АЙТЫКГЮЛЬ.

Озорная, весёлая, смелая,
в старом платьице до земли,
длинноногая, загорелая,
приходила к нам из Пхамли.

Лепетала смешно и забавно,
вслед за нами играя в слова.
Была чистой, как синева,
и стройна, как в предгории травы.

«Шурави», «ташикор» - мы учились
понимать немудренный язык.
С ней солдатским пайком мы делились,
доверительно звали Айтык.

А вчера не пришла. Мы узнали:
ночью «духи» прокрались тайком
и Айтык на куски искромсали,
и сожгли её маленький дом.

И за что? Что ходила к «советским»,
брала хлеб с окровавленных рук.
Было детство каким-то недетским –
из сомнений, страданий и мук.

Мы застыли, сраженные вестью.
Всё не верилось – трудно понять!
И пылали, бесправные, местью –
был приказ: в бой с врагом не вступать.

Мы рыдали тайком от комбата.
Он любого презрел бы: «Мужик!».
Были в чем-то и мы виноваты,
что погибла так наша Айтык,

озорная, веселая, смелая…



В дозоре.

Глухая ночь.
Но все дрожит:
не ветер -
потоки лунных струй
секут хмельной простор.
И бредит спящий мир
о будущем рассвете
и шепотом ведет
со мною разговор.
Я слушаю. И мне
язык его понятен,
чужой язык страны
и дальнего огня.
А мертвая земля
рябит от лунных пятен;
как леопард лежит
и смотрит на меня.
Мы где-то у тропы.
Следим за перевалом.
Пасём чужую ночь –
в ночном не в первый раз.
Не спиться. Но глаза
слипаются устало.
И до рассвета - миг.
А вот до смерти - час.


У памятника погибшему другу.

Как укор всем этим гадам
мы опять сегодня тут
у окрашенной ограды
ощущаем пустоту.
День вздохнул – и снова вечер.
Не торопиться каштан
зажигать хмельные свечи.
И в наполненный стакан
я смотрю осоловело,
как в раставленный капкан, -
и ладонь давно вспотела.
Что ж, и я сегодня пьян.
Захмелели мы, ребята, -
Знать, не слабое вино.
Но оно не виновато,
что на душах так темно.
Но оно не виновато,
что мы плачем здесь всеръёз, -
недобитые солдаты
не стыдимся горьких слёз.
У могильного кургана,
где уснул навеки друг
чашу горького дурмана
мы пускаем через круг.
Пьём и плачем - так нам легче.
Тишина мотает срок.
И гореть устали свечи,
воском капая в песок…


Горькая песня.

Вечер красным закатом
созревал у плетня.
Попрощаться с солдатом
собиралась родня.
Закопали родного
среди русых берёз.
Поминальное слово
военком произнёс.
Но запаянный глухо
слов тех слышать не мог.
Мать, седая старуха,
причитала: «Сынок,
что ж меня ты покинул,
да за что воевал,
гнул солдатскую спину
за чужой перевал,
за скупые награды,
что теперь ни к чему?
И кому это надо?
Это надо кому?
И не я ль горевала,
дней-ночей не спала,
всю себя отдавала,
а тебя берегла,
как могла воспитала
у родного угла?
Но Отчизна позвала,
а отдать не смогла…»
Вечер чёрным закатом
догорал у плетня.
На поминки солдата
собиралась родня…


***
Помолитесь за нас , родные,
даже если не верите в Бога,
чтобы мы возвратились живые,
чтобы нас не скрутила дорога.

Сколько нам предстоит быть в разлуке –
мы не знаем, гадать не умеем.
Вы ж гадалкам подставите руки,
суевернее став и сильнее.

Если что – отпевать не спешите.
Может быть, ошибутся пророки.
И вы нас обязательно ждите,
даже если на всё выйдут сроки.