"...Вера это уверенность в невидимом.
Вера, надежда, любовь нам даны Богом с дыханием жизни".
Библия.

Солнечный, невыносимо жаркий июльский день. Листья на тополях пожелтели, цветы в бетонных клумбах сникли, трава пожухла на корню. Воздух накалён добела так, что трудно дышать, одежда намокла (хоть выжимай), асфальт плавится, плывёт под ногами. Не спасает даже тень. А мне холодно, холодно… Зубы выбивают мелкую дробь, ноги набиты не то ватой, не то пухом, руки не слушаются, будто чужие. Потому мне с трудом поддаётся тяжёлая скрипучая дверь больничного отделения. На резкий звук из леденящего покоя и угрюмого полумрака вынырнул белый халат.

– Вам сюда нельзя!

Останавливаюсь в нерешительности, но в голосе упрямая жёсткая нотка:

– Мне. Нужно! Я к Фёдорову. Это. Мой брат, – сухими от волнения губами стараюсь членораздельно произносить каждое слово. – Я. Должна знать. Что с ним.

– Говорю же, сюда нельзя! Это реанимационное отделение.

Да понимаю я, где нахожусь! Знаю, и оттого тело пробирает мелкая противная дрожь. Нервы не выдерживают, лопаются, как воздушный шарик. Неожиданно всё поплыло вокруг: и медсестра в туго накрахмаленном белоснежном халате, лицо которой и без того не имело контуров, а сейчас превратилось в маленькое светлое пятно, и выкрашенные в ярко-синий цвет стены, теперь похожие на бушующие волны, и лампы под потолком – тёмные, с потухшими зрачками... Прислоняюсь к стене, оцепенев, едва сдерживая слёзы, готовые хлынуть из глаз отчаянно-горьким потоком.

– Я сейчас лечащего врача позову, – будто издалека слышу приглушённый, дрогнувший голос молоденькой медсестры. Фиксируюсь на её лице и встречаю живой, сочувствующий взгляд. В ответ киваю головой. Это всё, на что я сейчас способна. Не успеваю заметить, в какой из дверей длинного коридора скрывается её белый халатик. Крошечные молоточки в висках отсчитывают время. Стараюсь натянуть на лицо маску спокойствия: реаниматолог не пропустит к больному, если просканирует моё истеричное состояние. В коридоре появляется Доктор: добротный, крупный, заполняя собою всё пространство. Вздрагиваю от неожиданности, когда в неподвижно-давящей тишине отделения раздаётся его голос – неуместно громкий и строгий.

– Фамилия! (Называю фамилию, почему-то свою). Да не Ваша, больного! Состояние стабильно тяжёлое. Прогнозов не даю никаких. Вам остаётся только ждать. Это – всё.

Я продолжаю стоять – молча, без движения. Тягостная пауза… А молоточки всё стучат, стучат, отсчитывая время… Минуты так долго тянутся или секунды? Дорога, как дорога каждая из них!

– Хорошо, я пропущу тебя к нему. Ненадолго, – неожиданно Доктор смягчается, переходит на «ты» и уже не кажется таким суровым. – Готова?

Сглатываю застрявшего в горле «ёжика», но в ответ лишь опять киваю, как китайский болванчик. Большой человек внимательно посмотрел на меня, потом махнул рукой, мол, следуй за мной. С трудом поспеваю за Доктором: шаг у него широкий, решительный. Руки в карманах, халат развивается за спиной, словно лёгкие белые крылья ангела, ниспосланного свыше. Сейчас многое зависит от этого человека. И ещё одного Всемогущего существа. «А если эта сердечность и участие неспроста?» – густо заворочались в голове страшные мысли. Гоню их прочь, прочь!

Неожиданно Доктор останавливается, крылья опадают, а я едва не натыкаюсь на его спину, но тот вовремя делает шаг в сторону. Вижу кровать, на которой лежит… мой брат? На лице, таком бледном, осунувшемся, неузнаваемом, но таком родном, огромные глаза, которые кажутся ещё больше из-за очков, которые не снимает никогда. Он даже спит в них. Взгляд блуждает по стенам, потолку, по двум фигурам, застывшим рядом, и останавливается на мне. Узнал…

– Общайтесь. Недолго, пять минут у вас есть, – белый халат исчез…

Мой брат, младше на шесть лет. Ему нет и сорока, но для меня он остаётся тем же младшим братишкой, что и много лет назад.

«Помнишь, я водила тебя в детский сад по утрам прежде, чем идти в школу? Вечерами мы играли: я – требовательная учительница, ты – прилежный ученик. Высунув язык, ты старательно выписывал палочки-кружочки-палочки в тонкой клетчатой тетради. А в три с половиной года ты удивил родителей, прочитав вывеску «Мороженое» в магазине. Они-то утверждали, что мороженого в продаже нет, но им пришлось купить заветный вафельный стаканчик…

Помнишь, как зимой ходили на лыжах всей семьёй? Когда ты уставал и начинал поскуливать, точно маленький кутёнок, я брала тебя на буксир, цепляя за лыжную палку. Ты садился на корточки и катился следом с блаженной улыбкой. Потом падал, а я, не снимая лыж, пыталась выдернуть тебя из сугроба и обрушивалась сверху. Тогда нас обоих приходилось вызволять из снежного плена. От нашего дружного смеха лес просыпался на короткое время от зимней спячки, вздрагивал, и с мохнатых елей осыпался густыми хлопьями снег…

А ещё в шестом классе мне пришлось подраться с двумя одноклассниками. Они поддразнивали тебя, отбирали игрушки… Кто заступится за брата, если не старшая сестра? Позже я узнала причину их действий – мальчишки таким образом добивались моего внимания, так как оба были в меня влюблены…

Мы давно повзрослели и, к сожалению, редко общаемся. У тебя своя жизнь. Своя жизнь... Страшно сознавать, что она может прерваться».

Брат часто и тяжело, со свистом дышит. Каждый вдох, любое движение – боль. Трубочки, капельницы, аппарат, показывающий давление и температуру тела, отсчитывающий удары сердца. Оно бьётся, оно живое. И нужно вселить в это сердце надежду. Сейчас это жизненно необходимо и ему, и мне. Но что можно успеть за пять минут? Я улыбаюсь, делаю шаг, ещё… Беру его руку, ледяную на ощупь, прижимаюсь губами:

– Я люблю тебя! Очень люблю! Всё будет хорошо. Обязательно. Будет.

Брат пытается улыбнуться, глаза ожили и увлажнились. Мои – тоже. Пять минут истекли, но за это время мы прожили большую жизнь.

Выхожу из здания, не замечая ничего и никого вокруг. Каждой клеткой тела ощущаю своё бессилие и слабею от этого ещё больше. Что делать, что? Ждать… Где брать силы? Набираю полную грудь воздуха и запрокидываю голову. Вижу солнце, выглянувшее из-за непонятно откуда набежавшей тучи, и понимаю, ЧТО я должна сейчас делать. Любить. И верить, что дыхание жизни не прервётся.