|
Правда Афгана глазами солдата
Постоянно дописывается и обновляется.
Дополнения и обновления вставляются кусками по всему тексту, а не только в самый конец.
25 лет назад протрубили о выводе советских войск из Афганистана.
На память об этой стране у меня осталось 2 ранения, одно в руку и 14 осколков в голове, 3 грыжи на позвоночнике, 2 боевые награды, голубой берет ВДВ с тельником в шкафу, несколько фотографий и сержантские погоны в коробке под кроватью.
Что – то я помню хорошо, что – то уже забыл. Прошло время. Я успел окончить специальное высшее учебное заведение, сходить ещё на одну войну на Кавказ и опять в обнимку с автоматом.
Это воспоминания отдельного солдата из отдельного подразделения ВДВ и пишу я именно так, как всё виделось мне именно моими глазами, и слышалось моими ушами. Не примете это за истину в последней инстанции.
Очень сильно вросли в нас, ветеранов афганцев, и в общество в целом, сказки об Афганской войне. Настолько,¬ что и сами ветераны и общество уже искренне в это верят и не хотят иных легенд и, наверное, не захотят никогда.
Могу сказать честно и искренне: десантник¬и «КУРКИ» никогда не отступали без приказа даже под страхом тотального¬ уничтожени¬я, это негласное правило соблюдалос¬ь свято, без ропота и угроз. Также курки десантники старались не бросать на поживу противнику убитых, раненых и оружия. Можно было лечь всей ротой из - за одного раненого или убитого. Оставить убитого или раненого сослуживца врагу, оставить врагу часть вооружения¬, увидеть врага и не убить его любой ценой – это считалось несмываемым позором.
Отступивших от этих правил ждало всеобщее презрение и в Афгане и на гражданке. Жизни такому моральному уроду не было бы до самой смерти.
Ползать перед моджахедами на пузе, десантники тоже не любили, и где возможно старались идти в полный рост. Возможно было не везде, но с пару - тройку раз мы гордо ходили в атаку на духов именно прямо, на зависть засевшим за камнями остальным подразделениям, засучив рукава и выпятив грудь в тельнике. Наверное, так и слагались легенды о никогда не склонявших перед врагом десантниках или по духовски - «ПОЛОСАТЫХ».
Последний раз такая смелость демонстрировалась нами на Панджшере. Зажали там ребят крепко. Трусами они не были, но нужен был психологический перелом. А нам перебежками и нагнувшись двигаться влом было, да и устали очень. Ну и тридцати секундная речь Командира по рации, что надежда только на нас. Шли в тельняшках, сняв ХэБчики. На нас смотрели с надеждой и восторгом. Десантура идёт. Моджахеды драпанули словно зайцы, разве, что не верещали. А как мы – то собой упивались. ВДВ одним словом. ВДВ смерти не боится. Идём в полный рост, стреляем. Ну и ребятам помогли, и кусок Панджшера чесанули. Жара, солнце, речка горная бурлит, зелень лезет и мы, красавцы буром прём.
Вообще о «храбрейших» войсках Ахмад Шаха Масуда, который и контролировал Панджшерское ущелье, у меня свои представления. На Пагмане, в начале лета 1984 года два неполных взвода 5 Роты второго батальона 350 Воздушно Десантного Полка, нашей дивизии, прикрывая отход основных войск, сутки стояли насмерть против нескольких тысяч Масудовцев, выбитых советскими войсками с Панджшера. Они заняли горку, которая как пробка в бутылке держала моджахедов в маленьком ущелье. Ну и пошла мясорубка. Почти сутки огонь артиллерии и бомбёжку вызывали на себя. У масудовцев десятки крупнокалиберных ДШК, тысячи штыков, миномёты. У мальчишек только автоматы и один пулемёт. Приказ ребята выполнили полностью, силы масудовцев сковали почти на сутки на себя, гору не сдали, оружие, раненых и убитых не бросили и потом, после выполнения приказа, ещё добрых полтора десятка километров сами, неся убитых и раненых, с масудовцами на хвосте, шли к ближайшей броне. Шли пешком, вертушки роту забрать не смогли, вертолётчики садиться отказались, большая плотность обстрела. Основные войска смогли отойти без потерь, масудовцы были обездвижены суточным боем. Не особо кого и наградили. Бой был знатный, редкий бой, даже для Афгана. Победный. Но как – то забытый, и никогда особо не обсуждаемый. Я встречал ребят, бившихся на той горке. Обычные Российские пацаны. Был приказ, была задача. Смерть, не смерть, Родина сказала.
Но это только 2 постулата,¬ неуклонно выполнявши¬хся, именно в ВДВ, так называемыми «курками» (от слова автоматный курок), солдатами срочной службы и командующими ими младшими офицерами (командирами взводов и рот), непосредственно участвующими в боевых действиях и беспрерывно, все полтора года службы, лазающим по горам в поисках банд маджахедов, вшей, ранений и жуткой усталости.
Очень хотелось под конец службы, чтобы весь наш взвод вдруг оказался в Москве, на Красной площади. Именно такой, какой есть на боевых. В полной боевой комплекции и с оружием. Чтобы люди глянули и прониклись. Чтобы жуткое зрелище измотанных, грязных, заросших, перевязанных бинтами парней отпечаталось у сытых и весёлых граждан на сетчатке глаз.
Говорил пару лет назад с командиром. Он сейчас живёт в Москве. Хотя сам родом из маленького шахтёрского городка. И из шахтёрской семьи. Правда, с фамилией на «ич». Всё детство играл на скрипке. Ему тоже хотелось народу и правительству роту показать посреди Красной площади. Во всей боевой «красе». Мысли совпадали. Но он был маленький командир, с двумя маленькими звёздочками на каждом погоне. Он храбр и смел. У командира за Афган «Красная Звезда» и «За Отвагу». Я бы дал ему ещё пять раз по столько. Он это честно заработал. Каждый солдат в роте обязан ему кусочком своей жизни.
У его деда за Отечественную войну пять орденов. У командира ещё несколько опасных командировок в жизни было, похож на бультерьера, сбитый мускул, костяшки в мозолях. Какая там скрипка уже. А мог великий скрипач получится.
Смотрел по телевизору передачу, где впрямую рассказывали как высшие члены правительства СССР, и отдельные генералы, предавали воевавших в Афганистане солдат, передавая душманам планы наших атак и предупреждая их заранее о готовящихся боевых операциях. Ну подонки, они и везде подонки, хорошо, что об этом открыто говорить стали.
Особисты в Афгане говорили, что в солдатских цинковых гробах в Союз вывозили наркоту и драгоценные камни. Копей драгоценных и маковых полей в Афгане много. Сам рубинами швырялся в птиц. Вывезут останки с почестями, под салют и слёзы родителей захоронят. Потом, ночью раскопают, вскроют, наркоту и камни заберут, гроб обратно закопают. По всей России тысячами хоронили. Окошечки на гробах изнутри краской белой замалёвывали. Цинки никогда не разрешали вскрывать, хоть лоб мать расшиби о гроб. Да и автоматчики из «почётного» караула с военкомом рядом, пойди вскрой, «закон запрещяет».
Любой полк или дивизия в Афганистане делились на Курков, спецов и штабных.
(Ничего не могу сказать о подразделениях ГРУ и КГБ, я с ними именно в Афгане не работал).
Курки – это те, кто непосредственно воевал с автоматом в руках в боях. Спецы, это артиллеристы, постоянные караульные различных объектов, водители всех видов автомобильной и броневой техники, ремонтники, повара, кочегары, электрики, заведующие клубами, киномеханники, служащие музвзводов, банщики, санитары и врачи медбатальонов, мед частей, госпиталей и моргов, продавцы и официанты, кладовщики… то есть все те, кто обогревал, ремонтировал, возил, кормил, обслуживал и поддерживал курков в их нелёгкой военной судьбе (простите, если кого не перечислил).
Быть курком было и очень почётно и очень тяжело. Всё что могло быть самое жуткое и тяжёлое на афганской войне ежесекундно доставалось именно им. Самая заветная моя мечта была такая: я сижу в кресле и 3 минуты наслаждаюсь полным покоем. Что это за мечта, скажете Вы? А вот такая мечта, целых три минуты гарантированно знать, что с тобой ничего не случится, тебя не убьют, не обомбят, не обстреляют, и никуда по тревоге не дёрнут. Покоя не было 24 часа в сутки. Как не было и кресел. Табуретки были. Были под задницу, по голове и по рёбрам. Вместе с войной, кровью, вшами, гигантскими физическими нагрузками, голодом, издевательствами, избиениями, наплевательским отношением и всем остальным, этот психологический прессинг был невыносим. Спасением было только отупение и практическое замораживание любых эмоций, кроме животного волчьего воя по дому.
Небольшое отступление: в школе уже в 9 классе я с огромным интересом читал и «Капитал» Маркса, и Ницше, и Канта, и Гегеля. В первые три месяца после демобилизации из Афгана в любой сказанной мной фразе из 5 слов, три было матом. В приличных местах мат я заменял многозначительным мычанием в виду того, что не мог подобрать нужных слов. Словарный запас, дай бог, составлял слов 100-200. Это была обычная естественная защита организма и мозга. Такая же, как проваливание в кратковременный сон при вызове огня артиллерии на себя. Организм не выдерживает ужаса и отключает мозг. Мне такое свойство организма очень нравилось. Сослуживцы тоже были рады. Раз я уснул, значит, всё обойдётся. Вроде приметы. Ну и за храброго меня считали, типа ни фига страха нет, кругом снаряды рвутся, а он спит спокойно. Причём просыпался ровно сразу после обстрела. Хотя однажды заснуть не удалось. Сутки пластались, еле выжили. Наверное, сон не пришёл потому, что надо было отбиваться.
Один из моих командиров офицеров до сих пор вспоминает, что даже в горы я таскал с собой толстенные книги и пытался их читать. Скорее всего, это была сила привычки, оставшаяся с гражданки. Ничего из прочитанного на войне я не помню.
До гор, где собственно и были основные бои, обычно добирались на БМД или БТР. Бывало, добирались по нескольку суток. Спали внутри как селёдки в бочке. Любая мина или выстрел с гранатомёта делали такую боевую машину общим гробом. И если официально аббревиатура БМД переводилась как «Боевая Машина Десанта», то мы её переводили как «Братская могила десанта».
В БТР было места побольше чем в БМД, но всё равно тесно. Зато в БТР было удобней ездить сверху. Свои плюсы и минусы. Сверху могли снять снайпера, но были теплые места на моторе зимой, и легко дышалось летом. Внутри было летом душно, зимой холодрыга. Верхние люки в БТР то открывали, то закрывали. С одной стороны в люк могли закинуть с горки гранату, с другой стороны с открытым люком было легче выжить при попадании из гранатомёта.
У каждого курка при себе был «ораньжевый дым», это такая штука, которая похожа на маленькую ракетницу с сошками ножками. Ножки отгибали, держали в одной руке, другой дёргали за верхнее кольцо и держали. Валил густенький ораньжево - коричневый дым. Это означало, что мы свои, Советские. Такой дым должен был быть только у Советских солдат. Мы часто меняли ракетницы у афганских солдат на их сухпайковые консервы. Они иногда были повкуснее, но часто без этикеток. Как лотерея. Поменял и может повезёт, достанется более вкусная каша. Красный дым менять было табу. Это считалось предательством. Такой дым зажигался, когда летела вертушка или МИГ или бомбардировщик. Такой дым зажигался, если случайно артиллерия или другое советское подразделение открывали или могли открыть огонь по своим. Издалека мы все были похожи на банду. Сложно определить курки это или моджахеды. За оставленный врагу ораньжевый дым, даже в бою, могли и под трибунал отдать. Я не помню случаев, когда у моджахедов был бы красный дым. Оранжевый дым выручал очень часто, но он выдавал наше местонахождение, поэтому без конкретной необходимости им не пользовались.
Отец при моём возвращении с войны особо отметил у меня стеклянный, «замороженный», ничего не выражающий взгляд глаз. Ещё он часто вспоминал, как при хлопке лопнувшей лампочки на лестничной клетке я невероятно быстро уложил его на пол и вжался рядом сам. И если моё поведение при хлопке ему было понятно, он отлично, с детства, помнил фронтовиков, возвращающихся со второй мировой, то объяснить для себя мой стеклянный взгляд он не мог. Этот взгляд его пугал, как нормального человека пугает взгляд убийцы или змеи.
Вообще солдатская жизнь курка в афгане делилась на 2 части. Жизнь в расположении и жизнь на боевых. В части было тяжело морально и муторно, холодно и голодно. Ни одной секунды не было покоя, гоняли по делу и без дела, построения были почти каждый час. Если у солдата выдавалась свободные полчаса, командиры обязательно их тут же заполняли работой или очередной чисткой оружия. Куда – то сквозануть, где – то расслабиться у молодого бойца Курка не получалось. Да и дембеля особо никуда отлучиться не могли. Нас пересчитывали как цыплят чуть ли не ежечасно. Я лично видел, как исчезнувшего пару раз, минут на десять, из поля зрения ротных командиров молодого солдата просто привязали верёвкой к другому, менее бегающему солдату. Делалось это во имя «искренней заботы о солдате». На самом деле, исполнялись приказы сверху. Наверху понимали, что если позволить солдату немного самостоятельности и вольности, он просто пошлёт всех с этой войной куда подальше.
Ещё одному солдату, укравшему и съевшему с голодухи из столовой курицу, предназначенную командиру полка, на шею привязали ещё одну сырую курицу и он неделю с ней жил. Курица тухла и воняла. Снять было нельзя, грозили растрелом или тюрьмой. Раньше я думал, что такое мерзкое наказание могут придумать только фашисты в концлагере. Голодный человек с курицей на шее, которую нельзя снять и съесть.
Кто - то не добежал ночью до туалета, расположенного на другом конце плаца от казарм и наделал прямо на плац. Командир полка приказал построить полк и заставить голыми руками дежурного по плацу убирать наделанное дерьмо. Тот отказался. Полк стоял несколько часов. Без еды, воды и отдыха. Больные дизентерией солдаты стояли и срались в штаны. Больные почками ссались. Дежурный плача убрал всё руками. Это был хороший сержант, но жизнь его уже была сломана. До самого дембеля ему уже было не подняться из чморей. Мы были жестоки в своей стае. Чем он был виноват? Ему «повезло». До дембеля этот сержант не дожил. Он погиб в бою. Погиб как всегда погибали в боях, героически и с автоматом в руках, спасая своё отделение от превосходящих сил противника. Казённая фраза. Попробуйте отдать свою жизнь в девятнадцать лет, за таких же сопливых, едва оперившихся детей, как вы сами. Он смог.
Солдат ломали морально под страхом жестоких расправ. Ломали просто так. Из за личных амбиций. Ломали ежечастно и ежечасно. Ломали командиры и сослуживцы. Командир полка знал, что больше половины его солдат больны и не виноваты. Но он жил в другой обстановке. У него была личная резиденция в коврах и ординарцах. У него был личный повар и личный официант. У него была звезда «Героя Советского Союза», любовница и огромная власть. Он любил солдат по своему. Помните, как французская королева ответила на сообщение, что у французского народа нет хлеба, и он голодает. «Пусть едят пирожные, я же их ем»: ответила королева. У солдата не было пирожных. Я видел молодых солдат собирающих хлебные корки у офицерской столовой. У них не было ничего. Даже их жизнь принадлежала другим.
По ночам плац то и дело перебегали солдаты. Они бежали сломя голову в туалет. Энурез, больные почки, дизентирия. От холода бегали ссать несколько раз заночь. Лечение было далеко. Для многих оно было недосягаемо. Нахезать на плац было лучше, чем в штаны. Но старались добежать до туалета. Ссать и срать на плацу и у палатки было «за падло».
В палатках зимой снег, лежащий сверху, от дыхания подтаивал и стекал на верхний ярус коек. Бушлаты и одеяла, которыми укрывались, примерзали к кроватям. Солдаты спали в двойных кальсонах, мёрзли и расчёсывали укусы вшей. Внизу, возле ржавой самодельной буржуйки кругами стояли сапоги. Буржуйку отключали за полтора часа до подъёма. Спали часов по 6. Под горн соскакивали, электричества в палатках не было, в темноте, под тусклый свет киросиновой лампы искали скрюченные от холода полусырые сапоги. Одевались скученно, толкаясь, пуская в хад кулаки, тычки и мат.
25 рыл в маленькой палатке с табуретами, столом и кроватями. Развернуться было негде. Часто палатки рушились под тяжестью снега, всю ночь, матерясь восстанавливали их. По утрам могли выгнать на плац на зарядку. Стояли полчаса на ветру, тряслись от холода. Часто на зарядке убирали плац от крупных камней. Плац вообще весь был из камней разной величины. Всегда убирали более крупные камни. Оставались самые мелкие. В конце службы плац покрыли асфальтом.
Умывались либо натаянным снегом, либо тем, что успевали набрать в ледяном умывальнике, когда в нём была вода. С одного котелка умудрялись помыть и шею и торс и голову и зубы почистить. Сапоги тоже чистили. Большие железные банки, как говорили еще с Маргеловским кремом стояли в каждом взводе. Сапоги были просто пропитаны им. Ноги наши в мокрых от снега и пота сапогах тоже были синие от него. Ещё у молодых солдат сзади от крема были чёрные штаны. Штаны были разные. У кого галифе, у кого летние штаны. Механики водители ходили в чёрных комбезах и чёрных куртках. Курки, кто в зелёных бушлатах, кто в телогреячных курточках. Обувь тоже была разная. У кого просто сапоги, у кого ботинки, у кого сапоги со шнурками, у кого полусапожки десантного образца. Молодые солдаты были затянуты ремнём так, что и дышать было трудно. Усы молодые солдаты тоже отращивать не могли, как и чубы. Стрижка молодых солдат должна была быть почти под ноль. Дембеля и Годки ремень носили вольготно, бляхи у некоторых свисали чуть не до яиц. Усы были почти обязательным атрибутом дембеля. Чубы носили многие старослужащие. Зимние квадратно фасонные шапки носили на затылке. Молодые солдаты шапки имели захезаные и носили их обязательно не выше двух пальцев от брови. Развязывать уши шапок в полку было за падло. На боевых, кто хотел, развязывал. Мороз в горах не шутка. Полк дислоцировался под Кабулом. Зима первая была очень снежная. Вторая не такая снежная, но сильно холодная.
Солдат косила дизентерия, дистрофия, желтуха, малярия и другие болезни. Нас постоянно кололи различными прививками. Прививки не помогали. Думаю, на нас просто испытывали всякую дрянь. Иногда одновременно ставили до 10 прививок. Некоторые солдаты пили мочу желтушников, чтобы заболеть самому и не ходить в горы. Боялись не пуль. Боялись бесславно сдохнуть от физических нагрузок. В союз можно было уехать самому пидя в штаб полка и сказать, что не хочешь больше служить в Афгане. Стрелялись и вешались от голода, издевательств и безысходности, искренне веря, что даже самоубийцам домой напишут, что погиб в бою и посмертно всё равно дадут орден «Красной Звезды». Иногда это было правдой. Командирам мылили шею за большой процент самоубийств, поэтому большую часть из них, при удобном случае, списывали на боевые потери. Стать предателями сослуживцев, а именно так называли отказников, желающих было мало. Ещё распространялись слухи о том, что отказников отправляют не просто в обычную часть, а в часть, где командирами являются отслужившие в Афганистане раненые и вылечившиеся дембеля десантники, которые не могут из за тяжёлых ранений вернуться воевать в Афган. Мол, такие отказники не спят сутками, их до смерти бьют и расстреливают за любую провинность. Сейчас понимаешь, что это была обычная лживая пропаганда. Но многие ей верили. Короче три причины заставляли нас служить и умирать именно в Афгане. Кто – то понимал, что предателям не будет жизни в Союзе, кто – то готов был сжать зубы и тянуть лямку до конца, кто –то готов был покончить с собой и получить возможность хоть частично остаться героем.
Солдат курков не хватало на любой войне, не хватало их и в Афгане. Ни разу в нашей роте не было полного состава.
Примеры посылания солдатами советской власти и командиров, куда подальше вместе с Афганской войной были. Я видел бастующие роты и батальоны, требующие нормального питания, человеческого отношения и элементарных бытовых удобств. Расправа была жёсткой.
На боевых, было тяжело физически, но можно было добыть и поесть помидоры, сахарного тростника, апельсинов, мёда, барана, курицу, шоколада из тутовника и запить всё это настоящим чёрным или зелёным чаем (такого чая я до сих пор нигде не встретил, а по разным странам я помотался вдоволь). Конечно, такую еду мы добывали далеко не каждый день и голодали на боевых, бывало, гораздо дольше и хуже чем в части, но всё таки был шанс полакомиться трофеями и поесть человеческой, не казарменной пищи. Опять же не было тупого изнуряющего полкового быта. О пулях, минах и смерти особенно не думали, это были неизбежные побочные явления любых боевых, и для большинства курков это было не самое страшное.
Голод преследовал нас по пятам всегда и везде. В горах можно было воевать и две недели, и три, и месяц, но с собой курок мог унести только четырёхдневный, скудный запас продуктов: 6 банок каши, 4 банки мясных консервов, пару – тройку пачек сухарей, пачки 4 галет, немного сахара и заварки. Остальное были: автомат, патроны, гранаты РГД и Ф-1, мины для миномёта, пулемётные ленты, ленты для АГС, бронежилет, ракетницы, тротил, аптечка и бинты, две фляжки, каска, бронежилет, одеяло, плащ палатка, подствольный гранатомёт, одноразовый гранатомёт «Муха», теплый бушлат, часто валенки (в горах и ледниках было очень холодно) и многочисленная прочая военная требуха. Гранатомётчики ещё носили трубу гранатомёта и минимум по три выстрела к нему. Это ещё 15 килограмм плюсом. Пулемётчики носили тяжёлый ротный пулемёт и большой запас лент к нему. У нас в роте был даже пулемёт Дягтерёва. Говорили, что его добыли в первые месяцы Афганских боёв. Так он и прижился.
Я первые четыре месяца войны курком дополнительно таскал с собой НСПУ (прицел ночного видения) с запасными батареями к нему. Это была сержантская прерогатива. Доверялась только сержантам. Штука довольно тяжёлая, громоздкая, в чехле на большом ремне через плечо. В добавок, очень хрупкая и очень дорогая. Если бы я её разбил, или потерял, и мне и ротному было бы кирдык. Меня могли и под трибунал отдать. Однажды при ночном лазанье по горам, камень под моей ногой сбился, и я метров пять пролетел вниз в расщелину. Воткнулся головой, голова была в каске. Первый вопрос ротного. Цел? Я ответил, что цел, только шее очень больно. На что ротный сказал, что интересуется не моим самочувствием, а судьбой НСПУ. Услышав, что прибор цел, он успокоился. Я его уже не интересовал. Еще в НСПУ типа нельзя было смотреть на огонь, или смотреть вообще в него долго, сказали он мог посадить зрение. Но ночью эта дорогая фигня реально помогала следить за тем, чтобы душманы не подобрались к нам. Потом мне удалось откосить от него, и это чудо советской военной техники уже таскал другой сержант.
Ещё я постоянно таскал все шнуры и запалы к тротиловым шашкам. Тротил особо не использовали, на нём было класно жарить кашу с сухпайков. Поэтому тротил брали с собой без пререканий.
Автоматы были старые и часто перевязаны изолентой. Гранаты, патроны лежали в каждой тумбочке, ружейный парк закрывался на палочку. Оружие брали сами, кому какое надо и когда надо. Бронежилеты, зачастую только назывались бронежилетами. Многие из них были старые и изношенные до нельзя. Все пластины в них уже давно ссыпались в район живота. Поэтому самым защищённым местом в таком изношенном бронежилете был мочевой пузырь солдата. Новых бронежилетов нам не привозили в полк никогда. Бронежилет очень выручал в ледниках. Ни один боец, спавший на бронежилете, на моей памяти не отморозил себе почки. Бронежилет трясли как перину, пластины распределялись ровно. Курок заворачивался в солдатское одеяло, накрывался плащ палаткой и засыпал. Сон в снегу или в луже от непрерывного горного дождя - это тоже обычная повседневность.
За новым запасом боеприпасов и еды на войне нужно было спускаться к Броне, которая располагалась отдельно в низине и терпеливо, иногда неделями, ждала нас с гор и боевых. К броне спускались редко, поэтому и патроны и еду растягивали до последнего. Броня – это та бронетехника, которая перевозила курков на боевые, к горам поближе. Иногда нас ссаживали с брони, и мы шли поодаль от неё и смотрели как БМДэшки рвутся на минах, сгорая в 3 минуты вместе с экипажем. Экипаж обычно скатывался с нижним броневым листом в огромный раскалённый рулет и сгорал заживо. Иногда нас подрывало вместе с экипажем, иногда броню и нас уничтожали Моджахеды с гранатомётов. Когда нас перевозили по Афгану, я смотрел на длинные колонны из десятков сгоревших автомашин лежащих вдоль обочин афганских дорог. В каждой из них были советские пацаны. Скорее всего, все они погибли от пуль или сгорели заживо. Эмоций не было. Была война.
Не уверен в 14.453 погибших. Думаю, их было намного больше. Особисты говорили, что в день в среднем погибает от 70 до 100 с лишним наших ребят.
Каждый из погибших был героем, как бы он не погиб.
Отдельный низкий поклон спецам: АГСникам, миномётчикам, радистам, артнаводчикам и сапёрам, которые постоянно ходили вместе с курками. Эти трудились в горах наравне с нами и умирали в бою рядом бок о бок. Кроме этого они ещё пёрли на себе свои АГС, рации и миномёты, а это полная жесть. Сапёры вообще рисковали жизнью больше всех. Растяжки и мины были везде и всюду.
Быть остальными спецами, было в несколько раз легче и менее почётно, чем курком, но и им доставалось очень крепко.
Почему легче? Да потому, что очень часто молодые курки, не выдержав неимоверных физических нагрузок в горах, просто сдыхали, отставая и мешая остальным выдвигаться в назначенное место в назначенный срок. Командиры нервничали и матерились, старослужащие били. Для отстающих или просто слабых и больных, начинался ад из побоев и издевательств, продолжавшийся порой месяцами. Потом, большинство из курков втягивались в эту физическую нагрузку, и выжить было уже легче. Иногда били и издевались просто так. Били и издевались в полку и на боевых. Самым поганым в ранце у солдата были 2 - 3 мешка с патронами, так называемые БК. Они и были той основной тяжестью, которая убивала молодых солдат. Если остальное, носимое с собой, можно было облегчить различными солдатскими хитростями, то нахождение 2 – 3 БК у молодого солдата проверялось лично старослужащими. Два БК могли запросто тянуть в горы только физически развитые и крепкие курки. Не секрет, что сами многие старослужащие хитрили и либо вообще не брали БК, либо ссыпали его наполовину. Молодым куркам этого делать не давали. Для них боевые нагрузки объявлялись святым делом. Горе было тем, у кого ещё и еду отбирали. Голод, огромные физические нагрузки, побои, безразличие к происходящему командиров и сослуживцев, моральное унижение, болезни и дистрофия делали своё дело медленно и верно. Молодой солдат превращался в забитую военную скотину, из которой через полгода Афгана вырастал крепкий солдат годок. Самое интересное, что на моей памяти такое количество БК нам никогда так и не пригодилось, даже в самые тяжёлые бои.
Помню, вышли на одну горку, расположились на ней на пару суток всемером. Еда уже суток двое как закончилась. Жрать охота, аж шкалит. Хожу по горке туда, сюда, чую был на ней недели две назад бой. Ну, гильзы валяются, обрывки бинтов. Думаю, так, в переделке могла и банка чья то с сухпайка упасть. Хожу, хожу, ищу банку. И знаю, что никаких банок нет, что это галики голимые. А голод гоняет меня и гоняет. До сих пор эти травинки на горке перед глазами, три с лишним десятка лет прошло, а я как вчера всё помню. Голод.
В интернете постоянно идёт бурная полемика, нужен дембелизм или нет. Я читал Шаламова. Мне кажется, что ВДВ того времени в Афганистане чем – то напоминало ГУЛаг, только вместо урок и доходяг были старослужащие и молодые бойцы. Были и просто неприспособленные к лагерной, пардон, армейской действительности, были работящие мужики, и урки. Только всё это было с лёгким налётом патриотизма и оружием в руках. Как в ГУЛАге, под предлогом мнимой заботы о перековке политических урки убивали и издевались над более слабыми и ещё не приспособленными к лагерной жизни, так и в Афгане многие старослужащие всеми силами «перековывали» молодых, кто как умел и изощрялся. Естественно, что делалось это кулаком, сапогом и прикладом автомата. Попасть норовили по голове. Гниющие, месяцами незаживающие раны у молодых солдат от побоев были как здрасте.
Сейчас, с позиции взрослого человека, мне кажется, что дембелизм, пьяное купание в фонтанах, драки с другими родами войск и с приезжими гастарбайтерами, стычки с ОМОНом и Полицией, замалчивание проблем, это не самые лучшие традиции ВДВ. Эти традиции должны стать нам чужими и должны уйти в прошлое.
Десантник в глазах общества должен стать символом не только военного и армейского профессионализма, стойкости, смелости и физической силы. Десантник ещё и не должен нести на лбу звание «морального урода». Он должен быть умён, интеллектуален, морально, нравственно и духовно красив. Он должен быть человеком в порядочном и высоком смысле этого слова.
Как этого добиться? Прежде всего «дедушкам» ВДВ надо начинать с себя. Вообще, для начала надо ввести несовместимость голубого берета и алкоголя. Либо ты расслабляешься как гражданин. Либо, гордо носишь на голове берет ВДВ, а на груди тельняшку десантника. Ну а выпивший десантник, бывший он или нынешний в голубом берете или тельнике, должен стать позорищем, как ржавый автомат. Нет ума и внутренней силы, быть достойным уважения, уходи на разряд «чушка».
Спецы, в горы практически не ходили, за редким исключением: сапёры, АГСники, миномётчики, артнаводчики, иногда некоторые связисты и некоторые химики (перечислил, кого помнил).
Курков было очень мало, спецов в любой дивизии было в несколько раз больше.
Вообще курка второго года срочной службы от солдата спеца или солдата штабного можно было отличить по внешнему виду. Спецы и штабные второго года службы ушивали своё обмундирование по дембельской моде, курки, за редким исключением, нет. Курки не ушивались по одной причине, в ушитом обмундировании не возможно лазить по горам и воевать (с подменкой на боевые было тяжело, комбезов всем не хватало, и многие курки ходили на войну в том же ХБ, что и в полку). В конце службы я ушился. Домой было не за горами, боевых не предвиделось. Хотелось ходить модно и «красиво». Но боевые пришли. Нас «попросили» не бросать полк и не метелить по домам. И мы пошли снова на войну. После приказа о дембеле, «гражданскими». Расшивали меня сами горы. Заново меня ушили уже перед самолётом. Уезжать в ушитой парадке было особым шиком.
Были ещё штабные, это писаря, замполиты, замы по партийной работе, заместители полков всех видов, комсорги полков и дивизий (не путать с замполитами и комсоргами курковых рот), советники, пропагандисты, особисты, и другие генералы, офицеры и солдаты, работающие при штабах полков, дивизий и Армии. Писаря работали с бумагами в штабах, замполиты бубнили про политику и под крепкой охраной курков, афганской полиции или афганского КГБ и афганской армии встречались с партийными функционерами ДРА и представителями афганских рабочих коллективов. Пропагандисты, так же под охраной, бухтели со всеми, кто готов их был слушать о великой роли СССР. Замы спецы соответственно обеспечивали работы своих подразделений.
Штабным была лафа. Дальше брони почти никто из них на боевые не ходил. Они балдели и наслаждались гордым званием воинов интернационалистов по полной. Некоторые из них выполняли своё дело честно и хорошо (без штаба тоже много не навоюешь). Я знал только одного писаря штаба дивизии, который после войны честно признался, что на боевые не ходил, с утра до вечера работал с бумагами, и дослужился до звания старшины. Парень хороший, открытый и уважаемый. Не имеет ни одной боевой награды. Но, честных единицы. Остальные до сих пор рассказывают о себе такие великие подвиги, что диву даёшься. То про мнимые контузии и ранения (как правило, не подтверждённые ни одной медицинской выпиской). То, про какие – то секретные особые подразделения, то, как минимум пол Афгана именно они и завоевали. А уж как штабной народ писал себе липовые наградные и обвешивался боевыми орденами и медалями до сих пор ходят легенды. Ну, ведь был хороший офицерский орден «За Службу Родине в Вооружённых Силах СССР», была солдатская медаль не боевого значения “За отличие в воинской службе”. Зачем же себе ордена «Красная Звезда» и медали «За Боевые Заслуги» и «За Отвагу» вешать, господа штабные. Видимо, чтобы потом, в Союзе рассказывать сказки о «героических» буднях в особых спец. Подразделениях и спец условиях. Стыдно.
Чтобы заработать медаль «За Отвагу» нужно реально подвиг совершить или кровью бой окропить и при этом продолжать бой вести. Простой службой в ДРА её не заработать. Каждый честно получивший боевую награду реально знает, за что именно он её получил, и не будет прятаться за фразами типа: «всем давали и мне дали», «за войну», «это секретная информация» или скромно и многозначительно молчать. Молчат или отмазываются, как правило, те, кому и ответить нечего. Хороший солдат, после пары рюмок всегда поделиться рассказами о войне и о собственном подвиге.
Запомни хорошо, читатель, замполиты штабов и писаря штабов, это именно замполиты штабов и писаря штабов. Не смотри восторженно на их боевые ордена. Замполиты штабов и писаря штабов - это не курки.
Лично я считаю, что наград были достойны все, но хочется, чтобы боевые награды давались за боевые подвиги, а не имели расплывчатого статуса о награждении и не выдавались за мирные дела или качественную чистку автомата под горой. Боевые награды за боевые подвиги, не боевые - за хорошую службу.
Я конечно готов поверить, что и штабные попадали в страшные ситуации, но это были ситуации (лично я о таких «штабных» ситуациях за 2 года Афгана не слышал), а у курков вся служба состояла из таких ситуаций.
Были случаи, когда курков переводили в штабные или спецы. Были случаи, когда спецы переходили к куркам. Иногда переведённые курки из штабников или спецов честно возвращались назад в свои роты. Им было стыдно и они рвались назад в боевые подразделения.
Отдельно о медальке «25 лет вывода». Деньги выброшены на ветер. В отдельных регионах к этой побрякушке дали ещё по 2 – 3 тысячи рублей. На водку, что ли? В своё время Советская Власть всем ветеранам ВОВ вручила «Орден Отечественной Войны». Первой степени реально воевавшим, второй степени – всем остальным ветеранам. Это было честное признание их военных заслуг. Думаю, что современная Власть могла бы расщедриться воинам интернационалистам хотя бы на медаль «За Боевые Заслуги». Пусть только солдатам. И штабным, и спецам, и куркам. Пусть только тем, у кого нет боевой награды. Пусть из железа, а не серебра. Но это было бы реальное признание реальных фронтовых пахарей. Всех и Сразу. А так, очередная юбилейная побрякушка. Да кому она нужна. Вручите куркам медали «За заслуги перед Отечеством». Будет честно по отношению к ним, калеченым войной и отдававшим жизни за своё Отечество.
Я не видел ни одного штабного офицера, ходившего неделями с курками в горах на боевых. Некоторые штабные солдаты писаря ходили иногда с курками на боевые. Правда делали они это, как правило, уже под конец службы, когда никто их не обижал, за сигаретами не посылал и за пайку масла не калечил. Переносили они соответственно не по 40-50 килограмм, а в разы меньше. Ну и соответственно физически и морально им уже было гораздо проще и легче. Называлось это «сходить за медалью». Лично у меня такие уважения до сих пор не вызывают. Героизмом такие вояки не страдали, в пекло не лезли. Зато все штабные офицеры и многие штабные писаря и солдаты приписывали себе боевые награды. А поход с курками «за медалью», типа давал возможность усыпить свою совесть «липовым» наградным листком.
Спецы, те получали свои «За БЗ», «За Отвагу» и «Красная Звезда», как правило, вполне заслуженно.
Хотите узнать, действительно ли воевал по полной в боях стоящий перед вами Ветеран Афганской войны, спросите с какой он именно курковой роты или кем служил в Афгане. Если услышите гордое: «я Курок», склоните головы.
Хотелось бы, конечно, чтобы в многочисленных газетных и интернет публикациях и релизах представляя очередного Воина Интернационалиста и его награды, рядом честно писали, на какой должности сей герой был в Афганистане. Ну и за какой подвиг сии награды.
Сейчас очень много ведомственных побрякушек. Некоторые «ветераны» обвешаны ими как ёлка новогодняя. Лично я ношу награды Государственные. Да и то, одевать их приходится раз в несколько лет.
В Афганистане было всё. Страшный дембелизм, где многие старослужащие ежечасно калечили души и тела молодых солдат, отбирали у них нищенскую зарплату и любой понравившийся кусок еды. Отбирались даже более вкусные консервы из сух пайков на боевых в горах. Молодёжь с голоду и от физических нагрузок дохла, в иной боевой год до 70 % личного состава солдат срочной службы ВДВ было официально с диагназом дистрофия. Офицеров дистрофиков не было.
«Отцы» командиры обычно таких, «особо отощавших» солдатиков не жалели. Иногда их использовали в качестве живой наживки. Типа, убьют, ну и хобот с ним. О том, что солдат пришёл в армию здоровым, что у него есть ждущая его мама, никому не было дела. Кусок пушечного мяса стал негодным. Тогда это считалось правильным. Списали на боевые потери и всё. Понимание того, что виноватыми в плохих солдатах были мы, окружавшие его сослуживцы и командиры, лично ко мне пришло только через пару десятков лет после войны.
Я видел, как бежали прославленные дембеля мимо раненого молодого солдата при приказе об отступлении. Да было жутко и было много свинца. Но почему бы не посмотреть по сторонам, может, есть раненые. Видел, как его остались прикрывать только такие же два молодых и забитых курка. Они легли рядом и палили, палили, и кричали раненому, что они его не бросят, а им приказывали отойти, а они не отходили и посылали командира на 3 буквы. А раненый выл от боли и просил вытащить его и не бросать. И командир, видя, что может потерять трёх бойцов вместо одного, выслал к ним подмогу, с дымовыми шашками, и раненого вытащили, а этих солдат потом били. Видел, как другой командир кричит о помощи, и помог ему тоже только молодой и забитый солдат. Он встал там, где нельзя и головы было поднять, от свинцового ливня и поливал со своего пулемёта позиции духов, пока командир не попал в безопасное место. Когда его спросили, зачем он рисковал, он просто ответил: «это же лейтенант совсем молодой, мне его жалко стало, лейтенант орёт, а никто не поможет». Как ещё один молодой и забитый с пулемётом 4 часа прикрывал отходивший с ранеными взвод. Прикрывал добровольно в том числе и тех, кто его регулярно бил.
У этих забитых молодых курков реально внутри была настоящая жилка. Многим из них просто не хватало качественной еды и нормального нашего человеческого отношения.
Сегодня беседовал со своим однополчанином, таким же курком, как я. Он рассказал, что тоже не особо уважает бывшего комдива. У них был классный комбат. Одна из БМД на марше, в Чырикаре, сломалась. Гололёд, перевал, машина скользит, наехала на камень, скинуло с трассы, гуська разулась. Ну, сломалось и сломалось. Слава Богу, в пропасть с десантом не улетела. Ну, оставили охранение, пересадили курков и пошли дальше. Обычная боевая обстановка. Как этот комдив орал на заслуженного и боевого комбата. Ну конечно, комдиву же надо доложить, что у него все БМДшки ровно шли, шли и пришли. Кого интересует, что война, что комбат не виноват и близко. Ну не комбат камни под БМД бросал и лёд в Чирикаре морозил. Надо генералу было унизить Боевого Офицера при солдатах.
Через несколько часов этот комбат смертью храбрых погиб в бою, защищая своих пацанов. Комдив, если ты человек, приди в батальон, попроси у курков прощенья за комбата. Его смерть на твоей совести. Генерал, это ты не обеспечил ему безопасность и послал на задание без развед данных. Это ты трепал ему нервы перед боем. И пока комбат брал на грудь пули, ты, генерал сидел в тепле на броне. Не любил ты генерал своих подчинённых. Да и не извинился генерал перед солдатами.
Комдив, которого солдаты почти боготворили (непонятно за что сами себе кумира сотворили), питавшийся вкусно и сладко, с отдельным поваром и официантом, вообще считал этих, боготворивших его, забитых солдат и дистрофиков предателями родины и приравнивал к самострелам.
Мне довелось присутствовать на так называемом «суде чести» над такими дистрофиками. Генерал сказал просто: вы не просто дистрофики, вы самострелы и предатели. Вы сами искалечили себя истощением. А то он не знал, что у них просто отбирают жратву и убивают тяжёлой военной работой. Типа 70% были нелюди, и сами были виноваты в своей истощенности. Ну да сытому голодному не разуметь. Жрать надо давать людям, и беречь их. Эти дистрофики также принесли генералу на грудь все его боевые ордена. А с персональным поваром и официантом любой солдат служить хорошо сможет. Нет генерала тоже «можно понять». А ну он признайся, что его часть насквозь прогнила, что в ней жизнь молодого солдатика ломаного гроша не стоит. Так на пенсию отправят. Легче закрыть глаза и не жалеть, и не лечить, и не быть «отцом родным».
Представляю картину: пришёл «героический» генерал или офицер в Афган, ему сразу же харю начистили, зарплату отобрали, баландой обделили, нагрузили так, что ноги не можешь разогнуть и в горы. При этом, объяснили, что на ближайшие полгода он никто и звать его никак, жаловаться ему некуда и некому, к медикам ему дорога заказана, должен он получать пинки и зуботычины достойно и терпеливо, старательно выковыривать вшей из кальсон, делать самую тяжёлую и трудную работу за себя и за старослужащих, зарплату и сладкие куски всегда отдавать тем, кто уже домой на дембель собирается, и два пути у него: либо быть беспрекословной скотиной, или убежать в Союз и до конца дней считаться предателем. Да зачадились бы эти «герои», как и все остальные.
Виноваты вы господа генералы и офицеры перед солдатами в Афганской войне. Не многие из вас реально были любящими «отцами». Хотя не удивлюсь, что некоторые из тех, кого вы «не любили», прочитав эту статью, будут вас отчаянно защищать. Мы верим в свои созданные легенды.
Некоторые солдаты в полку просто представляли из себя обтянутый кожей мешок с костями. Такого называли «бухенвальд».
Если солдат в положении сидя или нагнувшись, имел хотя бы одну - две складки кожи в районе живота, он считался жирным. При этом переносимый груз за плечами солдата курка порой достигал 50 - ти и более килограмм. Иные солдаты весили меньше, чем несли на себе. Одевали такой РД (рюкзак десантника) лёжа, стоя его одеть физически было не возможно. Потом два других солдата брали лежащего за руки и поднимали его в вертикальное положение. Солдат стоял с полусогнутыми ногами, выпрямить их под тяжестью груза было недостижимо. С таким грузом курки шли вверх по горам, и умудрялись воевать, зарабатывая на всю жизнь позвоночные грыжи и ножные боли. Лично у меня уже через 2 месяца войны, на любых дистанциях и с любым грузом было три жгучие, постоянные боли. Одна в позвоночнике чуть ниже шеи (как гвоздь вбили), две других в обеих ногах, посередине спереди, между ступнёй и коленом (уже на гражданке врач объяснял, что там проходит какая – то жила или мышца). На гражданке у меня обнаружили несколько грыж, с которыми я живу до сих пор. Как мы переносили эти боли, и тяжести я до сих пор не знаю, но жалоб никто ни от кого не слышал. За жалобы тоже били.
У генералов и фицеров, всех должностей и категорий, и штабных солдат дистрофии не было. Хотя дембелизм и у штабных солдат и у спецов был жуткий.
Молодого бойца могли забить и до смерти за не отданную пайку масла с завтрака или не принесённую старослужащему сигарету именно с фильтром (сигареты с фильтром молодой солдат должен был выпрашивать сам, где мог). Время от времени в старослужащих стреляли и кидали гранаты. Иногда молодые солдаты от безысходности сами вешались и стрелялись.
Офицерам было по фигу, или они делали вид, что по фигу. Офицеров наш естественный отбор вполне устраивал. Дембилизм помогал создавать в роте иерархию и подобие дисциплины, где слабые должны были умереть. И не доставлять проблем и мук совести.
Офицеры были разные. Были герои, были откровенные сволочи. Были трусы. Были совмещающие в себе и то и это. Кроме отличного и умелого ведения боевых действий во главе подразделения офицеры конечно должны были и неустанно заботиться о каждом солдате, и быть ему практически «Родным отцом», ну или на худой конец «заботливым старшим братом». Но, как правило, быть храбрым и умелым в бою командиром было гораздо проще, чем «Родным отцом» или «заботливым старшим братом».
Поэтому морально почти все солдаты выживали в Афганском Аду кто как умел. Хорошо выживать сразу, умели немногие. Остальные молодые солдаты старослужащими чадились, избивались, над ними издевались, иногда так жестоко и несправедливо, что люди вешались и стрелялись. Потом молодые становились сами старослужащими и уже сами чморили, издевались и избивали более молодое пополнение. Некоторые солдаты не могли подняться из духов до самого дембеля. Могу сказать одно, какое бы зачморёное чадо не служило в курках, по сравнению с любым генералом, штабным офицером или штабным солдатом оно было настоящим героем. И не вина забитого и униженного бойца, что он был забит и унижен. Эта вина была целиком на его генералах, командирах и сослуживцев. Мы все виноваты перед ними вдвойне, за то, что не видели в них людей.
Этим забитым и униженным было в сто раз тяжелее, но они также честно ходили в горы и воевали, и совершали чудеса храбрости и героизма. Они также умирали под пулями и подрывались на минах. Они честно и до конца тянули свою фронтовую лямку, как могли, порой заслоняя своими телами своих обидчиков от пуль и осколков. Низкий им поклон, за то, что они не бежали к штабу и не просились в Союз. Воевать – то часто было просто не кому. В боевых курковых ротах из - за потерь, порой было всего две третьих, а то и только половина личного состава. Брать на место убитых, лежавших в морге и раненых, лежавших по госпиталям и медсанбатам, было не кого. Очереди на вакантное место в курковую роту никогда не стояли. На пустых кроватях погибших лежали береты. Боевые же задачи ставились из расчёта на полную роту. Вот и воевали за себя и того парня.
Офицеров полка кормили в отдельной столовой, с отдельных котлов, и из тарелок. Командир полка имел отдельный кабинет для приёма пищи. Офицерам давали и манную кашу, и молочные супы, и более вкусную и усиленную еду, чем солдатам, и жили они отдельно и кормили их из тарелок. Им тоже было гораздо легче. Их не чморили, не били и не унижали. У них не отбирали еду, и они не выли от голода по ночам. Они могли пойти к медику и получить достойное лечение своих фронтовых и бытовых болезней.
Молодому солдату попасть в мед часть с бытовыми или боевыми проблемами было практически невозможно. В основном в медсанбат попадали только по ранению. Или когда человека уже гробили до предпоследней перед смертью стадией. В медчасть ходить молодому солдату считалось «за падло». Зато старослужащие нет, нет, да прибегали к «липовым» справкам знакомых медиков дембелей, чтобы откосить от боевых выходов. Мол, я уже послужил, пора мне к дому готовиться.
Видел молодого солдата, который во время сна в горах на холодном камне, застудил сухожилие правое руки возле кисти. Бедняга полтора месяца не мог и ложки держать. Кисть висела как не родная. Как он при этом воевал и ходил по горам, одному Богу известно. Если бы парень лёг в госпиталь, его бы просто забили, как «членовредителя», а может быть и посадили, при таком «заботливом» комдиве. Стрелял он, зажав автомат коленями и нажимая на курок левой рукой. Манной каши и молочного супчика солдатам не давали. Многие консервы были вообще с истекшим сроком годности, в том числе и те, которые выдавали на боевые.
Торговля нашим обмундированием, оружием и едой шла в Афгане полным ходом. Все начальники и снабженцы, кто имел желание и возможность обворовать солдата, обворовывали нас со свистом и почти безнаказанно. Помню, хотели судить одного такого начальника склада. За 4 неполных месяца службы этот «Вояка» наторговал 3 Камаза барахла. Думали, хана прапору. Ан нет. Дело замяли, барахло штабные поделили между собой. Большие командиры продавали и нас, и наше оружие, имущество и питание моджахедам и кому попало. Всем, кто готов был платить.
Все офицеры и прапорщики получали по две приличные зарплаты (одна шла рублями в Союзе, вторая чеками в Афгане). Недавно услышал, как один ветеран офицер жалился другому, что получал в Афгане всего 250 чеков в месяц. Подошёл к нему и вежливо напомнил, что то, что он получал в месяц, курок получал за полтора года немыслимой войны.
Очень часто наши командиры просто ленились писать на нас наградные. Часто, по тем или иным личным причинам, не хотели. То рожей не вышел, то залетел где – то, то нагрубил, то бытовой приказ не так выполнил, то полы в палатке плохо вымыты. Офицеры тоже были люди со слабостями и странностями. Во первых, им было порой не до этого (чего из фронтовика Офицера писаря делать), во вторых почти все наградные всё равно «рубились» в штабах и ничего сверху из медалей не присылали. Шла обычная рутинная работа войны. Все были уставшие и измотанные. Храбрыми были многие курки и почти все наши курковые офицеры командиры. Почти все. Людьми, «иногда», тоже были многие. Людьми по полной, всегда жалеющие и понимающие любого солдата, были единицы. Некоторых офицеров солдаты называли «шакалами».
Отдельно о храбрости. Я видел и отчаянных легендарных старослужащих, под конец срока службы своей войны прятавшихся за спины молодых солдат и остающихся в расположении полка, чтобы не идти на боевые. Видел избитых и униженных, совершавших истинные чудеса храбрости, во имя Родины и во славу тех, кто их обижал и унижал. Остались живые и… слава Богу. Были также предатели и сдававшиеся в плен.
Всякое было. Были скоты и были люди. Были простые люди со всеми своими слабостями. Был патриотизм, был эгоизм, было всё, к сожалению, не было взаимного полного уважения друг к другу всех и вся солдат, генералов и офицеров.
Сейчас, после войны, многие из нас гораздо лучше и чище, чем были там. Понимание своей сволочной сути и мерзких ошибок к нам приходит с возрастом и образованием, с опытом жизни. Но убитым и искалеченным физически и морально от этого не лучше. Прости нас, Господи за все грехи перед ними.
Для солдата такие прелести как манная каша, молочный суп или настоящая тарелка, вообще могли появиться только во сне. Жрали мы из своих солдатских котелков сущие помои. Иногда каши были сдобрены и воняли соляркой. Нам объясняли скудность продуктов тем, что все продукты везлись из Советского Союза.
Ну, так. Чего борта самолётные зря часто гонять. Загрузили иногда парашкой и солдатикам на счастье.
Однажды пару месяцев вместо тушёнки давалили кенгурятину. Красноватое жилистое мясо, которое покрывалось слоем жира прямо на глазах, быстрее, чем баранина покрывается. Каждому доставалось грамм по 20 в день. Есть его было гадко и мерзко. До сих пор не могу понять, в каком Советском колхозе паслись стада этих кенгуру. Ещё очень любили нас лакомить просроченной килькой в томате. Каждый ужин, на четверых защитников Родины давали по банке такой «красной» рыбы, кусочку хлеба и по сто грамм комковой холодной перловки. Больному дистрофией молодому солдату, хотелось просто куска хлеба. Если при этом был ещё и кусочек сахара – это было счастье. Праздником жизни были Сгущёнка и Печенье. Солдаты курки все поголовно постоянно недоедали и недосыпали. Молодые больше, дембеля меньше.
Один молодой, с курковой роты, умудрился подломить продуктовый склад. Время от времени курковые роты ходили в караул по части. Меня по молодости обычно ставили на сержантский пост охранять палатку командира полка и рядом «булдырь» (солдатский магазинчик). Командир полка жил в отдельной огромной палатке. Солдаты в такой жили по 20 – 30 человек. После года службы я уже в караул и вообще в наряды не ходил.
Этого пацана поставили охранять продуктовый склад. Он отогнул ломиком ворота склада и упёр оттуда несколько кругов сыра, соленья, несколько ящиков сгущёнки, печенья, конфет и кучу всего ещё. Отрок нашёл Эльдорадо. Таскал и прятал награбленное всю ночь. Пропажи не хватились. Парень всё сделал мастерски. Через месяц!!! Его с полукилограммовым куском сыра прихватили дембеля. Чела начали пытать, откуда сыр. Чел не сознавался. На ту беду в разборки встрял командир роты. Под страхом трибунала и немедленного расстрела, солдат признался в содеянном. Что делать? Доложить по инстанции? Ротного самого так бы вздёрнули. Решили спустить на тормозах внутри роты. Собрали комсомольское собрание. Офицеры обвиняли это чудовище во всех грехах воровства, на что чудовище ответило, что виноватым себя не считает, на гражданке было честным форточником, и вообще не комсомолец, и вообще был голоден, виноват, исправлюсь. Я смотрел на этого маленького ростом, морщинистого, похожего на старичка курка и искренне ему завидовал. Да и все мы ему завидовали. Он отожрался на славу. Понятно, что жрал он не один, а с такими же молодыми и голодными курками как сам. Пацан никого не выдал. Более того. Целый месяц молодые харчевались деликатесами и их не заловили. Короче, его даже не били. Единственное, что испортило славную картину – это зачитанное замполитом письмо этого солдата домой. В письме солдат описывал, как он славно завоёвывает Афганистан, взрывая гранатами вражеские танки и сбивая с пулемёта пакистанские самолёты и вертолёты. Апофеозом письма была сцена, где этот «воин» писал, как после боёв он выковыривает из бронежилета пули от ДШК. К слову сказать, три такие пули могли сорвать башню у лёгкого танка. Мы катались со смеху. «Герою» посоветовали больше не будоражить маму подобными опусами. Он получил пару колыбах по шее, «волшебный» пинок под жопу и отправился тянуть свою нелёгкую молодую службу дальше. Потом, через полгода, он честно заработал медаль «За Боевые Заслуги» и однажды реально медики выковыривали ему из спины и ног осколки от разрывных пуль ДШК. С этими осколками в теле парень не выходил из боя часов 12. Но это уже было потом.
Мои родители первые месяцы войны считали, что я служу в ГСВГ (группа советских войск в Германии). Потом, как-то не получив от меня пару месяцев писем (отнюдь не по моей вине, писал я домой регулярно), отец сходил в военкомат и искренне попросил разыскать сына, служившего в Германии, мол два месяца вестей нет. Военком посмотрел на мой обратный адрес и сказал, что Германией не пахнет. Сын в Афганистане. После учинённого разноса в очередном письме за сладкую ложь я «сознался», что из Германии меня случайно «перевели» в горный рай, но просил не волноваться. Я «включил» вторую легенду. Дескать, служу при штабе армии командиром отделения цветоводов. Помню даже в полковой библиотеке взял специальную книгу и старательно описывал все прелести посадки цветов. Родители так и не догадались до самого моего возвращения, чем я на самом деле занимался. Хотя волновались по полной. Я же подкидывал им вырезки из газет, где писали, как мы помогаем афганцам строить новую жизнь, сажаем хлеб и строим дома.
По приезду меня выдали дырки от ранений, характеристика для военкомата от командира роты, военный билет и окровавленные бинты. Последнее ранение в бою я получил за несколько дней до Союза.
Котелки и ложки мы хранили в бочках с раствором хлорки. Зима, молодой солдат долбит прикладом автомата лёд в такой бочке (наши палатки зимой днём не отапливались) и стуча зубами синей рукой достаёт всем по очереди алюмелевые котелки и ложки. Горе тому, чья ложка не найдётся. Или очередной «дедушка» ВДВ объявит, что ложка недостаточно чистая. Человек сидел голодным. Ложки воровались, их не хватало. Да и котелки воровались тоже. Нет котелка, нет пайки. После еды молодые солдаты мыли котелки и ложки холодной водой за себя и за дембеля. Жир не отмывался. На мытьё давалось 2 – 3 минуты. За грязный котелок или ложку били. Горячей воды не было.
Баня в полку представляла собой четыре хлипкие фанерные стены и внутри наверху гнутая труба с дырками посередине. На полу хлипкий настил из под которого фонтанами брызгала жижистая грязь. Выдавалось хозяйственное вонючее мыло. Мы были рады и ему. Вода текла мало, полухолодная. Под ногтями пузырилась содранная с тела и головы шершащая грязь. Дрожащие от холода голые тощие тела бились и толкались за каждую струйку воды. Возле «бани» стояла прожарочная машина Хим роты и прожаривала наши ХэБчики и кальсоны от вшей. Потом это всё, заскорузлое и провонявшее хлоркой одевалось. Баня шла всю ночь. Полк мылся. Утром поднимали как обычно. У офицеров была своя баня. Цивильная и с кабинками. Пару раз, уже годком, я в ней смог помыться через знакомого солдата банщика. Небо и земля.
Кальсоны, тельняшки, трусы и портянки нам меняли. Судя по чистоте меняного больше это напоминала старый анекдот. «…сегодня банный день и меняется нижнее бельё,… рота справа меняется с ротой слева….». ХБ, солдатская куртка и штаны, стирали обычно сами. После года службы прожарочным машинам своё обмундирование мог доверить только полный идиот. Портянки мы старались заменить носками. Тельники тоже старались не менять, а стирать сами. Своё – то он по размеру и удобный, а на замену могли такое» гэ» выдать.
Часто стирались в лизоле, это такая жидкость от вшей, её разводили с водой и стирались. Она очень воняла. Я по молодости любил стираться в бензине. И грязь сразу отходила и сушилась моментально и вшам капут. Потом летом стирался сам, с мылом, сохло всё на глазах. Жара. Зимой бегал в подменке к дивизионной прачечной, где знакомый полоскун стирал всё в специальной машине для стирки офицерского белья. Я приносил ему нехитрые сувениры с боевых, он помогал мне быть всегда чистым и отглаженным.
Уже на другой войне все поражались моим всегда острым как бритва стрелкам на брюках, выбритости и до зеркального блеска начищенным сапогам. Это просто была фронтовая привычка. Наверное, по этой же привычке я до сих пор ненавижу небритые шеи и грязные воротники у рубашек. Фобия чистых рук у меня вообще в крови. В Афгане я насмотрелся как гнили грязные руки молодых солдат. Там грязные руки превращались в руки с трещинами, а любая трещина превращалась в вечный гнойник.
Так как все сух пайки взять в горы не было возможности, большая часть этой еды оставалась на броне и в полку. За «бытовкой» (пустая палатка) валялись десятки банок, которые старослужащие солдаты ели по ночам, разогрев их на маленькой самодельной буржуйке, топившейся соляркой. Иногда на такой печке молодому разрешалось поджарить кусочек хлеба. Это было особое лакомство. Видел молодых солдат, которые от голода рылись в этих брошенных банках и ели оставшиеся там засохшие кусочки жира. Чёрные, давно не мытые тощие тела, лица и руки в гноящихся коростах, полученных побоями, грязные оборванные обноски обмундирования. Уставшие и испуганные глаза. Это тоже были солдаты, которые постоянно шли в бой и защищали Родину. Людям, олицетворявшим эту Родину, было на солдат наплевать, они их предали.
В Союзе в это время шла своя весёлая жизнь. Рации ловили переговоры таксистов о ресторанах и проститутках. Газеты писали, что мы строим дома и сажаем хлеб. Население СССР, возрастом от 18 и старше, дружно и сто процентно проголосовало на собраниях трудовых коллективов за введение войск в Афганистан. Проголосовало и забыло об этой позорной странице своей жизни. Да и кто тогда вякал против. Пишут, что даже диссиденты и политические против Афгана не протестовали. Так, что когда я слышу от старшего поколения или от бывших членов КПСС фразу «я тебя туда не посылал» мне хочется плюнуть им в лицо. Посылали, греховные соотечественники, имено вы и посылали. Всем огромным могучим советским совершеннолетним народом.
За все свои ранения лично я получил около 500 рублей после Афгана советскими деньгами. В Афганистане получал около 20 рублей (чеков) в месяц, рядовой получал 9-12 рублей (чеков). На эти деньги надо было купить подшивку к воротничку, нитки, иголки, зубную пасту, зубную щётку, сапожную щётку, одеколон, бритву, мыло и много чего ещё. Остальное тратилось в основном на сигареты с фильтром, печенье и сгущёнку. У молодых солдат деньги, как правило, отбирались старослужащими.
Ранения, бои, подрывы, конопля, дизентерия, энурез, понос, дистрофия, желтуха, лихорадка, вши, голод, оскорбления, побои и гниющие раны от них – это были обычные будни советских солдат в Афганистане.
Бани можно было не видеть по полгода.
За вопрос о бане, «рассерженный» заслуженным обвинением командир дивизии или полка мог на всю ночь заставить уставших после боевых выходов солдат рыть в полный профиль окопы на плацу в морозной земле и закапывать утром их обратно. Это было обычным делом и не удивляло.
Издевательство и скотское отношение к курковому пушечному мясу всех видов было само собой разумеющимся делом. Отцы командиры сыпали в наш адрес такими перлами, что грузчики в портах казались перед ними маленькими скромными гимназистками. На солдатиков, ротных старшин прапорщиков, ротных капитанов, ротных замполитов и взводных лейтенантов, бившихся из последних сил, в очередном бою могли и просто забыть, и плюнуть на них.
Недавно читал в интернете статью очередного расследователя про Героев Советского Союза, сержантах Мироненко и Чепике. Дескать, не сами себя подорвали, а молодые курки их пристрелили. За издевательства. Не знаю, свечку не держал. Но подорвать себя на гранате или мине вместе с моджахедами готов был всегда любой нормальный курок. Не так это для курка ВДВ и страшно было. Ну, попал в передел, ну не сдаваться же. Сам держал пару раз по несколько часов кольцо от гранаты на шомполе АКСа. И прощался с родными в мыслях без мандража. Жизнь у десантника такая. Попал по полной, умри достойно и прихвати с собой врагов побольше. Что пацаны Мироненко и Чепик скорее всего и сделали. Честно и по десантному. По мне, так они настоящие Герои.
Обмундирование было драное, штопанное и застиранное до дыр. На боевые каждый искал себе одежду и обувь сам из кучи обносок и хлама. Такую кучу всегда вываливали на плацу при построении курков дивизии перед боевыми. Лично я ходил в офицерском ПШ, выкинутым каким – то штабным за не надобностью. Меня часто путали из за этого на боевых с офицером (когда мы спускались с гор к броне), но мне обычно это было на руку. Конечно, понимал, что с лампасами на галифе и в офицерском кителе становился более сладким куском для моджахедов, но мне было всё равно, уж больно это ПШ было удобное и тёплое. По этой же причине я добыл себе офицерский бушлат, который был более тёплым в горах, чем солдатский. У него и воротник был меховой. Это же ПШ и бушлат уже в полку давали мне возможность попасть после отбоя на кино для офицеров.
Наркомания процветала. Героин косил здоровье штабных солдат и солдат спецов со страшной силой. Гроб с очередным покойником ставили на плацу и вели нас в столовую на обед, заставляя смотреть наркоману в лицо. Считалось, что это отвратит нас от наркотиков. Нам было наплевать. Курки героин не употребляли.
Штабные офицеры были очень изощрённые в своих издевательствах. Помню, целый батальон, сразу после двух месяцев беспрерывных боёв не заводя в полк, поставили в чистом поле, раздели догола, заставили наклониться и раздвинуть ягодицы. Искали, кто чего добыл на боевых. Да, что мы могли добыть. Три апельсина, кусок мыла, десяток афганей (местных денег) из кармана застреленного моджахеда, или поношенные китайские электронные часы. Скотам было до лампочки, что мы были с поля боя. Исполнялся приказ командира дивизии, по особому «любившего» своих солдат. Попы были грязные, кто – то пёрнул под нос очередному замполиту из штаба. Проверяли долго, часа два. Лезли в дырявые кальсоны и автоматные рожки, обнюхивали каждый лист БМД и бронежилеты. Если бы хоть одна горячая голова дала в морду проверяющим, мы бы схватились за автоматы. Мы были на пределе. Мне в то время было одинаково плевать в кого стрелять: в моджахедов или в штабных сук нас гнобивших. Для меня был один авторитет, командир роты. Покажи он любую цель и цель уже могла не планировать свою горемыстную жизнюху дальше.
Когда я улетал в Союз, вместе с нами летело 4 солдата под охраной. Их судили за мародёрство и убийства. Одного везли в дисбат, ещё одного на зону. Двоих, по слухам, везли на смертную казнь. Нас особо не интересовало, что конкретно они натворили. Самолёт сел в какой – то дыре ещё до Ташкента, но уже в Союзе. Чего – то у него там сломалось. Мы сходили уже в наш советский кишлак и купили вина, хлеба, сигарет и консервов. Пришли, угостили осужденных. Они были наши. Они были такими же героями как и мы. Просто им не повезло. Они попались. Расстрелять или посадить за подобные и другие анти уставные «подвиги» можно было любого из нас. Караульные не мешали. Они не рискнули мешать. Они даже сняли с арестованных наручники. Рядом со мной сидящий сержант снял сапог и вылил из него кровь. У него было ранение в ногу.
По прилёту в военный аэропорт Тузель, нам в маленьком кассовом окошке одиноко стоящего дома выдали наши копейки за боевые и ранения. Кому 200, кому 300, кому 500 рублей. Потом показали в темноту и сказали: «там Ташкент». Всем было по фигу на наши награды, бинты и костыли. Чиновникам и генералам, олицетворявшим Родину в Сытом Союзе, было плевать. Мы поймали машину, заплатили по 25 рублей и поехали в аэропорт. В аэропорту было уже около 2.000 таких же уставших от
|
Помочь сайту
Поздравления
