Евгений Онегин - 2. Опыт поэтической парафразы ( 2 ).

ГЛАВА ВТОРАЯ

1
Сей городишко неказистый,
имён..., излишеств... не знавал.
Лишь дядя ( родственник столь истый ),
здесь, ненароком, пребывал,
Евгения позвав, вдруг, спешно
( Но вышло, правда, безутешно )
в свою обитель — Сказку-Дом,
по виду — Храм, с большим крыльцом,
да над рекой..., в причудах местных:
Ведь по утрам кричал петух
и, знать, его природный дух,
гнал до красавиц, столь прелестных,
к ночным блужданиям, меж полей,
вдыхая запах шалашей...
2
Вот дядя — скучное создание
( Не оттого ль хапугой слыл? )...-
отгрохав для себя, аж здание,
что всех с Рублёвки бы затмил!
И внутрь войдя, Евгений ахнул
( «А ведь, Бомонд, со зла б зачахнул!» ),
когда лишь холл, как интерьер -
огромен был..., но без химер!
А дядя «кинул» всё, с годами,
здоровье растеряв, средь «дел»,
где склоки..., драки..., «беспредел»...,
налоги..., споры ( Да с Судами! )...
и удалился на покой,
где, в общем-то, и наш Герой.
3
Онегин, в доме поселившись,
не сильно напрягал свой дух,
а иногда ( вина напившись... ),
стрелял из пистолета в мух...
иль шастал всюду, хмуря брови,
ища, как будто, чьей-то крови,
встречая, часто, скорбный кров,
из паутины и клопов!
Но жмых нашёл, бутылку водки,
журналов кипу, старый плед
и, без колёс, велосипед,
часы, да женские колготки...
и сих предметов антураж,
лишь дяди подтверждал типаж!
4
Но коли ты — Хозяин дела,
то, во дерзаниях, твори!
И здесь, Евгений, начал смело,
как в той считалке: раз, два, три...,
но знал законы — на бумаге,
как учат в ПТУ-шараге,
а коль по факту: кое-как,
то слух пронёсся...- он — дурак!
Ведь изменял, без сходки, цену,
а рассчитать простой налог,
без помощи, совсем не мог,
чрез гонор знаний, гнавших пену,
где практика являла сбой,
а в ней «сдувался» и Герой!
5
Сперва его терпели, вроде...,
момент учтя: Богат он был.
Но, иногда ( не при народе ),
в виске, народный перст, крутил...
Или расходятся с дороги,
едва его заслышав ноги,
а за глаза, разинув рот,
хохочут...: «Идиот идёт!»,
минуя речь его - «не к теме»,
что вечно портит разговор,
где он всё рвётся на простор,
ко фраз абстракции дилемме...
И вывод сделал местный Свет,
что в голове его - «привет»!
6
Но вскорости, другой приезжий,
сей городишко посетил...
«Чудило явный, как и прежний...» -
народный Гений окрестил.
И повод в том — похожи были.
«Учёный вроде...» - слухи плыли...-
«А как иначе из столиц?
Из Лондонов, Парижей, Ницц!?»
Владимир Ленский: образован,
и опыт ( Аж в глазах! ), но книг,
из коих — он всю жизнь постиг...,
а с виду — строг, цивилизован,
да не с испорченной душой,
что отдавала добротой...
7
Наивностью, он весь искрился...,
а встретив, как-то, воспылал,
но здесь, Онегин, удивился:
«Не знаешь, парень, Света жал!»
Однако, Ленский, чтил затмение...,
где, средь надежд, нелепо зрение,
и столь абсурдна благодать...
И, уж за это ль, не послать?
Ведь простотою заполняя,
свою волнительную речь,
себя бы, Ленский, смог сберечь,
в другую жизнь, вдруг, проникая,
с вопросами: «... что ...? … для чего ...?»
И доброта б нашла его?
8
Романов полн и верил свято,
что скоро уж, он встретит ту,
с которой вместе, непредвзято,
найдут своей мечты звезду...,
столь веря в жизнь, что без презрения,
где правда — сутью изъявления...
и, средь примеров, жизнь Элит,
что всех, во Правде, защитит,
на Родине... и за границей...:
«Ведь Государство — Идеал!
Так Гоббс, в Учении, утверждал...»,
и он, с подобной небылицей
( Коль благи мысли, у детей! ),
всё рассуждал, средь пошлых дней...
9
Неправду, ложь, да с клеветою,
нутром своим не принимал,
а уж от ханжества, порою,
в расстройстве полном, убегал,
стремясь к изяществу Поэтов,
где Шиллер с Гёте, средь Эстетов,
в авторитете ( Спору нет! ),
и вторить им — его обет,
чтоб получать на жизнь ответы...
и чувствовать полёт души,
где Равенство Свобод верши
и Братства почитай заветы!
И был порыв сей дерзок, смел
( Ведь Ленский — их баллады пел... )!
10
И негой истой раскрывалась,
его наивная душа,
где, простодушием, отражалась,
любовь большого малыша,
по книгам знавшей лишь разлуку...
А жизни, отстраняя муку,
сознание ведало ль печаль,
сестёр её..., кто скорбь..., вуаль...?
Но романтическая проза,
абсурдом заполняя день,
едва ли вызывала лень,
цветя во чтении, как роза...,
а с нею цвёл и наш Поэт,
в неполных восемнадцать лет...
11
Как и Онегин, Ленский лишним,
себя почувствовать уж смог,
хотя б, средь свадеб, с пиром пышным,
на фоне речи, чужд где слог,
при ограниченности взглядов...,
да через странный ряд обрядов,
что впору было вопросить:
«Ну как, такие, могут жить?»
И женский фактор, как проблема,
ведь Ленский — холост... и открыт,
а казус сей — им кровь бурлит,
к тому же — млад, чтоб «висла тема»,
и здесь — не спрятаться ему,
ведь связь полов — итог всему!
12
А этому напору — бездна,
по рангу коли, уж жених,
и отступать, здесь, бесполезно,
хоть он пытался..., но, от них,
не поубавилось попыток...
и ряду сексуальных пыток,
всё ж, уступил...- так страсти жгли
( Ведь девок — своры стерегли!!! )...
А он, занявший оборону,
лишь позволял себе, порой,
позывы шалости младой
( И королю, свою корону,
в момент интимный, должно снять... )...
Так в чём, Володю, обвинять?
13
И Ленский, пол державший женский,
с подобострастием...- в стороне,
сей город, полудеревенский,
к чертям послал, в кошмарном сне!
Но был, подспорьем, лишь Онегин
( А то — не местный МЭР, Телегин... )
и Ленский, дружбу с ним свести,
хотел... И их сошлись пути!
Но как различны были силы!
Хоть молодость брала свое...,
где шик решал, столичный, всё,
ведь им — Прованс Руси — дебилы!
И встреча — душ нашла Союз,
коль жизнь вокруг, что свинства блюз!
14
Увы, и в дружбе есть порочность,
когда враждебность — налицо...
А уж какая, к чёрту, прочность,
коль друг смеётся, да в лицо,
едва в беде ты оказался...?
А по нему — так ты зазнался!
И, с тем, достойно получай!
А с ним, беда, ты выручай!
Но знал Евгений, сих природу,
да и Бомонд, всё ж, подучил
( поскольку из таких и был... ),
и он, по племени, по роду,
друзей имел от жажды грёз,
но их не чтил, порой, всерьёз...
15
И Ленского, он принял с тактом,
как дозволяет Этикет...,
и монолога, долгим актом,
тот начал серию бесед...,
Онегин где внимал, учтиво,
а Ленский, вовсе не игриво,
всё продолжал, чеканя слог,
что удержать — никто б не смог!
И где, Онегин, слушал... в меру,
всё думая ( «Ведь он — дитя...,
кто в правду верит..., не шутя...» )
и, молча, всё курил... к примеру...,
но юность, с глупостью мозгов,
поддерживал в мечтах, меж слов...
16
Беседы оны продолжались...
и формой был, нередко, спор,
и монологи ускорялись
и обострялся разговор,
где оба знали то, иль это,
а темы стлались, без ответа,
где ночь и день, и жизнь и смерть,
ввергали мысли в круговерть...
И где, Владимир, с интересом,
Поэмы Севера читал...,
а их, Онегин, не знавал,
но наслаждался сим процессом...
и взор его, совсем не лгал,
а соучастием обдавал...
17
Но страсть в беседе, как ненастье,
иль камень словно, на пути,
и это было, как несчастье...,
но ведь, от темы, не уйти...
и, здесь, Онегин, колебался,
но в споре с Ленским, вдруг, сорвался,
начавши пошлый разговор,
скатившийся в вульгарный вздор,
о чувствах, что уходят разом,
да чрез измены, от обид...
и что такое слово стыд,
при развращённости с экстазом...,
ну, и о скотстве половом...
и Грантах, за него, потом!
18
Когда-нибудь и мы, в усмешке
( а время изменяет взгляд ),
лишь вспомним о любовной спешке...,
а грешной же любви, обряд,
теперь достанется потомкам...,
где страсти, снова, к Светкам, Томкам...,
да чрез страдания, без границ,
где ложь, угрозы с порчей лиц...,
разводы, дети, алименты...,
короче: проза-чистоган!
А кто-то — и в висок наган
( ловя душевные моменты... )
приставит ( ясно для чего... ),
ведь жизнь «достала», всё ж, его!
19
( «Едва ли юность так наивна...?
Его ж заносит через край!
Ну, ладно, Лирика интимна,
пусть друг, но всё же — раздолбай -
Князь Мышкин — Идиот!» ). Но Ленский,
всё распалялся. Образ женский,
он в обожании обнажал,
струясь в стихах..., где стиль ласкал...
( «Достала» уж его истома,
что в негу обращает слог....
Пора закончить монолог!» ) -
«Владимир, хочешь рюмку рома?
Оставим опыт — то — разврат...,
а юность — в нём — рабою..., брат!"
20
Но пыл Поэта крыл, как новью,
не ведая, знать, чувств границ,
средь клятв ( что книжные ), да с кровью,
а значимо — с падением ниц,
где восхищения от взгляда
( но то — банальная услада ),
и фраз нескромных круговерть
( А для младых стихов — то — смерть! ),
рвались чрез рифмы что, разливом,
где глупой лирики молва,
печалью стлалась и весьма,
средь истых слов, речитативом...,
где он — столь не испорчен был...
Но как Бомонд, о нём, забыл?
21
Итак, настал момент чудесный,
а мы же — близ любви черты,
где Ольга — самородок местный,
для Ленского, вполне, мечты,
явлением будто бы природы,
когда младые, благи годы...,
где встреча с Ней, и где Она -
Любви расцветшая весна...,
где снова встречи..., расставания...,
и где народная гульба
бубнит о свадьбе: « … то — судьба...»,
но оба где, в плену молчания...
и где ей лет — всего чуть-чуть,
но зрелость где, вершит свой путь!
22
Поэт, от Лирики да к Прозе,
свой взор с желанием обратил
с вопросом, в столь в нелепой позе:
«Я прежде жил или не жил?»...
И отмахнувшись от былого,
как будто начал видеть, снова,
ведь чувство явью, вдруг, взошло
и одиночество влекло...,
приобретая уж значение -
в сопоставлении двух начал -
душа рвалась где..., ум молчал,
чрез жизни переосмысление...,
в кой, может, чрез десяток лет,
и Ленский бы нашёл ответ!
23
Но Ольга привлекала парня...,
по крайней мере — красотой!
И он пылал к ней, как пекарня,
и мысли, томной пеленой,
летели, что Амура стрелы...
Но, видно, не точны прицелы...
Иль столь неопытна рука...
и злость срывалась с языка...
А Ольга, это понимая,
походкой и движением рук,
всё возбуждала сердца стук,
его желания распаляя...
Но Деву «кинем», до поры,
ведь старшей очередь, сестры...
24
Итак, Татьяна...- Имя ново,
бишь — для романа, лишь сейчас,
но непременно будет снова...
А я продолжу..., без прикрас,
об именах, которых много,
и мы их обсуждая, строго,
порой смеёмся иль грустим,
а иногда благодарим...
А некие, аж утверждают,
что имя связано с судьбой,
но...- если тяжбы с головой,
и мысли глупые всплывают...,
ведь выбор имени — кураж,
родни где боле, эпатаж!
25
Так что же старшая, Татьяна?
И чем занятна, всё ж, она?
А между нами..., без обмана,
ведь красотой обделена...,
где бледность кожи и повадки
( среди движений, кои шатки ),
боязнью как бы — от всего,
но непонятно, отчего...
И нежной, столь чураясь, ласки,
боится будто, как огня
( В стеснениях себя ль виня,
что покраснеет от огласки? )...
И в одиночестве... грустит...,
всё дома..., у окна сидит...
26
Раздумья — то — её природа,
коль, в них, всегда погружена,
а осуждений же народа,
на этот счёт, не чтит она...
И не способна жить, в работе,
а уж тем паче, чтобы в поте,
и что бы не взялась вершить,
всё — в недоделках будет слыть...
Но, видно здесь, увы, влияние,
чрез мамы дух, давало сбой,
ведь часто — в проигрыше бой,
за кой, Герою, наказание,
а ей же — дочь, кто так верна,
но чересчур уж холодна...
27
И сёстры с детства отличались,
как будто род их был иной,
где Ольге, игры, жизнью стлались,
а вот Татьяне — мукой злой...
Где сны..., истории и сказки...,
вносили, в них, иные краски,
где для одной — проказы, смех!
А для другой — и мглу..., и грех...
И в куклы Таня не играла,
( в отличии от грёз сестры ),
кто вечно жёг, из них, костры,
а старшая гася, скучала...,
и ей, усладой, был покой,
что дополнял себя тоской...
28
Влекома негой созерцания,
где, счастьем встречи, был рассвет
и неба далей содержания,
и звёзд уход, и бледный свет...,
и день ушедший, что наступит,
едва в права он, утром, вступит,
и жизнью понесётся вдаль...,
а для неё, опять, печаль...,
зима и стужа где, подруги,
протягивали руки к ней,
а светом лунным был елей,
во мглу ведущий, чрез испуги,
где лампы блёклой лишь, накал,
привычным бликом освещал...
29
И с младости, любви романы,
как Елисейские Поля,
с собою звали в грусти раны...,
но их лечили Франс..., Золя...
А у отца — иные мнения,
коль не был он силён, до чтения.
и книга — друг, среди друзей,
подарком не являлась к ней...
И снова тишь... И вечереет...
И пред Татьяной, вновь, роман,
в котором рок, любовь, обман...,
но и тепло..., ведь книга греет...
А мама — папина жена,
была в Флобера влюблена...
30
Флобер — любви её причина,
в восторгах: «Чёрт его дери!»,
ведь как-никак, он — лишь мужчина,
но понял душу Бовари!?
А с ней, на даче, «квася» вина,
им восхищалась стерва Нина,
ну, и конечно, дамы-вамп
пропели модный дифирамб...
Но, прозой книжных кавалеров,
Принц на коне, что грёз полёт...,
а муж реальный — анекдот,
кручиной ей, средь тьмы примеров,
где ждать любви, что чуда ждать,
ведь годы-птицы, чтоб терять...
31
Из женихов, не самый чудный...:
«Но где же лучший? Ты найди!
А коль не он... Кто? - Гей приблудный,
прибьётся псом что?! Вот и жди!»,
и сей жених, кто муж уж, ныне,
амбиций не имел в гордыне,
покинув шумный лик столиц,
ведь Слон, совсем, не любит Львиц!
Ну, а жена, в сей городишко
( где мужа родина была ),
приехала... и стала зла,
и умничала..., до излишка!
И вмиг: «Развод!», но муж..., жильё...,
а то, для женщин, уж своё!
32
И худо-бедно устоялась,
что называется семья...
Да и любовь, вдруг, состоялась
( О том болтали кумовья... ),
но спесь жены, едва ль природа,
в претензиях любого рода,
чрез гонор, что поверг любовь
( Явив, как «голубую кровь»! )...,
кто чувствуя себя хозяйкой
( а власть любая — негатив... ),
гоняла всех, чрез чувств порыв,
их называя сброда шайкой.
И мужа не брала в расчёт,
коль с ним жила — и то почёт!
33
И очень часто, аж орала,
ведь муж был чужд ей, вот и злость,
а в спальню двери запирала,
поскольку он: «Как в горле кость!»,
и с тем, слыла уж недотрогой
а, к недостойным, слишком строгой,
спесь предъявляя...- ну и ну...,
где the лишь ист, да жизнь, в Клину!
Но модой не пренебрегала,
к которой вечен был запрос...
А сколько тряпок...- Не вопрос!
И пусть — без меры...- Всё ей мало,
ведь шмоток не ценила шик,
в наборе их, что был велик!
34
Однако, муж, её любивший,
ведь человек был не плохой,
провинциал пусть, жизнь «сгубивший»,
как думала она, порой...
И полетели годы быта...,
семья была где, не забыта,
вниманием гостей, родни,
кто посещали, в блага дни...
И праздники и даты, просто,
в кругу семейном отмечать,
и балагурить и скучать,
и подниматься всем, для тоста...,
и всех до двери провожать,
устав к ночи, ложиться спать...
35
Хоть вносит шум и гам столица,
в провинциальный колорит,
но жизнь спокойней, здесь, струится,
да и народ — иной быт чтит...
А бытие, увы, довлеет,
и от него — сознание зреет,
приобретая свой окрас,
чрез точки зрения, подчас...
Так и обычай, средь привычек,
над разумом имея власть,
нам не даёт, совсем, пропасть,
от жизненных спасая стычек...,
так и на них, сей быт, влиял,
двоих — в одно объединял...
36
И год за годом шло их время...,
но умирает, всуе, муж...
и, здесь, жена, уж ценит бремя,
слезами невозвратных луж...,
а с ней и дети, и соседи
его оплакали... Из снеди
родни, поминок, собран стол...
А он — в небытие ушёл...
и похоронен... Быстротечно
мелькают даты... Но слова,
что над могилою, едва,
гласят, в надгробье, столь сердечно:
«Д. Ларин...- папа... и супруг...
Ты нас оставил... в скорби..., вдруг...»
37
Владимир Ленский, в грусти чувства,
по кладбищу — в раздумьях шёл...
и средь могил, как тщет искусства,
случайно, на одну набрёл...,
фамилию увидев..., образ...,
и Ольги, вдруг, возник прообраз,
застлав сознание...: «Русь! Судьба!
Как вечная, в кругах, ходьба!
А он мог стать мне тестем, вскоре!
Но не бессмертны, всё же, мы!
И годы — не берут взаймы,
ведь жизни — не безбрежно море!
А он — Отец, Любви Большой!»,
и Ленский дань послал, строфой...
38
И вспомнил мать..., отца..., и скупо,
скатилась по щеке слеза...:
«Ведь их уж нет! Печально..., глупо...»,
и содрогнулись, вмиг, глаза...,
через рыдания, со стоном...
А мы, каким живём законом,
что свыше, кем-то, нам вручён?
И для чего, вообще, живём? -
Как Рока — мелкие явления...
Когда и мысли загрустят...:
Ведь нас, со временем, сместят
другие, всуе, поколения...
и канут в вечность, без имён...,
лишь чередуя плоти стон...
39
И наполняют жизнь мне, грёзы...,
зовя, в прострации, к мечтам...,
где, в тщетности, ничтожность прозы,
я отношу к своим делам...,
среди надежд былых, в вуали,
и лет ушедших ( как печали ),
что, уж в тревогах, не снуют...,
а я теряюсь, меж их пут...
Но слыть, во времени, молвою,
небрежным жестом от похвал,
я б с удовольствием желал,
судьбе — в отместку... и не скрою!
И память чья-то, пусть с тоской,
в себе оставит образ мой...
40
И кто-нибудь, с молвою тою,
услышит, строф журчания, звук...
Иль бросит чтиво...- Знать, не стою,
я времени потери мук!
А коль понравлюсь..., то — Поэтом,
объятым лучезарным светом,
я назван буду, на года...
А нет...- уйду...- И не беда!
И пусть, Читатель, незнакомый,
прочтёт, небрежно, сей посыл...,
кой, всё же, для него творил,
чтоб он, Стихами, стал ведомый,
ведь в благодатную молву,
впускаю Опуса Главу!