Помочь сайту
Поздравления
Велением души
Дождь
От начала пути
Всех святынь и даров,
Что нам счастье в груди.
Мерой избранных слов?
Взгляд на сущность веков,
На уклады земли
Вечных бед перекрестом
На пески всех пустынь,
Над священным погостом
Век дождем проливным.
Дождь прольет на цветы,
Что нам толку в цветах?
Во цветущих садах,
В рост высокой травы,
Сад цветущий зачах,
И сомкнуты ряды.
Стерта грань между ростом,
Между грешным, святым,
Между ямой и мостом,
И обрывом крутым.
Ноябрь 1991
* * *
Велением души мной призвана любить.
Дни
Которых позабыть не в силах –
Счастье потревожим мы.
Я наберу роз свежих
Среди холодных зим,
И пусть прощу и отыщу по ним
Другую небыль.
Велением души мной призвана избыть
Дни –
Плода запретного речные дали –
Святая пристань.
В душе приму летам
слова заветные
Цветущий мир и прежних заклинаний –
К тебе неистово,
К ногам твоим.
Ноябрь 1991
Мой город
Мой город! – я в твоей неволе.
Твоих ночей пустынны берега
Мне брошены невзрачною судьбою,
Живу как птица в клетке – ей тоска!
Далекое бушующее море
Мне близкое, как два моих крыла
Над бездною – не вырваться – стена
Невзрачно предо мною.
Ноябрь 1991
* * *
Нет, не молчи – говори,
Только не плачь!
Истина – высшая значимость
Моих пустых отречений,
Моих начальных востребований.
Нет, не молчи – говори –
Незамолкавших, немыслимых
Малых может быть совершенств
Запаха ландыша.
Ноябрь 1991
Старость
1
Там, где живет цветами,
Убрана, лишней важностью,
Временем незанятая,
Ветхая торба – старость.
Ходят часы за стеклами,
Сложат и век минутами,
Бледными, толстыми стеклами –
Кто их считает здесь?
Вечное без ответа.
Ждут похоронных маршей.
Двери держать открытыми…
Может такая – честь.
Серым дождливым утром
Вывезет из тумана
Тем же старинным гудом
Старая жизнь – трамвай.
Взятая в балагане.
Как же понять? До дому
Переступая костью…
Прочь.
2
Мир завершает – словом
Долгую, без оправы,
Истинную, может, где-то
В тайне простую жизнь.
Там позабылось это
Лучшее – воском свечи
Все ли к твоим доверчиво
Воском тем протекли?
Смута всегда была ли
Свежей грозой по душам
Ночи пора, идущей
Прочь?
Ноябрь 1991
Время насущного
Есть приходящее за мной.
Мечтам волнительным и строгим,
Томительным мечтам особый смысл.
Есть у земли свой крест высокий
И чувствам новое родство.
И тем друзьям, которых нет в помине
Есть благодарность старых уз.
За временем, всегда насущном,
От глаз сокрытом, пробует нести
Конечной мыслью далеко идущей
Никчемный груз, как ценною поклажей.
За наущеньем истинным и праздным,
За отреченьем избранным и трезвым –
Ввиду иного безрассудства!
От всех безумств, всех ссор, прощений!
Нет избавленья и нельзя изгнать
Пророческими мудрыми словами
Поклоны в землю – время ниже гнет.
Нам токмо кажется – вращает ось земную,
Земную ось лишь призрачно вращая,
Стирая в пыль подвалы и дворцы.
И те уж сны нам кажутся не сны,
И тот уж сад нам кажется цветущим.
Декабрь 1991
Театр
«Не смотри на толпу. Только ты
решаешь, что дальше будет»
Но где найти слова – другою мыслью.
Во извлеченье? Нет, на попеченье.
Дремотной близостью да костью – нет, – корыстью.
«Во избежание?» «Нет, – во отреченье».
В лиловых стеклах пыль – на пробу – глина,
Арены гам срамной для хохотанья.
Воображаю вас впотьмах святыми.
«Каким соображеньем?» «Нет, – рычаньем».
В тех альманахах пущенная строчка –
К нам обращенных две слезы шалманом
Не суть исподнего, а в миску и нарочно.
«Не хороводом ль?» «Асмодейским храмом».
Захожей статью от святыней в пляске
Хоругви нес или посконной пряжи?
А что, не знаю, краше или гаже…
«В какой безумственной связи?» «Нет – в связке».
Во искупленье? Нет – на воздержанье.
До серых мстительных надежд – ни строчки.
До блажи, судорожи, волоком, до точки.
«Во отреченье?» «Нет – во избежание».
Декабрь 1991
* * *
Из темного сгущающего дыма
Пологою, мою печаль, равниной,
По воле случая, чего забыть нельзя,
Как ветер оторвавшего листа
Несет моей изгнать равнины века
К нам вездесущего, скупым, по воле ветра.
Не кажется значением своим
Все более сгущающийся дым.
Заученным, как учат нас дилеммы,
Между жаровен двух не прочны стены.
Двояк созвучием пред битвой вещий рог.
И скоро быть приспущенным знаменам
На все стопы низложенных дорог.
И голос сердцу вторит неизменно –
По воле случая тому ли сопричастно
Низложенное по ледяному насту?
Декабрь1991
Ревность
«Создают пустыню
и называют это миром»
Тацит
И старость та, что на щеках – темней,
И ревность та, которой – суждено
Вас осчастливить – терпкое вино
Уж полно льется – нет его пьяней.
Чернил, которых высохших, сведут
Ярмом с полотен – сколько не черти.
От схим доскажешь ли, добьешься ли
Имеющий иллюзии ввиду.
Еще не срыт Капитолийский холм.
Не кузниц, а святилищ скудных дщерь.
Меха раздуют – божеских умерь
Раздоров – пусты! Что тебе – раздор?!
Не распалить, не выстрадать – темней.
Не расплескать – уж видно – брезжит дно.
Вас осчастливить – терпкое вино –
Уж полно льется – нет его пьяней.
Ноябрь 1991
Ночной город
1
Никого вокруг, ничего впотьмах
Город заспанный – скаты крыш.
С них дома, как ночь, снег отряхивают,
Без надрывов нерв, без обид.
Никого вокруг, ничего впотьмах,
Ни одной по домам души.
Тает снег и за этим надгробьем спят
Затаенные этажи.
И на каждый день, и на каждый час,
Ночь иду, подтолкнув плечом.
И на каждый день быть ему сейчас
Проливным дождем
2
Не допросишься у ночной Москвы
Хоть не много и в свой черед.
На весах ее за ценой зимы
Високосный год.
Не допросишься у ночной Москвы,
Подо льдом городских витрин,
На весах ее тяжесть кратких лет,
Тяжесть долгих зим.
И на каждый день, и на каждый час,
Если с глупости не проспят,
Будет легче с ним, ну а мне от вас
На Охотный ряд.
Ноябрь 1991
* * *
Рабски, как червь,
Добралась судьба
Добилась плода –
Больно сочный.
К дарам ближе сесть,
А там кутерьма –
И свод у нее
Решетчатый.
С добра по добру,
Чего выжжено днесь,
Обряжена петь
Крамолой.
Не в новость тому,
Чего конская спесь
Заблажила лечь
На солому.
Рабски, как червь,
Долго права.
Ложь, маята –
Нет спасу
Сирых святынь
Горб на свету,
Проба его
От сглазу.
Пламень костру,
Спесь на весы,
Меч, сапоги
Впору.
Ночь на посту.
Встали часы.
Плач и иди
В гору.
Декабрь 1991
* * *
Хочешь – искупятся слезы –
Тихая ночь за окном.
Хочешь – искупятся слезы
Вечным, недышащим сном.
Хочешь такую безликость
В неузнаваемых лицах,
Ряженной сонной столицы
Вдоволь из трутневых сот
Хочешь – вот трутневой мед!
Вечно не слышавшим много,
Вечно не видящим оком,
Вечно не дышащим сном.
Декабрь 1991
* * *
С чисто листа – ко дну.
Новым ростком – причал.
Видно не по нутру,
Видно не устоял.
Могут ли быть слова
Густо кипеть – смолою?
Гуще ли та смола
Тех, что бегут по крови?
Улицам встать в ряду,
Улицам лишь бы к месту.
С чисто листа иду
Вспять, по краю отвесном.
Терпким, как кровь, вином,
Будто по нитке с миру…
Видно слова о том,
Словом неизъяснимом.
Декабрь 1991
Рязань
Живете, а мне не до росту – главы
Не пишутся постоянством – в пропасть.
Хула или давняя пропасть – право!
Как долго ее не считали – пропасть.
За слабую душу и пресно с солью,
Едва ли дышу, по слогам слагая,
Знакомую в горле свою же повесть,
Все взявшую – комом уже глотая.
На пробу – какой горловою пробой?
Звериным чутьем во сто крат точнее!
На ощупь по сирым пустыням – копям
Свершений ли розданных иль сложении?
Черному сажей – кому нас править,
Пророчествовать на посмертном вестью,
О старых раздорах стоя у края,
Всегда оставаясь на том же месте?
Размытых времен очертаньем смутным,
Ловитвой на плечи вздымая ношу,
За черным крылом ожиданьем ссудным
Зачем забывая спасая душу?
Жаль колеса кривой гвоздь не вышел.
За околоток – Рязань с кустами.
Я б отличал и в какое дышло.
Я б различал, как умел в начале.
Декабрь 1991
Моя Родословная
А. Приймакову
Смешалась сербской кровью
Слава моя разъездом.
Мама моя – не полячка.
Прадед – османский беженец.
Густо росток, ревниво
Морщин по щекам – крапива.
А я все ходил, как прежде,
В старой своей одежде.
Малым ходил я в школу,
По кабакам, в двадцать лет, в Потсдаме.
Был я цыганским вором,
Работал со льдом на Каме.
Жил под льняным навесом,
Шел по морям и лесам.
С перьев мой дух заблажил,
Теперь под аршинным бесом!
Кубарем в Тартар пыльный,
Ссыльным, чешую рыбную,
Жил с голыдьбой коммуной,
Дробь продавал латунную.
Суть не моя лукавит,
Женили на снег и таянье.
Подали в руку гроши
Не в меру - себе дороже.
Подай на посидьбу реку
Меня – камыши болоту.
Был моряком отпетым
Незнамо какого флоту.
Деньги мои карманные,
Душа у меня в полоску.
Гульба моя печальна,
Коротка моя прическа.
Декабрь 1991 (Март 1992)
Гатчина
Усталостью гудков фабричных,
И старых на столбах афиш,
От солнечного блеска крыш,
И женских по утрам истерик,
Мы влюблены – потом, потом –
Сегодня Невский безконечен
В привычном образе своем.
В одну браваду день и ночь,
Любому шагу повторенье,
День перелистывая – ночь
Порок стихов, как наваждений.
Давно не видевшие снов,
Ввиду тяжелой вашей длани,
Переиначивая зданья
Перестановкою столов.
С вершины древа до корней,
От бледных слов до слов гуманных
По набережным столбов фонарных
Мимо окон повалит снег.
Мы влюблены – прохожим шагом,
А дальше, знаю наизусть,
Какою кистью и цветами
Распишет нашу память грусть
.
Всея прощеньем раз в году,
Да как сказать уже не знаю,
Кого к отмщению взываю,
И сколь цветов еще сорву?
К пустым московским поездам,
Считая тактом даль зовущую,
Тот Невский, как строкой пропущенной,
Всецело посвящаю вам!
Декабрь 1991
На Бабий рынок
По Москве стерлись
Стары ограды.
Дорога в Коломну
Вороньем криком.
Стихи не такие,
Какими стали.
Дороже цену
О всегда насущном.
Не новым обрядом
Поклоны в землю.
Не старым обрядом
Забыли отчеств.
Лица бледнеют,
Столетья стерлись,
Переменились
В руках иночеств.
Может не дальними
Расстоянья.
Гуще цвета
Допущений праздных.
Юность за нами
Брела по свету.
Глубокими ранами
Била в заступ
Так бы избавится
От тлена.
На часах перемены
Чернилам – пропись.
Льдом обросли
Городские стены.
Богу ли застили
Ясны очи?
Декабрь 1991
* * *
Дальше дому – каменных ступеней,
Шалью теплой холода укрыться.
Шалью теплой от седин укрыться,
Черной лентой волос повязать.
Что вы стены, стены крепостные,
Что вы взоры – взоры утомленны.
Что ты стон корыстию кадильной –
Все пустые будут разговоры.
Ведь минутка эта не случайна,
А минутка эта словно нитью.
В ней все вьется тонко, шьется тайно,
Дунешь в очи – жизнь и оборвется.
Что-то сердце катится все глуше,
Что-то рыщет по пустому месту.
Что вы взоры с очами лазоревыми
Но откуда в тех очах надменность?!
Ты ищи ее в соборах темных…
Декабрь 1991
Душа и тело
Свиделись не случайно.
Старились изначально.
Одному дорога дорога,
А другому казаться много.
В даль заглядывала – ближе не с чем.
Даль украдывала – кому легче?
Душой злится – кому так надобно?
Приговаривала, спать укладывала.
Молодится душа – ей пустого.
Лоб испариной – грустней грустного.
Много сорного в ней встречается,
Много спорного – все вмещается.
Загребая поклоном землю,
Высекая огнивом-кремнем,
По Руси ищет поля ровного,
А уклады темнее темного.
Речью – блажью – коростой вызрела,
Где скиталась душа сызмала?
Телом-исподом много вызнала,
Много вызнала, словом высказала.
Стоят версты золотник глава,
А где выстояла Кострома?
Приговаривала – кому легче
Даль глядела еще далече.
Дома сидючи – по домам
Версты розданы – разугаданы.
Трети, четверти – кому надобны?
Чем заменены, кем разгаданы?
Свиделись не случайно.
Старились изначально.
Одному дорога дорога,
А другому казаться много.
Январь 1992
Па ярмарке
(Хохлома)
Заснеженность дорожная
Чиста.
И вспять дорога ложная
Густа.
Сугробами нехожими –
Долдонь
Мне в спину окаянная
Гармонь.
Па ярмарке что праздник?
Не видать.
Медовые ли пряники –
Как звать?
Тебя, молодка белая, –
Ходи.
Под сани то мои
Не попади.
То лебедем, то павою
Без пут.
На грудях бусы матовые –
Грудь,
Что Новгород, и красны
Сапожки.
От рук от пьяных, праздных
Отпусти.
Не хочет, обернусь – смеялась –
Гладь…
И щек бы вот таких бы
Целовать.
Не поглядела даже
Говорить
Какой в Москве ей пряжи
Прикупить.
Шелковые, парчовые
Надеть,
Куда глаза хоромами
Глядеть.
Вертит базар опалами –
Салоп
По праздничку не надевала пава
Чтоб.
Гульба пойдет такая –
Хошь не хошь
Кровь голубая спляшет,
Спляшет вошь.
Нейди, постой, какого
На роду!
И в страшном сне такого
Не найду!
А санки уносили прочь
И прочь
Кого мы ни просили –
Не помочь.
Не слышно музык, вдалеке
Поет
Студеный ветер – петь
Не устает.
Сугробы то, как были
Закрома
Когда-то – да дорога
Завела.
Как небылью и поросло
Быльем –
Дороги снегом, домы
Вороньем
Январь 1992
Пусто
Темного бокала
стекло,
Мутное вино – искра
Выбилась – тускней – черно,
Длилось, да мечта
Высоко.
Увела от стола на двор,
Спутано на слова с виду.
А зима чистое по дворам белье
Выполоскала.
Мутное вино за столом –
Россказни воском.
Само пролистало окно
Краски.
Плечом померены ворота,
И звон
Долгое, знать уступом
Стены – стоят далеко –
Краски.
К ним заходя высоко,
Со второго пришествия – слухи
Неприметно живут по ночи –
Опрометчиво.
Теми – по семи краям,
Кто один знаем двумя,
По бокалам, то вымерено –
Пить нечего.
За кого душу пьем?
За кого бьем лбом
Кустари?
Закрывая от своих двери
До – устно.
Не выговорено,
Не вымощено
По дворам не гляди –
Пусто.
Январь 1992
Лица от Чуди
(«Завод словосочетаний» Храмовое диво)
Не свяжешь – чреда разлук,
Ждать до глубокой старости,
Глухому поэмы звук
От точки и до усталости.
Неистовым – сжатость губ,
Придирчивым – настороженность.
У двери случайный стук
Идущего в неисхоженность.
За низким полетом птиц
От туч грозовых – чердачная.
Неймется ль до колесниц?!
Ни, ни – до угла и прачная.
Железом пустых квартир –
Шар мыльный, с идеей лопаться.
Таким ли не прочным был
Мир – видеть таким условимся!
И в бронзе кому – псалом, –
Несведущих глаз утаено,
А морю с чухонским дном
От берега до окраины.
С той мыслью не забывать
На старость уставы здешние,
Как Петр речную гладь
Преобразил скворешнями!
Чтоб рос очертаньем суш,
Поэм с заводскими топками,
Всего бескорыстьем душ –
Изгнаньями и раскопками.
Гостиные шли ряды,
Железным шагали циркулем,
Парады, пальба, мосты,
Шагали вблизи и издали.
И камни надгробьем мстят
И сыпались где нипопадя.
На все повторенья – вспять
Петрополю стать Акрополем
Меж леса резных колонн,
Еще и еще – песнь спетая,
Погрезившему Афон,
Не ведая и не сетуя.
Скелетам жилых домов –
Окладом – строфа печальная.
Всех выше таких городов
Одна из колонн – ростральная.
Красней тысячи держав,
Рубахой, как флагом машущий
И ровно стоявший страж
То плачущим или пляшущим?!
Стихом заунывным в нос,
О том, что не умер с голоду
И тело и душу снес
Равненьем в затылок, смолоду
Грядущему на фарос
Двадцатому веку.
Январь 1992
* * *
Был я когда-то беглым,
Был и когда-то светлым,
Шарящим по задам, слывший
Известным шутом бедным.
В сером не модном кителе,
С Керчи до Овермана,
Личной свободы рекрут
В должности домуправа.
Первой своею склонностью
К свету суму возведший,
В тихую нашу пристань,
Эту привычку вдевший.
Серой глумливой молью
С хлебом к волхвам не мняший –
Дайте мне лучше долью
Дом мой и в доме спящих!
Тем вырастаем к суше,
Тем ли слетаем с кряжи?
Платьем дерет не муже –
В жар залезает каждый!
Первым в набат – и скушно
Выместить те Эдемы.
Смертны свисают души,
Скушно ли им – не тленно?
Други, все ль это было?
Жирно ли или косно?
Либо живите с миром,
Либо слезайте с воза.
Высмеять местом рудным
Кривых и прокаженных.
Или такая дума
Известью не гашенной?
Январь 1992
Жара
(Сатира)
Псалом закутавши с лица иронию
(за хлебом черствым).
Всем чувствам – флора, размышленьям – фауна
(на сердце прочерк).
Власть коленопреклонения всласть урезонивания
(светлей не станет).
Дух перевоплощения – кость Созидания
(вдали дорога).
Прочнее – низки берега – основа
(дойти неймется).
Где тоньше – рвется от рутин к Горацию
(ногам до дому).
Стучится в голову к речам агония
(коса найдется).
Когда в окно стучит акация
(найдется камень).
И так вдогонку по слогам-карнизам
(иным прощением).
Как атом тянется за атомом
(высоко дуба).
Без ощущений (в скобках) атавизма
(что остается?)
Но в полном смысле резус-фактора
(чего останется?)
1992
Нить Судьбы
За вышивкой у изголовья
Мой сон обогнуть узелком,.
Ко лбу прикоснуться ладонью,
Спалось чтобы крепким мне сном.
Пусть темные, мрачные лица
Останутся прошлым годам.
Покрытым ладонью ресницам,
Что снится прикрытым глазам?
Отчасти – закат вечно где-то,
И ветка наклоном к окну.
И лодка причалила ветром,
И ветром колышет траву.
Размеренным верным укладом
Вплетают урочные дни
За нитью прощенья утрату,
И слышится сном – не гляди.
Назад обернуться успеем.
И наших любимых найдем.
Вернуть ничего не сумеем. –
Не думай пока ни о чем.
1992
Юность
Как будто вечно на нее смотрю,
Из прошлого рвалась к дневному свету,
Она смеялась солнцу, небу, ветру,
Она клялась быть жажде и огню.
Как будто вечно на нее смотрю,
За ночи наступающим рассветом.
Она ничем и никаким запретом
Не проклянет злопамятность мою.
1992
* * *
Брег молчаливый с набережной вкупе,
Не столь же молчаливы фонари
Горят, мерцают пламенем в окошках
Домов уж спящих, сумрачных, глубоких,
Видны шальные где-то огоньки.
То пишут, видно, дожидаясь утра.
О чем слова? Должно быть о любви.
Ушедших нас мечтах, исчезнувших минутах,
Мешая точность дат случайностью событий
Идущих вслед – возврат к ним невозможен.
Туманной мутью гонит дальше прочь
От пристани не в те уже рассветы,
Не к тем домам, и гонит, гонит прочь.
И темной дали вновь носимый ветром
Белеет парус там всю ночь!..
Апрель 1992
Лепесток
(Экспромт)
Я как цветочек аленький
В твоей ладошке маленькой,
В твоей ладошке маленькой
Уставший засыпаю.
Пусть слезы непослушные
Растают, как воздушные,
И на устах заблудшие
Текут не утекая.
В печали непокойной ты
Усни, не замечая их,
Под сенью вишни склоненной,
Под осенью уставшею.
Ее листвой опавшею,
Как тень, я ускользну из рук.
И не останусь вечному,
Как не останусь прошлому.
Я назову надеждою
Единственную, вещею
Мечту мою ушедшую,
И, раскрасневшись, стаю.
Я как цветочек аленький
С твой ладошки маленькой,
С твоей ладошки маленькой
Навечно улетаю.
Апрель 1992
Монолог
А.Н. Полозовой
«С любимыми не расставайтесь…»
«Со мною встретишься, мой милый?
Как белою снежинкой в окнах,
Ее таинственным узором,
Я буду вечно слезы лить.
Со мною встретишься ль мой милый?
Со мной ли разделишь забвенье?
В том взгляде отворенных окон
Я буду вечно слезы лить.
Со мною встретишься ль, мой милый,
В безумье жизни, в смытых строках,
Со мною ль проклянешь все чувства?
Со мной ли отречешь тоску?
Живущему в том мире слову
Я отвовуся в мире темном,
Когда за тению на стенах
Тебя с собою позову.
Нас время обретает властно,
Нас мучит сердце на изменах,
Мы не сгорим единой страстью
Ни в ненависти, ни в любви.
Ты рук не вызволишь из цепей,
Ты сердце обретешь в неволе.
О берегах в открытом море
Мечтать устанут корабли».
Апрель 1992
Вдыхая свежесть
Как будто чувства все еще не те,
Как будто с виду сторона чужая.
За шагом шаг извилистой тропинкой
Глядеть, как тают в небе облака.
И уходить туда, вдыхая свежеть,
И слышать те же голоса – сторонкой.
Рукой коснуться мокрых веток.
Стоять под проливным дождем.
И те слова, которых позабуду,
И те отчаянья, которых здесь оставлю.
Уже в дорогу вещи все уложены,
А там никто, никто не встретит нас.
И все пустыня, говорят, – не верю,
И все дожди, куда ни глянь, – не верю
Клочок земли найти себе сумеем,
А будет дождь – укроемся плащом.
Апрель 1992
* * *
Я люблю воды вешние,
Я люблю воды быстрые,
Как заря в волнах тешится,
А небо – чистое.
Как заря занимается
Зеркалами да искрами,
А на сердце все дальнее –
Станет близким.
Как ладонями-ветками
До реки прикасается.
Как внезапными ветрами
Вдруг затихнет, раскается.
Ближе первым дыханьем,
К нам дарами несметными.
Разрешенными тайнами,
Ожиданьями светлыми.
Апрель 1992
Не убий
1
Золотою печатью,
Ее чернотой,
Вы идущий – не зрячий
К нам безмолвной горой.
Ближе истин к истоку,
За его пустотой,
Вы узрите далеко
Слабости суетой.
Даровою ли верностью
Ничего не узреть.
Доверчивою благословенностью
Недоступного впредь.
Совесть тяжкою кладью,
Ваши бедны уста,
Золотою печатью,
Оборотом креста.
Вас мерилом дорожным,
И чем дальше – темней,
Мерят светом не ложным
У закрытых дверей.
Мимо знати ведомым,
Мимо чада страстей,
Вдаль глядящего крова,
И чем дальше – темней.
По стопам и коленам
Перетрут жернова,
Неизменной опекой
Золоты купола.
От увядшего древа
Родового – следи.
С ним и Духом и телом
Исповедны пути.
2
Святые меты не сном, а явью.
Живою костью, словам в бреду.
Насущной темой, чужим заглавьем.
Насущным телом с нуждой в ладу.
Причины верить нет догмам свято.
Препятствий верить нет выше – ртом
Ночь преломляет улыбку статуй.
Ночь запирает столом, двором.
А тот, в доспехах стоит на страже.
Перстом отмерен порочных круг.
Научит тело, а душу свяжет.
И нету проще воздетых рук.
А тот в холщевой, и лживой рясе
Идет пустыней – несет корма.
Заплечной веры до ипостаси,
Где точной мерой – его сума.
3
Миром идущим
В печалях и радостях.
Богам рукоплещущим
В правде и праздности.
Грехом и раскаяньем
О благе мечтающим.
В любви не признаюсь я
Безумным и праведным.
Чужими и близкими –
Такими останутся.
Степенностью сумрачны
И вольною щедростью.
В любви не признаюсь я,
Какими бы ни были,
Но вам на прощанье
Поклонюсь до земли.
4
В одну меру слилось,
Не узнаваемо в лицах,
Одной мерой близость
Шла по суставам пророком.
Не за спиною услышим,
Что не всегда говорилось
Перед молчанием долгим,
Скажите – с чем же на милость
Сближалась изморозь в окнах?
Никто в сближенья не верил,
За нескончаемым сроком,
Обратным преображеньем.
Взяла до гроба «порука»,
Срамному дому – оград.
Два века в двери ни стука,
Сном очарованным спят.
И ниже долу клониться,
И с головы снят венок.
Голов никто не считает – .
Смиренных пастбищ пророк
На том ли бодрствует свете?
Взглянуть – суть не глубока.
Пренебрегающий этим –
Оправа не велика.
5
У лжи ни колом, ни сном,
Ни дном, ни низины темной,
Ни телом, ни духом томным,
Ни совестью, ни плечом:
Со всех четырех сторон
Свои на помост ступени –
Не падает на колени,
Не ходит среди икон.
Нет сна у земных перин,
Нет шага по льду карниза,
От всех золотых перил
От лестниц, летящих книзу.
Нет вложенных в руку стрел,
Нет вымощенного рутиной.
Не знать бы того, у стен,
Кто умер наполовину.
Нет таинств окладом – прах,
В углах очертаний – плечи.
Бог выжег из сердца страх,
А день переходит в вечер.
Нет слова, опять страда.
Нет почестей слов лавиной.
Никто не войдет сюда,
Кто умер наполовину.
Не смогут они сберечь,
Нет права – кому угодно,
Ни сытым сберечь, голодным,
Ни страха, ни твоих плеч.
Март 1992
Гимн Солнцу
Парящая область небес,
Звуки древней кифары,
Дикий мирт расцветет
Цветом благоуханным.
В долинах сверкают ручьи,
Ток их медлительно льется –
Солнца луч золотой,
И трав звуки алы.
Ночь, опускаясь, царит –
Долы и скалы.
Море движением волн –
Облик застывший.
Чувство твое утолит –
Полно печали.
Таинства розам цвести –
Сад твой цветущий.
Ближе покону цветам –
Сад цветет вешний.
Кроток и нежен – цвести
Райскою гущей.
Жажду поток утоли –
Счастья час дорог.
Свято благодари
Краткость прощальных минут –
Час ими сложен.
Вечное не устоит –
Память злаченым окладом.
Сад цветет вещий – взгляни –
Новая поросль.
Время прощальное длит
Век, ныне к свету зовущий,
Не оставляет к источнику шедшим
Глубокого следа.
Март 1992
Надежда, Вера и Любовь
Безвинно, в поисках прощенья
Душа не чует вдохновенья.
В ее скитаньях стынет кровь,
Надежда, Вера и Любовь.
Уходит время, взгляд печален,
Растает воск, погаснет пламень.
И в жилах не растопят кровь
Надежда, Вера и Любовь
1992
* * *
Святых ночей неузнанная
Кому дана на счастие
Привычка полоумная
От умного причастия?
Куда зашла улыбкою,
Не замечая пропасти?
Кого стращала пыткою,
За белой рыща костью?
Любила настороженно,
Вменяла дурь обычную,
И к счастью приворожена,
Да прячет злобу личную.
До вас любить ей надо ли
Рассрочками, наростами,
Без устали украдывая,
За белой рыща костью?
Широкая, всечасная
Нужда – привычка к кротости
Кому всегда причастная
И близка по далекости?
Земному превращению
Из червя в плоть ладанную –
Как будто угощение
За глупость первозданную.
Март 1992
* * *
Смертушку видел? Видел.
По земли шел до края.
Когда дойдем – рубаху сымем,
А чего найдем там – не знаем.
Постулат прежде Бога,
Позолочены стоят клети.
По делам не суди строго,
Ведь, не знаем, кого там встретим.
На ветрах пустыри – камни
Или по ночи часовой служит.
Было близко до тех окраин –
По сегодня не станет хуже.
И погромы – вражда пустая
Безнаказаны слыша речи?
Снова скажут: «Идите с нами».
Да отыщете, что обещано.
Август 1992
Темной пропасти глубь
А я стихи годами не писал.
Вновь город создан мной съезжая в пафос
В мои ему воздвигнутые вирши
Ему не нужное, ему став лишним.
Из недр отмщений следует лоза
И век растет, вменяя плод дочерним,
Вменяя плод и кровь вменяя свежим
Глубоким рвом, стращая и клянясь.
Молчание приняв за многословье
Предчувствую уже с ожесточеньем,
Клянусь творцом бессмертной Мессиады,
Десятой песней всех германских сказок,
Не в силах робким душам донести
Что должно следом мелочных ремарок
Не выдуманными вечными словами –
Рождалось в сердце, исчезало вопреки
Речам разумным и устам нетленным,
Перерождалось, пересыпалось пеплом,
Эпической безценною бравадой
Слов ввереность, непроизносимых дважды –
Был возле безнадежия такого,
Что боже мой!
Безумства нет в нас равного бездушью
Похожего старанья речь слепа –
У нас давно затверженное косно.
Ведь я стихи годами не писал,
Годами теми, что искать мгновенья
По каждому насущному им толку
Никто искать доселе не умеет
Живое книг дыханье прерывалось,
Как боже мой!
Август 1992 (1998)
Поэма душ
К дворцовым каменным проторенным дорогам,
Сквозь подворотен сырость вековую,
Мир долгих сумерек и прочих, близких,
Немытых окон – площади – арены.
Мимо единственного
влиятельных созвучий,
По свету выжег темные круги
на светлых лужах,
Называем блеском,
Неонового фонаря – торжествен всячески,
Роскошен, мрачен
Исаакиевский собор недопустимым чувством.
И город мимо усыпальниц ветхих,
Среди гранитных глыб идти готов
Границ не ближе усыпальниц зримых.
Печати новы, умыслами прежни
Дома, и тем же забываньем к ним
Иную повесть скрасить эпилогом
Есть невозможность – вовсе не писать
Стихом похожим вымыслом на прозу.
И удалится, но один стою,
Как посреди Эллады Дельфы!
И дальше перекрестком вижу,
Лицом к лицу углами и фасадом,
Дворцы уходят долгим чинным шагом
Готовые на слом.
Поэзия единственное место,
Где я себе не в состоянье лгать.
И много прозы – некуда их класть,
Все об одном – устои и уклады.
Щиты, ограды, стен прямых уступ.
Свершенья к миру и добры и святы,
Каких всегда тысячелетье ждут.
И старая молва бредет по свету,
Над площадью дождем ночным умытой
Замолкнут крики площадных клеврет.
Полны привязанности к низким, безответным…
А тех уж нет – легка и поступь к ним.
Дойду, не глядя, до черты – устало
Течет река меж низких берегов.
И дальше нас уводит до окраин,
Святая пропасть помыслом чиста.
Невзрачен опыт лишь земных влечений,
И пропадает – суть их на века.
Из старых слов – «О жизни дух!» – но лица!
Подобны робким, полны вечных зим.
И в самом сердце вечность мерой снится –
Источник моего небытия.
Вечерних улиц то же ли обличье?
Раскрытых окон вечность или пропасть,
Чтобы всем сердцем не прожить и дня?
Август 1992
* * *
Не многим краше
Сгущая дым
По миру – брашна
На званый пир.
Темнеющие кроны
До весны.
Незыблемы законы
Моей зимы.
Взлетающая пустошь,
И в руки дан
Цветных феномен кружев –
Индостан.
Оконных стекол пусто –
Цветы, цвета.
За окнами изустно –
Слова, слова
Словами безутешно
От всех начал –
Сияющие бреши
Равнин и скал.
На звуке ударенья,
На скрип, на стук.
Не зримы подношенья
Столь щедрых рук
Завесы, переходы,
Своя юдоль.
Дороже у свободы
Просыпать соль.
На ровные границы
Попутных фраз
Гамбиты и репризы
И тихий час.
Сентябрь 1992
* * *
Вас не забуду никогда,
Вас буду помнить неустанно.
Вас не забуду на года,
Вас буду помнить безымянных.
Тоскующе вас не любить,
Как может быть, что – невозможно?
Как можно сердцем оценить
Одною истиной что ложно?
До неисписанных чернил
Я ничего не понимая,
Я открываю слово «мир»,
И отрекаю слово «знаю».
На удивление легко
Увековечивают звуки,
Стихам сближения до разлуки
Умерить чувства не дано.
И лунным светом не до нас
Неподдающийся и зыбкий,
Мир детской святости улыбки
Никто не сбережет для нас.
Когда сверкающей четой
Исчезнут звезды в отдаленье –
Нам остаются «откровенье»,
И вновь уводят за собой.
Сентябрь 1992
| Валентин Воробьев # 31 мая 2023 в 07:35 0 | ||
|
