"Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв".
А.С.Пушкин, «Поэт и толпа»
1.
Коль рождены для вдохновенья,
для звуков сладких и молитв,
я начинаю песнопенье
во славу ясных глаз твоих!
В избушке ветхой и далекой
от суетливых городов
я прохлаждался лежебокой
в отдохновенье от трудов.
Тянул я дни каникул кратких
за хвост, за уши как кота,
что ластился ко мне украдкой
в свои веселые года.
Дрова колол, таскал я воду,
часы закатны наблюдал.
И во студеную погоду
рассудок чаем согревал.
Но целы сутки заниматься
работой да битьем баклуш
я не могу, хоть карбованцев
отвесь мне непомерный куш…
И вот, когда хандра нагрянет
иль сны тяжелые сойдут,
когда не радует багрянец
зари, когда не мил уют,
я вспоминаю умиленно
твои распущенны власа…
И оживают голоса,
и шелест предосенних кленов…
Бывало, ты игриво глянешь,
Бывало, насерьёзнишь бровь,
но чувством, как рублем одаришь
и возмутишь весельем кровь!
И будут вальсы до упаду,
до слез в искрящихся очах,
а после тайную усладу
дарят беседы при свечах.
А после… после… ах! Дыханье
затрепетало! – Вспоминанье
я прерываю морем слез…
И наплевать мне на мороз!
2.
Остыв, отжав платки шелковы,
блинами чрево отягчив,
я вспоминать готов уж снова
твоих очей морской отлив.
А за окошком ветер свищет,
вещает диктор в пустоту,
и панацею грустно ищет
тот, кто не любит суету.
Синицу гладя на ладони,
я не гонюсь за журавлем.
И потчую себя огнем
твоей живительной Любови.
Твоей Красе я поклоняюсь,
твоей Софии умиляюсь.
И в общем, без обиняков,
себя отдать почти готов!
Любовь, конечно, дар бесценный
тому, кто любит и любим,
блаженство пыла, роскошь плена,
всепроникаемость глубин!
Да, в идеале несомненно
собой пожертвовать готов,
а в жизни лишь куплю цветов,
но это, право, тоже дело!
Нет, ты не идол, не божок!
Как есть, тебя я принимаю –
реальной! – песни я слагаю
(взяв и с небес один стишок…)
Ты – часть меня, как часть тебя я;
Взаимодействие двух душ.
В любви командуют лентяи
(замажу слово лень! – где тушь?!)
Бесспорно, в каждом недостатки,
как негатив, проявят суть.
Из идеала выйдет жуть,
как джин из сказочной лампадки.
Ma seule, люблю тебя сейчас
претензий без и без прикрас!
Не то, чтоб я был равнодушен
к прошедшим, к будущим годам. –
Себя вверяю я богам,
а не словам своим досужим.
Я некрасив и ординарен,
я мещанин, что Жизнь поет,
Любовь и Небо – наш оплот;
Я – бюргер в рыцарской оправе
(иль рыцарь в бюргерском седле),
посмешище в глухом селе,
как и во граде величавом…
Был прав мечтатель дон Кихано,
сказав на смертном уж одре,
что «лучше быть самим собой
и славиться лишь добротой,
а не бряцанием побед…»
3.
Ну, вот, увлекся сам собой,
забывши петь про милы глазки…
Остепенился Ленский мой,
увяли романтичны сказки…
Живу размеренно и чинно
среди снегов в дали лесной.
И не тоскую беспричинно
о чаровнице неземной.
Узнал я девичьи проказы,
узнал я девичью печаль.
И потому земные глазки
в душе хранят свою печать.
В себе копаясь беспрестанно,
как в лихорадке золотой,
нарыл я глины котлованы
и отыскал лишь образ твой!
Сынок Гефеста и Киприды
нам фонарем путь посветил.
И к Весте нас препроводил,
чтоб мы с плутишкой стали квиты…
Свои лирически мечтанья,
свои мифические сны
я прерываю то питаньем,
то пилкой кряжистой сосны.
В ушанке, в валенках, в тулупе
(меня бы видел граф Толстой!)
Трудом я побеждаю скуку,
стихом вершиню свой покой.
Уж трезво я на жизнь смотрю:
с прохладцей, с легкою печалью
и целью лишь очаг венчаю,
волхвами найденный в пургу.
И новую любовь к тебе я узнаю:
к Младенцу, к Бытию и я псалом пою
во славу Господа, тебя и мирозданья,
во славу Радости и в пику прозябанью…
[Скрыть]Регистрационный номер 0334584 выдан для произведения: КАНИКУЛЯРНАЯ ПОЭМА
"Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв".
А.С.Пушкин, «Поэт и толпа»
1.
Коль рождены для вдохновенья,
для звуков сладких и молитв,
я начинаю песнопенье
во славу ясных глаз твоих!
В избушке ветхой и далекой
от суетливых городов
я прохлаждался лежебокой
в отдохновенье от трудов.
Тянул я дни каникул кратких
за хвост, за уши как кота,
что ластился ко мне украдкой
в свои веселые года.
Дрова колол, таскал я воду,
часы закатны наблюдал.
И во студеную погоду
рассудок чаем согревал.
Но целы сутки заниматься
работой да битьем баклуш
я не могу, хоть карбованцев
отвесь мне непомерный куш…
И вот, когда хандра нагрянет
иль сны тяжелые сойдут,
когда не радует багрянец
зари, когда не мил уют,
я вспоминаю умиленно
твои распущенны власа…
И оживают голоса,
и шелест предосенних кленов…
Бывало, ты игриво глянешь,
Бывало, насерьёзнишь бровь,
но чувством, как рублем одаришь
и возмутишь весельем кровь!
И будут вальсы до упаду,
до слез в искрящихся очах,
а после тайную усладу
дарят беседы при свечах.
А после… после… ах! Дыханье
затрепетало! – Вспоминанье
я прерываю морем слез…
И наплевать мне на мороз!
2.
Остыв, отжав платки шелковы,
блинами чрево отягчив,
я вспоминать готов уж снова
твоих очей морской отлив.
А за окошком ветер свищет,
вещает диктор в пустоту,
и панацею грустно ищет
тот, кто не любит суету.
Синицу гладя на ладони,
я не гонюсь за журавлем.
И потчую себя огнем
твоей живительной Любови.
Твоей Красе я поклоняюсь,
твоей Софии умиляюсь.
И в общем, без обиняков,
себя отдать почти готов!
Любовь, конечно, дар бесценный
тому, кто любит и любим,
блаженство пыла, роскошь плена,
всепроникаемость глубин!
Да, в идеале несомненно
собой пожертвовать готов,
а в жизни лишь куплю цветов,
но это, право, тоже дело!
Нет, ты не идол, не божок!
Как есть, тебя я принимаю –
реальной! – песни я слагаю
(взяв и с небес один стишок…)
Ты – часть меня, как часть тебя я;
Взаимодействие двух душ.
В любви командуют лентяи
(замажу слово лень! – где тушь?!)
Бесспорно, в каждом недостатки,
как негатив, проявят суть.
Из идеала выйдет жуть,
как джин из сказочной лампадки.
Ma seule, люблю тебя сейчас
претензий без и без прикрас!
Не то, чтоб я был равнодушен
к прошедшим, к будущим годам. –
Себя вверяю я богам,
а не словам своим досужим.
Я некрасив и ординарен,
я мещанин, что Жизнь поет,
Любовь и Небо – наш оплот;
Я – бюргер в рыцарской оправе
(иль рыцарь в бюргерском седле),
посмешище в глухом селе,
как и во граде величавом…
Был прав мечтатель дон Кихано,
сказав на смертном уж одре,
что «лучше быть самим собой
и славиться лишь добротой,
а не бряцанием побед…»
3.
Ну, вот, увлекся сам собой,
забывши петь про милы глазки…
Остепенился Ленский мой,
увяли романтичны сказки…
Живу размеренно и чинно
среди снегов в дали лесной.
И не тоскую беспричинно
о чаровнице неземной.
Узнал я девичьи проказы,
узнал я девичью печаль.
И потому земные глазки
в душе хранят свою печать.
В себе копаясь беспрестанно,
как в лихорадке золотой,
нарыл я глины котлованы
и отыскал лишь образ твой!
Сынок Гефеста и Киприды
нам фонарем путь посветил.
И к Весте нас препроводил,
чтоб мы с плутишкой стали квиты…
Свои лирически мечтанья,
свои мифические сны
я прерываю то питаньем,
то пилкой кряжистой сосны.
В ушанке, в валенках, в тулупе
(меня бы видел граф Толстой!)
Трудом я побеждаю скуку,
стихом вершиню свой покой.
Уж трезво я на жизнь смотрю:
с прохладцей, с легкою печалью
и целью лишь очаг венчаю,
волхвами найденный в пургу.
И новую любовь к тебе я узнаю:
к Младенцу, к Бытию и я псалом пою
во славу Господа, тебя и мирозданья,
во славу Радости и в пику прозябанью…