ГлавнаяСтихиКрупные формыПоэмы → Христос воскресе!!!

Христос воскресе!!!

12 февраля 2012 - Лев Гущин

 ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!!!

(фантазии на тему)

 

1.

 

Звенят колокола малиновым  трезвоном,

Над бренным градом в злате купола.

Все празднично вокруг, торжественно, весомо.

Весна пришла. Пасхальная пора.

 

Вершиться служба. Суетно у храма.

Священник новый чествует приход.

Он млад, но важен. Поступь величава.

Старушки млеют: - Аполлон идет!

 

И голос! Сочен, словно у Карузо.

Проводит службу, будто бы поет!

Подтянут, статен, и совсем без пуза.

- Вот! - шепчет паства – Нам всегда везет!

 

Близка уж служба к фазе завершенья.

Устал священник требу проводить.

Приятно слуху паствы восхищенье,

Но хватит. Время. Надо уходить.

 

Окончен дела час, настал черед потехе.

И стол накрыт, и стынут шашлыки.

Пришла пора легально разговеться.

(С едою в пост немного нагрешил…)

 

Ему ведь можно. Он не смерд – священник!

Наместник бога в бренности земли.

Ну, нагрешил. Так кто теперь не грешен?

Кто камень кинет из тупой толпы?

 

Начальство есть. Оно за все и спросит.

За службу спросит, спросит за приход.

Ну а грехи? Да кто в грехе не ходит?

Кто нынче среди святости живет?

 

Порядок в Церкви – главное из правил.

Порядок должен быть и в службе и в делах.

Общенье с богом – доля патриарха,

А доля Церкви – это ритуал.

 

Работа, как работа. И престижна.

Доход поменьше, чем у корешка,

Но и хлопот поменьше. И без грыжи

До смерти можно в храме переждать.

 

 

 

 

 

 

 

Друзья завидуют. Они умом не вышли.

Кто бизнесмен, а кто совсем бандит.

Один крышует, а другой под крышей

Дрожит, как заяц. Взял большой кредит.

 

Да что ему до них, до этих смертных?

Отец святой, а не какой-то смерд.

Теперь он пан, а не холоп никчемный.

Служенье богу – вот его удел.

 

А это что? Кто средь толпы крадется?

В лохмотьях грязных, порванном тряпье...

Откуда в храме эта рвань берется!?

Как может ЭТО жить то на земле!?

 

Ползет к нему. Зачем? С какою целью?

Ужели хочет руку целовать?

Ишь, обнаглел! Долой, долой отребье!

Взашей его бы надобно прогнать!

 

Уж близок тот. К руке личину тянет.

Наотмашь бы его! И пнуть бы сапогом

По роже гадкой! Но устав как камень.

Не велено! Стерпеть повинен он.

 

Прикосновенье губ. Противно ведь! О, боже!

- Зачем меня целует эта мразь?

Не будь бы я сейчас рукоположен

То кулаком ей засветил бы в глаз!

 

Но терпит поцелуй, скрипя зубами.

А тот целует сладостно, взасос.

- Ну наконец-то отвалился нафиг!

И руку обтереть мне удалось.

 

И сразу отлегло немного сердце.

И в предвкушенье царского стола

Закончил службу батюшка с усердством.

Не знал - зараза на руку легла…

 

20.04.2011 г. Закамск, Пермь.

 

2.

 

Уж лето в гору движется. Близенько

К экватору июля забралось.

Резвится детвора, целуется в аллеях

По вечерам бесстыдно молодежь.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

А жарким днем томятся люд на пляже

На яром солнышке румяня телеса.

Девчонки с визгом рвутся абордажем

На берег чрез парней. Лукавая игра.

 

Ему б туда! Охоч наш поп до девок!

Он с юных лет завзятый ловелас.

Всегда пути найдет к желанной цели.

Играючи уйдет, едва услышав: «в ЗАГС...».

 

 

Да что еще на свете парню надо?

Желанием любовной чехарды

Наполнен он. И жаждет он награды.

За ум и пыл. За все свои труды.

 

Вернее жаждал. Все забавы в прошлом.

Подумать мог ли он, что жизнь даст поворот.

Что пыл погаснет,  будет заменен он

Кручиной, что с ума его сведет.

 

Наш батюшка угрюм, подавлен и не весел.

Уж не до девок тут. Ужасная беда.

Иудин поцелуй того, что был в лохмотьях

Стал роковым, его не миновал.

 

Сначала вроде не было и следа,

Но зачесалась как-то вдруг рука.

Нещадно засвербело вскоре тело,

Покрылась язвами кровавыми спина.

 

Врачи молчат. Тот случай им неведом.

В талмудах их подобной страсти нет.

Молчат, плечами жмут, отделываются бредом,

Не могут дать вердикт или какой совет.

 

Лекарства, процедуры и микстуры.

Все выпито, иссяк весь арсенал,

А он страшнее дьявола. Весь в струпьях

За пару месяцев болезни этой стал.

 

Отчаянье! Ужаснее быть может

Помыслить он себе судьбы не мог.

Болезнь живым сумела уничтожить.

Он трупом стал ходячим. Милуй бог!

 

Что делать!? Как тут быть!? За что такое горе!?

Прогневал чем привратницу судьбу?

Что хуже он собак в дворовой своре?

Чем он навлек столь страшную беду?

 

 

 

 

 

 

 

 

Проходит день за днем. А он мрачнее тучи.

Не ест, не пьет, лишь в потолок глядит.

Готов был махом жизнь свою разрушить,

Но тут его к себе призвал архимандрит.

 

Почтенных лет седобородый старец

Он видел многое на прожитом веку.

Бывало, смерть его крылом касалась.

Лукавый принуждал  не раз с пути свернуть.

 

Но выдержал он с честью испытанья.

Не оступился, сан не омрачил,

Когда над ним лукавый изгалялся.

До седины почтенной он дожил.

 

Теперь заслуженно заведует престолом

Священной Церкви в этой стороне.

Послушны все ему, не прекословят.

Святейшего высок авторитет.

 

Наш малый благоговейно подступает,

Не смея и руки поцеловать,

Архимандрит его на стул сажает

И начинает тихо вопрошать:

 

Случилось что с тобой? Чем Господа прогневал?

Чем заболел? Что доктор прописал?

Подробно все ему больной поведал.

Про поцелуй заразный рассказал.

 

Тот выслушал. Сказал: - Лечиться надо.

Молиться чаще, требы исполнять,

Поститься больше и водой святою

Поить себя и тело обтирать.

 

Пока же отлучаю от прихода.

Иди и поживи в монастыре.

Не можешь с эким ликом при народе

Служить ты доле. То печально мне.

 

Теперь ступай. Уж я распорядился.

-Степенно с места встал, перекрестил.

-Храни Господь, - сказал и удалился.

Оставил схимника в прострации, без сил.

 

Что делать! Рухнул мир! И жизнь его насмарку!

Все зря! Напрасно! Тщетен был посыл!

Ведь начал только жить стабильно, без накладок.

И, на тебе, в пучину угодил!

 

 

 

 

 

 

 

 

Погибло все! Баланды монастырской

Не чаял в жизни он своей хлебать!

Но делать что!? От жизни той постылой

Куда идти? Куда себя девать!?

 

Смирился он. И палий взял смиренно.

И облачился в рясу и клобук.

И погрузиться был готов в забвенье:

- Остаток дней в молитвах проведу.

 

3.

 

Жизнь монастырская – река забвенья.

Течет сама собой в пределах берегов.

Покоится душа в монашеском смиренье.

Ей хорошо – вокруг царит покой.

 

Так думал он, когда служил во храме.

Но год прошел средь монастырских стен

И понял он, в цепях самообмана

Он прожил три своих десятка лет.

 

Все лживо, в самом деле, оказалось

Вокруг него и в церкви, и в миру.

Приподнялось с сознанья покрывало.

Открылся взгляд на жизни суету.

 

Чтоб ценности понять – их надобно лишиться,

Чтоб что-то оценить – то нужно потерять.

Собой чтоб стать – нам надо измениться.

Чтоб возрождаться – надо умирать.

 

Он умер было, с светом попрощался.

Похоронил себя в монастыре.

Но ожил дух его, когда он оказался

Изгоем в монастырской суете.

 

Все было как везде в монашеском подворье.

Все та же суета и сплетни, и обман.

Все те же люди во плоти и крови,

Что и в миру, вели свои дела.

 

Хозяин крепкий был владыко - настоятель.

Все было здесь: угодья и покос.

Наполнил чашу до краев Создатель.

Вольготно, сытно братии жилось.

 

Не рвали жилы и пупы не рвали,

Размеренно трудились, в меру сил.

Устава ради лишь труда держались,

А деньги важный спонсор приносил.

 

 

 

 

 

Он содержал. Они молились,

Чтоб не иссякла давшая рука.

Просили господа, чтоб даровал им милость,

И спонсору продлил его года.

 

Так хорошо им было в свете этом

Монастырю и спонсору вдвоем.

В согласье жили и зимой и летом.

Им с богом вместе было нипочем.

 

Они молились, он в миру трудился.

Они постились, спонсор воровал.

Но надо же беде такой случиться!

Дававший милость под статью попал!

 

22.04.2011

 

И рухнул мир в ограде монастырской.

И тьма накрыла благости оплот.

Свидетелем по делу шел владыко,

- Он в доле с ними! - несся шепоток.

 

И не ошиблись. Всех арестовали.

И настоятель сел на много лет.

Иного настоятеля прислали,

Таких же лет, таких же черт.

 

Наш схимник видел все, со всем смирился.

Недавно понял он, открыл секрет,

Что в жизни сей не к радости стремился,

А к насыщенью. Он нашел ответ

 

На тот вопрос: Что есть ценнее страсти,

Веселья и хмельного жития?

Весомей что? Что в жизни слаще власти?

Всего что выше? Да ведь жизнь сама!

 

С бедой лишь получаем мы прозренье.

Беда лишь открывает нам глаза

На правды суть, на истины Ученья,

На совести звучащие слова.

 

Всегда звучит в нас совесть – голос божий,

Да только презираем мы ее,

Как слабость нашу, рудимент ничтожный,

Ее мы отвергаем нытиё.

 

Но вот приходит время испытаний

И спеси нет, словно рукой смело.

Как дети малые в прострацию впадаем.

Белугой пред иконою ревем.

 

 

 

 

 

 

И он ревел. И он просил пощады.

- За что удел такой? – Христа он вопрошал.

И в истовом моленье вдруг внезапно

Отчаянья остановился шквал.

 

То чудо было. Это состоянье

Запомнил он до окончанья дней.

Волною ласковой спустилось одеянье

Тепла и благости в молитвенный предел.

 

Окутало его, подобно одеялу.

Обволокло вокруг со всех сторон.

Так сладко стало и тревоги спали.

Господь накрыл его невидимым крылом.

 

Так сладостно, спокойно, величаво

Не чувствовал себя с младенческих времен,

Когда в объятья заключала мама,

Коль болен был иль чем-то огорчен.

 

Но сила здесь была и мощь, и правда.

Не матери объятие! Отца!

В Его объятьях чудом оказался!

К Отцу привел молитвенный экстаз.

 

Что выше может быть на этом свете?

Ценнее что? Чем ЭТО заменить?

В сей миг и понимаем – все мы дети,

Отца Небесного. Его мы колоски.

 

Былинка малая на беспредельной ниве,

Что выросла из семени Отца.

Чтоб напитаться силою незримой

И породить иные семена.

 

Не мог в себя прийти он в этом счастье.

Он обомлел и разум потерял.

И тут внутри себя услышал глас он:

-Пришел, сын мой, тебя я долго ждал.

 

24.04.2011 Пасха.

 

Момент он будет помнить ежечасно

Всю жизнь свою и весь остаток дней,

Когда явился глас, не гневно и не властно,

А будто пролитый на аналой елей.

 

Явился изнутри он, благостно и чинно,

И в голове звучал он, не в ушах:

- Велю побыть тебе архистратигом,

И в помощь Михаила тебе дам.

 

 

 

 

 

 

Пришло то время, что тебе намерил.

Твой пробил час во Благо послужить.

Ты сможешь, справишься, поверь мне.

Архистратигом ты рожден служить.

 

Забудь что было. Все, что было - морок.

Все чушь и блажь и тлена суета.

Ты потерпи денечков этак сорок,

Пройдет болезнь, спадет с глаз пелена.

 

Горишь ты весь! Тебя я покидаю.

Не можно долго пребывать во мне.

Любая плоть в моем огне сгорает,

Что рождена на матушке Земле.

 

Итак с тобой я более, чем можно.

Боюсь, не сдюжишь, телом угоришь.

Воды испей и намочи всю кожу.

Отдай воде излишний тела пыл.

 

И помни! Ты лишишься вскоре тела,

Что ранее ты чувствовал своим.

Ты первым оказался за Пределом,

Чтоб провести с собою остальных.

 

Не торопись, и не пори горячку.

В рассудке будь и сердцем понимай.

Познанье – первою своей задачей,

Себя в себе отныне ты считай.

 

И он ушел, как свет уходит ночью.

Покинул тело. Будто бы сосуд

Наполнилось оно, попав в первоисточник,

Испив огня пылающую суть.

 

30.04.2011

 

 

 

 

Шел день за днем. И все менялось.

Менялся он, менялся мир вокруг.

Сначала жутко он перепугался,

Когда лохмотьями сползала кожа с рук.

 

И с тела со всего сползла она кусками.

Он страшен  был такой, как никогда.

Как только братья это увидали,

То повезли его скорее к докторам.

 

 

 

 

 

 

 

 

Те видели за много лет немало.

Но в этот раз руками развели.

То чудом было! Горе миновало.

Обмыли тело – хвори не нашли.

 

Не стало струпьев, гноя нет и язвы!

Младенца нежность кожа обрела!

Анализы, приборы, томограмма!

Все в норме было! Чудные дела!

 

С тем и  пришел к владыке. Благочинный

Глазам не веря руку протянул.

Дотронулся до шеи. Тут не сильный

Удар он тока в руку получил.

 

Отпрянул он на шаг в недоуменье

На руку посмотрел, потом ему в глаза.

Увидел что-то в них в единое мгновенье.

О, господи, прости! – в отчаянье сказал.

 

И не решился более коснуться.

Сказал: - Ступай! И вслед перекрестил.

Отсутствовал потом на требах  на службе.

Как оказалось, след его простыл.

 

Исчез владыко! Бросил стол и паству.

Покинул монастырский он предел.

Все озадачены? Почто де он сбежал то?

Что помутилось в мудрой голове?

 

Лишь наш герой про то все знал и ведал.

Открылось виденье ему в тот краткий миг,

Когда в одно касанье он изведал

Чем жил, кем был, исчезнувший старик.

 

Прикосновенье сквозь его пронзило.

Проникло в душу, как стальной стилет.

И боль была, как будто рвали жилы,

Ломали кости, рушили скелет.

 

Терзания души он ощутил владыки,

Что совестью прижизненно была.

Какие муки и какие пытки

Она стерпела от него, снесла!

 

Во лжи он жил, в бытийном одержанье.

Служил не Богу, церкви он служил.

Радел над тем, чтоб дать ей содержанье.

Поболее ей ценностей добыть.

 

 

 

 

 

 

 

 

Служил он людям, позабыв про Бога,

Таким же падшим, как и он был сам.

Поправшим веры истиной основы,

Миропомазанным святым отцам.

 

Торговля в храме, не была греховна.

Христос де сам призвал торговцев в храм.

Обман и ложь во имя веры, подлость,

Все допустимо в праведных делах.

 

Кто в мантии, тот свят, для всех уж априори.

Христос за всех распят, себя он положил

За церковь и за тех, кто служит или ходит

В нее родимую. Но надо ж как-то жить!

 

Питаться надо. Чинно одеваться.

Всем показать себя крутым дельцом.

Так постепенно как-то оказался

Христопродавцем. Полным подлецом.

 

Но жить ведь надо. Есть семья и дети.

Кормить их надо. Надо обучать.

Придет же время – все за все ответят.

Вот только ль надо будет отвечать?

 

07.05.2011.

 

А может нет Его? Все это морок?

Никто же до сих пор не доказал,

Что есть Господь? Что бытие он создал?

Быть может прав и Маркс и Капитал?

 

Терзания души – превыше всякой боли.

В аду горит она, терпя телесный плен.

Как птица в клетке просится на волю

Из проклятого тела побыстрей.

 

Но тщетно все. Призыв души не слышен

Для верящих лишь в тесный тленный мир.

Когда парящий падает на крышу,

Тогда лишь замечает, что бескрыл.

 

Уже не вверх, а вниз. К воротам адским

Стремительно снижается в пике.

На радость Сатане и кавалькаде
Что вслед летит верхом на помеле.

 

- Господь с владыкой! Милостивый боже

Призрел его пред окончаньем дней.

Раскается теперь. Успеет, может,

Очиститься и славно принять смерть.

 

 

 

 

 

 

 

 

А мне же надо в путь скорей сбираться.

Уйти быстрей, оставить сей вертеп.

Куда ж пойти? Куда же мне податься?

Пойду, куда глаза глядят, свинья не съест!

 

А уж Господь не выдаст! Это знаю!

Он милостив, верховный наш Отец.

И нянчится, как с малыми детями

С рожденья пестуя до кладбища овец.

 

И бросил этот мир. Перевернул страницу.

Побрел, куда глаза глядят. Велик ведь белый свет.

Не мог жить более в стенах мирской темницы!

Не мог он лицемерие терпеть.

 

Куда идти? Да все пути открыты!

Иди на все четыре стороны!

Назад возврата нет. Пути закрыты.

Покинул он объятья Сатаны.

 

Он заново родился. В новом теле.

И новым именем себя он наречет.

И будет зваться он теперь Андреем,

И с новым именем иную жизнь начнет.

 

***

Прошло уж много дней, как наш Андрей в скитанья

Отправился велением судьбы.

Проснулся в новом месте утром ранним

Среди полей на берегу реки.

 

В деревню эту он зашел случайно.

Застал его в пути малиновый закат.

Сулил он новый день, что будет ясным,

Но до него бы ночку переждать.

 

Не в первый дом пустили пилигрима.

Большая, но душевная семья.

Хозяйка накормила, напоила

И лишь потом беседу завела.

 

Не лезла в душу. Слушала с вниманьем.

(Хозяйка очень набожна была).

Спросила осторожно о скитаньях,

Зачем ушел из стен монастыря?

 

Он рассказал про жизнь, про боль, про муки,

Про монастырское былое житие.

Но пожалел. Занес ей в душу смуту.

Неверие почувствовал ее.

 

 

 

 

 

Для женщины все в церкви было свято.

Блаженно верила в святейшество ее.

Поп для нее был чист, как Римский Папа.

Безгрешно было церкви бытие.

 

А тут вот вдруг такое откровенье!

И кто поведал? Пилигрим-монах!

Злословит может он? Намеренно клевещет?

Обижен чем-то? Говорит в сердцах?

 

Он понял это. Будто бы услышал.

Досадно стало вдруг, и он сказал:

- Не лгу, сестра! Ты извини, так вышло.

Склонился он и руку целовал.

 

Она вся в краску: - Что ты! Что ты!

Да прекрати мне руки целовать!

Не патриарх ведь я! Побойся бога!

Я баба просто. У меня семья…

 

-Не перед бабой я склонил колени.

Пред Господом я сильно виноват.

Был в чувствах я и был совсем не сдержан.

И лишнего тебе я рассказал.

 

Не все так плохо. Есть святые в церкви.

И верят искренне и господа блюдут.

И в чистоте небес содержат сердце.

И ищут Рай, и, думаю, найдут.

 

Настанет час и освятится Церковь.

Все смоет разом Божья Благодать.

А нам, сестра, с тобою остается

Молиться страстно, терпеливо ждать.

 

В гостях остался. На дворе смеркалось.

Хозяйка постелила в уголке.

Куда-то уходила. Показалась

С ребенком малолетним на руке.

 

Малышка лет пяти. Но вся немочна.

Едва жива. И дышит тяжело.

Истощена донельзя. Худосочна.

За что же ей такое житие!?

 

- Такой не родилась, - произнесла хозяйка.

- Но только враз усохла. Год второй

Лечу ее. Ведь я сестра-хозяйка

В больнице местной. Хоть и тяжело,

 

 

 

 

 

 

 

 

Но помогают там, чем могут, персоналу.

Лекарства всякие, немного процедур.

Но только тщетно все. Ее, лапулю, жалко!

За что ей чаша эта чересчур!?

 

Заплакала. А он смотрел на дочку.

И видел явно черный силуэт,

Что над ребенком, словно ястреб реял,
Неся болезнь и призывая Смерть.

 

07.05.2011.

 

С недавних пор Андрей все четче видел

Бесплотный, недоступный взгляду мир.

Нес каждый новый день ему открытье.

К иной реальности он двери приоткрыл.

 

Все чудно было там. Вершилось по иному.

Другие правила, совсем другой расклад.

За часом час он постигал законы,

Что в той реальности незыблемо царят.

 

Порядок там был не в пример мирскому.

Как понял он, смешением света сил

Тот соткан был с Изнанки и с Основы.

Из Света соткан мир первоначальный был.

 

Подобно стало это пониманью,

Что мир не плоский, не на трех китах.

Что носится в пространстве в виде шара,

А не стоит тарелкой на слонах.

 

И тут не меньшим было откровенье,

Когда открыл он светоносный мир,

Что правит тем, что видит каждый смертный.

Он есть Основа. Все на нем стоит.

 

Нанизана телесность на свеченье,

Одежда словно, кинута поверх

На тело и на вещь и на явленье.

Особо светоносен человек.

 

Он долго привыкал к такому зренью.

В уединенье часто пребывал.

Глодали и тревоги и сомненья,

Что он в уме, что ум не потерял.

 

Но трезв был ум. И хладен и расчетлив.

Но только сдвинулся на задний план.

Спокоен стал. И тих и беззаботен.

Как будто спал, как будто отдыхал.

 

 

 

 

 

 

Покой ума открыл ему завесу

Над бренным миром. Люди в суете

Не могут видеть за кустами леса,

Что за поляной, здесь, невдалеке.

 

Но он же видел! Просто и доступно

Умел теперь реальность изучать.

Он видел суть явлений и поступков.

Хитросплетенья их учился понимать.

 

Вот и сейчас над девочкой увидел

Из сумрака отлитый силуэт.

Тянул вампир из тела света нити

И поглощал их жадно, сколь хотел.

 

Он истощал ребенка тело света.

Но им насытить плоть свою не мог.

И щупальца тянул к доступной цели,

Но матери коснуться не дал бог.

 

Не в силах был дотронуться до жара.

Горела женщина невидимым огнем.

Как факел полыхала. Тем пожаром

Залиты были  комната и дом.

 

Не виден тот огонь обычным взглядом.

Он слишком эфемерен для него.

Но сила в нем немыслима. Стократно

Превысит сила силу многих солнц.

 

Она едина для всего на свете.

Слаба она, как малый мотылек,

Когда в гармонии  той силы сети.

Пока царит в пределах тех Закон.

 

Но только он нарушен, боже правый!

Становится тайфуном мотылек.

Не устоит пред ним никто неправый.

Испепелит любой недуг, любой порок.

 

Ведь он, как меч, что спит спокойно в ножнах.

Нужна мечу умелая рука,

Что хочет им владеть, сумеет, сможет

Меча премножить славу на века.

 

Могла бы мать, то пламенем незримым

Спалила бы ту гадину дотла.

Но не могла. Понять была не в силах.

Увидеть суть болезни не могла.

 

 

 

 

 

 

 

 

Андрей же мог! Он видел и намерен

Был поразить  то порожденье тьмы.

Но как сразить его? Мечем досель незримым

Он не владел совсем. Так жаль! Увы...

 

Но дух пылал. Владело им желанье

Сразить вампира, порожденье тьмы.

Как будто меч рука его сжимала.

Взмахнуть бы им! Вампиру бы кирдык!

 

О, чуда славный миг! О, боже правый!

В руке его возник откуда ни возьмись

Огня клинок! Меч из слепящей стали.

Изящен, невесом, наполнен дивных сил.

 

Не думал, не гадал, ничуть не сомневался.

Не бросил меч, совсем не оробел.

Как будто знал, как будто догадался

Что меч его! Вершил с ним много дел!

 

Архистратиг ведь он! Слова припомнил,

Что позвучали как-то в голове.

Но если так, то где же света войско?

Где легионы Тьмы. Поля баталий где?

 

Да не до них! Есть враг. И он напротив.

Ребенка истощает света суть.

Эфес в руке. Прыжок. И на излете

Сумел по твари трижды рубануть.

 

Не ожидал в себе такой он прыти.

Как ниндзя прыгнул, будто бы летал.

Мать испугал. Та рот открыла в крике.

Он успокоил. - Этот ритуал

 

Де применяют в церкви постоянно.

И практикуют множество веков.

А служит он для сущностей изгнанья,

Что мучают детей и стариков.

 

И в самом деле. Девочка очнулась.

Здоровьем приукрасилось лицо.

Глаза открыла. Сладко потянулась.

- Покушать хочется, - раздался голосок.

 

В рыданьях мать. Какое счастье! Чудо!

Прогнала хвори Божья благодать!

Из рук дитя не выпустив, прилюдно,

На радостях ну ноги целовать!

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Остановил, сердито брови хмуря.

- Ты прекрати! Твоя любовь спасла.

Меня благодарить сосем не нужно.

Господней волей дочка спасена.

 

09.05.2011.

© Copyright: Лев Гущин, 2012

Регистрационный номер №0025362

от 12 февраля 2012

[Скрыть] Регистрационный номер 0025362 выдан для произведения:

 ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!!!

(фантазии на тему)

 

1.

 

Звенят колокола малиновым  трезвоном,

Над бренным градом в злате купола.

Все празднично вокруг, торжественно, весомо.

Весна пришла. Пасхальная пора.

 

Вершиться служба. Суетно у храма.

Священник новый чествует приход.

Он млад, но важен. Поступь величава.

Старушки млеют: - Аполлон идет!

 

И голос! Сочен, словно у Карузо.

Проводит службу, будто бы поет!

Подтянут, статен, и совсем без пуза.

- Вот! - шепчет паства – Нам всегда везет!

 

Близка уж служба к фазе завершенья.

Устал священник требу проводить.

Приятно слуху паствы восхищенье,

Но хватит. Время. Надо уходить.

 

Окончен дела час, настал черед потехе.

И стол накрыт, и стынут шашлыки.

Пришла пора легально разговеться.

(С едою в пост немного нагрешил…)

 

Ему ведь можно. Он не смерд – священник!

Наместник бога в бренности земли.

Ну, нагрешил. Так кто теперь не грешен?

Кто камень кинет из тупой толпы?

 

Начальство есть. Оно за все и спросит.

За службу спросит, спросит за приход.

Ну а грехи? Да кто в грехе не ходит?

Кто нынче среди святости живет?

 

Порядок в Церкви – главное из правил.

Порядок должен быть и в службе и в делах.

Общенье с богом – доля патриарха,

А доля Церкви – это ритуал.

 

Работа, как работа. И престижна.

Доход поменьше, чем у корешка,

Но и хлопот поменьше. И без грыжи

До смерти можно в храме переждать.

 

 

 

 

 

 

 

Друзья завидуют. Они умом не вышли.

Кто бизнесмен, а кто совсем бандит.

Один крышует, а другой под крышей

Дрожит, как заяц. Взял большой кредит.

 

Да что ему до них, до этих смертных?

Отец святой, а не какой-то смерд.

Теперь он пан, а не холоп никчемный.

Служенье богу – вот его удел.

 

А это что? Кто средь толпы крадется?

В лохмотьях грязных, порванном тряпье...

Откуда в храме эта рвань берется!?

Как может ЭТО жить то на земле!?

 

Ползет к нему. Зачем? С какою целью?

Ужели хочет руку целовать?

Ишь, обнаглел! Долой, долой отребье!

Взашей его бы надобно прогнать!

 

Уж близок тот. К руке личину тянет.

Наотмашь бы его! И пнуть бы сапогом

По роже гадкой! Но устав как камень.

Не велено! Стерпеть повинен он.

 

Прикосновенье губ. Противно ведь! О, боже!

- Зачем меня целует эта мразь?

Не будь бы я сейчас рукоположен

То кулаком ей засветил бы в глаз!

 

Но терпит поцелуй, скрипя зубами.

А тот целует сладостно, взасос.

- Ну наконец-то отвалился нафиг!

И руку обтереть мне удалось.

 

И сразу отлегло немного сердце.

И в предвкушенье царского стола

Закончил службу батюшка с усердством.

Не знал - зараза на руку легла…

 

20.04.2011 г. Закамск, Пермь.

 

2.

 

Уж лето в гору движется. Близенько

К экватору июля забралось.

Резвится детвора, целуется в аллеях

По вечерам бесстыдно молодежь.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

А жарким днем томятся люд на пляже

На яром солнышке румяня телеса.

Девчонки с визгом рвутся абордажем

На берег чрез парней. Лукавая игра.

 

Ему б туда! Охоч наш поп до девок!

Он с юных лет завзятый ловелас.

Всегда пути найдет к желанной цели.

Играючи уйдет, едва услышав: «в ЗАГС...».

 

 

Да что еще на свете парню надо?

Желанием любовной чехарды

Наполнен он. И жаждет он награды.

За ум и пыл. За все свои труды.

 

Вернее жаждал. Все забавы в прошлом.

Подумать мог ли он, что жизнь даст поворот.

Что пыл погаснет,  будет заменен он

Кручиной, что с ума его сведет.

 

Наш батюшка угрюм, подавлен и не весел.

Уж не до девок тут. Ужасная беда.

Иудин поцелуй того, что был в лохмотьях

Стал роковым, его не миновал.

 

Сначала вроде не было и следа,

Но зачесалась как-то вдруг рука.

Нещадно засвербело вскоре тело,

Покрылась язвами кровавыми спина.

 

Врачи молчат. Тот случай им неведом.

В талмудах их подобной страсти нет.

Молчат, плечами жмут, отделываются бредом,

Не могут дать вердикт или какой совет.

 

Лекарства, процедуры и микстуры.

Все выпито, иссяк весь арсенал,

А он страшнее дьявола. Весь в струпьях

За пару месяцев болезни этой стал.

 

Отчаянье! Ужаснее быть может

Помыслить он себе судьбы не мог.

Болезнь живым сумела уничтожить.

Он трупом стал ходячим. Милуй бог!

 

Что делать!? Как тут быть!? За что такое горе!?

Прогневал чем привратницу судьбу?

Что хуже он собак в дворовой своре?

Чем он навлек столь страшную беду?

 

 

 

 

 

 

 

 

Проходит день за днем. А он мрачнее тучи.

Не ест, не пьет, лишь в потолок глядит.

Готов был махом жизнь свою разрушить,

Но тут его к себе призвал архимандрит.

 

Почтенных лет седобородый старец

Он видел многое на прожитом веку.

Бывало, смерть его крылом касалась.

Лукавый принуждал  не раз с пути свернуть.

 

Но выдержал он с честью испытанья.

Не оступился, сан не омрачил,

Когда над ним лукавый изгалялся.

До седины почтенной он дожил.

 

Теперь заслуженно заведует престолом

Священной Церкви в этой стороне.

Послушны все ему, не прекословят.

Святейшего высок авторитет.

 

Наш малый благоговейно подступает,

Не смея и руки поцеловать,

Архимандрит его на стул сажает

И начинает тихо вопрошать:

 

Случилось что с тобой? Чем Господа прогневал?

Чем заболел? Что доктор прописал?

Подробно все ему больной поведал.

Про поцелуй заразный рассказал.

 

Тот выслушал. Сказал: - Лечиться надо.

Молиться чаще, требы исполнять,

Поститься больше и водой святою

Поить себя и тело обтирать.

 

Пока же отлучаю от прихода.

Иди и поживи в монастыре.

Не можешь с эким ликом при народе

Служить ты доле. То печально мне.

 

Теперь ступай. Уж я распорядился.

-Степенно с места встал, перекрестил.

-Храни Господь, - сказал и удалился.

Оставил схимника в прострации, без сил.

 

Что делать! Рухнул мир! И жизнь его насмарку!

Все зря! Напрасно! Тщетен был посыл!

Ведь начал только жить стабильно, без накладок.

И, на тебе, в пучину угодил!

 

 

 

 

 

 

 

 

Погибло все! Баланды монастырской

Не чаял в жизни он своей хлебать!

Но делать что!? От жизни той постылой

Куда идти? Куда себя девать!?

 

Смирился он. И палий взял смиренно.

И облачился в рясу и клобук.

И погрузиться был готов в забвенье:

- Остаток дней в молитвах проведу.

 

3.

 

Жизнь монастырская – река забвенья.

Течет сама собой в пределах берегов.

Покоится душа в монашеском смиренье.

Ей хорошо – вокруг царит покой.

 

Так думал он, когда служил во храме.

Но год прошел средь монастырских стен

И понял он, в цепях самообмана

Он прожил три своих десятка лет.

 

Все лживо, в самом деле, оказалось

Вокруг него и в церкви, и в миру.

Приподнялось с сознанья покрывало.

Открылся взгляд на жизни суету.

 

Чтоб ценности понять – их надобно лишиться,

Чтоб что-то оценить – то нужно потерять.

Собой чтоб стать – нам надо измениться.

Чтоб возрождаться – надо умирать.

 

Он умер было, с светом попрощался.

Похоронил себя в монастыре.

Но ожил дух его, когда он оказался

Изгоем в монастырской суете.

 

Все было как везде в монашеском подворье.

Все та же суета и сплетни, и обман.

Все те же люди во плоти и крови,

Что и в миру, вели свои дела.

 

Хозяин крепкий был владыко - настоятель.

Все было здесь: угодья и покос.

Наполнил чашу до краев Создатель.

Вольготно, сытно братии жилось.

 

Не рвали жилы и пупы не рвали,

Размеренно трудились, в меру сил.

Устава ради лишь труда держались,

А деньги важный спонсор приносил.

 

 

 

 

 

Он содержал. Они молились,

Чтоб не иссякла давшая рука.

Просили господа, чтоб даровал им милость,

И спонсору продлил его года.

 

Так хорошо им было в свете этом

Монастырю и спонсору вдвоем.

В согласье жили и зимой и летом.

Им с богом вместе было нипочем.

 

Они молились, он в миру трудился.

Они постились, спонсор воровал.

Но надо же беде такой случиться!

Дававший милость под статью попал!

 

22.04.2011

 

И рухнул мир в ограде монастырской.

И тьма накрыла благости оплот.

Свидетелем по делу шел владыко,

- Он в доле с ними! - несся шепоток.

 

И не ошиблись. Всех арестовали.

И настоятель сел на много лет.

Иного настоятеля прислали,

Таких же лет, таких же черт.

 

Наш схимник видел все, со всем смирился.

Недавно понял он, открыл секрет,

Что в жизни сей не к радости стремился,

А к насыщенью. Он нашел ответ

 

На тот вопрос: Что есть ценнее страсти,

Веселья и хмельного жития?

Весомей что? Что в жизни слаще власти?

Всего что выше? Да ведь жизнь сама!

 

С бедой лишь получаем мы прозренье.

Беда лишь открывает нам глаза

На правды суть, на истины Ученья,

На совести звучащие слова.

 

Всегда звучит в нас совесть – голос божий,

Да только презираем мы ее,

Как слабость нашу, рудимент ничтожный,

Ее мы отвергаем нытиё.

 

Но вот приходит время испытаний

И спеси нет, словно рукой смело.

Как дети малые в прострацию впадаем.

Белугой пред иконою ревем.

 

 

 

 

 

 

И он ревел. И он просил пощады.

- За что удел такой? – Христа он вопрошал.

И в истовом моленье вдруг внезапно

Отчаянья остановился шквал.

 

То чудо было. Это состоянье

Запомнил он до окончанья дней.

Волною ласковой спустилось одеянье

Тепла и благости в молитвенный предел.

 

Окутало его, подобно одеялу.

Обволокло вокруг со всех сторон.

Так сладко стало и тревоги спали.

Господь накрыл его невидимым крылом.

 

Так сладостно, спокойно, величаво

Не чувствовал себя с младенческих времен,

Когда в объятья заключала мама,

Коль болен был иль чем-то огорчен.

 

Но сила здесь была и мощь, и правда.

Не матери объятие! Отца!

В Его объятьях чудом оказался!

К Отцу привел молитвенный экстаз.

 

Что выше может быть на этом свете?

Ценнее что? Чем ЭТО заменить?

В сей миг и понимаем – все мы дети,

Отца Небесного. Его мы колоски.

 

Былинка малая на беспредельной ниве,

Что выросла из семени Отца.

Чтоб напитаться силою незримой

И породить иные семена.

 

Не мог в себя прийти он в этом счастье.

Он обомлел и разум потерял.

И тут внутри себя услышал глас он:

-Пришел, сын мой, тебя я долго ждал.

 

24.04.2011 Пасха.

 

Момент он будет помнить ежечасно

Всю жизнь свою и весь остаток дней,

Когда явился глас, не гневно и не властно,

А будто пролитый на аналой елей.

 

Явился изнутри он, благостно и чинно,

И в голове звучал он, не в ушах:

- Велю побыть тебе архистратигом,

И в помощь Михаила тебе дам.

 

 

 

 

 

 

Пришло то время, что тебе намерил.

Твой пробил час во Благо послужить.

Ты сможешь, справишься, поверь мне.

Архистратигом ты рожден служить.

 

Забудь что было. Все, что было - морок.

Все чушь и блажь и тлена суета.

Ты потерпи денечков этак сорок,

Пройдет болезнь, спадет с глаз пелена.

 

Горишь ты весь! Тебя я покидаю.

Не можно долго пребывать во мне.

Любая плоть в моем огне сгорает,

Что рождена на матушке Земле.

 

Итак с тобой я более, чем можно.

Боюсь, не сдюжишь, телом угоришь.

Воды испей и намочи всю кожу.

Отдай воде излишний тела пыл.

 

И помни! Ты лишишься вскоре тела,

Что ранее ты чувствовал своим.

Ты первым оказался за Пределом,

Чтоб провести с собою остальных.

 

Не торопись, и не пори горячку.

В рассудке будь и сердцем понимай.

Познанье – первою своей задачей,

Себя в себе отныне ты считай.

 

И он ушел, как свет уходит ночью.

Покинул тело. Будто бы сосуд

Наполнилось оно, попав в первоисточник,

Испив огня пылающую суть.

 

30.04.2011

 

 

 

 

Шел день за днем. И все менялось.

Менялся он, менялся мир вокруг.

Сначала жутко он перепугался,

Когда лохмотьями сползала кожа с рук.

 

И с тела со всего сползла она кусками.

Он страшен  был такой, как никогда.

Как только братья это увидали,

То повезли его скорее к докторам.

 

 

 

 

 

 

 

 

Те видели за много лет немало.

Но в этот раз руками развели.

То чудом было! Горе миновало.

Обмыли тело – хвори не нашли.

 

Не стало струпьев, гноя нет и язвы!

Младенца нежность кожа обрела!

Анализы, приборы, томограмма!

Все в норме было! Чудные дела!

 

С тем и  пришел к владыке. Благочинный

Глазам не веря руку протянул.

Дотронулся до шеи. Тут не сильный

Удар он тока в руку получил.

 

Отпрянул он на шаг в недоуменье

На руку посмотрел, потом ему в глаза.

Увидел что-то в них в единое мгновенье.

О, господи, прости! – в отчаянье сказал.

 

И не решился более коснуться.

Сказал: - Ступай! И вслед перекрестил.

Отсутствовал потом на требах  на службе.

Как оказалось, след его простыл.

 

Исчез владыко! Бросил стол и паству.

Покинул монастырский он предел.

Все озадачены? Почто де он сбежал то?

Что помутилось в мудрой голове?

 

Лишь наш герой про то все знал и ведал.

Открылось виденье ему в тот краткий миг,

Когда в одно касанье он изведал

Чем жил, кем был, исчезнувший старик.

 

Прикосновенье сквозь его пронзило.

Проникло в душу, как стальной стилет.

И боль была, как будто рвали жилы,

Ломали кости, рушили скелет.

 

Терзания души он ощутил владыки,

Что совестью прижизненно была.

Какие муки и какие пытки

Она стерпела от него, снесла!

 

Во лжи он жил, в бытийном одержанье.

Служил не Богу, церкви он служил.

Радел над тем, чтоб дать ей содержанье.

Поболее ей ценностей добыть.

 

 

 

 

 

 

 

 

Служил он людям, позабыв про Бога,

Таким же падшим, как и он был сам.

Поправшим веры истиной основы,

Миропомазанным святым отцам.

 

Торговля в храме, не была греховна.

Христос де сам призвал торговцев в храм.

Обман и ложь во имя веры, подлость,

Все допустимо в праведных делах.

 

Кто в мантии, тот свят, для всех уж априори.

Христос за всех распят, себя он положил

За церковь и за тех, кто служит или ходит

В нее родимую. Но надо ж как-то жить!

 

Питаться надо. Чинно одеваться.

Всем показать себя крутым дельцом.

Так постепенно как-то оказался

Христопродавцем. Полным подлецом.

 

Но жить ведь надо. Есть семья и дети.

Кормить их надо. Надо обучать.

Придет же время – все за все ответят.

Вот только ль надо будет отвечать?

 

07.05.2011.

 

А может нет Его? Все это морок?

Никто же до сих пор не доказал,

Что есть Господь? Что бытие он создал?

Быть может прав и Маркс и Капитал?

 

Терзания души – превыше всякой боли.

В аду горит она, терпя телесный плен.

Как птица в клетке просится на волю

Из проклятого тела побыстрей.

 

Но тщетно все. Призыв души не слышен

Для верящих лишь в тесный тленный мир.

Когда парящий падает на крышу,

Тогда лишь замечает, что бескрыл.

 

Уже не вверх, а вниз. К воротам адским

Стремительно снижается в пике.

На радость Сатане и кавалькаде
Что вслед летит верхом на помеле.

 

- Господь с владыкой! Милостивый боже

Призрел его пред окончаньем дней.

Раскается теперь. Успеет, может,

Очиститься и славно принять смерть.

 

 

 

 

 

 

 

 

А мне же надо в путь скорей сбираться.

Уйти быстрей, оставить сей вертеп.

Куда ж пойти? Куда же мне податься?

Пойду, куда глаза глядят, свинья не съест!

 

А уж Господь не выдаст! Это знаю!

Он милостив, верховный наш Отец.

И нянчится, как с малыми детями

С рожденья пестуя до кладбища овец.

 

И бросил этот мир. Перевернул страницу.

Побрел, куда глаза глядят. Велик ведь белый свет.

Не мог жить более в стенах мирской темницы!

Не мог он лицемерие терпеть.

 

Куда идти? Да все пути открыты!

Иди на все четыре стороны!

Назад возврата нет. Пути закрыты.

Покинул он объятья Сатаны.

 

Он заново родился. В новом теле.

И новым именем себя он наречет.

И будет зваться он теперь Андреем,

И с новым именем иную жизнь начнет.

 

***

Прошло уж много дней, как наш Андрей в скитанья

Отправился велением судьбы.

Проснулся в новом месте утром ранним

Среди полей на берегу реки.

 

В деревню эту он зашел случайно.

Застал его в пути малиновый закат.

Сулил он новый день, что будет ясным,

Но до него бы ночку переждать.

 

Не в первый дом пустили пилигрима.

Большая, но душевная семья.

Хозяйка накормила, напоила

И лишь потом беседу завела.

 

Не лезла в душу. Слушала с вниманьем.

(Хозяйка очень набожна была).

Спросила осторожно о скитаньях,

Зачем ушел из стен монастыря?

 

Он рассказал про жизнь, про боль, про муки,

Про монастырское былое житие.

Но пожалел. Занес ей в душу смуту.

Неверие почувствовал ее.

 

 

 

 

 

Для женщины все в церкви было свято.

Блаженно верила в святейшество ее.

Поп для нее был чист, как Римский Папа.

Безгрешно было церкви бытие.

 

А тут вот вдруг такое откровенье!

И кто поведал? Пилигрим-монах!

Злословит может он? Намеренно клевещет?

Обижен чем-то? Говорит в сердцах?

 

Он понял это. Будто бы услышал.

Досадно стало вдруг, и он сказал:

- Не лгу, сестра! Ты извини, так вышло.

Склонился он и руку целовал.

 

Она вся в краску: - Что ты! Что ты!

Да прекрати мне руки целовать!

Не патриарх ведь я! Побойся бога!

Я баба просто. У меня семья…

 

-Не перед бабой я склонил колени.

Пред Господом я сильно виноват.

Был в чувствах я и был совсем не сдержан.

И лишнего тебе я рассказал.

 

Не все так плохо. Есть святые в церкви.

И верят искренне и господа блюдут.

И в чистоте небес содержат сердце.

И ищут Рай, и, думаю, найдут.

 

Настанет час и освятится Церковь.

Все смоет разом Божья Благодать.

А нам, сестра, с тобою остается

Молиться страстно, терпеливо ждать.

 

В гостях остался. На дворе смеркалось.

Хозяйка постелила в уголке.

Куда-то уходила. Показалась

С ребенком малолетним на руке.

 

Малышка лет пяти. Но вся немочна.

Едва жива. И дышит тяжело.

Истощена донельзя. Худосочна.

За что же ей такое житие!?

 

- Такой не родилась, - произнесла хозяйка.

- Но только враз усохла. Год второй

Лечу ее. Ведь я сестра-хозяйка

В больнице местной. Хоть и тяжело,

 

 

 

 

 

 

 

 

Но помогают там, чем могут, персоналу.

Лекарства всякие, немного процедур.

Но только тщетно все. Ее, лапулю, жалко!

За что ей чаша эта чересчур!?

 

Заплакала. А он смотрел на дочку.

И видел явно черный силуэт,

Что над ребенком, словно ястреб реял,
Неся болезнь и призывая Смерть.

 

07.05.2011.

 

С недавних пор Андрей все четче видел

Бесплотный, недоступный взгляду мир.

Нес каждый новый день ему открытье.

К иной реальности он двери приоткрыл.

 

Все чудно было там. Вершилось по иному.

Другие правила, совсем другой расклад.

За часом час он постигал законы,

Что в той реальности незыблемо царят.

 

Порядок там был не в пример мирскому.

Как понял он, смешением света сил

Тот соткан был с Изнанки и с Основы.

Из Света соткан мир первоначальный был.

 

Подобно стало это пониманью,

Что мир не плоский, не на трех китах.

Что носится в пространстве в виде шара,

А не стоит тарелкой на слонах.

 

И тут не меньшим было откровенье,

Когда открыл он светоносный мир,

Что правит тем, что видит каждый смертный.

Он есть Основа. Все на нем стоит.

 

Нанизана телесность на свеченье,

Одежда словно, кинута поверх

На тело и на вещь и на явленье.

Особо светоносен человек.

 

Он долго привыкал к такому зренью.

В уединенье часто пребывал.

Глодали и тревоги и сомненья,

Что он в уме, что ум не потерял.

 

Но трезв был ум. И хладен и расчетлив.

Но только сдвинулся на задний план.

Спокоен стал. И тих и беззаботен.

Как будто спал, как будто отдыхал.

 

 

 

 

 

 

Покой ума открыл ему завесу

Над бренным миром. Люди в суете

Не могут видеть за кустами леса,

Что за поляной, здесь, невдалеке.

 

Но он же видел! Просто и доступно

Умел теперь реальность изучать.

Он видел суть явлений и поступков.

Хитросплетенья их учился понимать.

 

Вот и сейчас над девочкой увидел

Из сумрака отлитый силуэт.

Тянул вампир из тела света нити

И поглощал их жадно, сколь хотел.

 

Он истощал ребенка тело света.

Но им насытить плоть свою не мог.

И щупальца тянул к доступной цели,

Но матери коснуться не дал бог.

 

Не в силах был дотронуться до жара.

Горела женщина невидимым огнем.

Как факел полыхала. Тем пожаром

Залиты были  комната и дом.

 

Не виден тот огонь обычным взглядом.

Он слишком эфемерен для него.

Но сила в нем немыслима. Стократно

Превысит сила силу многих солнц.

 

Она едина для всего на свете.

Слаба она, как малый мотылек,

Когда в гармонии  той силы сети.

Пока царит в пределах тех Закон.

 

Но только он нарушен, боже правый!

Становится тайфуном мотылек.

Не устоит пред ним никто неправый.

Испепелит любой недуг, любой порок.

 

Ведь он, как меч, что спит спокойно в ножнах.

Нужна мечу умелая рука,

Что хочет им владеть, сумеет, сможет

Меча премножить славу на века.

 

Могла бы мать, то пламенем незримым

Спалила бы ту гадину дотла.

Но не могла. Понять была не в силах.

Увидеть суть болезни не могла.

 

 

 

 

 

 

 

 

Андрей же мог! Он видел и намерен

Был поразить  то порожденье тьмы.

Но как сразить его? Мечем досель незримым

Он не владел совсем. Так жаль! Увы...

 

Но дух пылал. Владело им желанье

Сразить вампира, порожденье тьмы.

Как будто меч рука его сжимала.

Взмахнуть бы им! Вампиру бы кирдык!

 

О, чуда славный миг! О, боже правый!

В руке его возник откуда ни возьмись

Огня клинок! Меч из слепящей стали.

Изящен, невесом, наполнен дивных сил.

 

Не думал, не гадал, ничуть не сомневался.

Не бросил меч, совсем не оробел.

Как будто знал, как будто догадался

Что меч его! Вершил с ним много дел!

 

Архистратиг ведь он! Слова припомнил,

Что позвучали как-то в голове.

Но если так, то где же света войско?

Где легионы Тьмы. Поля баталий где?

 

Да не до них! Есть враг. И он напротив.

Ребенка истощает света суть.

Эфес в руке. Прыжок. И на излете

Сумел по твари трижды рубануть.

 

Не ожидал в себе такой он прыти.

Как ниндзя прыгнул, будто бы летал.

Мать испугал. Та рот открыла в крике.

Он успокоил. - Этот ритуал

 

Де применяют в церкви постоянно.

И практикуют множество веков.

А служит он для сущностей изгнанья,

Что мучают детей и стариков.

 

И в самом деле. Девочка очнулась.

Здоровьем приукрасилось лицо.

Глаза открыла. Сладко потянулась.

- Покушать хочется, - раздался голосок.

 

В рыданьях мать. Какое счастье! Чудо!

Прогнала хвори Божья благодать!

Из рук дитя не выпустив, прилюдно,

На радостях ну ноги целовать!

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Остановил, сердито брови хмуря.

- Ты прекрати! Твоя любовь спасла.

Меня благодарить сосем не нужно.

Господней волей дочка спасена.

 

09.05.2011.

 
Рейтинг: 0 608 просмотров
Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!