[Скрыть]
Регистрационный номер 0419814 выдан для произведения:
Жизнь и творчество удивительного русского поэта, Сергея Есенина.
«Встречи с замечательными
русскими и
советскими поэтами, а также с
поэтами - классиками
серебряного века»
Юрий Иванов: Здравствуйте, уважаемые друзья, коллеги
и
читатели замечательного «Парнаса!»
Сегодня
Администрация Парнаса продолжает новый проект, в котором я продолжаю
вести свою новую рубрику "Литературное кафе!". Всё
мудрое, жизнеутверждающее, одухотворённое, красивое, возвышенное и даже
трагичное – не может, ни оставить равнодушным никого из читателей и
авторов «Парнаса»
Прекрасное всегда рядом! Надо только пристально с открытым сердцем и самозабвенно
заглянуть в далёкое прекрасное прошлое. Нам очень дороги традиции и
истоки русской словесности, русской литературы и поэзии, в частности. В добрый
путь, уважаемые друзья, коллеги и читатели нашего всеобщего дома – «Парнас»
Надеюсь, что эта встреча, послужит хорошим примером и уроком для
созидания прекрасного, нравственного, духовного и величественного русского
поэтического слова.
Вперёд – с Богом!
Есенин Сергей Александрович (21.09[3.10].1895—28.12. 1925), поэт. Родился в д.
Константиново Рязанской губ. в крестьянской семье.
Сергей
Есенин (третий справа) среди своих
односельчан 1909 – 1910 г.
Память
ребенка сохранила картины жизни в доме, где часто собирались странники, слепцы,
пели духовные стихи о Голубиной книге, о райском вертограде, о Лазаре, о
заступнике крестьянском Миколе, о Женихе Светлом, Госте из Града Неведомого.
Сам полуграмотный, дед пытался учить внука читать, а по субботам и воскресеньям
рассказывал ему по памяти притчи из Священной истории.
В
1909 Есенин окончил константиновскую земскую школу, а в 1912 —
церковно-учительскую школу в Спас-Клепиках. Тогда же он пишет свои первые стихи
— еще несамостоятельные, подражательные.
В авг. 1912 Есенин приезжает в
Москву. В первые три года московской жизни поэта уместилось многое: работа в
типографии ради хлеба насущного и роман с Анной Изрядновой, закончившийся
рождением сына, учеба в университете им. Шанявского, признание в
литературно-музыкальном Суриковском кружке. О внутренней жизни поэта в эти годы
известно из писем, которые он посылал другу Грише Панфилову. Письма эти —
удивительная страница жизни поэта. Он посылал их из Москвы. Было ему тогда
17—18 лет. Ни у кого из русских классиков мы не найдем в таком юном возрасте
столь глубоких размышлений о самых сложных тайнах бытия, совести, человеческого
призвания, религиозного поиска. Диапазон сомнений и чувств в письмах
чрезвычайно широк — от наивности до мудрости, от глубочайшей веры до отчаяния,
от мучительного самоанализа до растворения своего «я» в море христианского
чувства.
В
одном из писем он писал: «В настоящее время я читаю Евангелие и нахожу очень
много для меня нового… Христос для меня совершенство. Но я не так верую в него,
как другие. Те веруют из страха: что будет после смерти? А я чисто и свято, как
в человека, одаренного светлым умом и благородною душою, как образец в
последовании любви к ближнему.
Жизнь…
Я не могу понять ее назначения, и ведь Христос тоже не открыл цель жизни. Он
указал только, как жить, но чего этим можно достигнуть, никому не известно.
Невольно почему-то лезут в голову думы Кольцова:
Мир есть тайна Бога,
Бог есть тайна мира.
Да,
однако если это тайна, то пусть ей и останется».
В
Москву Есенин приехал с поэмой «Сказание о Евпатии Коловрате, о хане Батые,
цвете Троеручице, о черном идолище и Спасе нашем Иисусе Христе». Работает над
поэмами «Пророк» и «Тоска», тексты которых остались неизвестными. В янв. 1914 в
журнале «Мирок» публикует стихотворение «Береза» — первая известная на
сегодняшний день публикация Есенина.
Сменив
несколько работ за 2 года, в дек. 1914, как вспоминала А. Изряднова, «бросает работу и отдается весь
стихам. Пишет целыми днями». Основополагающий образ в стихах Есенина этого
периода — образ живого Христа, Иисуса-странника, нищего, просящего милостыню,
одного из многих «слепцов, странствующих по селам» и поющих «духовные стихи о
прекрасном рае, о Лазаре, о Миколе и о женихе, светлом госте града неведомого».
Иисус народных апокрифов, не теряющий своей божественной сути, естественно
приходящий из Царства Божия на землю, неся с собой трагедию гибели и чудо
Воскресения.
И в каждом страннике убогом
Я вызнавать пойду с тоской,
Не помазуемый ли Богом
Стучит берестяной клюкой.
И может быть, пойду я мимо
И не замечу в тайный час,
Что в елях — крылья херувима,
А под пеньком — голодный Спас.
Иисус
приходит на землю «пытать людей в любови» в человечьем обличье, подобно «жильцу
страны нездешней» Миколе, герою есенинской поэмы, посланному Богом на русскую
землю, дабы было кому защитить «скорбью вытерзанный люд» и соединиться с ним в
единой молитве. Но есенинский Иисус в мгновение ока может расстаться с
человеческой оболочкой и раствориться в русской природе, преображая ее и
создавая на земле подлинное ощущение нездешнего мира.
Схимник-ветер шагом осторожным
Мнет листву по выступам дорожным.
И целует на рябиновом кусту
Язвы красные незримому Христу.
Так
незримый божественный мир легко и естественно воплощается в земной ипостаси, и
в то же мгновение земная реальность окутывается сказочной дымкой, обретает
нездешние черты, и сам поэт преображается под впечатлением встречи с Иисусом в
облике человеческом, обретает ощущение пограничности между двумя мирами.
Голубиный дух от Бога,
Словно огненный язык,
Завладел моей дорогой,
Заглушил мой слабый крик.
Льется пламя в бездну зренья.
В сердце радость детских снов.
Я поверил от рожденья
В Богородицын Покров.
Есенинская
цветопись ранних стихов, по существу, в точности воспроизводит расположение
цвета на русской иконе, а пламя, льющееся в «бездну зренья», как и «алый мрак в
небесной черни», — основополагающий цвет образа Спаса в силах, который возникает
в глазах поэта именно на границе перехода из мира земного в мир небесный. И
сама икона в его стихах становится подлинным окном в иной мир, а отворенное его
словом, оно преображает и мир здешний.
Сергей Есенин
и Сергей Городецкий
1915 г.
8
марта 1915 Есенин выехал из Москвы в Петроград, где встретился с А. Блоком,
высоко оценившим его стихи, и получил от Блока рекомендательные письма к С.
Городецкому и М. Мурашеву. В течение всего года он печатается в петроградских
журналах, а осенью знакомится с Н. Клюевым, ставшим его «наставником и
рачителем» в первые годы жизни в столице. И до конца дней, до конца
«дружбы-вражды» двух великих поэтов Есенин называл Клюева своим учителем.
Сергей
Есенин и
Николай Клюев 1916 год
Осенью
1915 Есенин входит в литературную группу «Краса» и литературно-художественное
общество «Страда», ставшие первым объединением «поэтов-новокрестьян» или, как
называл это сообщество Есенин, «крестьянской купницы», объединившей самого
Есенина, Н. Клюева, С. Клычкова, П. Карпова, П. Орешина, А. Ширяевца.
В
янв. 1916 выходит первая книга стихов Есенина «Радуница». Тогда же поэт
призывается в армию, но благодаря хлопотам Н. А. Клюева и полковника Д. Н.
Ломана получает назначение в Царскосельский военно-санитарный поезд № 143 Ея
Императорского Величества Государыни Императрицы Александры Федоровны. Вместе с
Клюевым он выступает в Москве и Петрограде на приемах у меценатов, в
литературных салонах, а также в придворных кругах. Дважды они выступают в
Марфо-Мариинской обители, а 12 янв. 1916 перед вел. кн. Елизаветой Федоровной в
ее собственном доме. Об этом выступлении сохранились воспоминания художника М.
Нестерова: «В начале месяца мы с женой получили приглашение к великой княгине
послушать у нее "сказителей”. Приглашались мы с детьми. В назначенный час мы с
нашим мальчиком были на Ордынке… Великая княгиня с обычной приветливостью
принимала своих гостей». Далее М. Нестеров описывает встречу с зоркой точностью
художника, запоминающего подробности и детали: «В противоположном конце комнаты
сидели сказители. Их было двое: один молодой, лет двадцати, кудрявый блондин, с
каким-то фарфоровым, как у куколки, лицом. Другой — сумрачный, широколицый
брюнет лет под сорок. Оба были в поддевках, в рубахах-косоворотках, в высоких
сапогах. Сидели они рядом».
В
обществе «Свободная эстетика» они читали стихи уже в новых костюмах, заказанных
для них Ломаном и изготовленных в Москве в их присутствии. Как писала газета
«Утро России»: «Оба были в черных бархатных кафтанах, цветных рубахах и желтых
сапогах». Полковник Ломан, заказавший эти костюмы и устроивший, видимо, вечер
«сказителей» у вел. княгини, смотрел далеко вперед. Он уже думал о том, чтобы
«сказители» стали своими людьми в Царском Селе. Его планы совпадали с планами и
самих поэтов.
О
своей встрече с императрицей Есенин вспоминал так: «По просьбе Ломана однажды
читал стихи императрице. Она после прочтения моих стихов сказала, что стихи мои
красивые, но очень грустные. Я ответил ей, что такова вся Россия. Ссылался на
бедность, климат и проч.». Среди прочитанных императрицей стихотворений была и
поэма «Русь», где война предстает как неизбежная работа, как общее переживание
народное, особенно трогательное в те минуты, когда вся деревня, получив
весточки с фронта, собирается, и кто-то из баб, умеющих читать, разбирает
«каракули», выведенные в «родных грамотках»:
Собралися над четницей Лушею
Допытаться любимых речей.
И на корточках плакали, слушая,
На успехи родных силачей.
А
где-то между этим избами, среди баб и детей, бродит поэт и шепчет слова
«люблю», «верю» — каждый раз по-разному:
Но люблю тебя, родина кроткая!..
Я люблю эти хижины хилые
С поджиданьем седых матерей.
«Русь»
— может быть, самое «соборное» стихотворение Есенина, никогда, пожалуй, больше
он не растворял столь полно свое «я» в стихии народной жизни, как в этой
маленькой поэме:
Помирился я с мыслями слабыми,
Хоть бы стать мне кустом у воды.
Я хочу верить в лучшее с бабами,
Тепля свечку вечерней звезды.
Поэт
в «Руси» предстает как бы лишь неким отражателем народного чувства, угадчиком
не своих, а общих надежд и переживаний.
1917
Есенин встретил ожиданием перемен к лучшему. В программном стихотворении «О
Русь, взмахни крылами…» Есенин как бы реализует клюевскую цепкую и волевую
мысль о том, что «наше время пришло», он, как юный князь, собирает перед
решительным сражением свою дружину, в которой в «златой ряднине» идет А. Кольцов,
а за ним с «снегов и ветра из монастырских врат, идет, одетый светом, его
середний брат» — «смиренный Миколай», мудрый Клюев, который в жизни совсем не
«монашьи мудр и ласков» — но не все ли равно Есенину, он творит легенду обо
всех, в т. ч. и о Клюеве.
Доживая
время в Петрограде и переселившись в 1918 в Москву, Есенин создает цикл
«религиозно-революционных» поэм. В облике сказочного русского мужика в поэме
«Отчарь» на глазах проступал то ли образ Святогора, то ли Микулы Селяниновича,
то ли русского крестьянского Саваофа или святителя Николая. На зов Отчаря
откликается вся земля, все великие злодеи прошлых времен каются и получают его
прощение, и даже «рыжий Иуда целует Христа, но звон поцелуя деньгой не гремит,
и цепь Атакуя — тропа перед скит…». И пророк-поэт видит, словно Иоанн
Патмосский, «новое небо и новую землю» и горд тем, что именно от России
осуществляется преображение мира.
Там дряхлое время,
Бродя по лугам,
Все русское племя
Сзывает к столам.
Перед воротами в рай
Я стучусь:
Звездами спеленай
Телицу-Русь.
П.
Орешин вспоминает, как Есенин однажды пришел к нему и разыграл сцену: якобы он
читал Иванову-Разумнику новую поэму, Разумник был в восторге, а сам он, Есенин,
до сих пор не понимает — что написал.
— А
ну-ка… — попросил его Орешин.
И тогда
Есенин отодвинулся от него в глубину дивана и почти шепотом прочитал
четверостишие:
Облака лают,
Цветет златозубая высь…
Пою и взываю:
Господи, отелись!
И
вдруг громко, сверкая глазами: «Ты понимаешь: Господи, отелись! Да нет, ты
пойми хорошенько: Го-спо-ди, о-те-лись!.. Понял? Клюеву и даже Блоку так
никогда не сказать…»
Ходасевич
совершенно справедливо замечает, что эти строки напрасно вызвали в свое время
взрыв негодования и осуждения, «ибо Есенин даже не вычурно, а с величайшей
простотой, с точностью, доступной лишь крупным художникам, высказал главную
свою мысль… Он говорил: "Боже мой, воплоти свою правду в Руси грядущей”».
«Инония»
— иная страна. Название рождено из «Откровения» Иоанна: «И увидел я новое небо
и новую землю». Несмотря на еретические мотивы, поэма «Инония» не порицание
Бога, а попытка переосмысления его воли человеком, потерявшимся в революционной
смуте. Это не порицание христианства, а попытка по-новому истолковать его и
по-настоящему приневолить на службу тяготам и нуждам земным. Вошедши в образ
поэта-пророка, Есенин заговорил в «Инонии» и др. поэмах пророческим языком.
За
год Есенин написал 30 стихотворений и несколько небольших поэм — «Товарищ»,
«Певучий зов», «Отчарь», «Октоих», «Пришествие», «Преображение». А к осени
записал на бумаге еще 3 самые главные поэмы своего
крестьянско-апокалипсического цикла, для воплощения которого он, держа в памяти
«Поэтические воззрения славян на природу» А. Н. Афанасьева, Библию, «Слово о
полку Игореве», создал свою собственную мифологию. Небо в ней — символ
отцовского мужского начала. Богородица — мать Христа — земное лоно, Приснодева
— она же Русь крестьянская — она же священная корова.
Новая
Россия, как когда-то Христос с его Новым Заветом, рождается по Божьей воле в
лоне старой России, словно телок, выходящий из коровьего лона… Русь-Приснодева
должна «отелиться» сыном, телком, в котором будущее человечества.
Летом
1918 Есенин написал «Иорданскую голубицу». В ней было выражено мягкое,
умиротворяющее чувство печальной неизбежности русской судьбы, чувство какого-то
внутреннего примирения с грядущими испытаниями, личными и народными, чувство
причастности ко всем, покидающим нашу землю, уходящим «в ту страну, где тишь и
благодать».
Есенин
принимает участие в двух сборниках «Скифы», выпущенных одноименной литературной
группой, куда входили и новокрестьянские поэты, негласным духовным
вдохновителем которой был литературный критик Р. В. Иванов-Разумник. Но через
короткое время поэт отходит и от него, и от Клюева в надежде создать новую
литературную школу, открывающую иные поэтические горизонты. Как обоснование
новых дум и чаяний пишется книга «Ключи Марии» — не столько теоретический труд,
сколько вдохновенная поэма в прозе, посвященная зерну народного образа,
проявляющегося и в крестьянском быту, и в народном поэтическом слове.
В
«Ключах Марии» была сконцентрирована идея «духовной революции», вплотную
приближающей человека к космическим тайнам бытия, к разгадке «тайны Бога». Это
был манифест поэтической школы, так и не состоявшейся в ХХ в. в России.
«…Только фактом восхода на крест Христос окончательно просунулся в пространство
от луны до солнца, только через Голгофу он мог оставить следы на ладонях Елеона
(луны), уходя вознесением к отцу (т. е. солнечному пространству); буря наших
дней должна устремить и нас от сдвига наземного к сдвигу космоса… Душа наша
Шехерезада. Ей не страшно, что Шахриар точит нож на растленную девственницу,
она застрахована от него тысяча одной ночью корабля и вечностью проскваживающих
небо ангелов. Предначертанные спасению тоскою наших отцов и предков чрез их
иаковскую лестницу орнамента слова, мысли и образа, мы радуемся потопу, который
смывает сейчас с земли круг старого вращения, ибо места в ковчеге искусства
нечистым парам уже не будет».
Через
несколько лет, пережив «потоп» и убедившись своими глазами, что «ковчег
искусства» по-прежнему переполнен «нечистыми парами», Есенин уже с совершенно
иной интонацией обращается к Богу, как бы исповедуясь и в то же время зная про
себя, что его глобальные мечтания остались его личным достоянием, не понятые и
не востребованные никем из современников.
Пусть не сладились, пусть не сбылись
Эти помыслы розовых дней.
Но коль черти в душе гнездились —
Значит, ангелы жили в ней.
В
1919 Есенин пишет поэму «Кобыльи корабли» — воплощение распада плоти и самого
человеческого бытия. Глубину этой поэму можно оценить, вспомнив окончание
есенинских «Ключей Марии»: «То, что сейчас является нашим глазам в строительстве
пролетарской культуры, мы называем: "Ной выпускает ворона”. Мы знаем, что
крылья ворона тяжелы, путь его недалек, он упадет, не только не долетев до
материка, но даже не увидев его, мы знаем, что он не вернется, знаем, что
масличная ветвь будет принесена только голубем — образом, крылья которого
спаяны верой человека не от классового осознания, а от осознания обстающего его
храма вечности».
Лошадиные
трупы с воронами, напоминающими собой черные паруса, — вот чем обернулись мечты
Есенина об Инонии, о Преображении, Иорданской Голубице. Большевистская власть
обманула? Он никогда особенно и не обольщался на сей счет — «Ключи Марии» ясно
дают это понять. Просто воочию стало ясно, что великая революция духа, о
которой мечталось, не состоится при его жизни на этой грешной, омытой кровью
земле. Хуже того, то омерзительное кровопролитие и всеразрушение, которое он
еще недавно оценивал как некое озорство, от которого взрослых детей легко
отговорить, стало основой жизни, бытом, привычным делом.
Мир
есенинской поэзии в 1919—20 явно менялся. Исчезала яркость и свежесть красок,
пропадало ощущение прозрачности, одухотворения всего живого — черное,
таинственное, пугающее вторгалось в поэтический мир, меняло музыкальный
настрой, преображало мироощущение. Поэт уже не чувствовал себя пророком и не
рвался «на колею иную». «Горечь молока под ветхой кровлей» надо было испить до
конца. И родным становится ему свист ледяного ветра, гуляющего по России,
кровью умытой.
В
1920 во время гастрольной поездки на Кавказ Есенин пишет поэму «Сорокоуст», в
основу которой был положен реальный эпизод — в окне вагона виделся бегущий
жеребенок, словно вступивший в неравное состязание с паровозом.
Сорокоуст
— служба по умершему, совершаемая в церкви в течение 40 дней после смерти.
Поэма Есенина напоминала скорее не заупокойную службу, а отчаянный крик
человека, обреченного на гибель и все еще сопротивляющегося в последней агонии.
Блудным сыном, покинувшим родной дом в поисках свободы, ощущал себя Есенин, с
горечью признаваясь, что возвращаться ему некуда, ибо сметен с лица земли
родной очаг и не стало милого деревенского мира, раздавленного безжалостной
железной пятой. Грань между жизнью и смертью практически стерта. Ибо жизнь
русской деревни этих лет жизнью назвать нельзя. Право на существование «мира
таинственного и древнего» можно и нужно было отстаивать только силой, только
отчаянным сопротивлением.
Уничтожение
породившего и вскормившего поэта крестьянского мира в братоубийственную
гражданскую войну, крестьянские восстания, в частности, самое крупное из них —
Тамбовское, под председательством А. Антонова — все это нашло свое косвенное
отражение в драматической поэме «Пугачев», написанной в 1921. В «Пугачеве»
Есенин менее всего задавался целью написать историю восстания и рассказать о
причинах его поражения. Пугачевщина стала для него стихией, перед лицом которой
открывались глубинные противоречия человеческой натуры. Нерв самой трагедии, ее
суть — в постоянном, напряженном, непрекращающемся конфликте внутри
человеческой души, в постоянных мучениях личности, не отделившей себя от
природы до конца, еще представляющей собой физически и духовно одно целое с
окружающим миром.
Действие
«Пугачева» протекает в беспросветной мгле, в которой разыгрывают свою
трагическую мистерию призраки — ожившие покровители деревьев, птиц, зверей.
«Музыка трагедии» звучит в монологах действующих лиц, пытающихся разгадать
тайный смысл вакханалий живых сил природы. Здесь властвует звериная языческая
стихия. Все действующие лица понимают ее язык, ибо в каждом из них сохранилась
та часть души, в которой находит отзвук каждое явление природы, каждый ее
мистический жест. Глубокой ночью, когда призраки, словно макбетовские ведьмы,
покидают свои убежища и бродят по земле, совершаются все основные моменты
действия: появление Пугачева, бунт казаков, появление Хлопуши, разгром
восставших и, наконец, предательство.
В
1922 Есенин начинает работу над новой драматической поэмой «Страна негодяев»,
которая будет завершена через год с небольшим. Главные герои поэмы — Номах
(прототип — Нестор Махно), комиссар железнодорожной линии Чекистов-Лейбман
(прототип — Л. Троцкий), комиссар Рассветов, большевик ленинской закалки и
мечущийся между двумя огнями Замарашкин — собирательный образ новоиспеченного
советского интеллигента.
Чекистов
— вечный эмигрант, перекати-поле, явившийся взнуздывать Россию и подавлять
железной рукой стихийное русское начало. «Гражданин из Веймара», местечковый
революционер… Вся программа жизни заявлена в первых же репликах:
Нет бездарней и лицемерней,
Чем ваш русский равнинный мужик.
Коль живет он в Рязанской губернии,
Так о Тульской не хочет тужить.
То ли дело Европа?
Там тебе не вот эти хаты,
Которым, как глупым курам,
Головы нужно давно под топор…
«Сочувствующий
коммунистам» Замарашкин пытается урезонить распоясавшегося комиссара,
достучаться до его совести… Совесть? Чекистов-Лейбман слова такого не знает. И
даже услышанное от Замарашкина «жид», должное, по идее, подействовать на него
как красная тряпка на быка, не производит никакого впечатления, ибо понятие
национального происхождения в теориях этого интернационалиста отсутствует как
таковое.
Странный и смешной вы народ!
Жили весь век свой нищими
И строили храмы божии…
Да я б их давным-давно
Перестроил в места отхожие.
На
этой почве, в стремлении романтизировать безобразие, кровь и убийство,
протягивают друг другу руки два непримиримых противника, два антипода —
комиссар и крестьянский вожак, Чекистов и Номах, Троцкий и Махно.
Поэт
создает образы двух бандитов: один в кожаной куртке, другой — в русском
полушубке. Один исполняет волю политической элиты, другой — личную,
собственную. Но при этом оба становятся похожими друг на друга, как родные
братья. Между этими двумя непримиримыми врагами мечется, как затравленный заяц,
«сочувствующий коммунистам доброволец» — Замарашкин, безуспешно пытающийся
отстоять свою «третью правду» и вынужденный попеременно подлаживаться к каждому
из них.
3
окт. 1921 Есенин знакомится с американской танцовщицей Айседорой Дункан и
уезжает с ней за границу. В письме из Дюссельдорфа он писал: «Что сказать мне
вам об этом ужаснейшем царстве мещанства, которое граничит с идиотизмом? Кроме
фокстрота, здесь почти ничего нет. Здесь жрут и пьют, и опять фокстрот.
Человека я пока еще не встречал и не знаю, где им пахнет. В страшной моде
господин доллар, на искусство начхать — самое высшее мюзик-холл…
Пусть
мы нищие, пусть у нас голод, холод и людоедство, зато у нас есть душа, которую
здесь за ненадобностью сдали в аренду под смердяковщину…»
Есенина
на Западе охватил приступ глубочайшей депрессии и ностальгии:
«Лучше
всего, что я видел в этом мире, это все-таки Москва. В Чикагские "сто тысяч
улиц” можно загонять только свиней. На то там, вероятно, и лучшая бойня в мире…
Боже
мой, лучше было есть глазами дым, плакать от него, но только бы не здесь, не
здесь. Все равно при этой культуре "железа и электричества” здесь у каждого
полтора фунта грязи в носу».
В
Америке Есенин в окружении еврейских литераторов, в т. ч. и троцкистов, читалсцены из «Страны негодяев», в частности, монолог Замарашкина: «Я знаю, что ты —
настоящий жид. Фамилия твоя Лейбман. И черт с тобой, что ты жил за границей.
Все равно в Могилеве твой дом». Еврейские литераторы подняли скандал в газетах,
где поэта объявили «антисемитом» и «большевиком». Возвращаясь в Европу и
предчувствуя, что в России не ждет его ничего доброго, поэт написал отчаянное
письмо А. Кусикову: «Тошно мне, законному сыну российскому, в своем государстве
пасынком быть…» А в Германии произошла сцена, о которой вспоминал Р. Гуль: «Мы
шли медленно. Алексеев держал Есенина под руку. Но на воздухе он быстро
трезвел, шел тверже и вдруг пробормотал:
— Не
поеду в Москву… Не поеду туда, пока Россией правит Лейба Бронштейн…
— Да
что ты, Сережа? Что ты — антисемит? — проговорил Алексеев.
И
вдруг Есенин остановился. И с какой-то невероятной злобой, просто яростью
закричал на Алексеева:
— Я —
антисемит?! Дурак ты, вот что! Да я тебя, белого, вместе с каким-нибудь евреем
зарезать могу… и зарежу… понимаешь ты это? А Лейба Бронштейн, это совсем
другой, он правит Россией, а не должен ей править… Дурак ты, ничего этого не
понимаешь…»
С
июня 1922 по авг. 1923 в Европе и Америке он написал 9 или 10 стихотворений. И
в каждом из них Россия, Москва, деревня, земля обетованная. Для тех, кто слушал
его, Москва и Россия тоже были такой землей. «Я люблю этот город вязевый, пусть
обрюзг он и пусть одрях. Золотая дремотная Азия опочила на куполах…», «На
московских изогнутых улицах умереть, знать, судил мне Бог…», «Снова пьют здесь,
дерутся и плачут под гармоники желтую грусть. Проклинают свои неудачи,
вспоминают московскую Русь…».
По
возвращении в Москву Есенин стал объектом различных провокаций. Признанный
русский поэт, на каждом шагу подчеркивавший свою русскость, он вызывал
ненависть у еврейских и денационализированных правителей и «подхалимствующей
писательской братии».
20
нояб. 1923 планировалось празднование 5-летия Союза поэтов. В этот день Орешин,
Есенин, Клычков и Ганин зашли в Госиздат, где вели переговоры об издании книг,
а спустя некоторое время забрели в столовую на Мясницкой. За столом зашел
откровенный доверительный разговор о России, советской власти, культурной и
национальной политике, отношении к русским поэтам, выходцам из крестьянства. В
выражениях друзья не стеснялись. Тут же оказался соглядатай в серой кожанке по
имени Марк Родкин, спровоцировавший арест поэтов по обвинению в
«антисемитизме». Товарищеский суд вынес поэтам общественное порицание и, по
сути, спас их от гораздо более тяжелых последствий, но не оградил от
клеветнической кампании, поднятой в газетах. В общей сложности на поэта в
последние 2 года жизни было заведено 6 уголовных дел по обвинению в
«хулиганстве» и «антисемитизме».
В н.
1924 Есенин работает над поэмой «Гуляй-поле», от которой сохранился лишь
небольшой отрывок под названием «Ленин». А летом того же года по приезде на
родину, в Константиново, пишет 2 небольшие поэмы — «Возвращение на родину» и
«Русь советская».
Осенью
1924 Есенин отправляется на Кавказ, где ощущает новый прилив вдохновения. В
последние 2 месяца 1924 и в янв. 1925 им написаны, кроме нескольких
«персидских» стихотворений, «Письмо от матери», «Ответ», «Льву Повицкому»,
«Русь уходящая», «Письмо деду», «Батум», «Метель», «Весна», «Мой путь». «Письмо
от матери», «Ответ», «Письмо деду», «Метель» — самые пессимистические, самые
безнадежные страницы поэзии Есенина.
В
Батуме он также пишет поэму «Анна Снегина» — воспоминание о безответной, но
счастливой любви стало для него «роковой зацепкой за жизнь» на переломе
1924—25, когда его, казалось, оставили все душевные силы. Поэма эта о любви и
одновременно о семнадцатом годе, о революции в деревне, о своем дезертирстве. В
«Анне Снегиной» Есенин показывал лицо тех, кто разрушал русскую деревню:
голытьба, пьяницы, люмпены, участники коллективного убийства старшин, «лихие
злодеи», «воровские души». «Их нужно б в тюрьму за тюрьмой». А их вождь — П.
Оглоблин — «булдыжник, драчун, грубиян». Его брат Лабутя — «хвальбишка и
дьявольский трус», он из тех, кто «всегда на примете. Живут не мозоля рук».
Таких теперь тысячи стало
Творить на свободе гнусь.
Пропала Расея, пропала…
Погибла кормилица Русь…
Так
говорит об этих, появившихся на глазах поэта, новых начальниках жизни пожилая
степенная мельничиха, воплощение крестьянского здравого смысла, с которым
невозможно спорить. А потому поэт молча соглашается с приговором и уходит в
другой слой воспоминаний, гораздо более важный для него, ради которого,
собственно, и написана была поэма-воспоминание о неосуществившейся, но
счастливой любви, о времени, когда
…У той вон калитки
Мне было шестнадцать лет,
И девушка в белой накидке
Сказала мне ласково: «Нет!»
Кроме
«Анны Снегиной», Есенин написал в Батуме «Персидские мотивы». Поэт насыщает
этот цикл стихотворений священным для него синим цветом, что делает этот мир
нереальным, живущим лишь в его душе, своеобразной персидской «Инонией». Когда в
«Анне Снегиной» он окончательно попрощался с голубой Русью, то создал себе
другой мир, где могла бы успокоиться его измученная душа, мир персидских
мотивов, мир новой «Инонии», его личной, не имеющей никакой связи с реальной
жизнью. Эти образы для него, поскольку не искажены страстями, так же сказочны и
прекрасны, как и образ «Пречистой Девы», как образ непорочной «Телицы-Руси» или
старушки-матери, которая в русском синем раю старается поймать пальцами луч
заката, или как сверкающий святостью лик деда, сидящего под Маврикийским дубом.
«Персидские мотивы» — своеобразное продолжение есенинского иконостаса, который
он писал всю жизнь.
В
последний год, готовя к изданию 3-томное собрание сочинений, Есенин пишет
«зимний» цикл стихотворений. Мотив тихой метельной ночи, снежной равнины,
залитой лунным светом, все настойчивее вторгался в его стихи. Где-то лают
собаки, поскрипывают санные полозья, деревья словно беседуют друг с другом,
склоняясь и треща под порывами ветра. Налетела метель и угомонилась, снова
тишина и покой, навевающие странные мысли о близкой смерти.
Лунный
свет, вызывавший приступы ужаса несколько лет назад, заливает его «зимние»
стихи. Он, как знак потустороннего, неотмирного, играл и переливался уже в
«Персидских мотивах» («Волнистая рожь при луне», «При луне собачий слышен лай»,
«Лунным светом Шираз осиянен», «Золото холодное луны…»).
В
нояб. 1925 Есенин закончил поэму «Черный человек», первый вариант которой был
написан еще в Америке.
Действие
поэмы разворачивается глубокой ночью в полнолуние, когда силы зла властвуют
безраздельно и приходят соблазнять душу поэта. Тихий зимний пейзаж, уже
знакомый по последним лирическим стихотворениям, на сей раз теряет свою
умиротворенность, и кажется, что снова нечто угрожающее притаилось в самой
ночной тьме, каждое дуновение ветра воспринимается как предвестие появления
«прескверного гостя». Ощущение страшного одиночества рождает желание обратиться
к неведомому другу, который, увы, не придет и не протянет руку помощи.
Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь.
Голова моя машет ушами,
Как крыльями птица.
Ей на шее [в] ночи
Маячить больше невмочь.
Голова,
размахивая «крыльями» в ночи, напоминает черную птицу — вестницу несчастья в
«Пугачеве». Природа снова начинает угрожать и пророчить недоброе, словно
нечисть в гоголевском «Вии», бушующая вокруг Хомы Брута, она — лишь предвестие
появления самого страшного: «"Поднимите мне веки. Не вижу”. "Не гляди!” —
шепнул какой-то внутренний голос философу. Не вытерпел и глянул».
Поэт
же вступает в поединок с нечистью, не очерчивая себя заветным кругом. Он должен
заглянуть в покрытые «голубой блевотой» глаза черного гостя, так напоминающего
его самого и в то же время — каждого из недавних знакомцев во фраках и
цилиндрах, собирающих все черное, что окружает стихотворца, проникает ему в
душу, дабы потом вытащить по строчке, извлечь по крупицам все самое
отвратительное в его жизни и составить из этой мерзости свой портрет поэта.
Поэт терпит до конца. И срывается только тогда, когда в речи гостя возникает
образ «мальчика в простой крестьянской семье, желтоволосого, с голубыми глазами».
«Черный
человек» продолжал преследовать поэта и в жизни.
Осенью этого же года длительный запой завершился госпитализацией Есенина в
психиатрическую больницу, где он провел месяц. После его выхода Толстая писала
родственникам, чтобы те его не осуждали, ведь несмотря ни на что она его любит,
и он делает ее счастливой.
После выхода из психиатрической больницы, Сергей отправляется из Москвы в
Ленинград, где поселяется в гостинице «Англетер». Встречается с рядом
литераторов, среди которых Клюев, Устинов, Приблудный и др. И в ночь с 27 на 28
декабря, согласно официальной версии следствия, сводит счеты с жизнью,
повесившись на трубе центрального отопления при помощи веревки. В его
предсмертной записке было написано: «До свиданья, мой друг, до свидания».
Следственные органы отказались возбуждать уголовное дело, сославшись на
депрессивное состояние поэта. Однако, многие специалисты, как того времени, так
и современники, склоняются к версии насильственной смерти Есенина. Возникли эти
сомнения из-за неправильно составленного акта осмотра места самоубийства.
Независимые эксперты обнаружили на теле следы насильственной смерти: царапины и
порезы, которые не были приняты во внимание.
При разборе документов тех лет обнаружились и другие несоответствия, например,
то, что нельзя повеситься самостоятельно на вертикальной трубе. Созданная в
1989 году комиссия, проведя серьезное расследование, пришла к выводу, что
смерть поэта была естественной - от удушения, опровергнув все домыслы, которые
были весьма популярны в 70-ые годы в Советском Союзе.
После вскрытия, тело Есенина на поезде было доставлено из Ленинграда в Москву,
где 31 декабря 1925 года и был похоронен поэт на Ваганьковском кладбище. На момент
смерти ему было всего лишь 30 лет. Прощались с Есениным в московском доме
печати, туда пришли тысячи людей, несмотря даже на декабрьские морозы. Могила и
по сей день находится там, и любой желающий может ее посетить.
Краткий анализ творчества Есенина
Среди поэтов XX века Есенина ставят выше всех. Все его стихи наполнены
своеобразным трагическим мироощущением, но также в них чувствуется потрясающе
тонкое видение русской природы. Жизнь поэта была коротка, но она выпала на
самые бурные страницы истории страны. Он был сторонником Октябрьской революции,
но потом его стали терзать сомнения относительно доли крестьян в новой стране.
Есенин считал, что уходит целая эпоха, рушится крестьянский быт, который он
всегда воспевал. Особенно ярко это прослеживается в произведении «Я последний поэт деревни».
Есенину тяжело найти себя в новой промышленной стране. Он с горечью
отмечает, что покидает родные поля, а смерть настигнет его на улицах большого
города. В последние годы жизни Сергей Александрович перестал обращаться к
крестьянской теме. В его произведениях большое место отдавалось теперь любовной
лирике, а также удивительному поэтическому воспеванию природы.
Особый трагизм присутствует в стихотворения 1925 г., который стал
последним для гения. Есенин словно предчувствует свою близкую кончину, потому
пишет «Письмо к сестре», в котором
обращается к прошлой жизни, прощаясь с близкими родственниками. Он признается,
что готов уйти навсегда. Но ярче всего чувство близкой смерти отражено в
стихотворении с названием «До свиданья, друг мой, до свиданья…», в котором он
прощается с неизвестным другом. Смерть поэта оставила шлейф неразрешимых
загадок. Он стал последним поэтом ушедшей эпохи с патриархальным крестьянским
укладом и благоговейным отношением к природе.
«Заметался пожар голубой…»,
анализ стихотворения Сергея Есенина
«Я покинул родимый дом…»,
анализ стихотворения Есенина
«Шаганэ ты моя, Шаганэ!..»,
анализ стихотворения Есенина, сочинение
«Ты меня не любишь, не
жалеешь…», анализ стихотворения Сергея Есенина
«Белая береза», анализ
стихотворения Есенина
«Письмо к женщине», анализ
стихотворения Есенина
«Я помню, любимая, помню…»,
анализ стихотворения Есенина
«Не жалею, не зову, не
плачу…», анализ стихотворения Есенина
«Песнь о собаке», анализ
стихотворения Есенина
«Чёрный человек», анализ поэмы
Есенина
«Спит ковыль. Равнина
дорогая…», анализ стихотворения Есенина
«Собаке Качалова», анализ
стихотворения Есенина
«С добрым утром», анализ
стихотворения Есенина
«Пугачёв», анализ поэмы Сергея
Есенина
«Поет зима – аукает», анализ
стихотворения Есенина
Занимательные факты и забавные случаи из жизни Сергея Есенина
Из книги Надежды Вольпин "СВИДАНИЕ с ДРУГОМ":
Надежда Давыдовна Вольпин
Однажды после выступления к Есенину подошла женщина с просьбой об автографе —
невысокая, с виду лет сорока, черненькая, невзрачная... Назвалась по фамилии:
Брокгауз.
— А... словарь? — начал Есенин.
— Да-да! — прерывает любительница поэзии (или автографов),— это мой дядя!
— Здесь неудобно. Едем с нами! — решает Есенин.
Впоследствии Эрлих спросил Есенина, с чего ему вздумалось пригласить товарища
Брокгауз ("дурёху", как он язвительно её охарактеризовал.).
Есенин задумался.
— Знаешь, все-таки... племянница словаря! - ответил он.
***
Есенин, Грузинов и Вольпин анализируют стихи. Есенин справедливо бракует рифму
«косым» «косы» («Навстречу дня глазам косым Ущербный звон срывает ветер С моей
разметанной косы»), слова косе и косей — одного корня. Есенин язвительно
замечает Вольпин:
— Рифмуете, как ваш Маяковский!
— Если принять ваши же позиции, что в поэзии самое ценное - образ, - парирует
Вольпин - «мой Маяковский» окажется самым блистательным имажинистом.
— Дайте пример,— спорит Грузинов. Вольпин читает из «Флейты-позвоночника»:
Буре веселья улицы узки,
праздник нарядных черпал и черпал
Думаю.
Мысли,
крови сгустки,
больные и запекшиеся лезут из черепа
— Ну, вот, как я и говорил: рифмует «череп» и «черпал»! — торжествует Есенин. —
«Череп», «черпак», то, чем «черпают». Поэт, а к слову глух. Начисто не слышит!
***
Из книги Матвея Ройзмана "ВСЕ, ЧТО ПОМНЮ о ЕСЕНИНЕ":
В 1919 году Есенин и Мариенгоф выступали в Московском университете. После
выступления группа студентов подхватила Есенина на руки и стала его качать. Он
взлетал вверх, держа на груди обеими руками цилиндр. Но когда его поставили на
ноги, другие студенты хотели повторить с ним то же самое.
— Валяйте Мариенгофа! — сказал он.
Сергей Есенин и Анатолий Мариенгоф, 1919, Москва
Из книги Мариенгофа "Роман без вранья":
Спасаясь от всобщей мобилизации Есенин обратился к комиссару цирков - Нине
Сергеевне Рукавишниковой.
Циркачи были освобождены от обязанности и чести с винтовкой в руках защищать
республику.
Рукавишникова предложила Есенину выезжать верхом на коне на арену и читать
какую-то стихотворную ерунду, сопровождающую пантомиму.
Три дня Есенин гарцевал на коне, а я с приятельницами из ложи бенуара встречал
и провожал его громовыми овациями.
Четвертое выступление было менее удачным.
У цирковой клячи защекотало в ноздре, и она так мотнула головой, что Есенин,
попривыкнувший к ее спокойному нраву, от неожиданности вылетел из седла и,
описав в воздухе головокружительное сальто-мортале, растянулся на земле.
- Уж лучше сложу голову в честном бою,- сказал он Нине Сергеевне.
***
Есенин вывез из Харькова нежное чувство к восемнадцатилетней девушке с
библейскими глазами.
Девушка любила поэзию. На выпряженной таратайке, стоящей среди маленького
круглого двора, просиживали они от раннего вечера до зари. Девушка глядела на
луну, а Есенин в ее библейские глаза.
Толковали о преимуществах неполной рифмы перед точкой, о неприличии
пользоваться глагольной, о бара-банности составной и приятности усеченной.
Есенину невозможно нравилось, что девушка с библейскими глазами вместо
"рифмы"- произносила "рыфма".
Он стал даже ласково называть ее:
- Рыфмочка.
Евгения Лившиц - "Рыфмочка"
***
Как-то в один из весенних харьковских вечеров Есенин со своим приятелем гуляли
по городу и говорили о возлюбленной Есенина. "Горланя на всю улицу, Есенин
требовал от меня подтверждения сходства Рыфмочки с возлюбленной царя Соломона.
Я, зля его, говорил, что Рыфмочка прекрасна, как всякая еврейская девушка,
только что окончившая в Виннице гимназию и собирающаяся на зубоврачебные курсы
в Харьков. Он восхвалял ее библейские глаза, а я — будущее ее искусство долбить
зубы бормашиной. В самом разгаре спора неожиданно раздался пронзительный
свисток, и на освещенном углу появились фигуры милиционеров. Из груди Есенина
вырвалось как придыхание: "Облава!" Раздумывать долго не приходилось.
"Бежим?" "Бежим!" Пятки засверкали. Позади дребезжали
свистки и плюхались тяжелые сапоги... Между нами и погоней расстояние неизменно
росло. У Гранатного переулка Есенин нырнул в чужие ворота, а я побежал дальше.
Редкие ночные прохожие шарахались в стороны. Есенин после рассказывал, как
милиционеры обыскивали двор, в котором он притаился, как он слышал приказ
стрелять, если обнаружат, и как он вставил палец меж десен, чтобы не стучали
зубы", — позже вспоминал об этой приключенческой прогулке по Харькову
Мариенгоф.
***
К Есенину и Мариенгофу повадился ходить обедать один крестьянский поэт.
На четвертый Есенин заявляет:
- Не к нам он ходит, а ради мяса нашего, да рябчики жрать.
Экономка получает распоряжение приготовить на обед картошку.
- Вот посмотрю я, как он часто после картошки будет ходить.
После картофельного обеда недели две крестьянский стихотворец не показывал
носа.
С.Есенин, А.Мариенгоф и В.Хлебников, 1920, Харьков
Оттуда же забавный случай с Хлебниковым:
Хлебников писал стихи в темноте, потому что лампы у него не было.
Показал Мариенгофу лист с каракулями - ночью написал.
Мариенгоф удивился - ничего не разобрать.
- Вы что же, разбираете это?
- Нет... думал вот, строк сто написал... а когда вот рассвело... вот и...
Глаза стали горькими:
- Поэму... жаль вот... ну, ничего... я, знаете, вот научусь в темноте...
непременно в темноте...
***
Курьёзы в жизни С. Есенина
Из книги Матвея Ройзмана "ВСЕ, ЧТО ПОМНЮ о ЕСЕНИНЕ":
Как же расквитался он с Эмилем? Вместе с Всеволодом Ивановым он поехал к одному
своему поклоннику, работнику большого государственного склада, и попросил его
продать с доставкой на дом бочку керосина. Часа через два ее привезли на
Страстную площадь к дому № 4, подняли наверх и поставили возле двери квартиры,
где жил Эмиль Кроткий. Есенин позвонил, вместе с Ивановым вошел в квартиру,
объяснив Кроткому и Стырской, что решил по пути нанести им короткий визит. В
это время раздался сильный стук в дверь: это была соседка, член домкома,
которая возмущалась, что Кроткий поставил возле двери бочку керосина. Кроткий и
Стырская вместе с гостями вышли на лестничную клетку. Окна были замазаны и
утеплены, убийственный запах керосина разносился по всему парадному. У Кроткого
глаза полезли на лоб, у Стырской, рыхлой, полной женщины, поднялась
икота.
— Кто же поставил бочку? — выдавила она из себя.— Пожарная охрана с нас шкуру
сдерет!
— Где найдешь людей, которые скатили бы эту бочку вниз? — волновался
Кроткий.
— О чем ты беспокоишься, Эмиль? — успокоил его Есенин.— Позови твоих десять
здоровяков — служек, они ее вмиг уберут!..
Об этом рассказал мне сам Кроткий. Желая избавиться от бочки керосина, он
звонил по телефону в «Стойло», в клуб поэтов, а потом мне домой.
Позвонив заведующему столовой в клуб поэтов, я спросил, сколько наших служащих
живут за чертой Москвы и пользуются керосином. Он ответил, что наберется
десяток, а потом многие вообще готовят пищу на керосинках. Я объяснил, где
находится бочка керосина. Вечером заведующий сказал мне, что служащие столовой
«ликвидировали» и керосин, и бочку...
Когда в «Стойле» я рассказал Есенину, как спасал Эмиля Кроткого от бочки с
керосином, Сергей пришел в веселое настроение:
— Ага, получил сдачи,— говорил он, хлопая себя руками по коленям.— Теперь будет
знать, как разыгрывать Есенина! — и неожиданно предложил: — Завтракай и пойдем
к Всеволоду, расскажем. Вот будет потеха!
Видя Сергея в таком приподнятом настроении и зная, что после этого он часто
пишет стихи, я не мог отказаться. Спустя десять минут мы шагали по направлению
к дому, где жил Всеволод Иванов...
***
Занимательные факты:
Есенин и бумага
В 1918 году в Москве было организовано издательство "Трудовая Артель
Художников Слова". Его организовали Сергей Клычков, Сергей Есенин, Андрей
Белый, Петр Орешин и Лев Повицкий. Хотелось издавать свои книжки, но бумага в
Москве была на строжайшем учете. Есенин все же вызвался достать бумагу.
Сергей Есенин, 1918, Москва
Он надел длиннополую поддевку, причесался на крестьянский манер и отправился к
дежурному члену Президиума Московского Совета. Есенин стал перед ним без шапки,
начал кланяться и, старательно окая, попросил "Христа ради сделать
божескую милость и отпустить бумаги для крестьянских поэтов".
Для такой важной цели бумага, конечно же, нашлась, а первой была издана книжка
стихов Есенина "Радуница". "Артель", правда, вскоре
распалась, но успела выпустить несколько книжек.
***
Чтение стихов
В конце 1918 года Есенин несколько недель прожил в Туле, спасаясь от московской
голодухи. Каждый вечер в доме, где он жил, собиралась образованная публика, и
каждый день Есенин читал свои стихи. Все свои стихи он помнил наизусть.
Декламацию Есенин сопровождал очень выразительной жестикуляцией, что придавало
его стихам дополнительную выразительность и силу.
Иногда Есенин имитировал Блока и Белого. Стихи Блока он читал серьезно и с
уважением, а стихи Белого — с издевкой, имитируя его манеру чтения стихов.
***
Салон-вагон
Когда в 1919 году Есенин познакомился с Мариенгофом, приятель последнего по
гимназии некий Малабух оказался одним из железнодорожных начальников. У
Малабуха был в своем распоряжении салон-вагон, в котором он мог свободно
разъезжать по всей стране. Вот в этом вагоне он и предоставил Мариенгофу и
Есенину постоянные места. Часто доходило до того, что поэты сами составляли маршрут
поездки и легко получали согласие хозяина салон-вагона.
***
Имажинисты и футуристы
Есенина как-то спросили: "В чем состоит причина резко враждебных отношений
между имажинистами и футуристами?"
Есенин лаконично ответил: "Они меня обкрадывают".
Дело в том, что Есенин совершенно искренне считал, что футуристы используют те
же самые поэтические приемы, что и он, но для отвода глаз насыщают их
урбанизмами и гиперболами. Никто и ничто не могло переубедить Есенина в этом
вопросе.
***
Читка "Пугачева"
В конце 1919 году у Мейерхольда возникла идея поставить пьесу Есенина
"Пугачев", на которую поэт возлагал очень большие надежды. Мейерхольд
представил Есенина своей труппе, сказал несколько слов о предлагаемой пьесе и
предложил начать чтение текста. Один из артистов спросил: "Кто из нас
будет читать?"
Мейерхольд жестом остановил артиста: "Читать будет автор!"
И когда Есенин вдохновенно читал свою пьесу, Мейерхольд время от времени
посматривал на сомневавшегося артиста и словно бы спрашивал: "А ты
прочтешь так, как он?"
Всеволод Мейерхольд
***
Реакция Есенина
В 1920 году Есенин с Мариенгофом гостили в Харькове у своих друзей. Однажды во
время обеда шестнадцатилетняя девушка стояла за стулом Есенина и вдруг
простодушно сказала: "Сергей Александрович! А Вы лысеете!"
Все замолчали, а Есенин улыбнулся и ничего не сказал. На следующее утро за
завтраком он прочитал свое новое стихотворение: "По-осеннему кычет
сова..."
***
Рассказ Есенина
Однажды Есенин рассказывал случай, который с ним недавно произошел.
Дело было в 1923 году. Говорит Есенин: "Недавно один из видных
государственных деятелей вызвал меня к себе и повел такой разговор:
"Вы, Сергей Александрович, видимо, чем-то недовольны? Это заметно по вашим
стихам и по вашему поведению".
Я ответил: "Вы совершенно правы, и я имею на это основания".
Он спросил: "Какие?"
Я продолжил: "У нас, крестьянских поэтов и писателей, нет ни журнала, ни
издательства".
Деятель заявил: "Если причина вашего недовольства лишь в этом, мы ее
устраним. Организуйте журнал. Соберите крестьянских поэтов и прозаиков и
составьте редакционную коллегию. Деньги на журнал мы отпустим вам лично. Вы и
будете отчитываться перед нами. Согласны?"
Я подумал и — отказался. Поймите, кого я позову в журнал? Да ведь за полгода
растащат все деньги. Другие растащат, а я буду в ответе. Нет, я не хочу
позорить свое имя".
***
Режим дня в Батуми
Когда в 1924 году Есенин был в Батуми, его постоянно окружала толпа
собутыльников, что начало пагубно сказываться на его здоровье. Хозяин дома, в
котором жил Есенин, предложил ему следующий распорядок: утром хозяин уходит на
работу и запирает Есенина в доме; в два часа дня он приходит с работы, они
обедают, а потом Есенин волен делать все, что ему заблагорассудится.
Есенин согласился с таким распорядком. В это время он писал поэму "Анна
Снегина". Работа в новых условиях пошла быстро и успешно, и вскоре Есенин
закончил работу над поэмой. Он был очень доволен: "Эх, если б так
поработать несколько месяцев, сколько бы я написал!"
К несчастью, установленный распорядок вскоре был сломан.
***
Выходит Маяковский из кабака, окруженный стайкой девиц. Девицы начинают его
охаживать:
- Владимир! А это правда, что Вы можете сочинить стихотворение прямо с ходу, на
месте?
- Конечно! - говорит подвыпивший поэт революции,- Давайте тему!
- Ну, вот видите, в канаве - пьяница валяется.
Маяковский, гордо выпрямившись, громогласно начинает:
-Лежит Безжизненное Тело
На нашем Жизненном Пути.
Голос из канавы: Ну а тебе какое дело? Идешь с блядями и иди.
Маяковский: - Пойдемте, девушки, это Есенин.
Краткая хроника жизни
21 сентября (3 октября) 1895
- родился в деревне Константинове Рязанской губернии. Стихи начал писать
с 9 лет.
1916-
сборник стихов "Радуница".
1919-1921
- примыкает к группе поэтов-имажинистов.
1920
- поэма "Сорокауст", в которой отразилась тоска по уходящей
патриархальной России.
1921-
драматическая поэма "Пугачев".
1924
- "Москва кабацкая"; "Русь советская".
1925
- "Баллада о 26"; "Анна Снегина", поэма "Черный
человек".
28
декабря 1925 - покончил с собой, или был убит, в Ленинграде.
Сергей
Есенин. 28 декабря 1925 года.
Ленинград, Гостиница "Англетер"
Могила
С.Есенина на Ваганьковском кладбище
(первоначальный вид)
Могила
С.Есенина на Ваганьковском кладбище
(современный вид)
***
Гой, ты, Русь, моя родная,
Хаты - в ризах образа...
Не видать конца и края -
Только синь сосет глаза.
Как захожий богомолец,
Я смотрю твои поля.
А у низеньких околиц
Звонко чахнут тополя.
Пахнет яблоком и медом
По церквам твой кроткий Спас.
И гудит за косогором
На лугах веселый пляс.
Побегу по мятой стежке
На приволь зеленых лех,
Мне навстречу, как сережки,
Прозвенит девичий смех.
Если крикнет рать святая:
"Кинь ты Русь, Живи в раю!"-
Я скажу: "Не надо рая,
Дайте родину мою".
( 1914 )
***
Край любимый!
Сердцу снятся
Скирды солнца в водах лонных.
Я хотел бы затеряться
В зеленях твоих стозвонных.
По меже, на переметке,
Резеда и риза кашки.
И вызванивают в четки
Ивы - кроткие монашки.
Курит облаком болото,
Гарь в небесном коромысле.
С тихой тайной для кого-то
Затаил я в сердце мысли.
Все встречаю, все приемлю,
Рад и счастлив душу вынуть.
Я пришел на эту землю,
Чтоб скорей ее покинуть.
( 1914 )
Айсидора
Дункан и Сергей Есенин. Париж, 1922
г.
Зинаида
Райх с детьми Татьяной и Константином
***
КУЗНЕЦ
Душно в кузнице угрюмой,
И тяжел несносный жар,
И от визга и от шума
В голове стоит угар.
К наковальне наклоняясь,
Машут руки кузнеца,
Сетью красной рассыпаясь,
Вьются искры у лица.
Взор отважный и суровый
Блещет радугой огней,
Словно взмах орла, готовый
Унестись за даль морей...
Куй, кузнец, рази ударом,
Пусть с лица струится пот.
Зажигай сердца пожаром,
Прочь от горя и невзгод!
Закали свои порывы,
Преврати порывы в сталь
И лети мечтой игривой
Ты в заоблачную даль.
Там в дали, за черной тучей,
За порогом хмурых дней,
Реет солнца блеск могучий
Над равнинами полей.
Тонут пастбища и нивы
В голубом сиянье дня,
И над пашнею счастливо,
Созревают зеленя.
Взвейся к солнцу с новой силой,
Загорись в его лучах.
Прочь от робости постылой,
Сбрось скорей постыдный страх.
1914
Не жалею, не
зову, не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.
Ты теперь не так уж будешь биться,
Сердце, тронутое холодком,
И страна березового ситца
Не заманит шляться босиком.
Дух бродяжий! ты все реже, реже
Расшевеливаешь пламень уст.
О моя утраченная свежесть,
Буйство глаз и половодье чувств,
Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя? иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.
Все мы, все мы в этом мире тленны,
Тихо льется с кленов листьев медь...
Будь же ты вовек благословенно,
Что пришло процвесть и умереть.
"Письмо матери"
Ты жива еще, моя
старушка?
Жив и я. Привет тебе, привет!
Пусть струится над твоей избушкой
Тот вечерний несказанный свет.
Пишут мне, что ты, тая тревогу,
Загрустила шибко обо мне,
Что ты часто ходишь на дорогу
В старомодном ветхом шушуне.
И тебе в вечернем синем мраке
Часто видится одно и то ж:
Будто кто-то мне в кабацкой драке
Саданул под сердце финский нож,
Ничего, родная! Успокойся.
Это только тягостная бредь.
Не такой уж горький я пропойца.
Чтоб, тебя не видя, умереть.
Я по-прежнему такой же нежный
И мечтаю только лишь о том,
Чтоб скорее от тоски мятежной
Воротиться в низенький наш дом.
Я вернусь, когда раскинет ветви
По-весеннему наш белый сад.
Только ты меня уж на рассвете
Не буди, как восемь лет назад.
Не буди того, что отмечталось,
Не волнуй того, что не сбылось, -
Слишком раннюю утрату и усталость
Испытать мне в жизни привелось.
И молиться не учи меня. Не надо!
К старому возврата больше нет.
Ты одна мне помощь и отрада,
Ты одна мне несказанный свет.
Так забудь же про свою тревогу,
Не грусти так шибко обо мне.
Не ходи так часто на дорогу
В старомодном ветхом шушуне.
1924
Мать С.Есенина
на его могиле
Уважаемые
друзья, коллеги и читатели Парнаса!
Хочется верить, что моя очередная публикация не
оказалась пустопорожней, бесполезной, равнодушной и проходящей. Если Вас
увлекла и заинтересовала новая рубрика – не стесняйтесь, оставлять свои отзывы
и
комментарии, а также советы и пожелания и я с удовольствием продолжу начатое
дело.
Ваш: Юрий Иванов
"Весь
выше предоставленный материал взят из свободных источников интернета"