«Дубровский» - 2. Повесть в стихах. Мой вариант ( 12 ).

12 декабря 2012 - Александр Яминский

ГЛАВА 12

Дней несколько прошло, незримо,

ведь не случилось ничего,

что стало бы, народу, чтимо,

да и приметно, оттого…,

а вот Покровское, лишь скукой

( к однообразной прозе, мукой ),

толкало, словно в забытьё,

всех обитателей, житьё…,

где Троекуров, ежедневно,

в раж, на охоту выезжал;

а Машу, тешил свой вокал

( звучащий, в неге, задушевно ),

к её прогулкам, тишь где, мглой,

влекла ко чтению, порой…

Но музыкальные уроки

её прельщали, боле, слух,

где сердца собственного, сроки,

чрез возраст чувств, стяжали дух,

и Маша робко признавалась,

что к ней пора, из грёз, являлась,

желанной тайною мечты,

для жажды юной красоты…

и пусть, с невольною досадой

( гордыню лет её учтя ),

ведь Дева ( всё ж, ещё дитя… ),

боролась, словно бы с преградой,

что, естества души, вуаль,

влекла в неведомую даль…

Но не казался равнодушным

( её вниманию, через взор… )

француз младой, с лицом радушным,

витал кто ( Впав в Руси простор! )…,

в достоинствах ( Для всех известных! ),

где он, среди похвал, столь лестных,

со стороны своей, притом,

пределы чувствовал истом,

за край не выходя почтения,

в пристойной строгости манер

( Как окружающим – в пример! ),

а тем, и Машины сомнения

( стремилась гордость чья, в боязнь )

он обращал в покой-приязнь…

И Маша, с большею заботой

( Во всю где, такт её блистал! ),

знать, с духа будто позолотой

( француз, к тому, располагал ),

доверчивости предавалась…,

привычка, в коей проявлялась,

чрез увлекательность, уже…,

к наивным чарам, в типаже…,

ведь без Дефоржа, лишь скучала,

а вот в присутствии месье

( И здесь, ужель до монпансье? ),

ему всё время посвящала

( Да поминутно! ) и, засим,

всецело занималась им…

И мнение его хотела

( И обо всём, конечно! ) знать,

и соглашаться с ним умела

( Причём, всегда! ) – ни дать, ни взять…

А может быть, её влюблённость

( где чувство – духа окрылённость ),

и не стремилась в зрелый пыл,

ведь девичий был прочен тыл…

Но при препятствии случайном,

судьбы ль гонении, в первый раз,

и у неё ( Жизнь ( ! )…- ты ль – не сглаз? ),

должно уж было ( В сердце тайном! ),

аж пламя страсти вспыхнуть, вмиг

( Без всякого влияния книг… )!

И вот, однажды, Маша, в залу,

пришедши, где учитель ждал

( кто придавал размах вокалу,

кой в абсолютности знавал… ),

она, с гнетущим изумлением,

заметила, к досаде, мнением,

на бледном столь, лице его,

смущение…, словно от всего…

Но жестом, всё-таки, обычным,

она открыла инструмент,

где фортепьяно, в сей момент,

для Девы было, лишь вторичным,

сопровождение чтоб иметь,

и несколько ей нот пропеть…

И здесь, Дубровский, под предлогом,

как будто боли головной,

прервал урок ( Факт – эпилогом,

чтоб удалиться на покой… ),

но перед Машей извинился,

за казус сей, коль приключился…

и, нот закрывши свод ключей,

записку подал ей, скорей…,

хоть с очевидною украдкой,

а Маша, вовсе не успев

одуматься ( Чрез свой распев! -

Ведь приняла посыл, с оглядкой… ),

раскаялась…, в душе ( До слёз! ),

в минуту ту же ( Вот курьёз! )…

К нему хотела обратиться,

но и Дубровский, чрез эксцесс,

покинул залу, дабы скрыться,

вверяя Маше интерес

( а то – вручённое послание )

и Дева ( Юное создание! ),

вмиг, в комнату пошла, свою,

чтоб приобщиться к бытию,

души чужой, бишь, иностранной,

ей сотворившей пиетет,

единства где, приоритет,

манил судьбу, стезёй пространной,

манеры, странность где, была,

но, чарами, дуэт плела…

Она записку развернула

( Таинственности, явно, ждя… )

и, в ней ( Судьба – не обманула –

блаженное ещё, дитя… ),

прочла, под жажду настроения

( тревоги где цвели…, сомнения… ),

загадку следующих слов:

«Сегодня будьте, в семь часов,

в беседке у ручья… Мне с Вами

необходимо говорить…»

И здесь, Читатель ( Что юлить? ),

признаться надо ( между нами ),

что состояние, юных лет,

ступило в прозы пируэт…

А уж её-то любопытство

задето было не слегка,

минуя пошлое ехидство

( От коего – одна тоска! ),

да отражаясь возбуждением

( Что сильно было, проявлением! ),

ведь возраст Девы ожидал,

уже давно ( Чрез чувств накал! )…,

его любовного признания…,

желая чуда из трёх слов…,

но опасаясь…, коль их зов

( И пусть, предвосхищая чаяния! ),

собою, будто, вдаль манил,

где, томность, всех лишала сил…

Услышать было б ей приятно,

как подтверждение того,

о чём она ( Столь многократно ( ! ),

к догадкам чувства своего… )

сказать по правде: просто знала…,

но ей ( Кто Классы различала! ),

столь неприличным ( Знати – Стать! ),

казалось сложным признавать

и даже слышать таковое

( об объяснении, здесь, речь ),

от человека, кой привлечь,

чрез состояние небольшое,

не мог её ( Увы, совсем! ),

по факту, коли, был ни с чем…

И значит: по причине данной

( А потому: когда-нибудь! ),

он, и с надеждою желанной,

прийти не мог ( «Судьбу – забудь» ),

чтоб руку получить, тем боле…,

и быть уместным, к скорбной доле,

его заблудшей столь, души,

любовь что встретила, в глуши…

и Дева где, в наивной вере,

чрез чувство, млея аж, к нему,

но, не спросивши: Почему ( ? ),

готовит, всё же, боль, к потере,

ведь их супружества союз,

витает…, словно в сферах Муз…

А Маша, прочитав послание,

решилась всё-таки идти,

на судьбоносное свидание

( Ну, как свернуть с любви пути? ),

хотя в одном лишь колебалась

( Вот где вся Знатность проявлялась! ):

Но, всё же, образом каким

( Признавши казус непростым! ),

она, учителя признание,

должна принять ( ? ), чрез младость лет,

где пресловутый пиетет,

для этикета – прав попрание…,

а уж зловредности набор,

являет полный перебор!

А может, впав в негодование

( Аристократии – чтя род… ),

и дружбу ( Но, чрез назидание! )

явить, как воспитания Свод ( ? ),

на фоне шуток-увещаний,

где, среди долгих порицаний,

весёлость девичья сквозит…,

а может и, с красой ланит,

безмолвным выступить участием ( ? ),

вгоняя в мрачность пыл затей,

манящих, скупостью идей,

но, обязательно, с пристрастием,

чтоб дух – соблазну не вверять

и, сбоку будто, наблюдать…

Но между тем ( Аж поминутно! )

она смотрела на часы,

ей намекавшие, попутно,

что счастье ( О, судьба красы! )…,

к ней, незаметностью, подкралось…,

а на дворе уже смеркалось…,

скрывая бликов рябь, вдали,

но в залу свечи принесли…,

где Троекуров сел, привычно,

с приезжими играть в бостон,

ведь сим соседям, как закон,

чтоб в карты резаться ( Да зычно! );

а с тем, и время коротать,

и во блаженстве пребывать…

Часы столовые, степенно,

пробили ( Фактом! ), как в пролог,

седьмого третью четверть, бренно,

ведь Маша вышла за порог…,

с крыльца, тихонько столь, спускаясь,

и оглядевшись ( Всё ж, пугаясь! )

по сторонам ( Боясь засад! )…,

но побежала спешно в сад…,

кой встретил Деву, темнотою,

а небо – тучами невзгод,

покрыли что, весь небосвод

( К судьбе ли Маши ( ? )…- не игрою… ),

ведь от себя, аж в двух шагах,

ей чудился, в чертах их, страх…

Но Дева, с чувством, столь искомым,

хоть и при полной темноте,

шла по дорожкам, ей знакомым

( благоволящими к мечте ),

и чрез минуту, у беседки,

уж очутилась…, где, лишь ветки,

приветили души полёт…,

а ей, к весомости в зачёт,

пришлось совсем остановиться,

перевести чтоб, дух, чуть-чуть,

ведь пред Дефоржем ( Знать – ты – Суть! )

предстало в облике явиться,

где был бы равнодушный вид,

в неторопливости обид…

Но, в предвкушении свидания,

уже пред ней Дефорж стоял,

кто, чрез печали ожидания,

ей тихим голосом сказал:

«Благодарю…- уста дрожали…-

что Вы, судьбе, не отказали,

моё послание лишь прочтя,

прийти сюда…, пусть просьбе льстя…,

а я бы был, увы, в отчаянии,

едва принявши Ваш отказ…

Но должен же и божий сглаз,

к душе, в известном состоянии,

через позыв её, сойти…

и тяжб лихих лишить пути!»

А Маша фразой отвечала,

из заготовленных словес,

значение коим придавала

( где Знати был огромен вес ):

«И я надеюсь, что в итоге,

Вы, хоть душою и в тревоге,

но не заставите меня

раскаяться…, себя браня,

за снисходительность мою же…»

А он всё слушал и молчал…,

но будто дух его крепчал,

кой собирался в зрелом Муже…

и, наконец, прервав накал,

он твёрдым голосом сказал:

«Согласно, ряда обстоятельств,

что требуют…, в кратчайший срок,

я должен Вас…, без отлагательств,

оставить…- уж таков мой рок…

И, может быть, Вы, очень скоро,

услышите ( Хоть я – не Зорро! )…

Но сам, перед разлукой, в такт,

чтя отношений наших факт,

я должен объясниться с Вами…»

А Маша слушала его,

не отвечая ничего…

и в сих словах ( Что ей – мечтами… ),

как предисловия залог,

признания видела итог…

«Ведь я не тот…, кем Вам казался…-

он продолжал, главу склонив,

где взор потупленный, аж стлался,

через намерений порыв…-

И не француз Дефорж, тем боле,

а злой разбойник, поневоле…,

Дубровский – я…», презрев резон,

вдруг, Маша вскрикнула: «Вы…- он?!»…-

«Но, всё ж, не бойтесь, ради бога,

ведь не должны бояться Вы,

и пусть чрез слухи злой молвы,

где жизнь жестока и убога…,

лишь имени, что мстит судьбой,

и облик, Вам, вручает мой…

Да…, я, пред Вами…- тот несчастный,

которого, никто иной,

а ваш отец, столь самовластный,

унизил…- лишь своей игрой…,

а с ней, куска лишая хлеба,

где, вкус, душа, познала, неба,

ведь и отеческий мой дом

был им присвоен ( С явным злом! )…

и я, где, выгнанным ( Столь маясь! )

был послан грабить, только им,

и честным именем своим,

пугал округу, проявляясь,

разбойником больших дорог…-

А вот иначе, я не мог!

Но Вам не надобно бояться –

ни за себя, ни за него…

А мне, пора уже признаться,

что не изменишь ничего…,

сказав: Всё кончено…- Пусть, злое!

Ведь я ему простил былое…

Хотя…, моя ли здесь вина ( ? ),

но Вы его спасли, одна…,

где подвиг, первый мой, кровавый,

свершиться должен был над ним…

и я ходил…, судьбой корим

( Но зная, что, по сути, правый! )…

и с наслаждением предвкушал,

как дом его в огне б пылал!

И выбрав место для поджога,

хотел уж в спальню я войти,

чтоб к бегству не было предлога

и все пресечь ему пути…

Но в ту минуту, ненароком,

Вы, во спасение словно, роком,

прошли, нежданно, предо мной,

но с той, небесной красотой,

что проявляется в видениях…

и мой запал, в сей миг, угас,

а сердце, гнева где, был пляс,

смирилось…, отходя в отмщениях…

и понял я, что оный дом -

священ…- ведь Вы живёте в нём!

А существам иным, из дома,

кто связан с Вами кровью уз,

не надо боле ждать погрома,

бояться, бишь, моих обуз…

и, по известному понятию,

не подлежат они проклятию,

где я, им, отказавшись мстить,

готов безумие забыть…,

ведь днями целыми, в тревоге,

бродил я около садов…

и, средь Покровского цветов,

в надежде, издали, в итоге,

увидеть платья цвет желал,

что белизной Вас обдавал…

Но и в прогулках ваших частых

( Неосторожность где – беда! ),

я, средь кустов ( Таких вихрастых! ),

за Вами следовал ( Всегда! )…

от мысли ( Лишь одной! ) счастливый,

что глас души, неумолимый,

Вас охранять меня призвал,

и я, как истину познал,

что там опасности не будет,

где, тайно, буду рядом я…,

а тут, сама судьба моя

( Ей – Провидение – не забудет! ),

как будто лёгкою рукой,

преподнесла ответ простой…

И, наконец-то, случай божий,

представился…, и я предстал,

коль на француза, столь похожий,

а то – немного – для начал…,

чтоб поселиться в вашем доме,

где три недели ( Как в истоме! ),

что счастьем стали для меня,

провёл…, а память, их храня,

останется в душе, надолго…,

отрадою судьбы моей,

где жизнь, увы, в печали дней,

в разбои, ввергнув ( Но, из долга! ),

не может, вовсе, обвинять,

чтоб на себя же не пенять!

А я, сегодня ( Столь некстати! ),

как будто к доле получил…,

а то – известие… от «рати»…,

внимательнее чтобы был…,

а здесь не оставался б боле…,

и мне, признаться поневоле,

но, всё ж, придётся…, в сей же час…

сказать, что рок разводит нас…

Но прежде должен Вам открыться,

не проклинали чтоб, меня,

где гнев, презрением огня,

не возжелал бы проявиться,

лишь имя вспомните того,

любил отца кто, своего…

А о Владимире Дубровском

Вы думайте…, хоть иногда…

И знайте: в облике бойцовском

( И пусть для прочих – то – беда! ),

к нему судьба сошла, ненастьем…

Но он рождён был долей-счастьем,

знать, назначения, чей удел,

совсем иной бы смысл имел…,

с душой его, что Вас любила…,

что никогда…», но лёгкий свист

раздался тут…- и «террорист»

умолк ( По факту ж: «рать» гласила,

предупреждая посему,

что крах крадётся уж к нему! )…

Схватил Владимир Маши руку,

прижав к пылающим устам…,

но свист ( Что убыстрял разлуку…-

ввергая будто в прозу драм! ),

нарочно словно, повторился…,

и здесь Дубровский, как забылся,

сказав: «Простите…, но меня

зовут…, спасая… и храня…,

ведь погубить, одна минута,

лишь может», вмиг, он отошёл…,

а Маша, опершись на ствол,

берёзы скорбного приюта,

стояла…, слов любви ждала…,

и неподвижною была…

Дубровский воротился, вскоре,

и снова руку Маши взял…,

а гласом нежным, в томном взоре

( кой душу трогая, ласкал… ),

сказал: «А если же несчастие,

что ниспадёт, как соучастие,

когда-нибудь постигнет Вас

и явит жизнь всю, без прикрас,

в своём обычном безразличии…,

и нечего в ней будет ждать,

чтоб к чьей-то помощи взывать,

чтя покровительство в приличии…,

то обещаетесь ли Вы,

ко мне прибегнуть, вне молвы,

и в случае таком, коль грянет,

потребовать тогда всего

( Иль долг святой судьба обманет!? ),

чтоб я, в знак права своего,

спасти Вас мог, и непременно? –

А оттого, самозабвенно,

всё ж, обещаетесь ли Вы,

к моей предвзятости, увы,

но преданности не отвергнуть?»…

А Маша слушала слова,

внимая им… и то, едва

( Ведь мог, Дубровский, в пропасть ввергнуть! )…,

и плакала в кручине глаз…

А свист раздался в третий раз…

«Вы губите меня, молчанием! –

Дубровский Маше закричал.-

Но я, ведомый столь признанием,

что час ночной предполагал,

Вас не оставлю, без ответа…,

где слово Ваше, вне совета,

должно немедля прозвучать,

чтоб мне Вас правильно понять…,

пред тем, как ныне нам расстаться…-

Так обещаетесь, иль нет?»

И Маша, искренность, чтя, лет

( Но так уставшая бояться! ),

лишь прошептала, не спеша…:

«Я обещаюсь…», чуть дыша…

А после оного свидания,

красавица пошла домой,

оставив саду дань страдания,

Дубровский встретил где, судьбой…,

её, столь сильно, взволновавшей,

и Маше бедной, будто павшей,

вдруг, показалось, что вокруг -

мир изменился…, впав в недуг…,

где люди разбегались, явно,

ведь был в движении весь дом,

а на дворе ж ( С лихвой, притом! )

народ толпился, злой, подавно,

кой созван был в полночный час,

под чей-то томный выкрутас…

А у крыльца стояла тройка

и Маша издали уже,

услышала отца, кто, бойко,

в своём обычном типаже,

на челядь пришлую ругался

( И грозным столь ей показался! )…,

а потому, она, скорей,

всё ж, опасаясь злых речей,

войти так в комнаты спешила,

чтоб и отсутствие её,

в ночи текло где, бытиё,

покрывшись тайной ( Жизнь просила! )…,

замеченным не стало б всем,

во избежание проблем!

Отец, однако, в зале встретил,

а гости, кто примчались, вмиг,

исправника ( Чтоб он ответил ( ! ),

на все запросы их интриг… ),

вопросами, осыпав, с гаком,

а наш знакомец, с явным смаком,

их лицезрел…, чрез свой фасон,

ведь был в Закона форме, он,

да и к тому ж, в дорожном платье,

вооружённый ( Все – мертвы!!! ),

ну, то есть, с ног до головы…,

вершить чтоб, истых Прав заклятье,

кто с видом тайным, в суете,

им отвечал, в сей маете…

«Где, Маша, ты была, средь ночи? –

отец внимательно спросил

и взгляд метнув во чада очи,

как будто Деву «раскусил»…-

Иль встретила мусье француза?»,

а Маша, как в сетях конфуза,

могла насилу отвечать,

чтоб отрицательно кивать…,

но продолжал отец тревожить:

«А ты вообрази себе,

что сам исправник ( Не в гульбе! )

приехал, чтоб его стреножить,

ведь если верить словесам,

то сей Дефорж – Дубровский сам!»

«Но все приметы, Ваша Светлость» -

почтительно исправник встрял.-

«Эх, братец ( веря в беззаветность ),

его, Кирилла, всё ж, прервал.-

А убирайся-ка, наверно,

и знаешь ты, куда, примерно,

свои приметы прихватив,

пока не выяснен мотив…,

но моего, тебе, француза,

не выдам вовсе ( Словно псам! )…,

не разберусь покамест сам,

и пусть большая то обуза,

но в дело надобно вникать,

чтоб сдуру дров не наломать!

Но на слово, как верить можно,

сему Пафнутьичу, кто трус

и лгун, вдобавок…- Это ж ложно

( Зато «несёт», как злой тунгус! )…,

ну, а ему ( Вот, предводитель! )

пригрезилось, что мой учитель

хотел ограбить, мол, его…-

Видать, объелся сноб, всего!

Но вот зачем он, в утро, то же,

мне слова не сказал о том?» -

«Но ведь француз-то, прямиком

( исправник здесь изрёк, негоже ),

его, порядком, застращал,

и клятву взял, чтоб тот молчал…»

«Да то – враньё! – решил Кирилла,-

а я сейчас же и начну,

и выведу ( Жизнь – не могила ( ! ),

где обнаружу всех вину… )

на чистую, чрезмерно, воду!

А то – почуяли свободу!»

И у вошедшего слуги

( принёс, надеть кто, сапоги )

спросил он: «Ну, и где ж учитель?»,

но отвечал слуга ( К беде! ):

«Да не найдут-с его нигде…»,

и Троекуров-повелитель,

кто сомневаться начинал…,

во всю аж глотку закричал:

«Так всем сыскать его, заразу!

А ты приметы покажи,

что столь хвалёные, к указу…,

что ваши сляпали, мужи,

от, как бы государства, власти!» -

исправнику сказал он ( В сласти! ),

который тотчас, чтя запал,

ему бумагу, влёт, подал…

и Троекуров, в суть вникая,

текст повторял, в который раз,

где череда из общих фраз,

и та ( До ужаса! ) простая,

давала, вроде, весь ответ,

но словно на чужой сюжет…

«Гм, гм…,- читал Кирилла,-

а возраст…- года двадцать три…

и роста среднего…- «верзила»,

и чист лицом…- ты посмотри…,

и бороду всегда он бреет…,

глаза же карие имеет…

И пусть оно, конечно, так,

но ведь для дела – всё – пустяк…,

где доказательства – не хлыщут…,

по сути, коли, ничего…

А что ж учитель? Нет его?» -

«Да не найдут-с, ещё… Но ищут!» -

ответ невнятным был, опять,

чтоб оный правильно понять…

Кирилл Петрович, размышляя,

всё ж, беспокойство проявлял

и, раздражаться начиная,

едва себя в руках держал…

А Маша – нежное создание,

души вкусившее сознание,

была ( О, жизнь…- Одни ль слова?! )

и ни жива, и ни мертва…,

где, всуе, ей, отец заметил:

«Как, Маша, ныне, ты бледна…

Но, очевидно, тут, вина,

того, себя кто засекретил…,

а люди прочие, скорбя,

перепугали, вдруг, тебя…»

И Маша, вся, собравшись с духом

( чтоб слёз души не изливать ),

но к гласу напрягаясь, слухом

( А как, всю правду, ей, скрывать? ),

быстрей, в порыве отвечала:

«Нет, папенька…, я лишь устала,

а голова чуть-чуть болит…»

и, видя красноту ланит,

отец сказал: «Не беспокойся…

и в комнату свою, поди…»,

а Маша, с мукою в груди

( О, сердце Девы…- успокойся! ),

поцеловавши длань отца,

ушла скорей, в огне лица!

А в комнату, едва вошедши,

она, как в адову купель,

аж бросилась, приют нашедши,

где, столь широкая постель,

её, досадой слёз, встречала,

ведь Маша, сразу, зарыдала,

чрез истерический порыв,

что выдавал припадка взрыв…

Но тут сбежались, вмиг, служанки,

её раздеть чтоб, поскорей,

и успокоить, вне врачей,

водой холодной…, ну, и склянки,

из всех возможностей спиртов,

возникли, словно для пиров!

Её насилу уложили…,

в момент пугающий успев,

и Маша, в бренной злобе были

( Что столь мешает грёзам Дев! ),

во духа впала усыпление…

А между тем, всё население,

француза силилось найти

( Но не сходились их пути! )…,

а Троекуров, с мрачным взором,

по зале – взад, вперёд ходил,

и грозно ( На пределе сил! )

насвистывал, к душе укором:

«Победы раздавайся гром»,

мотив не вынося, притом…

Шептались гости меж собою,

где слыл исправник, в дураках,

кой – им казался – пустотою,

хоть и искали все ( Чрез страх! ),

но не нашли месье-француза,

успел кто, скрыться ( Жизнь – не Муза… ),

а может, был предупреждён…

Но кем и как? А чей резон

присутствовал в его побеге? –

Что оставалось тайной всем,

но в суматохе сих проблем,

никто не думал о ночлеге…,

а час вечерний, как наказ,

пробил одиннадцатый раз…

И, наконец, сердитым тоном

( к исправнику что, обратил ),

Кирилл Петрович ( Прям, жаргоном! ),

сказал: «Ну что? - ( Как, тот бесил!!! ) –

ведь не до свету ж оставаться,

тебе пристало, чтоб скитаться,

и не харчевней, здесь, мой дом,

а значит – ты – столь лИшен в нём…

И не с твоим проворством, братец,

зараз, Дубровского поймать,

Дубровский если то, опять,

а не подобный акробатец,

кто, рожей, на тебя похож

и, к сожалению, в дом мой, вхож!

А потому-то, восвояси,

и отправляйся-ка, скорей,

а общества, дурнее Васи,

здесь, не ищи… с толпой своей!

Да впредь будь расторопен боле…

И вам, домой, по доброй воле,

давно пора…,- он продолжал

и, вслед, гостям, как приказал.-

И все закладывать велите! -

Ведь я хочу спокойно спать…,

а не французишку искать…

Но, проще говоря, валите!»

И милость барскую прибрав,

расстался с ними, он, чрез нрав!

Регистрационный номер №0101330

от 12 декабря 2012

[Скрыть] Регистрационный номер 0101330 выдан для произведения: