«Дубровский - 2». Повесть в стихах. Мой вариант ( 9 ).

12 сентября 2012 - Александр Яминский

ТОМ ВТОРОЙ

ГЛАВА 9

А к празднику ( Чтоб «оторваться»! ),

кой, накануне, должен быть,

уж гости начали съезжаться

( Об оной дате – да забыть?! ),

и кое-кто в господском доме

( по факту: жаждая в истоме )

привал нашли – в «святых местах»,

а кто-то жил – во флигелях,

ну, а другие, рангом ниже,

к приказчику ( Уж снизошли! ),

а третьи, с податью пришли,

к священнику, впустил чтоб, иже…,

а вот четвёртых, балаган,

жил у зажиточных крестьян…

Конюшни были ( Да сверх меры! )

полны дорожных лошадей,

где экипажей, экстерьеры

( разнообразя прозу дней ),

загромоздили все пустоты,

а то – дворов, сараев квоты…,

но к девяти часам утра

трапезничать пришла пора…

и все, чрез звуки благовеста,

к обедне потянулись, враз,

чтоб, очевидно, божий сглаз

не омрачил святого места,

где церковь, судьбы их, душой,

встречала в блеске, новизной!

А оный храм ( И не иначе! -

Сего объём – в расчёт приняв… ),

был Троекуровым ( Тем паче! )

построен ( Проявившим нрав! )…,

кому пристало жить, свободно,

а посему: он, ежегодно,

чрез приношения ( Где блистал! ),

его, степенно, украшал…

И множество почётных, ноне,

от богомольцев всей среды,

кто до чужой сильны еды

( А трапеза для них – в законе! ),

собрались, здесь, в урочный час,

чтоб божеский услышать глас…

Крестьянам же простым, по факту,

в сей церкви, места не нашлось

и оный Класс, как будто к такту,

стоял повсюду: вкривь да вкось,

а то – на паперти…, в ограде…,

к чужой, по сути, всё ж, усладе,

тому, кто жизнь познав в веках,

народ гнобит, вгоняя в страх…

Но к теме, если…- здесь, к причине

( Обедню чтоб не начинать… ),

являлась, в прозе оной, Знать,

а то – Кирилла…, как к кручине,

отсутствовал кто…, но его,

скорей все ждали, одного…

И он приехал шестернёю

( а то – в упряжке – шесть коней )

и сразу же, к души настрою,

пошёл, чрез плотный ряд гостей,

на место ( что его ), походкой,

причём, торжественной и чёткой,

в сопровождении родни,

где дочь ( О, годы! – Словно дни… )

уж величалась по-другому…:

Кирилловной Марией, бишь,

произвела кто, видом, лишь,

фурор большой…, кой, вмиг, в истому

поверг, небесной красотой,

по крайней мере, пол мужской…

А женщины же, со вниманием,

взирали на её наряд,

что привлекал столь…, состоянием,

но… понижал и их разряд…

А тут обедня, незаметно,

уж началась и, беззаветно,

на клиросе, домашних хор

запел ( Во весь Руси простор! )…,

где, Троекуров, сам, степенно,

подтягивал…, по мере сил…

и, между делом ( Бог просил… ),

молился, всуе, неизменно…,

крестясь обычаем простым

и нравам следуя святым…

И ни направо, ни налево

он не смотрел, верша обряд,

кой проступал, как жизни древо,

средь прозы глупой злых тирад…

и в землю низко поклонился

( в смирении гордом ), чуть забылся…,

но дьякон, как избрав момент,

чтоб главный выдать аргумент

( А уж тем паче, громогласно! ),

о нём, с душой, упомянул

( Народ чтоб вовсе не заснул! ),

ведь Троекуров ( В вере, страстно! )

зиждитель храма, всё ж, сего,

воздвиг, чрез щедрость, кто, его…

Обедня кончилась. Молчали…

А Троекуров первым встал,

чтоб подойти ( События звали… )

к кресту ( ведь оный – бог послал )

и двинулись за ним все, мерно,

свершая процедуру, верно,

с почтением где, к нему, потом,

соседей подошёл Содом…

А дамы Машу окружили,

когда отец, чуть погодя,

изрёк ( из церкви выходя ),

чтоб все к нему скорей спешили,

и сев в коляску, чуть хмельной,

отправился к себе домой…

За ним поехали все, следом,

на радость, поспешивши в дом,

чтоб пьянку, плебсом-дармоедом,

продолжить, впавши в раж, скотом,

и комнаты, меж тем, гостями

наполнились ( Бухать…- часами! ),

но, поминутно, новых лиц

слетались стаи словно, птиц…,

в натуре – жадных – до халявы,

гурьбой, к хозяину, стремясь

( ведь суть – холопы – отродясь… ),

ища, чрез близость, впрок, забавы,

а с ней и славы…- вот и всяк

насилу лез, как мог…- босяк!

И сели барыни удобно

( создав, тем, чинный полукруг ),

но вот одетые – не «сдобно»,

что проявилось, чрез недуг,

по запоздалой, в общем, моде,

а то – в нарядах, к их природе,

пусть дорогих, в сим типаже,

но столь поношенных, уже…,

и всё-таки, в привычках нормы,

где все – в бриллиантах…, жемчугах

( Чтоб не упасть…- в чужих глазах! )…-

согласно, принятой проформы…,

когда общественный настрой

себя являет мерой злой!

Мужчины же толпились, боле,

близ водки…, ну, а к ней, икры…,

где, с шумным разногласием, к доле,

гласа звучали «их поры»…

А в зале стол уж накрывали

( Совсем, Читатель, не к печали… ),

когда одних приборов, звон,

десятков восемь знал персон…

И слуги, спешно, суетились,

бутылок, расставляя строй,

а к ним, графины, чередой

( Чтоб гости – вдоволь насладились! ),

и скатерти, меж беготни,

прилежно гладили они…

И, наконец, дворецкий, томно

( Со всей душой! ), провозгласил:

«Готово кушанье!» ( мол, скромно,

поставлено…- Бог угостил… ),

и Троекуров, как обычно

( В своей манере – самолично! ),

пошёл за стол садиться, сей,

опережая всех гостей…,

а те – за ним, и, прежде, дамы,

столь важно заняли места,

чтоб старшинство ( Да неспроста! ),

в такт соблюдать ( Вне всякой драмы! ),

и барышни, чуть-чуть теснясь,

чрез робость жались, как боясь…

И козочек напомнив стадо

( уж выбрав так места себе ) -

одна к другой ( А им – отрада -

на званый раут…- к сей гульбе! )…,

дам оных, племя, разместилось,

где против них ( Вот так случилось! )

мужчины оказались ( Вдруг! ),

наверно, чтоб на их подруг

не спала грусть…- повадкой гадкой…

А на конце стола ( в удел )

учитель, столь нескромно, сел

( по факту – с чуждостью-загадкой… ),

но подле Саши, так как он,

младого, опекал фасон!

Уж слуги, следуя манерам,

тарелки стали разносить,

согласно, визитёров сферам,

бишь, по чинам ( Чтоб не мудрить! )…,

а в случае недоумения

( И дабы не коробить мнения! ),

догадок Лафатерских слог,

свой правильный вершил итог…

и безошибочно, при этом

( Да что уж там…- почти всегда! ),

и люди: дамы…, господа…

довольны были пиететом,

что был оказан, в день утех,

ведь благовест собрал их всех!

А звон тарелок, ложек слился,

да с шумным говором гостей

( Где кое-кто – давно напился…-

в разгульной шалости «ершей»! )…,

но Троекуров, вне сомнений,

аж наслаждался от «падений»,

а трапезу свою ( Бахвал! ),

столь веселясь, обозревал…,

на фоне счастья хлебосола,

кому – судьбой – крутой зачин,

чрез значимость любых причин

( Почти на грани произвола! )…,

ведь жизни сей – Хозяин – он,

вершит кто – Право и Закон!

А в это время, вдруг, коляска,

неспешно, въехала на двор,

где шесть коней ( Ну, чем не сказка? )

в упряжке были ( Всем – в укор! )…

«А это кто?» - спросил хозяин.

«Антон Пафнутьич…- местный барин» -

гласа ответили ( Стремглав! ),

прервавши, влёт, полёт забав…

И двери отворились, сразу,

впуская ( Рангом-то – собрат! )

мужчину – лет под пятьдесят,

кто толстым был ( Подобно вязу! ),

с округлым и рябым лицом,

служило телу что, венцом…

И здесь – Антон Пафнутьич Спицын

( Да с подбородком, что тройной! )

в столовую ( «послед криницын»… )

ввалился – робкою душой…,

всем, кланяясь да улыбаясь

( как будто от визита маясь ),

и собираясь, чрез резон,

уж извиниться за фасон…

Но Троекуров ( Факт: в подмогу! ):

«Прибор сюда!» - вмиг закричал,

и гостя, в общем, поддержал

( враз, снисходя к иному слогу ),

чтоб Спицын, в бытии скорбя,

спокойно мог вести себя…

«Уж милость окажи, уездный,-

пред ним, Кирилла, речь держал,-

а к нам садясь, скажи, любезный:

Что ж это значит ( ? )…- опоздал…-

Ведь не был у моей обедни,

да и обед избег, намедни...,

что не похоже на тебя,

а то, чрез годы, знаю я…,

и богомолен ты, по духу,

и набожен ( Почти невмочь! ),

да и покушать чтоб – не прочь,

коль любишь трапез заваруху…,

и с пьянкою большой…- заметь!

Иль что случилось…? Ты ответь!»

«Ах, виноват…» - вздыхая часто,

Антон Пафнутьич отвечал,

а сам ( Увы…- буржуев каста! )

салфетку, с тщетностью, вдевал

и силился попасть в петлицу,

придать наряду чтоб, частицу

( а то – гороховый кафтан ),

ведь он, в одеждах, был гурман…

Но к теме, если возвратиться,

то: «Виноват…» - вновь произнёс,

а далее, повесив нос,

он продолжал, «рекою литься»,

чрез долгий монолог тирад,

которым был и сам не рад!

«Ах, батюшка, Кирилл Петрович…

Ну, как, об этом, излагать?

Ведь хапнуть мог он, как жидович…-

слуга народа, так сказать!

А я же, утром было, рано,

в дорогу, не меняя плана,

пустился…- с чистою душой,

на праздник, чтоб прибыть, святой…,

да не успел отъехать даже

и вёрст, лишь десяти, едва,

как шина ( Словно тетива! ),

вдруг, взорвалась, к судьбе, как к лаже…-

аж на переднем колесе…!

Так что прикажешь – к сей «красе»?

Но, к счастью ( Да и как иначе? ),

нам повезло ( Чего скрывать? ),

недалеко ведь ( Как к удаче! ),

была деревня…- благодать!

Хотя…, пока мы дотащились,

до сей обители…, озлились…

и отыскали кузнеца

( Да мастака, а не юнца! ),

но кое-как уладив тяжбы,

прошли уж ровно три часа

( А то – совсем не чудеса! ),

но коль случается, однажды…,

и здесь уж было не до дел,

когда меж них, ты, пролетел…

Путём же ближним ехать, чтобы,

чрез Кистенёвский лес, увы,

я не осмелился, для пробы,

на фоне слухов да молвы…,

а потому: в объезд пустился

и к вам, в столь поздний час, явился…»,

но тут прервал Кирилла, вмиг:

«Эге! – вскричав…- Ты ль не мужик,

бояться дабы, проходимцев?

А коли так, то – время знать,

что на тебя легла печать,

по делу – липовых любимцев…

И здесь скажу, без доброты,

не храброго десятка ты!»

«Как не бояться мне, однако…-

промямлил Спицын, аж трясясь,-

ведь сей Дубровский – не двояко

господ встречает…- не таясь!

А в лапы-то его попасться,

как с жизнью будто распрощаться…,

ведь он – вселяя адов страх,

не промах – малый, во делах…

И вовсе никому не спустит,

а уж с меня, наверняка,

сдерёт две шкуры ( Как с быка! ),

притом, пожалуй, дух испустит…

И как же, батюшка родной,

мне не грустить, боясь судьбой?» -

«За что ж отличие такое?» -

«Да как за что, отец родной?

А тяжба…- дело не благое -

с отцом покойным…- не разбой?

И где, не я ли, в пользу вашу,

склонял, Фемиды нашей, чашу,

как в удовольствие потех

( Хотя…, по совести, то – грех! )…

и где, во справедливость, даже,

изрёк я, что Дубровских род,

вообще какой-то пришлый сброд,

кой проявился в оной краже

и Кистенёвку приобрёл,

осуществив тем произвол…

А кто изрёк, замечу снова,

что их имение – вне прав,

где Вы, единственно, чрез слово,

их держите…? Не Ваш ли нрав -

их обязал, по снисхождению,

внимать чужому столь суждению…?

И где ( небесным царством, пух )

покойник, в месть, за зло прорух,

так обещал со мной, по-свойски,

аж переведаться – в зачёт…?

А уж сынок предъявит счёт

( Но мне ль тут выступать, геройски?! )

и сдержит слово, как желал,

ну…, батюшка его сказал!

Бог миловал меня, доселе…-

Ведь грабанули лишь амбар,

но лихоимство, в этом деле,

всегда способно бросить в жар…,

а там, гляди, и до усадьбы,

всё ж, доберутся…- сучьи свадьбы!»,

но тут, Кирилла: «А уж там –

в усадьбе, то есть, их мечтам –

и будет полное раздолье! –

сразивши Спицина, в момент,

но продолжал,- сей элемент

отпразднует своё застолье,

шкатулку красную найдя,

полным-полна что…, знаю я!» -

«Ах, батюшка, шкатулка эта

была когда-то и полна…,

а нынче – привкус лишь, от цвета,

ведь опустела, аж до дна!» -

«Да врать, Антон Пафнутьич, полно!

И знаем вас мы: Всё, безмолвно,

кубышку полня, лишь свою…,

скулите…, потчуя в Раю!

Да и куда ты деньги тратишь ( ? ),

когда живёшь свинья-свиньёй,

чтоб, явно, уберечь покой,

не принимая ( Знать, не платишь! )

гостей…, а только мужиков

и обдираешь…, строя кров!» -

«Вы всё изволите, любезный,

шутить…- едва пробормотал

Антон Пафнутьич ( Сноб уездный! ),

с улыбкой уж ( Но, чрез оскал! )…,-

а мы, ей-богу, разорились…» -

и он ( Вдруг, вкусы проявились! ),

чтоб шутку барскую познать,

стал кулебякой заедать…

А Троекуров, всё узнавши,

его оставил ( Ведь – в беде! )…,

а тот ( Отдавшись, вмиг, еде! ),

кусок ( Что пожирней! ) уж взявши,

забылся будто…, но, душой,

предчувствовал…- грядёт разбой!

Кирилла, обратясь ( Без злости! )

к исправнику ( кто новым был )

и в первый раз приехал в гости,

а посему: чужим застыл…,

да и сидел он в отдалении,

по факту, будто, как в забвении,

аж на другом конце стола,

где и учитель ( Прям – скала! )…:

«Так что же, господин исправник,

поймаете, хотя бы Вы,

Дубровского, кто для молвы,

в народе что…, почти наставник?» -

и посмотрел в глаза тому,

кто власть вершит, в итог всему!

Исправник, струсив, поклонился

и улыбнулся, в меру сил,

но, заикнувшись, явно сбился,

стараясь выразить посыл…

и, всё же, наконец, решившись,

он произнёс ( Как отрешившись! ):

«Мы постараемся поймать…» -

«Уж постарайтесь…, вашу мать!

А то давным-давно, да скопом,

стараются, а проку нет…,

что порождает свой ответ:

Зачем скакать за ним галопом,

поймать чтоб ( ? )…, коли вам – резон –

лишь власти подтверждать фасон!

А ведь Дубровского разбои,

по факту, прямо благодать,

исправники где – не изгои –

и власть вершат ( Ни дать, ни взять! )…,

а уж тем паче, чрез разъезды,

где следствия, а к ним приезды,

людей различных…, да подвод

( Что будоражит столь народ! )…

и, как известно, деньги – налом,

да из казны – почти рекой…,

но в свой карман… Так кто герой,

что их грести способен, валом?

А потому, разбойник наш,

судьбою – благодетель ваш!» -

«Вы правду сущую сказали…» -

исправник скупо произнёс,

совсем смутившись, от печали,

в курьёз что ввергла, чрез вопрос…,

а гости, аж захохотали

( их, видно, для того позвали )…,

хотя Кирилла, вдруг, изрёк:

«Я искренность люблю, сынок…

Но жаль покойного, Тараса,

исправником кто, прежним, был…

А уж его служивый пыл!

Да вот нашлась – злодеев раса,

кто судит…- в правоте химер,

на их, естественно, манер!

А кабы не сожгли, в той сходке,

то он порядок бы навёл,

и стало б тише, в околодке,

а то – повсюду – произвол…

А про Дубровского, что слышно?

Ведь процветать он должен, пышно!

Иль видел кто его, зараз,

тем более, в последний раз?» -

«Да у меня он был, недавно,-

вмиг, толстый голос пропищал

( где дамский, всё же, стиль витал,

кой горечь подсластил, столь явно ),-

во вторник прошлый ( Да средь дня! )

обедал, оный, у меня…»

И взоры сразу обратились

на Анны Савишны молву

( кто, Глобова ), ведь с ней явились

проблемы – будто наяву…,

хотя её – вдову простую,

любили все ( И не впустую! )

за добрый и весёлый нрав,

что шармом подкупал забав…

А здесь же, вкупе с любопытством,

поймав тематики момент,

сей разношёрстный контингент

( бесстыдство путая с ехидством…-

Ведь сплетни им – всегда экстаз! ),

готов был выслушать рассказ…

«А знать бы надобно, здесь, точно,

что уж тому недели три,

послала я на почту, срочно,

приказчика ( Почти с зари! ),

с деньгами ( ясно, не большими,

чтоб жгли мечты, нулями злыми ),

для моего Ванюши, впрок,

а сын, как ни крути, но рок!

Хотя…, его, признаюсь честно,

и не балую…- Да с чего?

Ведь с состояния моего

и баловать-то…- Всем известно!

А я, ему, родная мать,

должна кто, в жизни, помогать…

А офицеру ( Да гвардейцу! ),

изволите и сами знать

( Кто не чета, увы, индейцу! )…,

а потому, и содержать

себя пристало в нужном виде,

и я, к Ванюше, не в обиде,

делясь, уж как могу, порой,

с доходишек своих, судьбой…

И в этот раз ( Не первый случай… )

ему послала, поскорей,

скопив, две тысячи рублей,

чтоб он ( Душа моя…- не мучай! )

спокойно мог, встречая Знать,

ей соответствовать, подстать!

Хотя, Дубровский, не однажды,

тревожил…, мысли бередя,

но я, минуя жизни тяжбы

( итоги, будто, подводя… ),

всё думала: ведь город близко

( А жизнь, какая, чтоб без риска? ),

и вёрст, всего лишь семь, в зачёт,

да чрез авось ( Мол, пронесёт! )…

Но вечером…, едва смеркалось

( Святую правду говорю! )...,

а мой приказчик, я смотрю,

уж возвращается ( Что сталось? )…:

Ведь он оборван, бледен, пеш…-

И здесь, совсем, не до депеш!

Я так и ахнула, вначале…

Ну, и с вопросами, к нему:

«Да что такое? – Аж в запале! –

Случилось что? И почему?»

А он мне: «Матушка родная,

напала, будто волчья стая,
разбойников, известных всем,

кто и ограбили, затем!

А самого – чуть не убили,

ведь был Дубровский с ними тут,

повесить кто, хотел, взяв жгут,

да сжалился, в сей жути, были...,

и отпустил..., но обобрал…,

телегу с лошадью забрал!»

Я обмерла; мой царь небесный:

Что ж будет с Ванечкой моим? -

Ведь мир, известно, столь нечестный,

когда удача, в нём, плохим…

Но делать нечего: и сыну

я разъяснила всю картину,

в письме подробно рассказав

( где написала – рок не прав… ),

а в нём, своё благословение,

ему послала ( Млей, душа! ),

ведь денег было ни гроша…

И здесь: Какое настроение (? )

должно быть, прежде, у него,

не получил кто, ничего…

Прошла неделя…, к ней, другая…

И вдруг, ко мне на двор, чуть свет,

коляска ( С виду – не простая! )

въезжает…- как душе в ответ…

И генерал какой-то просит

( А он – погоны злата носит! )

со мной увидеться, скорей,

где я, едва лишь из дверей,

ему: Да просим Вас, любезный;

и входит, мигом, человек,

кто, изначально, имярек,

лет тридцати пяти…, помпезный…,

с командным шармом из манер…

Ну…, настоящий офицер!

Он – смугл, черноволос, при свете,

в усах…, идут что, к бороде…,

как сущий Кульнев, на портрете

( кто столь известен, в сей среде )…,

и мне, как друг и сослуживец

( Хоть ясно, что не проходимец! )

супруга ( О, покойный муж… )

рекомендуется, к тому ж;

признавшись, он-де ехал мимо,

а потому, совсем не мог,

чтоб не заехать ( чтя итог,

их отношений, как вестимо… ),

к вдове…, уж зная, наяву,

что я тут, в забытьи, живу…

Его я, щедро, угостила,

чем бог послал, скажу я всем,

и мы ( А память не остыла… )

разговорились…, между тем…,

о том, о сём, меняя темы,

ведь жизнь ( по сути ) – лишь проблемы,

но, наконец, как ни юли,

и до Дубровского дошли…,

где я о горе рассказала…

Но хмурым стал мой генерал,

кто будто бы совсем не ждал,

такой развязки ( «Жест вандала!» ),

от офицера, чтит кто честь,

и не впадает в раж, чрез месть!

Сказал он, тихо: «Это странно,

хоть я давно, о нём, слыхал…

и пусть он действует спонтанно,

но ( уточнил, вдруг, генерал )…,

не нападает на любого

( За что, народ, и чтит такого! )…,

ведь он же, с шайкою своей,

лишь знатных грабит богачей…,

но делится ( ? ), порой, и с ними,

а дочиста, чтоб обобрать ( ? )…-

себя ж разбойником признать,

да с целями – ему – чужими…

А вот в убийствах ( Наповал! )

его никто не обвинял…

Да нет, тут плутни, вероятно…,-

в раздумьях, генерал изрёк,-

а потому, и не понятно…-

Иль ваш приказчик впал в порок!

И дело чтоб раскрыть, быстрее,

Вы прикажите-ка, скорее,

его позвать…, как на ковёр!

А мы увидим: вор…, не вор…».

И сей приказ, едва понявши,

пошли приказчика искать,

и тот явился ( Что там, Стать?! -

Почти сознание потерявши… ),

ведь генерала, лишь узрел

он, попросту, остолбенел!

«А расскажи-ка мне, мил братец,

каким же образом, тебя,

Дубровский ( Как бы, святотатец! ),

ограбил…, как бы не любя…-

И как тебя хотел повесить?»

и, здесь ( Судьбе ли куролесить? ),

приказчик мой, аж задрожал

и, повалившись в ноги, пал…,

произнести чтоб, генералу:

«Ах, батюшка, я виноват,

ведь грех попутал – чёртов брат,

кой погубил… и вот, в опалу,

неведомо зачем, попал…

А я признаюсь, что солгал!» -

«А коли так…- судьба – с тобою,-

мой генерал тут отвечал,-

так уж изволь, душой-рабою,

вмиг, рассказать…, зачем украл…,

и барыне, конечно, прежде

( Да чтоб поверила невежде! ),

как дело всё случилось, там…,

а я послушаю…- твой срам!»

И мой приказчик, растерявшись,

не мог опомниться, совсем,

а генерал, вспылив затем,

Суду, как будто бы предавшись,

уж продолжал, почти допрос,

где за вопросом шёл вопрос:

«Ну что ж,- гласил он ( Не жеманно! ),-

рассказывай мне…, что да как…

и где ты встретился, нежданно,

с Дубровским этим…, просто так?» -

«Ах, батюшка…- он вредоносен!

У двух же, дело было, сосен…» -

«А что он, там, сказал тебе?» -

«Да он, понятно, по судьбе,

спросил меня, куда, мол, еду,

а также, чей я и зачем?» -

«А после?» - «После… Ну, затем,

потребовал ( Прервав беседу! )

письмо и деньги, что я вёз…» -

«Ну?» - генерал – то, впав в курьёз…

«И я отдал письмо с деньгами…» -

«А он? ... Ну, он-то что, потом?» -

«Ах, батюшка,- уж со слезами…,-

я виноват…» - тот плёл… с трудом…

«Ну, что ж он сделал? – Всё ж, грабитель!» -

«А он, как будто небожитель,

мне деньги возвратил…, с письмом…,

сказав, при этом ( Да с добром! ),

чтоб я ступал, отсюда, с богом,

отдав на почту, сей посыл…» -

«Так что же ты?» - «А я…,- он взвыл,-

столь виноват…» - «Да я, острогом,

тебя – по жизни награжу!

Ну, ты и врать ( ! ), я погляжу…

Всё ясно, коль подумать здраво,-

сказал, вдруг, грозно, генерал…-

Ведь я, голубчик, через право,

с тобой управлюсь…- ну, нахал!

А Вы, сударыня, взыщите…,

сказать попроще, прикажите,

сундук мерзавца обыскать,

чтоб в нём пропажу отыскать…

А мне же на руки отдайте

сего мошенника, сейчас,

и я его лишу гримас

( Но боле – деньги не вверяйте! ),

и стану власть употреблять,

подобных отучать чтоб, лгать!

К тому же, знайте, что Дубровский

гвардейским офицером был,

а знамо – Честь – не дух бесовский

( Да в проявлениях, через пыл! )…

и не захочет он обидеть

товарища…, чтоб зло предвидеть!»

И дальше цвёл их каламбур,

из непонятных слов-фигур,

где я, давно уж догадалась,

кем был, сей знатный офицер,

ведь он вершил в порядке мер…,

на лад военный ( мысль закралась ),

а потому: ни дать…, ни взять…-

с ним было тщетно толковать.

А кучерА, с поклоном к звёздам,

приказчика, как стервеца,

к коляски привязали кОзлам

( И по делам, как подлеца! ),

и деньги, вмиг, нашли тут слуги;

а генерал, как в счёт услуги,

вновь, отобедал у меня,

уехав после, в темень дня,

но тотчас, восвояси словно…,

хотя приказчика с собой,

увёз он, с чистою душой,

а уж того ( Не полюбовно! )

нашли на день другой в лесу,

встречающим в бреду, росу…

И был привязанным он к дубу,

да и ободранным, совсем

( Под липку, будто! )…, как к порубу

явив себя, примером всем,

чрез приговор, от генерала…

А я уж излагать устала…»

Но молча слушали рассказ

( Аж избегая встречных фраз! ),

со стороны, тем паче, женской,

ведь барышень известен склад,

когда бандит ( И пусть, он – гад! ),

но, «всё ж, с отвагой джентельменской»,

вершит, во мире злом, разбой…

А это значит – «их герой»!

Доброжелательство сквозило,

от многих барышень, к нему,

и втайне кто ( О, женщин сила! )

уж покорялись…, но, тому,

кто, во мечтаниях ( Аж, запоем! ),

слыл романтическим героем,

из снов возникши ( Наяву! -

Где пылкость множила молву… ),

и то, особенно, явлением,

для Маши, коей жизнь, как миф,

ведь ей, напитанной Радклиф,

чрез тайны ужасов, стечением,

казалась серой проза дней,

как, впрочем, женской доле, всей…

«А ты, по правде, полагаешь,-

спросил Кирилла, вдруг, её,-

что сам Дубровский ( Как узнаешь? )

был у тебя? – Да то – враньё!

И очень ты ошиблась в этом.

И я не знаю, кто, дуэтом,

там были, у тебя, в гостях…,

но не Дубровский, второпях!» -

«Но как не он, тогда? А кто же?

Ведь на дорогу выходить,

чтоб грабить всех…- И этим жить!» -

«Не знаю я… Но, непохоже!

И это – не Дубровский был,

а твой служивый…- начудил!

Его я помню, лишь ребёнком,

хоть он, тогда, был сопляком,

но вились волосы, ягнёнком

( А почернели ли потом? )…,

ведь он таким сновал кудрявым,

да белокурым ( Но, шершавым! -

Как папа, видно…- Что скрывать! ),

а я ещё могу сказать,

что он, наверно, старше Маши,

и лет на пять, коль посчитать,

и, знать, ему – не тридцать пять,

а двадцать три ( Ну, рок папаши!!! )…-

и то – неполных…- точно чтоб…

Но нас он, всех, загонит в гроб!!!»

«И точно так,- изрёк исправник

( Здесь, о годах…- не о гробах! -

А потому: он – не забавник… ),

но к теме, если…- На листах,

что у меня лежат, в кармане,

его приметы ( Он – в капкане! ),

а сказано, опять же, в них,

что оный: дерзок, нагл и лих…,

а от роду, ему, немного…

и то – лишь двадцать третий год…» -

«А…- то и значит, что в народ,-

сказал Кирилла, тут, убого…,-

пошёл бандит, чтоб докучать…-

Ну, власть законную свергать!

А ты прочти-ка, громче, кстати,

а мы послушаем доклад…,

ведь знать не худо бы, о «Знати»,

кто корчит оный маскарад…,

да и приметы, вдруг, случайно,

помогут всем, необычайно,

когда в глаза ( Ужель сбылось?! )

он попадётся, на авось…

и уж тогда ( Коль так бывало! )

не ускользнёт, как в сотый раз…

А ты читай свой парафраз,

чтоб публика, детально, знала…,

бандита дабы, в мелочах,

поймав, признать, аж при свечах!»

Исправник вынул, из кармана,

замаранный довольно, лист,

кой развернул ( Как том романа! ),

чтоб с важностью ( Ведь он – юрист! )

читать подобное послание,

да нараспев…- как всем – в заклание…,

где текст – приметы предлагал,

а в них, Дубровский, представал,

явлением собственной персоны,

но, лишь по сказкам ( Бишь, брехни,

а то – известно – болтовни,

как карканье дурной вороны! ),

и тех, составленных, чрез пыл,

где стиль, людей дворовых, был…

«А от роду, ему ( Вестимо! ),

всего лишь года двадцать три,

и роста среднего ( Помимо! ),

и чист лицом ( Как ни хитри! ),

и бороду, всегда, он бреет,

глаза же карие имеет…

и русый цвет его волос,

а нос прямой…, и взор – не кос…

Но вот примет особых, в деле,

не оказалось таковых…» -

«И только? – Сколько ж вас, тупых?» -

изрёк Кирилла, в зла пределе…

«И только…» - тихо подтвердил,

исправник ( Лист же, вмиг, сложил! )…

«Ну, что ж, исправник, поздравляю…-

вновь, Троекуров произнёс…-

А уж бумага! – Прям не знаю…-

Но вас, давно пора, в разнос!

Ведь по приметам этим, скудным,

Дубровского, не будет трудным,

вам отыскать…, коль всё равно,

а то, совсем, немудрено…

И роста среднего, представьте,

да кто ж не будет, на Руси?

А у кого ( Да упаси! )

волос нет, русых? Ах, оставьте…

И нос, чтоб был, да не прямой!?

Без карих глаз? – О, боже мой!!!

Бьюсь об заклад, что не найдёте,

хотя и будете искать…

А коль найдёте – не поймёте…-

Ведь много оных, так сказать…

И три часа, с Дубровским, сряду,

ты будешь говорить, в усладу,

не догадавшись ( Без крамол! ),

да с кем же бог, однако, свёл…

И нечего сказать, родные…,

а здесь, по делу ( Что скрывать? ),

не помешает обозвать:

Но до чего же, вы, тупые!

Ведь среди вас, уж нет ума…-

зато головушек, аж тьма!»

Исправник положил бумагу

( Причём, в смирении… ) в карман,

и молча воплотил отвагу,

отведав блюдо ( Ведь, гурман! )

из гуся, да с капустой, вкупе

( Ловить уставши, мясо, в супе! ),

а слуги, между тем, с лихвой,

гостей, покорною судьбой,

успели обойти, «под думку»…,

по несколько ( Как надо! ) раз,

где каждому ( Ценя заказ! )

его переполняли рюмку,

бишь, наливая – от души,

чтя чаевые-барыши…

И несколько бутылок, громко,

открыты были, в суете,

где горское с цимлянским, ёмко,

смысл продлевали, в маете,

но принимались благосклонно,

где лик шампанского, законно,

их градусы желал иметь,

ведь начинали лица рдеть…,

и усложнялись разговоры,

всё звонче становясь, порой,

а с тем, несвязною игрой,

рвалось веселье на просторы,

и превращалось, чрез галдёж,

в обычный, в общем-то, кутёж!

«Нет,- продолжал, в тоске, Кирилла,-

а нам такого не видать…,

каков покойник был ( Вот сила! ),

но лишь осталось вспоминать…

И ведь не промах, не разиня

( Но гибнет, иногда, святыня! )…

и молодца сожгли ( Как жаль! )…,

а то бы он навёл печаль,

на преступления этой шайки,

где ни один бы не ушёл…

А уж, тем боле, произвол,

чтоб допустил он? – Это байки…-

И всех бы их переловил,

да по острогам посадил!

Да и Дубровский, сам, попавшись,

не откупился б ( Ни за что! )…,

а уж Лексеич, в дело впрягшись,

не отпустил бы ( Вы – не то! )…,

и деньги взять-то ( За заботы! )

он взял бы ( В качестве работы! ),

но самого б ( Презрев бардак! )

не выпустил бы он ( Никак! )…,

чрез свой, покойника, обычай,

что был всегда, увы, таков…

И много не болтал он слов,

ценя, добычей, явный свычай,

чтоб наслаждаться, им, сполна,

коль обнаружена вина…

Но делать нечего, как видно…

и здесь приходит мой черёд

( Властям чтоб стало дюже стыдно! ),

вступиться в дело ( Вот народ! )…,

да и пойти, напропалую,

разбойников чтоб взять, вживую,

а коль схватить, наверняка,

я сам, в лице проводника,

пойду с домашними моими…

А то, иначе, уж ни как!

И этот чёртов кавардак,

враз, прекращу, расправой с ними!

Чтоб не было, иным в пример,

искать свободу, средь химер!

И отряжу, на первый случай,

пожалуй, двадцать человек,

а уж они ( Христа, не мучай! ),

за дело взявшись ( Всем – навек! ),

очистят рощу воровскую…,

судьбу свою, явив, лихую,

ведь не трусливый сей народ

и, знамо, ценит род пород,

где каждый ходит на медведя

( Да в одиночку! ), не в попят,

а с тем, разбойников-щенят

утихомирит ( И не бредя! )…

Да что там! – Глазом не моргнёт…,

но сброд сей, в лёгкую, прижмёт!»

«Здоров ли ваш медведь, известный?» -

Антон Пафнутьич произнёс…,

вмиг, казус воскресив ( Нечестный! ),

кой – Троекуров преподнёс…,

втолкнув к косматому, в каморку

( «В тиши, мол, покури махорку!» ),

ведь Спицын, через сей засыл,

когда-то, жертвой, тоже был…

А ныне, сам Кирилла, скорбно,

как вспоминая эпизод,

чрез Мишки славного, уход,

задумался…, почти покорно…,

но, тут же, в руки себя взяв,

ему ответил ( Вне забав! ):

«А Миша умер смертью славной,

от неприятельской руки…,

но приказал ( Как мыслью главной! )

нам долго жить ( Чрез след тоски! )…

А вон, его, дух-победитель

( И здесь, Кирилла, словно зритель,

привстав, по факту, крикнул в зал,

бишь, на Дефоржа указал… ); -

Так образ выменяй, француза,

ведь отомстил он за твою…

За то, подставив жизнь свою ( ! ),

лишив других, увы, конфуза…

И, с позволения сказать…,

тебя… Не помнишь? Рассказать?»

«Да как не помнить? Помню Мишу…-

Аж зачесавшись, тот изрёк…-

И уголок…- как жизни нишу…-

навек запомню…, словно срок!

Но коли, Миша умер, всё же,

то жаль его… Ей-богу, тоже!

А ведь какой забавник был!

И умница! А как острил!?

И уж медведя-то другого,

как эдакий…, и не сыскать!

Но вот зачем, мусье, стрелять?

Ведь он же, словно зверя злого,

убил его ( И наповал! )…-

Как будто он того желал!»

И Троекуров, с наслаждением,

и удовольствием большим

( где спесь гласила, с упоением,

да с гнётом, будто бы святым… ),

стал рассуждать, неимоверно,

о том, что было уж не скверно,

бишь, своего француза жест,

аж в подвиг ( За один присест! ),

он обратил, через тщеславие,

что столь цвело в душе его,

да чрез способности того,

кто хвастовству поёт во здравие,

но принимает скорбь в зачёт

и счастьем, оный путь, зовёт…

А гости слушали, с вниманием,

печальной повести сюжет,

где Миши смерть ( Уж с оправданием! )

давала правильный ответ…

И на Дефоржа, с изумлением,

они, как общим искуплением,

смотрели ( Вне лихой хулы! ),

ведь взоры стлались… похвалы…

А он, в известном состоянии,

подозревать не мог о том,

что разговор идёт о нём,

но гости, в щедром созерцании,

о храбрости его, глася,

лишь восхищались, вознося…

Француз сидел, вдали, спокойно

( где было место для него ),

и, к обстоятельствам, пристойно,

беседу вёл, для одного,

где, замечаниям предаваясь,

он нравственность внушал ( Так маясь! ),

но резвость, в юности летах,

всё ж, прорывалась, сея крах…

Хотя, Дефорж, в своих попытках,

стремился нормы преподать

( Чтоб, в жизни, много не страдать! ),

но сей воспитанник ( Как в пытках! )

довольно странно вёл себя,

ведь на учёбу шёл, скорбя…

Обед, что долго продолжался

( по меньшей мере, три часа… ),

всё ж, кончился ( А вкус остался! –

звучали, будто бы, гласа… );

И встал хозяин, взяв конфетку,

но положив на стол салфетку,

а вслед за ним – уж встали все

( Продолжить чтоб, во всей красе! ),

в гостиную, идя, неспешно…,

где ожидал их кофей, чай…,

а к ним ( Как будто невзначай! )

опять попойка ( Столь безгрешно! ),

что славно начата была -

в столовой…- Вот и все дела!

Регистрационный номер №0076222

от 12 сентября 2012

[Скрыть] Регистрационный номер 0076222 выдан для произведения: