2. Дно. 07.1997-02.1998

Утро

Заступая на новую смену,
Доктор режет мне кожу.
Ошалевший из окон на стены
Падаю, покидая ложе.

Проходя через сотни деталей
Своих амбиций,
В хрустале жидком вновь пребываю,
По традиции.

Небо с солнцем, чтоб покороче,
Довожу до кипения.
Плавлю звёзды в пылающей ночи:
Временное вращение.

Ну, а после, из чрева животного
Как будто,
Выхожу для чего-то какого-то
В утро.

Дно

Падение высоких идеалов
Меняет постепенно поведенье:
Ещё вчера ты света нёс не мало,
Сегодня пьян и пуст, как привиденье.

Любви простыл и след, осталась похоть,
А женщина – набор манипуляций.
И, для тебя, у них лицо одно, хоть
Нечему тут, в общем, удивляться.

Потеряны: стыд, время, вера в Бога.
Всё пропито, и предан сам собой,
А впереди видна одна дорога –
С неровной и тяжёлою ходьбой.

А смерть, вступив на равных в повседневность,
Спокойно разрушает организм.
Зависимостей сотни, злоба, нервность
И интеллектуальный онанизм.

Жестоко надругавшись над природой,
Унизившись, святое обругав,
И став морально вымершим уродом,
Как прежде, ты считаешь, что ты прав?

Покаяние

О себе:

За каждый час такого обращения
Просить у Бога надо бы прощения.

Для себя:

Закрой глаза, вставь пальцы в уши,
Сомкни уста, не шевелись.
Не беспокой святые души.
Не беспокой и не молись.

О совести:

Каждый день сотни заседаний:
Можно писать рассказы и повести
Из многомиллионных оправданий
На суде личной совести.

Всех присяжных убедил – до свидания,
И не нужно никакой ложной скромности.
Только разве могут быть оправдания,
Если это честный суд личной совести?

Наша шизнь

Хаотичное движенье
Разукрашено в цвет хаки,
И на полотне из нервов
Право на седьмое небо.

Зарубцованная тщета
Изнасилована бытом,
Постоянное терзанье,
Невозможность сотен шансов.

Погруженье в страх и злобу.
Алых парусов лоскутья
На руках людей, идущих
Заковать дороги в цепи.

Слёзы умопомраченья
На стене вчерашних взглядов.
Тлен мечты и прах надежды,
Пламя тел в реке забвенья.

Расщепление единства,
Ликвидация пространства,
Сети лживые сектантства –
Это наша шизнь сегодня.

Лювновь

Букет из свежих поцелуев,
Желаньем чувственным дыша
В воде томления, танцуя,
Любовно дарит вновь душа.

Пылая от прикосновений,
Парит в гармонии изгибов,
Чтоб сладостных вкусить мгновений…
Ну, вот и всё. Пока. Спасибо.

Поиск

Не меняя законов реальности,
Упражняюсь в оригинальности.
Искажая простые сложности,
Расширяю свои возможности.

Созерцая мир неестественно,
Отражаю жизнь не посредственно.
На потребу цивилизации
Подвергаю всё трансформации.

Отличаясь до неприличности,
Изучаю все формы личности,
Чтобы вскрыть, обнажив для множества,
В нас торжественные убожества.

Дождь в городе

Всё усеяли заплаты.
Порами пустых глазниц
Дышат строгие халаты
Разрушающихся лиц.

Тысячами рук усталых
В небо тянутся тела.
Оглушает в ветра шквалах
Шум разбитого стекла.

Каменную паутину
Хлещут плети свысока.
Рассыпает на картину
Дробь стеклянную тоска.

Эрос

Легко снимаю с птицы оперенье,
Почувствовав в ней к пению порыв.
Ладонями глаза её накрыв,
Я пробуждаю спящее в них зренье.

Её немые губы разомкнутся,
И я, вложив своё в них красноречье,
Зальюсь с ней вместе долгожданной речью,
Чтоб с наслажденьем в небеса взметнуться.

Когда же перестанут биться крылья,
Её я нежно расцелую в лоб,
Закончить плавно сказку эту чтоб,
Которая была сегодня былью.

Сегодня

Шумят беспечные сатиры,
Хлебая водку и вино,
Святое всё презрев давно,
Воспев не храмы, а сортиры.

Повсюду вонь и экскременты,
На стенах кляксами сердца.
Нет ни начала, ни конца,
Есть лишь случайные фрагменты.

Растерзанная плоть багрянит
Струёй потерянных надежд
Среди возвышенных невежд.
Никто теперь уже не встанет.

Ночь в городе

Слезами желтоглазых великанов
Окраплено всё спрятанное в ней:
Морщинистые лица истуканов,
Зажатых в петли каменных ремней.

Осколки расплескавшихся зеркал,
Остатки рыхлой материнской кожи
И мрачный сын, который умолкал,
Стальные натянув под небом вожжи.

За каждым, кто отверг её объятья,
Тащился тёмный шлейф, как верный страж,
И на покрове бархатного платья
Сверкали бриллианты, как мираж.

Снежный бал

Он целовал холодными губами
Всех, кто попал к нему на этот бал.
Он, обнимая липкими руками,
Ни одного из них не миновал.

В стремительно несущемся теченьи,
Средь тысяч обжигающих медуз,
Все двигались, как будто в заключеньи
Несокрушимых и незримых уз.

А он преподносил свои дары:
Втыкая в кожу тонкие иголки,
Стелил повсюду мягкие ковры,
Рассыпав в них стеклянные осколки.

И гости, торопливо удаляясь,
Его тогда давили сапогами,
А он, в лице почти что не меняясь,
Молчал и тихо скрежетал зубами.

Наше поколение выбирает п…

Словно пули, лай собачий в уши,
Как пиявки, зубы впились в плоть.
Будто мухи, маленькие души
Все дерьмо решили прополоть.

Как плевки, размазанные взгляды,
Ртов помойки запахами слов,
И шипят с угрозой эти гады,
Обозлившись изо всех углов.

Как ножи, метают в спины шутки.
Механизм высасывает сок.
Дружба – поцелуи проститутки:
Каждый тащит от тебя кусок.

Наше время

Наше время – время отрицательных героев,
Наше время – время воспевания страстей,
Наше время – время разложенья и разбоев,
Наше время – время брошенных детей.

Если ты способен потерпеть ещё немного,
Если ты ещё хоть что-то можешь понимать,
Знай, что впереди у нас с тобой одна дорога –
Нам потом придётся падших поднимать.

Недоной

Не судите за то, что я часто хмельной,
И за то, что бываю я зол, как собака.
Просто, может быть, я – недозвавшийся Ной,
Погибающий в век бездуховного мрака.

Натюрморт

Окна, словно дольки апельсина:
В них, сквозь плёнку, косточки видны.
Будто в сливки, в снежную трясину
Люди и дома погружены.

Небо, словно крем из шоколада.
Звёзды, как орешки. Город – торт.
Фонари, как грозди винограда.
Это мой вечерний натюрморт.

Моя Мадонна

Моя Мадонна – вкрадчивость, печаль,
И так тепла, что даже тает снег.
Какой бы я там ни был человек,
Ей чуточку меня всё время жаль.

Моя Мадонна – это нежность рук.
Моя Мадонна – светлый кроткий взор,
Прощающий легко любой позор.
Моя Мадонна – мать, сестра и друг.

Моя Мадонна – это чистый лист.
Моя Мадонна, в мягкости, тверда.
Я вырос сильный, злой. Я – атеист.
Она молчит и любит, как всегда.

Сексуальный камикадзе

Призывными огнями Ваших глаз
Моих пустые опалите окна,
Я ограню в них небо, как алмаз,
И расщеплю в нём солнце на волокна.

Вновь крылья рук моих к своей груди
Прикуйте, плоть мою своей пленяя.
Я буду рядом: сзади, впереди,
Все Ваши пожеланья выполняя.

А после открывайте Вашу печь,
Горячими углями обнимите
И начинайте сладострастно жечь
Меня – самоубийцу в динамите.

Вечерний дождь

Под сумеречным неба покрывалом,
Дорог откинув строгую вуаль,
Отбросив в даль лесов шумящих шаль,
Нагая перед ним земля лежала.

Явившийся себя ей отдавать
Её такою лёгкий дождь застал
И тело истомившееся стал
Ей капельками нежно целовать.

А после язычками струек гибких
Её изгибы чутко он ласкал,
И в трещинок засушливых улыбках,
Интимные места её искал.

И вот достичь трепещущих ложбин,
В своём слепом стремленьи, изловчился,
И, медленно, до жаждущих глубин
В податливую почву просочился.

Одиночество

Плач распахнутых дверей.
Крик разбитого стекла.
Ночь в порезах фонарей.
Слёз горячая смола.

По глазам бьет света ток.
Всё вокруг в плену седин.
Улиц путанный клубок.
Стонет ветер. Я один.

Быль

Небо в паутине проводов,
Облаков растрёпанные лодки.
Небо лабиринтами дворов.
Небо вкуса жизни, цвета водки.

Ветер подметает снега пыль
Мётлами деревьев обнажённых
И, в своих порывах напряжённых,
Треплет эту пасмурную быль.

На бис

Дух возвышая мой, листвой страниц
Мне раньше часто книги шелестели,
Со мной часами лёжа на постели,
И скрылись стаей перелётных птиц.

А я ушёл залить все сантименты
В безмолвном зале зрителей – домов,
Где ветер треплет струны проводов
Под шумные дождя аплодисменты.