жить нормально сможет.
Он понимания не ищет,
А сам собой живёт и дышит.
Лицо обветренное грубо,
И всё сильнее сжались губы,
Глаза блестят, но в них не слёзы,
Немеют пальцы от мороза.
Он меньше спит и всё в пути,
Но далеко ещё идти.
Возможно одичал, но вовсе
Он голод не считал за тётку,
И ел свинячую похлёбку,
И кур, и яйца воровал,
И за дворами, и в дороге
Не раз капканы испытал.


Как это глупо, как нелепо,
И всё казалось, ни к чему,
Ведь только позапрошлым летом
Он жил, как все, в своём дому.
Другие были у него заботы,
Он их не помнит, почему.
Друзья, подруги и работа –
Он всё любил, и всё ему
Казалось правильным, а значит
Не представлял, как жить иначе.
И вот живёт, переживает,
Но ненадолго, он же знает.
Ведь всё горит звезда ночная,
И в сердце малый огонёк,
Он в трудный час горит пожаром,
В удачи миг едва блистает,
Но нет, ни разу не умолк.


Повсюду сырость, всюду влага,
Как будто вновь пришла весна,
И не видна в глухом овраге
Его согнутая спина.
В небесной синеве далёкой,
Что так манит к себе всегда,
Кружится коршун одинокий,
Раскинув мощные крыла.
Его глаза повсюду рыщут,
И на земле он видит всё,
И ни одна в округе мышка
Столь чуткий не минует взор.
Возможно, видит он того,
Кто плоть, сроднив с землёю, прячет,
И скрывшись в мире от всего,
То улыбнётся, то заплачет.
А небо сине-голубое,
И облака, как на ладонях,
И тучка рыхлая одна
Сюда, казалось, приплыла
Ему про дом родной напомнить.
Она похожа - то она,
И хорошо её он помнит,
Но тем больней в комок душа.
Нет примиренья положенью
И сколько слёз не проливай
Их не осудят, не оценят,
За них нисколько не простят.

Нет в мире зла и нет добра,
Их, право, выдумали люди.
Не зло, что зайца волк сожрал,
И не добро, что у волчицы дети будут.
Но радость есть, и есть тоска,
И есть кипучее веселье,
Жаль, но его тем днём осенним
Забыть приходится пока.
Уж голова болит от дум,
А сердце рвётся от сомнений,
То жить захочется, то вдруг
О том, что жив ещё, жалеет.
То он бежит, теряя силы,
Стараясь время обогнать,
То будто пыл совсем остынет,
Что рад хоть смерть свою принять,
Да не идёт, видать, не время,
Видать, ещё не полюбил,
Чтоб покидать, так не жалея
Весь этот сложный, дивный мир.
Знать рано он ему постыл.
Но в малом, раскусивши суть,
Попробуй большее вдохнуть
И посмотри с иной вершины
На всё, что деется вокруг.
Ведь жизнь, она сложна настолько,
Мы все ей спутаны надолго.
И кто не путается в ней? -
Того здесь нету на земле.



Покрылось небо серой мглой
И ветер дул, всё выдувая,
А он всё шёл, а он всё шёл,
Как будто шёл, не уставая.
Как серый хищник в тьме сплошной
Себе дорогу выбирает.
В нём страх со злобой, тишина и вой –
Ни визга, писка или лая.
Но дикий грохот среди ночи
Его сознанье отрезвил,
Он понял – это мчится поезд,
Пусть до конца не оценил
Свои возможности и долго,
То сомневаясь, то боясь
Брёл уж совсем нерасторопно,
Весь в поиск планов погрузясь.
Мозги работают, как счётчик.
Чем больше дум, тем мысль смелей,
И благородна даже подлость
За всё предшествующее ей.
Вот рельсы, шпалы и мазут.
Конец пути – начало для скитаний.
Распутье - как двуличье душ,
И он, чтоб выжить, маску надевает.
Она мертва, хладна её улыбка,
Страшна и равнодушна в ней печаль,
Но впрямь надёжней нет защиты
От всех, а прежде от себя.
Так не волнуйся, сердце, зря,
И не стучи переживая –
Такая участь у тебя
Терпеть, надежды не теряя.


Он оглянулся, позади
Темнела даль, она безмолвно
Пускала ненависти волны
С гребнями белыми любви,
А впереди закат зовущий,
А впереди настало утро.
Там жизнь - она манит всегда,
И хочется лететь туда,
Но вот беда,
Природа крыльев не дала.
И он от рельс не вдалеке
Присел подумать о себе.
Расслабился и вот, уснул,
Доев последний куст рябины.
Он спал и видел всё вокруг,
А сам себя посередине.
Как будто с высоты, как дым,
Его душа следит за ним,
Как облако, висит, не тает,
И от беды остерегает.
А может, он наполовину
Уже находится в том мире.
Какое чудо эти сны,
В них можно даже жизнь прожить,
Проснуться и уже не помнить,
А можно вспоминать всю жизнь.
Какое чудо эти сны.


Как будто не было побега,
Сидит он в камере опять.
Всё те же ледяные стены,
Всё тот же запах сторожат.
И вдруг нежданно на свиданку
К нему пришли отец и мать;
Продукты стали предлагать,
Мать стала сына целовать.
И если б только то понять.
Душа раскрылась наизнанку.
И ощутил он тот покой,
И то тепло согрело душу,
Как будто всё, что в жизни нужно
Он получил уже с горой.
«Вот фотографии сынок,
Смотри, – в саду копали мы,
А это мы пошли на речку,
Там есть у нас одно местечко.
А это первый был звонок
Твоей сестры, - как мчатся дни.
А помнишь был у нас щенок,
Так он подрос, вот это он,
А это, это, это, это…»
Перебирал он фото снова
И всё искал, а там всё нету,
А он себя искал на фото.
«Но где же я», – вскричал он громко,
И в миг проснулся сам от крика,
Тут слёзы потекли невольно,
«А нет меня - на этих снимках».
Меня там нет, но где же я,
Где нахожусь, зачем всё это.
Зачем, зачем, звучало в нём,
Но все вопросы без ответа.
Где отыскать на них ответ,
Кому поверить, кто не лжёт?
Я научусь у родника,
Он чист, ответ ко мне придёт.


Он долго шёл, и этот путь
Не описать.
Слова бессильны передать
Всё, что сумел он испытать.
Он стал другим, не тем, что был.
В пути он жизнь переменил.
Тонул в болоте, мёрз в степи,
Чуть от болезни не скончался.
Среди зверей своим он был,
Одних людей боялся.
Как не бояться, ведь они
Своим законом чувства отмели
Не зная состраданья.
И извратив всё, что могли,
Кому удастся, мстят безумно,
Страдая сами, друг от друга,
Довольно приложив старанья.
О, вечная борьба под солнцем
За место, за почёт, за власть.
Она всегда была, рождённым
Её никак не избежать.

Но он дошёл до мест родных,
Припал к порогу дорогому
И долго, как шальной, бродил,
Вдыхая грудью запах дома.
Потом ушёл, обосновался,
Устроил жизнь в других местах.
И ладно всё в той жизни было,
И отошли и страсть и страх,
Но иногда, проснувшись рано,
Увидев утренний рассвет,
Он замирал, смотря часами
Туда, откуда лился свет.
И этот восходящий шар,
Огня непостижимый жар,
Который может всё
Спалить без сожаленья,
В котором жизни нет,
И ничему живому нет спасенья,
Рождал в нём жизнь, он открывался,
Как всякий на лугу цветок,
Небесной силы познавая
Любви и истины урок.