Двадцать пятый кадр

                                                                                                    «И я гляжу в свою мечту  

                                                                                 Поверх голов

                                                                                                     И свято верю в чистоту

                                                                                                                 Снегов и слов»   (В. Высоцкий)

  "Искусство нам дано, чтобы не умереть от истины"(Ф. Ницше)                                                                                                                                    

Из тусклого скользкого неба безнадежно сыпало мокрым и колючим, перечеркивая густыми штрихами всякие надежды на то, что близкий новогодний праздник рискнет превратиться в снежно-морозный.

Он сидел на закарлюченной обледенелой ветке, нахохлившись и втянув голову, время от времени хрипло покашливая и крупно вздрагивая. Обвел взглядом родной московский двор, отметил группку Дедов Морозов, которые спрятались от непогоды в игрушечном теремке на детской площадке и чем-то периодически там цокали. И привычно уставился в знакомое окно напротив. «Все плохо. Все очень плохо. Еды нет. Снега нет. Бронхит замучил. Новый год на носу. Скучно. Есть хочется…»

Вдруг окно, в которое он напряженно пялился уже с час, приоткрылось, оттуда высунулась тонкая рука и насыпала на подоконник щедрую горстку печенья и сыра.

Он встрепенулся, потянулся, расправляя застывшие мышцы, и ринулся с утробным вскриком к вожделенной кучке еды…

*      *      *

…Широкая дверь оглушительно зеленого цвета скрипнула, приоткрылась, и на пороге бара возникла невысокая тощенькая брюнетка в джинсах на желтых подтяжках и  с огромным кожаным кофром для фотоаппаратуры на плече. Темные волосы торчали смешным ёжиком на затылке, а из-под длинной косой челки выглядывал фиалковый глаз с поволокой и легкой припухлостью. Она протопала к стойке бара, волоча свой кофр, взгромоздилась на высокий табурет и с тоской уставилась на бармена Игоряшу, скучавшего в углу и натиравшего до блеска какой-то стаканчик. Впрочем, на Игоряшу немало девиц взирало с тоской. Причины этой девичьей тоски были в Игоряшевом торсе с упоительной рельефностью и бесстыжих глазах кота с помойки мартовского периода.

– Привет, Никитà! Что за тоска с утра?

Барышня слегка поморщилась на прозвище, прочно прилипшее к ней с тех пор, как творение Люка Бессона шумно прокатилось по экранам на просторах родины.

– Вам, леди, как обычно? – поинтересовался Игоряша.

– Да, чашечку кофе, пожалуйста, и покрепче, – изо всех сил стараясь не зевать во весь рот, быстро проговорила Вероника.

Невозмутимый Игоряша повернулся к огромному кофейному агрегату, своими блестящими штучками, рычажками и внушительностью смахивающему  на старинный тепловоз, и стал ловко нажимать какие-то кнопочки, одновременно разогревая белую фарфоровую чашку.

– У меня кофе снова сбежал, а заново делать некогда, я вчера допоздна работала, а сейчас бегу в издательство, а еще надо заглянуть в галерею – завтра открытие выставки, – словно оправдываясь, бормотала Ника.

– Как поживает твоя Шарлотта? – продолжил светскую беседу бармен.

– Спасибо, замечательно. Плетет и хорошеет, – улыбнулась Ника.

Игоряша кивнул с пониманием и протянул Веронике дымящуюся чашку. Из фарфоровой глубины подымался такой головокружительный аромат, что она не удержалась, сунула нос в чашку и издала легкий стон.

Обжигаясь, Вероника торопливо глотала свой кофе и рассеянно созерцала пейзаж, фрагментом видневшийся из небольшого окошка под самым потолком. Все вокруг было давно знакомо и привычно. И этот бар с сюрреалистическими картинками, развешанными на оранжево-фиолетовых стенах, уютное прибежище разных художников-неформалов. И этот дом в тихом дворе на Малой Грузинской, где на последнем этаже обитала Вероника, а несколькими этажами ниже когда-то жил сам Владимир Высоцкий.  Однажды ей посчастливилось ехать с ним в лифте, и она, обмирая от робости и счастья, прижав к груди школьный портфель, пискнула: «Здравствуйте, Владимир Семенович!» Гений скользнул по ней отрешенным взглядом, сказал «Здравствуйте» и вышел из лифта, как будто удалился в вечность…

Иногда глубокой ночью тишину за окном разрывали звуки из далекого зоопарка. Там завывали, фыркали, ухали, вскрикивали; и Ника представляла себя в африканской саванне или южноамериканских прериях, в пробковом шлеме, на темно-зеленом джипе, обязательно с фотокамерой, вокруг тайны, опасность… и ветер в лицо!

Хотя, конечно, она скучала иногда по своей любимой Таганке, где жила когда-то в бабушкином старом доме на Воронцовской. Окна выходили в маленький палисадник с кустами роз, и на ночь закрывались тяжелыми, высокими деревянными ставнями с витой медной задвижкой. Каждое лето мама с бабушкой собирали розы и варили изумительное варенье из нежных розовых лепестков.

– Игоряша, а у тебя есть варенье из лепестков роз?

Бармен непонимающе уставился на Веронику.

–  Ладно, пока! Я уже практически опоздала, -- Ника полезла в карман за кошельком и вспомнила, что он остался на тумбочке в прихожей. Опрометью припустила к зеленой двери, распахнула ее и исчезла в большом холле по направлению к лифту.

Игоряша покачал головой ей вслед, вздохнул и снова принялся натирать какой-то стаканчик.

*      *      *

Вероника влетела в лифт, пританцовывая от нетерпения, пока он тащился на последний этаж, долго ковырялась в замке, в спешке никак не попадая ключом, и наконец открыла дверь. Кошелек лежал на тумбочке у двери, а в комнате кто-то напевал с жутким акцентом что-то из Стинга.

Ника нервно сглотнула, припоминая, что точно перед уходом выключила телевизор, тихонько прокралась вдоль стены и замерла на пороге. Взгляд сфокусировался на правом углу комнаты, где стоял шкаф, с которого в данный момент свешивались чьи-то длинные тоненькие ноги в лакированных сапогах. Выше сапог на шкафу размещался объемистый бюст и кругленький животик в сильно облегающей ярко-красной кофточке. Венчала всё это недоразумение растрепанная грива тёмно-медных волос, кровавый пухлый ротик и нахальные глаза цвета чайной заварки.

Абсолютно незнакомая вульгарная девица сидела на шкафу, болтая ногами, подпиливая сосредоточенно огромные красные ногти и распевая: «… sha-а-а-pe of my heart…».

–  Вы кто? Вы что здесь делаете? – вскрикнула Вероника, шаря в заднем кармане джинсов в поисках мобильного телефона.

Девица нехотя оторвалась от своих ногтей, спрыгнула с грохотом на пол и насмешливо уставилась на Нику, отставив левую ногу в блестящем сапоге и упершись рукой в бедро, обтянутое кожаной юбкой, размером скорее напоминающей трусы.

–  Ха! Я же – Шарлотта.

–  Какая Шарлотта?!! – заорала Ника, размахивая найденным наконец телефоном, –  я сейчас милицию вызову!!

Девица подняла одну бровь и покрутила длинной пилочкой перед Никиным носом:

–  Ты не для того меня пожалела и выкормила, чтобы ментам сдавать ни за что. Я не воровка и не бандитка какая-то! Я – Шар-лот-та, –  раздельно и с нажимом проговорила гостья.

Вероника прислонилась к стене, пытаясь одновременно вспомнить телефон МЧС России и понять, какое отношение имеет жуткая девица к ее домашней питомице – паучихе Шарлотте. Только близкие друзья Ники знали о Шарлотте, которую она сначала безуспешно пыталась извести при помощи тапкометания, потом смирилась с ее существованием в углу за шкафом, а затем стала подкармливать мухами, осторожно подкладывая их на шкаф.

И вот это кошмарное создание с кровавыми ногтями посмело именовать себя дорогим именем!

Внезапно Ника вздрогнула от резкого звонка в дверь. Звонили, не переставая, пока она шлепала в прихожую, пока возилась с замком и пока не распахнула наконец дверь. В проеме возник долговязый тип, державший в одной руке какую-то книгу, в которую он смотрел стеклянными глазами, другой же рукой продолжал жать на звонок.

Вероника убрала его руку со звонка, сказала «Привет» и вернулась в комнату. Тип двинулся за ней следом, не закрыв двери и не отрывая глаз от книги. Прошествовал в угол с Никиным компьютером и уселся там. Это отстраненное создание было гениальным программистом и по совместительству Вероникиным бойфрендом Иваном. Правда, он предпочитал называть себя Вэн. По дороге к компьютеру он бросил, на секунду задержавшись взглядом, «здрасьте» в сторону медногривой красотки и замер у магического экрана.

Компьютерный бог с ожесточением застучал по клавишам, защелкал мышкой, полностью исчезнув в виртуальном пространстве. Моментами он ёрзал на стуле, чесал затылок и что-то бормотал.

Чумовая девица в кожаных «трусах» хмыкнула и многозначительно дернула плечиком.

– И скажи своей подруге, чтобы не торчала у меня за спиной, – не оборачиваясь, продолжал лупить по клавишам Иван.

– Эта девица – Шарлотта. Во всяком случае, она это утверждает, –  призналась Вероника.

Иван оторвался, наконец, от экрана, посмотрел на рыжую, потом глянул на шкаф и опять уставился на гостью. Повторил  с плохо скрытым сарказмом: «Ах, Шарлотта, говоришь», –  и глянул на Веронику с насмешливым сочувствием.

Тут рыжая Шарлотта топнула ножкой в лакированном сапоге и неожиданно прямо с места, задом, взлетела на шкаф. Уселась там, закинув ногу за ногу, выпятив бюст и обведя публику внизу томным нахальным взглядом.

–  Во дает! Улёт! Ну прямо цирк какой-то! – с недоуменным восторгом протянул Иван, –  Какой у вас бо-оо-льшой талант! И как же это вы, с таким бо-ольшим талантом… –  Иван, не мигая, глядел на внушительный бюст рыжей девицы. Его взгляд безвозвратно утонул в роскошном декольте.

Красотка на шкафу с довольным видом повела плечом, уселась поудобнее, а затем покопошилась где-то за своей спиной, и в руках у нее появились непонятно откуда взявшиеся вязальные спицы. Со спиц тянулось некое изделие, сплошь в дырах и невразумительного цвета. Рыжая демонстративно уткнулась в работу и быстро-быстро застучала здоровенными деревянными спицами.

–  Эй, эй! Ты чё там расселась? Что это еще за представление? Вероника, твой сценарий? – опомнившись, грозно надвинулся Иван на маленькую Веронику, что встрепанным воробьем испуганно попятилась назад.

*      *      *

–  А ну-ка, пойдем на кухню – поговорим, –  тоном, не обещающим ничего хорошего, процедил Иван, подталкивая Нику в спину.

На пороге кухни она вдруг резко остановилась и ахнула. Из-за плотно закрытого окна доносились сдавленные завывания:

«О белла чао, белла чао, белла ча… чавк!», - на последнем «чавк» Вероника кинулась к окну, распахнула его и вцепилась что есть силы в ускользающую костлявую лапку безумца, висевшего на карнизе за окном.

- Помогите! Я не могу его удержать! Ну скорее же!!

Иван чертыхнулся и бросился к окну. Пыхтя и продолжая чертыхаться, он втащил за шиворот отяжелевшего от налипшего мокрого снега субъекта, который мгновение назад балансировал на краю карниза и собственной жизни.

Тип из заоконья с глухим стуком тяжело шлепнулся на пол, распространив сразу вокруг себя запах мокрой шерсти. Это оказался старик с пронзительными круглыми глазками, жалобно взиравшими из-под черного берета, нахлобученного боком на седые космы. При этом имелась неожиданно черная борода, и вообще, он почему-то сильно смахивал на пламенного революционера с Острова свободы. Поверх пальто была косо приколота октябрятская звездочка с портретом кучерявого вождя, а на тощей груди виднелся героический профиль Че Гевары.

–  Сумасшедший день и сумасшедший дом! – отряхиваясь от снега и грязи, раздраженно буркнул Иван. – Этот тип тоже твой гость? Вы кто? Что вы там делали?? – распаляясь все больше, тряс он за воротник старика.

–  Иван! Как ты можешь? Он же чуть не погиб! Сначала приведи человека в чувства, а потом спрашивай имя-отчество! – возмутилась Вероника.

–  Тьфу! Ну и возись с ним, ты же у нас добрая самаритянка! – Иван в сердцах швырнул щетку, которой оттирал рукав от грязи, с грохотом на стол и удалился в комнату.

–  Ах, как бы хотелось мне, чтобы звали меня Гевар-р-ра! – раздалось из-под черного берета.

Шарлотта за Вероникиной спиной громко фыркнула:

– Ну да, конечно! Этого старого дуралея зовут так, как и положено стодвадцатипятилетнему ворону – Аристарх Полуэктович. Тоже мне – «команданте»!

Старик в берете злобно зыркнул в сторону рыжей девицы и нервно вздернул бороду:

–  Что ты понимаешь  в героях, насекомое! Да ты вообще –  букашка, козявка! Ты… ты… – сверкая глазами и брызгая слюной, старикашка наступал на Шарлотту, при этом он смешно подпрыгивал и размахивал руками, – да ты просто… клоп! вот ты кто!

–  А-а-а! За «клопа» ответишь! – Шарлотта взвизгнула и попыталась ухватить старика за бороду своими длинными алыми ногтями.

– Стоп! –  закричала Вероника, распихивая по углам кухни своих беспокойных гостей.

Иван молча ухмылялся, привалившись к косяку двери и скрестив руки на груди.

Внезапно суету и сопение в кухне резко прервал телефонный звонок. Вероника  бросилась в комнату, заметалась в поисках аппарата, причитая что-то себе под нос, схватила, наконец, дребезжащее черное тельце телефона и крикнула в трубку: «Алло!». Потом замерла, спросила сдавленным голосом «Когда?», потом помолчала, глядя в пространство остановившимся взглядом вдруг ставших огромными на абсолютно белом лице, глаз, и прошелестела в трубку: «Я сейчас приеду». И медленно опустилась на пол, продолжая крепко сжимать в руке телефон.

В дверном проёме возникли растерянные физиономии старика и Шарлотты. Где-то в коридоре раздалось шуршание и оттуда донеслось торопливое Иваново: «Ник! Мне надо бежать… Созвонимся!».

–  Что случилось, детка? – осторожно выглядывая из-за плеча рыжей, полушепотом спросил Аристарх, шаркая ногами, медленно подошел к Веронике и опустился рядом с ней на корточки.

–  Там. Сгорело. Всё, – слова как будто с невероятным трудом выползали из бледных Вероникиных губ.

–  Чё там сгорело-то? – перепуганно и тоже шепотом протянула растрепанная Шарлотта, нервно одергивая съехавшую набок юбку.

–  Всё, – непонятно ответила Ника и снова уставилась в пространство. Потом судорожно вздохнула и тихонько тоненько заскулила. От этого Аристарх и Шарлотта вовсе потеряли самообладание. Девица, не теряя времени, тут же принялась тихо подвывать и всхлипывать, а бедный Аристарх, сжав в кулаке свой беретик, только хватал ртом воздух, охал, ахал и взмахивал руками, словно хлопал крыльями. Внезапно Вероника перестала скулить, опять громко вздохнула и неожиданно спокойным голосом произнесла:

–  В галерее пожар. Сгорели все мои работы. Пять лет. Косово. Чечня. Палестина. Пять лет в обнимку с фотоаппаратом и со смертью. Эти люди… Их должны были увидеть. Их должны были увидеть…

Наконец её фиалковые глаза до краев наполнились слезами и Вероника жалобно, отчаянно зарыдала. Аристарх с Шарлоттой бросились к ней в попытке утешения, но застыли, только сухая темная лапка старика бережно поглаживала вздрагивающие плечи.

Они смотрели друг на друга поверх Никиной скукоженной фигурки, старый ворон и шальная паучиха, обмениваясь взглядами, в которых, казалось, застыло знание чего-то странного и неприятного. Аристарх поднес узловатый палец к губам.

*      *      *

…Эти две девчушки среди развалин на пыльной косовской улице смешно гримасничали, о чем-то, хохоча, болтали, наряжая своих кукол. Вероника нацелилась на них объективом, увидела в видоискателе трогательную картинку детства, улыбнулась и нажала на спуск. «Ж-ж-ж!» - ответил радостно ее «Nicon», и… Вспышка, грохот, столб дыма. И ничего. Ничего и никого на том месте, где только что были детство и смех.

Потом её кто-то тряс за плечи, кто-то хлестал по щекам, совали под нос вонючий нашатырь, куда-то тащили, несли… Потом дребезжащий армейский джип, гул самолета и моросящий дождь в Шереметьево, и долгое лежание на диване лицом к стене, встревоженные и бесполезные звонки родных и друзей.

Это была её первая командировка. Это был её первый снимок тех, кто исчез минуту спустя.

А потом были еще командировки. Ника как будто спешила запечатлеть того, кто мог исчезнуть через минуту, через две, через день, оставаясь живым и счастливым в ее камере. Она носилась по «горячим точкам», снимая, снимая без конца радость и смех на фоне руин, как будто хотела докричаться до всего мира:  «Посмотрите, вот они, счастливые и беззаботные, они так хотят жить! Никто не имеет права отнимать у них жизнь. Никто не имеет права!»

…И вот всё это, вся ее жизнь за эти пять лет, все эти люди, о которых она хотела рассказать, исчезли, как будто ничего и не было. Ведь ей не нужны были известность, шумная презентация, выставки, ее раздражала светская тусовка, фуршет с шампанским и прочая чепуха, ей надо было только сказать:

«Никто не имеет права отнять жизнь».

*      *      *

Вдруг Ника расжатой пружиной вскочила с дивана и кинулась к компьютеру. Аристарх с Шарлоттой уставились на нее. Вероника бережно погладила блестящий бок монитора и жалобно прошептала: «Ну, давай, миленький, ну, очнись, прошу тебя, очень прошу…» Экран, на удивление, вдруг озарился матовым светом и послушно выдал картинку с замком на берегу озера. Вероника обернулась с торжествующим видом, подмигнула и забегала пальцами по клавишам. Подавшись всем корпусом вперед, она как будто стала единым целым с мерно гудящим и мигающим механизмом. Глаза неотрывно следили за экраном, губы шевелились, словно она читала мантру или молитву.

Постепенно плечи ее стали опускаться, а глаза наполнились отчаянием. Наконец Ника последний раз стукнула по клавише и замерла, опустив голову, превратившись в сдутый шарик. Бесконечно долго она сидела неподвижно, безвольно свесив руки вниз. Шарлотта с беспокойством глянула на старика и, на цыпочках тихонько приблизившись к Веронике, заглянула ей в глаза.

–  Вероничка…

Ника подняла измученное лицо и выдохнула:

–  Ничего нет. Ни одного файла. Я ничего не понимаю… Что произошло? Ведь должно было остаться хоть что-нибудь…

Вероника уронила лицо в ладони и затряслась в беззвучных рыданиях.

– Ты можешь хотя бы воды принести? – зашипел Аристарх на рыжую, растерянно переминавшуюся с ноги на ногу.

Шарлотта метнулась на кухню и через минуту возникла со стаканом воды и пузырьком валерьянки. Они подняли под руки Веронику, которая была похожа на безвольную тряпичную куклу, и бережно уложили в постель. Аристарх укрыл девушку пледом, заботливо подоткнув его со всех сторон и сел в ногах. Ссутулился и стал сразу еще лет на сто старше. В глазах его застыли невероятная боль и страдание. Шарлотта сидела, скрючившись, на полу у изголовья и беспрестанно хлюпала носом.

…Комнату заполнила серая мгла дождливого дня. Вероника спала, иногда постанывая и всхлипывая во сне. Шарлотта дремала всё в той же скрюченной позе, положив голову на край дивана. Аристарх сидел неподвижно, уставившись круглыми черными глазами в окно, на котором чертил штрихи бесконечный дождь, и периодически пожевывал губами.

Наконец он тихонько встал, потянулся, потирая поясницу, и пихнул в бок спящую Шарлотту.

–  Ты что разоспалась? Пора.

Шарлотта очумело открыла глаза, потрясла головой и, окончательно проснувшись, вскочила и поковыляла в своих нелепых лаковых сапогах на шпильках в коридор.

Аристарх уже стоял на лестничной площадке, заматывая тщательно вокруг шеи бурый мохнатый шарф. Шарлотта тихонько выскользнула из двери, прикрыла ее и обернулась к старику. Тот смерил девицу взглядом с головы до пят и хмыкнул. Бесконечные ноги в черных блестящих ботфортах, немыслимая кожаная юбка-«трусы» и коротенькая курточка из неизвестного клочковатого зверя как нельзя подходили для прогулки по замерзшему городу.

–  Ах ты, Господи, вот некстати! Лифт-то, похоже, не работает! – пробурчал старик, безуспешно нажимая на безжизненную кнопку вызова. Вздохнул ещё раз и потопал вниз. Следом зацокала каблуками рыжая красотка.

На улице порыв ледяного колючего ветра чуть не сбил их с ног. Старый ворон нахлобучил свой берет по самые уши и подтянул повыше шарф. Шарлотта мгновенно принялась дрожать и стучать зубами.

–  П-п-послушай, А-а-аристарх, и как ты собираешься туда добираться? Т-т-ты хоть п-п-представляешь, где эта тьмутаракань, как его – Б-б-бибирево или Б-б-бирюлево, а? –  выбила она дробь.

–  Представляю, конечно. Летали, знаем. Метро. Автобус. Еще один автобус.

Шарлотта громко икнула и вытаращила глаза. Потом изобразила бровки домиком и проныла:

–  Д-д-давай на т-т-т-т-такси…

– Ненормальная. Перед праздником вся Москва стоит. До утра не доберемся. Пошли-пошли, насекомое!

И бодро двинулся через двор, опережая вереницу Дедов Морозов, трусивших гуськом по тротуару.

*      *      *

Уверенно попетляв между одинаковыми безликими домами, Аристарх наконец остановился возле одного из них, на взгляд Шарлотты, ничем не отличающегося от сотен таких же жалких уродцев. Старик стоял и изучал окна дома, задрав бороду и шевеля губами. Затем сказал: «Ага», и уверенно скрылся в подъезде за дверью, щедро разукрашенной окраинными граффити. Шарлотта оглянулась по сторонам, поёжилась и нырнула следом.

В темном подъезде на них обрушился коктейль жестоких ароматов: пахло кошками, бесконечными щами и плесенью. За дверью напротив лифта уже шумно встречали праздник, рядом визжали дети, сверху кто-то грохотал дрелью, стучал молотком и матерился одновременно.

Аристарх поковырял обгоревшую кнопку лифта, умершего давно и навсегда, и двинулся наверх по разбитым ступеням. Через несколько пролетов он остановился, на ощупь в темноте коридора отсчитал пятую дверь и, поколебавшись мгновение, надавил на кнопку звонка. Тишина. Шарлотта мотнула головой и решительно сунула длиннющий алый ноготь в замочную скважину, застыв и сосредоточившись на процессе вскрытия. В замке что-то цокнуло, и девица торжествующе распахнула дверь.

В квартире пахло пылью, несвежим бельем и дорогим мужским парфюмом. В абсолютной тишине монотонно капал кран на кухне.

Шарлотта со стариком на цыпочках просочились в комнату, где уже сгущались ранние зимние сумерки, съедавшие постепенно детали интерьера довольно убогой квартирки, видимо, уже уставшей надеяться на ремонт.

В углу виднелся диван с потертой обивкой и тусклой кучкой постельного белья, а на окне обреченно болтались занавески бывшего кремового цвета, которые выглядели так, словно их туда повесили за какое-то преступление.

При этом абсолютно нелепо на фоне удручающего беспорядка и неухоженности, среди нескольких разномастных чашек с остатками засохшего кофе разной степени давности, громоздилось на столе последнее чудо трудолюбивых японцев – огромный новенький монитор.

– Шéри, детка, сдается мне, что в этой большой блестящей штуковине мы найдем кое-что неожиданное и интересное… Но как залезть туда, вот в чем загвоздка! Я не представляю даже, как его оживить! Ты хоть что-то в этом понимаешь?

– Ха! – многозначительно ответила Шарлотта и села на прихрамывающий стульчик перед компьютером. Пальцы ее быстро застучали по клавиатуре, экран засветился, заискрился разноцветными кружочками, черточками и стрелочками, и нехотя впустил в свои безграничные недра.

Прошло пару часов. Шарлотта, сгорбившись, неотрывно пялилась в светящийся экран, на котором мелькали какие-то тексты, картинки, цифры и прочее, абсолютно непонятное старому ворону.

Он уже задремал, нахохлившись, на краю продавленного дивана, как вдруг Шарлотта громко присвистнула.

–  Ты погляди, каков, а? Нет, ты только глянь, что натворил!

Аристарх встрепенулся и тоже уставился в экран, всю поверхность которого занимали какие-то фотографии. На снимках были разные люди, их слезы, их улыбки, их глаза, их руки на фоне дымящихся развалин и обгоревших скелетов автомобилей просто проникали в душу. Это были Вероникины снимки, ее работы, сгоревшие вместе с галереей.

–  А это что? Почему это вот тут, и вот здесь написано, что это работы какого-то Вэна Компински? Что за чушь? – изумился старик, тыча пальцем в строчку, набранную крупным шрифтом вверху страницы.

–  А это не чушь, драгоценный Аристарх Полуэктович, это всего лишь так называемый «творческий псевдоним» нашего шустрого мальчика Ванечки Кузякина.

– Ничего не понимаю. Каким образом Вероникины работы, подписанные каким-то «Компински», отправлены на «Интерпрессфото»?

–  Ты отстал от жизни и от техники, Аристарх! Все очень просто…

…Шарлотта с Аристархом настолько были увлечены поисками истины и настолько поражены открывшейся тайной, что не услышали ни скрипа входной двери, ни крадущихся шагов за спиной.

– Даже очень просто… – раздался свистящий шепот прямо у них над головой. Шарлотта взвизгнула и вскочила со стула, а Аристарх с перепугу уселся прямо на стол, хрустнув чашками.

Покачиваясь с пятки на носок, засунув руки в карманы и нехорошо улыбаясь, посередине комнаты стоял Иван. В его блекло-голубых глазах совсем исчез цвет, они стали прозрачными и льдистыми.

– Терпеть не могу ворон и ненавижу пауков, – поморщился он, по-клоунски широко развел руки и оскалился плотоядной улыбкой. – Да проще некуда! Нет файлов, нет сайта, и вообще нет фотографа по имени Вероника Стрешнева. Есть талантливый, но просто еще мало известный фотохудожник Вэн Компински. Вот кто достоин славы и признания, а не эта никчемная, возомнившая себя гением и глашатаем мировой истины…

Вдруг за его спиной что-то стукнуло, Иван круто развернулся на сто восемьдесят градусов, поперхнувшись словами. В дверях стояла Вероника с расширенными глазами в темных кругах, ее била дрожь, которую она пыталась унять, обхватив себя руками.

– Вероника?? Ты как сюда попала?..

– Легко. Так же легко и просто, как ты поджег галерею и уничтожил все мои файлы.  Кстати, классный «ник» ты себе придумал! Надо же – «Компински»! Ну просто вершина творческого полета и твоей фантазии!

Компьютерный гений вдруг зарычал и кинулся на Веронику. Он тряс её хрупкое тело, и из его рта с рычанием вылетало: «Тебя нет, тебя нет, тебя нет!!!»

И тут произошло что-то совсем непонятное. Одновременно грохнул взрывом светящийся экран, заорал Иван, выпустив мигом Веронику, скрючившись от боли и изрыгая проклятия.

Аристарх подхватил обессилевшую Нику на руки, и они с Шарлоттой кинулись прочь из квартиры. В темном коридоре старый ворон не удержался:

– Что ты с ним сделала?

Шарлотта, злобно ухмыляясь, молча показала пилочку для ногтей с капелькой крови.

– Надеюсь, ты не зарезала его насмерть. А компьютер? Тоже пилочкой?

Рыжая хитро скосила глаза в пыльный угол и пожала плечами:

– Кто его знает, что там с компьютером. Сгорел, как видишь. Может, перепад напряжения в сети. Так бывает.

*      *      *

Шарлотта с Аристархом смотрели на маленькую фигурку Вероники, без движения стоявшую в ватных объятиях снега. Огромные белые хлопья то сыпались сверху, то подымались снизу, и тогда Нике казалось, что она парит где-то между небом и землей, и уже не понять, где именно небо, а где земля, и под ногами бездонная снежная мгла, а над головой – мерцающие витрины и бесконечные елки в огнях с Санта Клаусами и Дедами Морозами.

– Искусство нам дано, чтобы не умереть от истины, – прошептала еле слышно Вероника.

– Что-что, детка? – озабоченно протянул руку Аристарх.

– Мне нужно побыть одной. Оставьте, меня, пожалуйста, одну…

Вероника повернулась и заскользила между снежинками, постепенно растворяясь в темноте улицы.

*      *      *

– Ну и долго мы здесь будем сидеть? – Шарлотта высунула голову из игрушечного теремка, на нос ей тут же шлепнулась кучка снега, она фыркнула и спряталась обратно. Аристарх забился в угол и оттуда через резное оконце терпеливо созерцал темные окна на последнем этаже.

– Как-то мне не по себе, Шéри, – не отрывая взгляда от окон, сиплым голосом промолвил старик. – Уже почти полночь, а ее всё нет. Как бы не случилось чего, а?

Шарлотта округлила глаза:

– Чего?

– А может… Может, мы ее пропустили? – старый ворон закряхтел, выбираясь из теремка, встряхнулся и заковылял к подъезду. Шарлотта коротко вскрикнула «Жуть!» и ринулась следом.

*      *      *

Аристарх с Шарлоттой неслись вверх по лестнице, глотая этажи, пыхтя и громко топая.

– Черт побери, ну что за безобразие – Новый год на носу, а лифт не работает! – причитала Шарлотта, немилосердно громыхая каблуками.

– Шéри, детка, нельзя ли помедленнее, все-таки в мои сто двадцать пять с половиной лет подобный слалом вверх дается с трудом!

– Шевелись, шевелись, старый петух! Каждая секунда на счету, мы можем опоздать! Скорее!

Последний лестничный пролет перед чердачной дверью они одолевали из последних сил. Шарлотта тянула за воротник беднягу ворона, который где-то на восьмом этаже умолк и тащился дальше на четвереньках.

Внезапно она резко затормозила, прислушиваясь. Дверь на чердак была приоткрыта и скрипела, покачиваясь от ветра, дующего холодом и снегом с крыши. Откуда-то из угла доносился мурлыкающий голос Стинга, трагичный и неотвратимый, словно глобальное потепление.

– Это её телефон, -- прошептала Шарлотта, от страха отчаянно кося глазами.

– О, Господи, неужто опоздали?? – завопил Аристарх и рванулся на крышу, оттолкнув застывшую парализованным тушканчиком Шарлотту, которая прижимала к груди Никин мобильник, надрывающийся Стингом.

  На крыше у самого парапета замерла одинокая фигурка, съёжившаяся под порывами снежного ветра. Ветер швырял в лицо клочья снега, гудел, свистел по-разбойничьи, завывал, а где-то в бездонном небе, сквозь снег, ветер и ночь хрипло  и надрывно неслось знакомое:

«…Душу сбитую утратами да тратами,

                   Душу  стёртую перекатами –

                     Если до крови лоскут истончал, -

                   Залатаю золотыми я заплатами,

              Чтобы чаще Господь замечал…»

Под ногами расстилался Третий Рим, замерший в ожидании чуда Новогодней ночи, синие тени на снегу расчертили двор таинственными знаками, словно в пустыне Наска, разноцветные лампочки, запутавшиеся в ветвях деревьев, мигали, предвкушая взрывы новогодних фейерверков. Через двор протрусила вереница из девяти Дедов Морозов и спешно скрылась в подъезде.

Аристарх с Шарлоттой возникли в чердачном проеме. Ворон робко кашлянул.

– Гм! Ты, девочка, главное – не отчаивайся! Верь мне, я за свои сто двадцать пять с половиной лет столько в жизни повидал! И точно знаю: чудеса случаются, надо просто очень в них поверить. Вот и Шарлотта говорит, – ткнул девицу локтем в бок, – хоть мозги у нее, как у стрекозы, то есть, как у паука, то есть, я хотел сказать, что…

В этот момент Шарлотта изо всех сил вонзила свой десятисантиметровый каблук блестящего лакированного сапога в ногу Аристарха. Тот громко взвыл, резко обернулась Вероника, и на ее мокром лице изумленная парочка увидела сияющую улыбку. И все трое принялись хохотать и бегать друг за дружкой по крыше, падая в снег, и швырять снежки, и орать во весь голос: «… that’s not the sha-а-аpe of my heart!».

Запыхавшийся Аристарх внезапно остановился, повозился за пазухой и извлек оттуда, протягивая Нике на ладони, крохотную черную флешку: «Это тебе новогодний подарок»…

Вероника замерла в изумлении, словно не веря, помотала головой и подняла на старого ворона глаза с непролившимися слезами.

И вдруг огромный мегаполис под их ногами взорвался фейерверками, салютами, петардами, музыкой, смехом и криками «С Новым Годом!! С Новым счастьем!!!»

А Вероника, Шарлотта и Аристарх стояли, обнявшись, посередине крыши в ярких вспышках, завороженные новогодним чудом, очарованные магией Большого Города, взрывающего искрами миллионов огней бархатные объятия этой волшебной ночи…