Глава 35

Мужчина – грозный царь природы,

Глава, добытчик, муж, отец,

Носитель хромосом породы,

Любитель дам и женской моды,

И повелитель их сердец.

Пока любим, пока он любит

И страсть в глазах его горит, –

Мужчина жив. Не верьте людям,

Кто вам иное говорит.

Но вот, в болезни или в горе,

Огонь в глазах его потух,

И он у женщин не в фаворе,

Ослабли члены, сломлен дух.

Его не радует пирушка

И бодрый вид его друзей,

И не нужна ему подружка,

И он уже не нужен ей.

Один, обросший, неумытый, 

В каморке грязной и пустой,

Он озирает необжитый

Свой быт убогий и простой:

Налево столик колченогий,

Под ним облезлый табурет –

Скрипучий друг четвероногий.

А больше ничего уж нет!

Ещё стакан – солдатик бравый,

Немой свидетель лучших дней,

Что льнёт к губам с хмельной отравой

И манит чаще и сильней.

И всё летит к чертям собачьим,

Последний рубль уже истрачен,

Остался крохотный пятак

И долг, который не уплачен,

Но это мелочь и пустяк.

Всё. От мужчины в нём осталась

Лишь пара брюк (какая жалость!).

Когда ни света и ни блика,

А лишь кромешность и тупик,

Когда устали мы от крика,

А наш никто не слышит крик,

Тогда один возможен выход,

Чтоб не сойти совсем с ума:

Сидеть спокойно, смирно, тихо.

Пусть жизнь решает всё сама.

Георгий, в общем, так и делал:

Который день сидел… и пил.

И нет попойки той предела,

Коль нет желания и сил

Взять круговую оборону

И ощетиниться, как ёж;

Он мог, не унимая дрожь,

Метаться вверх и вниз по склону,

Как опоздавший – по перрону,

За правду принимая ложь.

Порой, встречаясь с незнакомцем,

Он в нём соседа узнавал,

А то в погожий день от солнца

Бежал и прятался в подвал.

Гуляла свадьба в ресторане,

Звала с округи всех гостей.

Огромный зал был с помпой нанят,

И гости были всех мастей.

Столы ломились от закуски,

От разных водок и вина.

Жених с невестой жгли по-русски,

Их щедрость всем была видна.

Довольны все – друзья и гости;

Где сыты все и подшофе,

Там нет ни зависти, ни злости,

Хоть в ресторане, хоть в кафе.

Ах, нет, вон тот, сидящий с края,

Незнамо, чья родня и гость,

С лицом испитым самурая,

Как будто задом сел на гвоздь.

Он был, похоже, недоволен

И, чуб свой рыжий вороша,

Кричал с галёрки, что он болен,

Что у него болит душа.

Потом он встал, пошёл из зала,

Ступил на снежное крыльцо…

Под вечер вдруг захолодало,

Колючий ветер бил в лицо.

Морозной ночью по дороге

В неверном свете фонарей

Бежал, пока держали ноги,

Последний наш гиперборей.

Он без пальто, без шапки волчьей,

В одном костюме выходном

Стремился в ночь упрямо, молча

И думал только об одном:

О том, что зря он выпил пива;

Что бегать с пивом тяжелей;

Что обошлись несправедливо

С ним и Марина, и Сергей.

Любитель северной закалки,

Он мог бежать и босиком,

Но вид имел сегодня жалкий,

Поскольку был он под хмельком.

А если быть совсем уж точным,

Он был сегодня в стельку пьян

И этим кроссом полуночным

Как видно, Инь менял на Ян.

Георгий (что ж он так напился?)

Скользил, шатался на бегу,

Но не упал, не оступился,

В том быть свидетелем могу.

Бежал, как вор, из ресторана,

Бежал, как раненый солдат:

В его душе зияла рана,

В его мозгу звучал набат:

«Скорей за дверь, там воздух свежий,

Пускай меня остудит ночь.

Но если правят бал невежи,

Пускай меня осудят. Прочь!

Пусть веселятся, пусть смеются,

Быть может, даже надо мной.

Они сегодня остаются

Одни за каменной стеной.

И пусть там жизнь: «Шампани» пеной

Там счастье льётся через край.

Там средоточие Вселенной.

Там рай земной, но всё же – рай!

Как «молодые» улыбались

И, обнимаясь, вновь и вновь

Как жарко, жадно целовались

И шумно славили любовь!

А я, покинут и заброшен,

Сидел у счастья на краю,

Как гость, который был не прошен,

Как змей, нашкодивший в раю.

Неужто друг, наперсник мужа,

Достоин места у дверей,

Знать, никому я там не нужен.

Нет, прочь отсюда поскорей!»

Беги, Георгий, без оглядки,

Ты бегать был всегда горазд.

Сыграй с судьбой и смертью в прятки

Последний раз, последний раз.

Беги сквозь ночь, беги сквозь вьюгу –

Тебе не холодно пока.

Куда? Бог весть! Быть может, к югу?

Россия наша велика!

Вперёд, вперёд – назад ни шагу!

Не сожалеть и не дрожать!

Ведь надобно иметь отвагу –

Уйти, укрыться, убежать!

Ты бросил всех. Ты всё оставил.

Теперь беги, беги, малыш!

Но помни правило из правил:

Куда б ты стопы ни направил,

Ты от себя не убежишь!

«Ах, эти взгляды, эти рожи!

Друзья? Родня ли «молодым»?

Вы на Маринку не похожи,

Вы на Сергея не похожи,

А друг – в опале, пьяный в дым!

Там за столом кричали «горько!»,

Но горько было только мне.

Эх, жалко, друг не дожил, Борька.

Нам было б горестно вдвойне».

Бежал вперёд легко, газелью,

И, то горланил, то шептал,

Что во чужом пиру похмелье

На этой свадьбе испытал.

Георгий правды всей не ведал,

Что впереди уже тупик,

И как бы быстро он ни бегал,

Зелёный змий его настиг.

А свадьба та на самом деле

Была чужая. Вкруг него

Чужие люди пили, ели,

Чужие все до одного.

И вот теперь, сорвавшись с места,

Из ресторана он бежал,

А та, которая невеста,

Не та, кого он обожал.

Куда бежал он – неизвестно,

Но сил своих не рассчитал.

Достиг он Мелехова честно

И тут лишь понял, что устал.

Перед посёлком, бег замедлив,

Он перешёл теперь на шаг,

Но хмель настойчив был и въедлив,

Не расставался с ним никак.

Он обошёл поочерёдно

Весь левый ряд, за домом дом.

Стучался в двери благородно,

И заставлял себя с трудом,

Стыдясь покой других нарушить,

Сказать щеколде пару фраз,

И затаив дыханье слушать,

Чтоб только выслушать отказ.

Потом, уже теряя силы,

Он перешёл на правый ряд,

Уже не сам – душа просила

И умоляла всех подряд:

«Пустите, лягу у порога

И заплачу за свой ночлег.

Вы ж – люди, сжальтесь хоть немного,

Не то умру во цвете лет!»

Но был ответом мат отборный

И обещание во мрак

То утопить его в уборной,

То просто выпустить собак.

Так, шаг за шагом, понемногу,

Лишь тупо двигаясь вперёд,

Георгий вышел на дорогу,

Что на Москву от нас ведёт.

Гонимый жёстким ветром в спину,

Засыпан снегом, как мукой,

Он всё хотел поймать машину,

Махал водителям рукой.

Но мимо все они летели,

Свои дела их гнали в ночь,

И с удивлением смотрели,

Ничуть не думая помочь.

И, обессиленный и жалкий,

Упал, беспомощный, в кювет,

Где раньше было место свалки,

Где был его последний след.

Укрытый снежной пеленою

Лежал Георгий, весь дрожа.

…Его нашли, потом, весною,

И схоронили как бомжа.

Свистели ветры на просторе:

«Memento mori!»