Главная → Литературный ОЛИМП → Лит Кафе → Александр Блок - «Литературное кафе»

Александр Блок - «Литературное кафе»

19 мая 2018 - Юрий Иванов
article416894.jpg
 
«Литературное кафе» - Жизнь и творчество удивительного поэта, АЛЕКСАНДРА  БЛОКА
 
«Встречи с замечательными русскими и
советскими поэтами, а также с поэтами -
классиками серебряного века»
 

Юрий Иванов: Здравствуйте, уважаемые друзья, коллеги и
читатели нашего замечательного Парнаса!
 
Сегодня Администрация Парнаса открывает новый проект "Литературный ОЛИМП"
в котором я начинаю вести новую рубрику "Литературное КАФЕ"
 


В 1897 году на отдыхе с семьей Блок впервые влюбился. Эти пылкие юношеские чувства глубоко остались в памяти писателя и оставили неизгладимый след на всем его последующем творчестве. В 1903 году женой Александра стала дочь профессора Менделеева, которую он буквально отбил у не менее известного поклонника – поэта Андрея Белого. Любимой женщине с символическим именем Любовь он посвятил сборник «Стихи о прекрасной даме». Он был отмечен обществом «Академия» и принят в ряды его членов. В этом же 1903 году Блок дебютировал в литературных кругах, объявив себя писателем-символистом. Постепенно он обзаводится новыми знакомствами в этой сфере и сближается с Д. Мережковским, З. Гиппиус и В. Брюсовым.
 
1. «Ночь, улица, фонарь, аптека», 10 октября 1912 года, из цикла «Страшный мир», подцикла «Пляска смерти»
 

Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи ещё хоть четверть века -
Всё будет так. Исхода нет.
Умрёшь - начнёшь опять сначала
И повторится всё, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.

 
2. «Незнакомка», 24 апреля 1906 года, из цикла «Город»
 
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Вдали, над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздаётся детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины,
И раздаётся женский визг,
А в небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск.
И каждый вечер друг единственный
В моём стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной,
Как я, смирён и оглушён.
А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas!» кричат.
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Её упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за тёмную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чьё-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.
И перья страуса склонённые
В моём качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.
 
3. «Скифы», 30 января 1918 года, не включено в цикл
 
Мильоны - вас. Нас - тьмы, и тьмы, и тьмы.
Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, скифы - мы! Да, азиаты - мы,
С раскосыми и жадными очами!
Для вас - века, для нас - единый час.
Мы, как послушные холопы,
Держали щит меж двух враждебных рас
Монголов и Европы!
Века, века ваш старый горн ковал
И заглушал грома, лавины,
И дикой сказкой был для вас провал
И Лиссабона, и Мессины!
Вы сотни лет глядели на Восток
Копя и плавя наши перлы,
И вы, глумясь, считали только срок,
Когда наставить пушек жерла!
Вот - срок настал. Крылами бьет беда,
И каждый день обиды множит,
И день придет - не будет и следа
От ваших Пестумов, быть может!
О, старый мир! Пока ты не погиб,
Пока томишься мукой сладкой,
Остановись, премудрый, как Эдип,
Пред Сфинксом с древнею загадкой!
Россия - Сфинкс. Ликуя и скорбя,
И обливаясь черной кровью,
Она глядит, глядит, глядит в тебя
И с ненавистью, и с любовью!...
Да, так любить, как любит наша кровь,
Никто из вас давно не любит!
Забыли вы, что в мире есть любовь,
Которая и жжет, и губит!
Мы любим все - и жар холодных числ,
И дар божественных видений,
Нам внятно всё - и острый галльский смысл,
И сумрачный германский гений...
Мы помним всё - парижских улиц ад,
И венецьянские прохлады,
Лимонных рощ далекий аромат,
И Кельна дымные громады...
Мы любим плоть - и вкус ее, и цвет,
И душный, смертный плоти запах...
Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет
В тяжелых, нежных наших лапах?
Привыкли мы, хватая под уздцы
Играющих коней ретивых,
Ломать коням тяжелые крестцы,
И усмирять рабынь строптивых...
Придите к нам! От ужасов войны
Придите в мирные обьятья!
Пока не поздно - старый меч в ножны,
Товарищи! Мы станем - братья!
А если нет - нам нечего терять,
И нам доступно вероломство!
Века, века вас будет проклинать
Больное позднее потомство!
Мы широко по дебрям и лесам
Перед Европою пригожей
Расступимся! Мы обернемся к вам
Своею азиатской рожей!
Идите все, идите на Урал!
Мы очищаем место бою
Стальных машин, где дышит интеграл,
С монгольской дикою ордою!
Но сами мы - отныне вам не щит,
Отныне в бой не вступим сами,
Мы поглядим, как смертный бой кипит,
Своими узкими глазами.
Не сдвинемся, когда свирепый гунн
В карманах трупов будет шарить,
Жечь города, и в церковь гнать табун,
И мясо белых братьев жарить!...
В последний раз - опомнись, старый мир!
На братский пир труда и мира,
В последний раз на светлый братский пир
Сзывает варварская лира!
 
4. «Девушка пела в церковном хоре», август 1905 года, не включено в цикл
 
Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.
Так пел ее голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у Царских Врат,
Причастный Тайнам,- плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.
 
5.  Подцикл «На поле Куликовом», июнь-декабрь 1908 года, из цикла «Родина» (отрывок)

Река раскинулась. Течет, грустит лениво
И моет берега.
Над скудной глиной желтого обрыва
В степи грустят стога.
О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь - стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.
Наш путь - степной, наш путь - в тоске безбрежной -
В твоей тоске, о, Русь!
И даже мглы - ночной и зарубежной -
Я не боюсь.
Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
Степную даль.
В степном дыму блеснет святое знамя
И ханской сабли сталь...
И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль...
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль...
И нет конца! Мелькают версты, кручи...
Останови!
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови!
Закат в крови! Из сердца кровь струится!
Плачь, сердце, плачь...
Покоя нет! Степная кобылица
Несется вскачь!
…
 
6. «На железной дороге», 14 июня 1910 года, из цикла «Родина» Марии Павловне Ивановой

Под насыпью, во рву некошенном,
Лежит и смотрит, как живая,
В цветном платке, на косы брошенном,
Красивая и молодая.
Бывало, шла походкой чинною
На шум и свист за ближним лесом.
Всю обойдя платформу длинную,
Ждала, волнуясь, под навесом.
Три ярких глаза набегающих -
Нежней румянец, круче локон:
Быть может, кто из проезжающих
Посмотрит пристальней из окон...
Вагоны шли привычной линией,
Подрагивали и скрипели;
Молчали желтые и синие;
В зеленых плакали и пели.
Вставали сонные за стеклами
И обводили ровным взглядом
Платформу, сад с кустами блеклыми,
Ее, жандарма с нею рядом...
Лишь раз гусар, рукой небрежною
Облокотясь на бархат алый,
Скользнул по ней улыбкой нежною,
Скользнул - и поезд в даль умчало.
Так мчалась юность бесполезная,
В пустых мечтах изнемогая...
Тоска дорожная, железная
Свистела, сердце разрывая...
Да что - давно уж сердце вынуто!
Так много отдано поклонов,
Так много жадных взоров кинуто
В пустынные глаза вагонов...
Не подходите к ней с вопросами,
Вам все равно, а ей - довольно:
Любовью, грязью иль колесами
Она раздавлена - все больно.
 
7. «Как тяжко мертвецу среди людей…», 19 февраля 1912 года, из цикла «Страшный мир», подцикла «Пляска смерти»
 
Как тяжко мертвецу среди людей
Живым и страстным притворяться!
Но надо, надо в общество втираться,
Скрывая для карьеры лязг костей...
Живые спят. Мертвец встает из гроба,
И в банк идет, и в суд идет, в сенат...
Чем ночь белее, тем чернее злоба,
И перья торжествующе скрипят.
Мертвец весь день трудится над докладом.
Присутствие кончается. И вот -
Нашептывает он, виляя задом,
Сенатору скабрезный анекдот...
Уж вечер. Мелкий дождь зашлепал грязью
Прохожих, и дома, и прочий вздор...
А мертвеца - к другому безобразью
Скрежещущий несет таксомотор.
В зал многолюдный и многоколонный
Спешит мертвец. На нем - изящный фрак.
Его дарят улыбкой благосклонной
Хозяйка - дура и супруг - дурак.
Он изнемог от дня чиновной скуки,
Но лязг костей музыкой заглушон...
Он крепко жмет приятельские руки -
Живым, живым казаться должен он!
Лишь у колонны встретится очами
С подругою - она, как он, мертва.
За их условно-светскими речами
Ты слышишь настоящие слова:
«Усталый друг, мне странно в этом зале». -
«Усталый друг, могила холодна». -
«Уж полночь». - «Да, но вы не приглашали
На вальс NN. Она в вас влюблена…»
А там - NN уж ищет взором страстным
Его, его - с волнением в крови...
В её лице, девически прекрасном,
Бессмысленный восторг живой любви...
Он шепчет ей незначащие речи,
Пленительные для живых слова,
И смотрит он, как розовеют плечи,
Как на плечо склонилась голова...
И острый яд привычно-светской злости
С нездешней злостью расточает он...
«Как он умён! Как он в меня влюблён!»
    
Решающим моментом, поделившим творческий путь писателя на «до» и «после», является стихотворение «Фабрика», увидевшее свет в 1903 году. А годы с 1906 по 1908 можно отметить как самые успешные в творчестве писателя. Тогда он испытал небывалый подъем и снискал успех и признание окружения. К этому периоду относятся сборники «Нечаянная радость», «Земля в снегу», «Снежная маска», «Песня судьбы» и «Лирические драмы». После 1908 года прослеживается явное отделение Блока от стана символистов. Дальнейший его путь стал самостоятельным и не похожим на его раннее творчество. Его сборник «Итальянские стихи», написанные в процессе путешествия по одноименной стране, были приняты публикой и критиками с огромным восторгом и признаны лучшим произведением об Италии, когда-либо написанным отечественным автором.
 
Кроме публицистики и остросоциальной литературы Блок увлекался написанием произведений для детской и юношеской аудитории.  В 1913 году он издает сразу два собрания детских стихов «Сказки» и «Круглый год». В 1916 году Блок поехал на фронт, где и узнал о том, что царской власти больше нет. Позже во время службы в Чрезвычайной комиссии, которая расследовала преступления самодержавного строя перед народом, Блок открыл для себя всю правду о самодержавном строе и назвал его «помойкой». На основе сделанных им выводов и материалов, полученных в результате допросов, была написана документальная работа «Последние дни императорской власти».
                       ***
Полный месяц встал над лугом
Неизменным дивным кругом,
Светит и молчит.
Бледный, бледный луг цветущий,
Мрак ночной, по нем ползущий,
Отдыхает, спит.
Жутко выйти на дорогу:
Непонятная тревога
Под луной царит.
Хоть и знаешь: утром рано
Солнце выйдет из тумана,
Поле озарит,
И тогда пройдешь тропинкой,
Где под каждою былинкой
Жизнь кипит.
21 июля 1898, Шахматово
 

                     ***
В ночи, когда уснет тревога,
И город скроется во мгле —
О, сколько музыки у бога,
Какие звуки на земле!
Что буря жизни, если розы
Твои цветут мне и горят!
Что человеческие слезы,
Когда румянится закат!
Прими, Владычица вселенной,
Сквозь кровь, сквозь муки, сквозь гроба —
Последней страсти кубок пенный
От недостойного раба!
Сентябрь (?) 1898
 

                        ***
Медлительной чредой нисходит день осенний,
Медлительно крутится желтый лист,
И день прозрачно свеж, и воздух дивно чист —
Душа не избежит невидимого тленья.
Так, каждый день стареется она,
И каждый год, как желтый лист кружится,
Все кажется, и помнится, и мнится,
Что осень прошлых лет была не так грустна.
5 января 1900
 
                           ***
Александр Блок Незнакомка

НЕЗНАКОМКА
 
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Вдали, над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск.
И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной
Как я, смирен и оглушен.
А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas!» кричат.
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.
И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.
24 апреля 1906, Озерки
 

                    ***
Я был смущенный и веселый.
Меня дразнил твой темный шелк.
Когда твой занавес тяжелый
Раздвинулся — театр умолк.
Живым огнем разъединило
Нас рампы светлое кольцо,
И музыка преобразила
И обожгла твое лицо.
И вот — опять сияют свечи,
Душа одна, душа слепа…
Твои блистательные плечи,
Тобою пьяная толпа…
Звезда, ушедшая от мира,
Ты над равниной — вдалеке…
Дрожит серебряная лира
В твоей протянутой руке…
Декабрь 1906
 

НА ЗОВ МЕТЕЛЕЙ
 
Белоснежней не было зим
И перистей тучек.
Ты дала мне в руки
Серебряный ключик,
И владел я сердцем твоим.
Тихо всходил над городом дым,
Умирали звуки.
Белые встали сугробы,
И мраки открылись.
Выплыл серебряный серп.
И мы уносились,
Обреченные оба
На ущерб.
Ветер взвихрил снега.
Закатился серп луны.
И пронзительным взором
Ты измерила даль страны,
Откуда звучали рога
Снежным, метельным хором.
И мгла заломила руки,
Заломила руки в высь.
Ты опустила очи,
И мы понеслись.
И навстречу вставали новые звуки:
Летели снега,
Звенели рога
Налетающей ночи.
3 января 1907
 

                    ***
Когда вы стоите на моем пути,
Такая живая, такая красивая,
Но такая измученная,
Говорите все о печальном,
Думаете о смерти,
Никого не любите
И презираете свою красоту —
Что же? Разве я обижу вас?
О, нет! Ведь я не насильник,
Не обманщик и не гордец,
Хотя много знаю,
Слишком много думаю с детства
И слишком занят собой.
Ведь я — сочинитель,
Человек, называющий все по имени,
Отнимающий аромат у живого цветка.
Сколько ни говорите о печальном,
Сколько ни размышляйте о концах и началах,
Все же, я смею думать,
Что вам только пятнадцать лет.
И потому я хотел бы,
Чтобы вы влюбились в простого человека,
Который любит землю и небо
Больше, чем рифмованные и нерифмованные
Речи о земле и о небе.
Право, я буду рад за вас,
Так как — только влюбленный
Имеет право на звание человека.
6 февраля 1908
 

                  ***
Она пришла с мороза,
Раскрасневшаяся,
Наполнила комнату
Ароматом воздуха и духов,
Звонким голосом
И совсем неуважительной к занятиям
Болтовней.
Она немедленно уронила на пол
Толстый том художественного журнала,
И сейчас же стало казаться,
Что в моей большой комнате
Очень мало места.
Все это было немножко досадно
И довольно нелепо.
Впрочем, она захотела,
Чтобы я читал ей вслух «Макбета».
Едва дойдя до пузырей земли,
О которых я не могу говорить без волнения,
Я заметил, что она тоже волнуется
И внимательно смотрит в окно.
Оказалось, что большой пестрый кот
С трудом лепится по краю крыши,
Подстерегая целующихся голубей.
Я рассердился больше всего на то,
Что целовались не мы, а голуби,
И что прошли времена Паоло и Франчески.
6 февраля 1908
 

                    ***
Я помню длительные муки:
Ночь догорала за окном;
Ее заломленные руки
Чуть брезжили в луче дневном.
Вся жизнь, ненужно изжитая,
Пытала, унижала, жгла;
А там, как призрак возрастая,
День обозначил купола;
И под окошком участились
Прохожих быстрые шаги;
И в серых лужах расходились
Под каплями дождя круги;
И утро длилось, длилось, длилось…
И праздный тяготил вопрос;
И ничего не разрешилось
Весенним ливнем бурных слез.
4 марта 1908
 

                       ***
Кольцо существованья тесно:
Как все пути приводят в Рим,
Так нам заранее известно,
Что все мы рабски повторим.
И мне, как всем, все тот же жребий
Мерещится в грядущей мгле:
Опять — любить Ее на небе
И изменить ей на земле.
Июнь 1909
 

В РЕСТОРАНЕ
 
Никогда не забуду (он был, или не был,
Этот вечер): пожаром зари
Сожжено и раздвинуто бледное небо,
И на желтой заре — фонари.
Я сидел у окна в переполненном зале.
Где-то пели смычки о любви.
Я послал тебе черную розу в бокале
Золотого, как небо, аи.
Ты взглянула. Я встретил смущенно и дерзко
Взор надменный и отдал поклон.
Обратясь к кавалеру, намеренно резко
Ты сказала: «И этот влюблен».
И сейчас же в ответ что-то грянули струны,
Исступленно запели смычки…
Но была ты со мной всем презрением юным,
Чуть заметным дрожаньем руки…
Ты рванулась движеньем испуганной птицы,
Ты прошла, словно сон мой легка…
И вздохнули духи, задремали ресницы,
Зашептались тревожно шелка.
Но из глуби зеркал ты мне взоры бросала
И, бросая, кричала: «Лови!..»
Монисто бренчало, цыганка плясала
И визжала заре о любви.
19 апреля 1910
 

                        ***
Приближается звук. И, покорна щемящему звуку,
Молодеет душа.
И во сне прижимаю к губам твою прежнюю руку,
Не дыша.
Снится — снова я мальчик, и снова любовник,
И овраг, и бурьян,
И в бурьяне — колючий шиповник,
И вечерний туман.
Сквозь цветы, и листы, и колючие ветки, я знаю,
Старый дом глянет в сердце мое,
Глянет небо опять, розовея от краю до краю,
И окошко твое.
Этот голос — он твой, и его непонятному звуку
Жизнь и горе отдам,
Хоть во сне, твою прежнюю милую руку
Прижимая к губам.
2 мая 1912
 

                    ***
Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи еще хоть четверть века —
Все будет так. Исхода нет.
Умрешь — начнешь опять сначала
И повторится все, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.
10 октября 1912
 

                    ***
Ты жил один! Друзей ты не искал
И не искал единоверцев.
Ты острый нож безжалостно вонзал
В открытое для счастья сердце.
«Безумный друг! Ты мог бы счастлив быть!..» —
«Зачем? Средь бурного ненастья
Мы, все равно, не можем сохранить
Неумирающего счастья!»
26 августа 1914
 

                         ***
Грешить бесстыдно, непробудно,
Счет потерять ночам и дням,
И, с головой от хмеля трудной,
Пройти сторонкой в божий храм.
Три раза преклониться долу,
Семь — осенить себя крестом,
Тайком к заплеванному полу
Горячим прикоснуться лбом.
Кладя в тарелку грошик медный,
Три, да еще семь раз подряд
Поцеловать столетний, бедный
И зацелованный оклад.
А воротясь домой, обмерить
На тот же грош кого-нибудь,
И пса голодного от двери,
Икнув, ногою отпихнуть.
И под лампадой у иконы
Пить чай, отщелкивая счет,
Потом переслюнить купоны,
Пузатый отворив комод,
И на перины пуховые
В тяжелом завалиться сне…
Да, и такой, моя Россия,
Ты всех краев дороже мне.
26 августа 1914

                      ***
Была ты всех ярче, верней и прелестней,
Не кляни же меня, не кляни!
Мой поезд летит, как цыганская песня,
Как те невозвратные дни…
Что было любимо — все мимо, мимо,
Впереди — неизвестность пути…
Благословенно, неизгладимо,
Невозвратимо… прости!
31 августа 1914
 


                      ***
З.Н. Гиппиус
 
Рожденные в год глухие
Пути не помнят своего.
Мы — дети страшных лет России —
Забыть не в силах ничего.
Испепеляющие годы!
Безумья ль в вас, надежды ль весть?
От дней войны, от дней свободы —
Кровавый отсвет в лицах есть.
Есть немота — то гул набата
Заставил заградить уста.
В сердцах, восторженных когда-то,
Есть роковая пустота.
И пусть над нашим смертным ложем
Взовьется с криком воронье, —
Те, кто достойней, боже, боже,
Да узрят царствие твое!
8 сентября 1914 
 
Уважаемые друзья, коллеги и
читатели нашего Парнаса!
Хочется верить, что моя первая публикация нового
проекта - не оказалась пустопорожней, бесполезной
равнодушной и проходящей.
Если Вас, увлекла и заинтересовала новая рубрика –
не стесняйтесь оставлять свои отзывы и
комментарии, а также советы и пожелания. И я
продолжу своё начатое дело.
 
Ваш: Юрий Иванов.
 

© Copyright: Юрий Иванов, 2018

Регистрационный номер №0416894

от 19 мая 2018

[Скрыть] Регистрационный номер 0416894 выдан для произведения: «Литературное кафе» - АЛЕКСАНДР  БЛОК.
 
«Встречи с замечательными русскими и
советскими поэтами, а также с поэтами -
классиками серебряного века»
 

Юрий Иванов:Здравствуйте, уважаемые друзья, коллеги и
читатели нашего замечательного Парнаса!
Сегодня я открываю новый проект – новую рубрику:
«Прекрасное – всегда рядом!».
 
Всё мудрое, жизнеутверждающее, одухотворённое, красивое, возвышенное и даже трагичное – не может, ни оставить равнодушным никого из читателей и авторов нашего Парнаса.
 
Прекрасное – всегда рядом! Надо только пристально с открытым сердцем и самозабвенно заглянуть в далёкое прекрасное прошлое. Нам очень дороги традиции и  истоки русской словесности, русской литературы и поэзии, в частности. В добрый путь, уважаемые друзья, коллеги и читатели нашего всеобщего дома – Парнаса! Надеюсь, что эта встреча, послужит хорошим примером и  уроком для созидания прекрасного, нравственного,  духовного и величественного русского поэтического  слова.
Вперёд – с Богом!
 
"Весь ниже предоставленный материал взят из свободных источников интернета"
 

Александр Блок: жизнь и творчество


Александр Александрович Блок – замечательный русский писатель, творивший на границе 19-20 веков. Родился 16 ноября 1880 года в интеллигентной семье профессора и писательницы в Санкт-Петербурге. В 1889 году успешно окончил Введенскую гимназию, а затем и Петербургский университет. Получил два образования: юридическое и историко-филологическое.
 
Блеснуть писательским талантом юному Саше довелось еще в пятилетнем возрасте: тогда он написал свои первые стихи.  Вообще, стоит отметить, что юноша рос разносторонним: увлекался не только наукой, но и актерским мастерством и посещал курсы сценического искусства.


В 1897 году на отдыхе с семьей Блок впервые влюбился. Эти пылкие юношеские чувства глубоко остались в памяти писателя и оставили неизгладимый след на всем его последующем творчестве. В 1903 году женой Александра стала дочь профессора Менделеева, которую он буквально отбил у не менее известного поклонника – поэта Андрея Белого. Любимой женщине с символическим именем Любовь он посвятил сборник «Стихи о прекрасной даме». Он был отмечен обществом «Академия» и принят в ряды его членов. В этом же 1903 году Блок дебютировал в литературных кругах, объявив себя писателем-символистом. Постепенно он обзаводится новыми знакомствами в этой сфере и сближается с Д. Мережковским, З. Гиппиус и В. Брюсовым.

 
1. «Ночь, улица, фонарь, аптека», 10 октября 1912 года, из цикла «Страшный мир», подцикла «Пляска смерти»
 
Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи ещё хоть четверть века -
Всё будет так. Исхода нет.
Умрёшь - начнёшь опять сначала
И повторится всё, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.
 
2. «Незнакомка», 24 апреля 1906 года, из цикла «Город»
 
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Вдали, над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздаётся детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины,
И раздаётся женский визг,
А в небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск.
И каждый вечер друг единственный
В моём стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной,
Как я, смирён и оглушён.
А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas!» кричат.
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Её упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за тёмную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чьё-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.
И перья страуса склонённые
В моём качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.
 
3. «Скифы», 30 января 1918 года, не включено в цикл
 
Мильоны - вас. Нас - тьмы, и тьмы, и тьмы.
Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, скифы - мы! Да, азиаты - мы,
С раскосыми и жадными очами!
Для вас - века, для нас - единый час.
Мы, как послушные холопы,
Держали щит меж двух враждебных рас
Монголов и Европы!
Века, века ваш старый горн ковал
И заглушал грома, лавины,
И дикой сказкой был для вас провал
И Лиссабона, и Мессины!
Вы сотни лет глядели на Восток
Копя и плавя наши перлы,
И вы, глумясь, считали только срок,
Когда наставить пушек жерла!
Вот - срок настал. Крылами бьет беда,
И каждый день обиды множит,
И день придет - не будет и следа
От ваших Пестумов, быть может!
О, старый мир! Пока ты не погиб,
Пока томишься мукой сладкой,
Остановись, премудрый, как Эдип,
Пред Сфинксом с древнею загадкой!
Россия - Сфинкс. Ликуя и скорбя,
И обливаясь черной кровью,
Она глядит, глядит, глядит в тебя
И с ненавистью, и с любовью!...
Да, так любить, как любит наша кровь,
Никто из вас давно не любит!
Забыли вы, что в мире есть любовь,
Которая и жжет, и губит!
Мы любим все - и жар холодных числ,
И дар божественных видений,
Нам внятно всё - и острый галльский смысл,
И сумрачный германский гений...
Мы помним всё - парижских улиц ад,
И венецьянские прохлады,
Лимонных рощ далекий аромат,
И Кельна дымные громады...
Мы любим плоть - и вкус ее, и цвет,
И душный, смертный плоти запах...
Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет
В тяжелых, нежных наших лапах?
Привыкли мы, хватая под уздцы
Играющих коней ретивых,
Ломать коням тяжелые крестцы,
И усмирять рабынь строптивых...
Придите к нам! От ужасов войны
Придите в мирные обьятья!
Пока не поздно - старый меч в ножны,
Товарищи! Мы станем - братья!
А если нет - нам нечего терять,
И нам доступно вероломство!
Века, века вас будет проклинать
Больное позднее потомство!
Мы широко по дебрям и лесам
Перед Европою пригожей
Расступимся! Мы обернемся к вам
Своею азиатской рожей!
Идите все, идите на Урал!
Мы очищаем место бою
Стальных машин, где дышит интеграл,
С монгольской дикою ордою!
Но сами мы - отныне вам не щит,
Отныне в бой не вступим сами,
Мы поглядим, как смертный бой кипит,
Своими узкими глазами.
Не сдвинемся, когда свирепый гунн
В карманах трупов будет шарить,
Жечь города, и в церковь гнать табун,
И мясо белых братьев жарить!...
В последний раз - опомнись, старый мир!
На братский пир труда и мира,
В последний раз на светлый братский пир
Сзывает варварская лира!
 
4. «Девушка пела в церковном хоре», август 1905 года, не включено в цикл
 
Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.
Так пел ее голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у Царских Врат,
Причастный Тайнам,- плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.
 
5.  Подцикл «На поле Куликовом», июнь-декабрь 1908 года, из цикла «Родина» (отрывок)

Река раскинулась. Течет, грустит лениво
И моет берега.
Над скудной глиной желтого обрыва
В степи грустят стога.
О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь - стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.
Наш путь - степной, наш путь - в тоске безбрежной -
В твоей тоске, о, Русь!
И даже мглы - ночной и зарубежной -
Я не боюсь.
Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
Степную даль.
В степном дыму блеснет святое знамя
И ханской сабли сталь...
И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль...
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль...
И нет конца! Мелькают версты, кручи...
Останови!
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови!
Закат в крови! Из сердца кровь струится!
Плачь, сердце, плачь...
Покоя нет! Степная кобылица
Несется вскачь!
…
 
6. «На железной дороге», 14 июня 1910 года, из цикла «Родина» Марии Павловне Ивановой

Под насыпью, во рву некошенном,
Лежит и смотрит, как живая,
В цветном платке, на косы брошенном,
Красивая и молодая.
Бывало, шла походкой чинною
На шум и свист за ближним лесом.
Всю обойдя платформу длинную,
Ждала, волнуясь, под навесом.
Три ярких глаза набегающих -
Нежней румянец, круче локон:
Быть может, кто из проезжающих
Посмотрит пристальней из окон...
Вагоны шли привычной линией,
Подрагивали и скрипели;
Молчали желтые и синие;
В зеленых плакали и пели.
Вставали сонные за стеклами
И обводили ровным взглядом
Платформу, сад с кустами блеклыми,
Ее, жандарма с нею рядом...
Лишь раз гусар, рукой небрежною
Облокотясь на бархат алый,
Скользнул по ней улыбкой нежною,
Скользнул - и поезд в даль умчало.
Так мчалась юность бесполезная,
В пустых мечтах изнемогая...
Тоска дорожная, железная
Свистела, сердце разрывая...
Да что - давно уж сердце вынуто!
Так много отдано поклонов,
Так много жадных взоров кинуто
В пустынные глаза вагонов...
Не подходите к ней с вопросами,
Вам все равно, а ей - довольно:
Любовью, грязью иль колесами
Она раздавлена - все больно.
 
7. «Как тяжко мертвецу среди людей…», 19 февраля 1912 года, из цикла «Страшный мир», подцикла «Пляска смерти»
 
Как тяжко мертвецу среди людей
Живым и страстным притворяться!
Но надо, надо в общество втираться,
Скрывая для карьеры лязг костей...
Живые спят. Мертвец встает из гроба,
И в банк идет, и в суд идет, в сенат...
Чем ночь белее, тем чернее злоба,
И перья торжествующе скрипят.
Мертвец весь день трудится над докладом.
Присутствие кончается. И вот -
Нашептывает он, виляя задом,
Сенатору скабрезный анекдот...
Уж вечер. Мелкий дождь зашлепал грязью
Прохожих, и дома, и прочий вздор...
А мертвеца - к другому безобразью
Скрежещущий несет таксомотор.
В зал многолюдный и многоколонный
Спешит мертвец. На нем - изящный фрак.
Его дарят улыбкой благосклонной
Хозяйка - дура и супруг - дурак.
Он изнемог от дня чиновной скуки,
Но лязг костей музыкой заглушон...
Он крепко жмет приятельские руки -
Живым, живым казаться должен он!
Лишь у колонны встретится очами
С подругою - она, как он, мертва.
За их условно-светскими речами
Ты слышишь настоящие слова:
«Усталый друг, мне странно в этом зале». -
«Усталый друг, могила холодна». -
«Уж полночь». - «Да, но вы не приглашали
На вальс NN. Она в вас влюблена…»
А там - NN уж ищет взором страстным
Его, его - с волнением в крови...
В её лице, девически прекрасном,
Бессмысленный восторг живой любви...
Он шепчет ей незначащие речи,
Пленительные для живых слова,
И смотрит он, как розовеют плечи,
Как на плечо склонилась голова...
И острый яд привычно-светской злости
С нездешней злостью расточает он...
«Как он умён! Как он в меня влюблён!»
 
 
Далеко не тайна, что помимо жены Блок был влюблен не единожды. Он испытывал огромную страсть и непреодолимую тягу к нескольким женщинам, которые впоследствии также оставили след в его поэтическом творчестве. Это была Любовь Дельмас, а позже Н. Волохова.
 
Уже тогда Блок проявлял себя как ярко выраженный писатель-символист. Его раннему творчеству присущи многогранности символов и знаков в описании событий и образов. Основные темы и мотивы того периода – любовные переживания и красота природы. В более поздний период творчества Блока все более интересовали социальные проблемы и переживания народа, относящегося к низшим слоям населения. Сюда можно отнести его поэму «Роза и крест» от 1912 года и цикл «Возмездие», вышедший в 1913 году. Одним из самых поэтичных и успешных циклов критиками был признан сборник «Ямбы» 1914 года, в состав которого входил всем известный стих « Ночь, улица, фонарь, аптека».


Решающим моментом, поделившим творческий путь писателя на «до» и «после», является стихотворение «Фабрика», увидевшее свет в 1903 году. А годы с 1906 по 1908 можно отметить как самые успешные в творчестве писателя. Тогда он испытал небывалый подъем и снискал успех и признание окружения. К этому периоду относятся сборники «Нечаянная радость», «Земля в снегу», «Снежная маска», «Песня судьбы» и «Лирические драмы». После 1908 года прослеживается явное отделение Блока от стана символистов. Дальнейший его путь стал самостоятельным и не похожим на его раннее творчество. Его сборник «Итальянские стихи», написанные в процессе путешествия по одноименной стране, были приняты публикой и критиками с огромным восторгом и признаны лучшим произведением об Италии, когда-либо написанным отечественным автором.

 
Кроме публицистики и остросоциальной литературы Блок увлекался написанием произведений для детской и юношеской аудитории.  В 1913 году он издает сразу два собрания детских стихов «Сказки» и «Круглый год». В 1916 году Блок поехал на фронт, где и узнал о том, что царской власти больше нет. Позже во время службы в Чрезвычайной комиссии, которая расследовала преступления самодержавного строя перед народом, Блок открыл для себя всю правду о самодержавном строе и назвал его «помойкой». На основе сделанных им выводов и материалов, полученных в результате допросов, была написана документальная работа «Последние дни императорской власти».
 

13 самых интересных фактов из жизни Александра Блока

 

Александр Александрович Блок (1880—1921) — Русский поэт, публицист, писатель и даже литературный критик. Изучая русскую литературу, нельзя не вспомнить об этом человеке..
 
1. Отец Александра (Александр Львович Блок) был Юристом, а Мать (Анна Андреевна Бекетова) была дочерью ректора Санкт-Петербургского университета А. Н. Бекетова. После рождения сына их брак продлился всего год и они разошлись. Мать вышла замуж за другого человека, но тем не менее оставила своему сыну Саше фамилию отца.
 
2. В возрасте 16 лет он безумно влюбился в женщину, которая была старше его на 21 год. Но из этого в итоге ничего не вышло.
 
3. В 1898 году Блок поступает на юридический факультет Петербуржского университета, но через три года всё таки перевелся на славяно-русское отделение историко-филологического факультета.
 
4. Свои первые стихи Александр Блок написал еще будучи пятилетним мальчиком.
 
5. Дед Александра Блока (ректор Бекетов) был близким другом выдающегося ученого Дмитрия Ивановича Менделеева. И что самое интересное, в 1903 году поэт женился на дочери ученого, т.е. Любови Менделеевой. В своей первой книги стихов «Стихи прекрасной даме», он посвящал их именно ей.

 
6. И несмотря на то, что супруги испытывали к себе сильные любовные чувства, Блок все равно гулял на стороне, а со своей женой не спал. Он считал, что Люба — это идеал красоты, и поэтому он не мог относиться к ней как к какой-то «дрянной девке». Поэтому их отношения были лишь духовными, без телесных животных утех. Наверное именно поэтому Любовь и упала в объятия к Александру Белому. Но после первой мировой войны подобных загулов уже не было, и Александр был верным мужем до конца своих дней.
 
7. Одно время Люба Менделеева гастролировала с труппой Мейерхольда. И несмотря на огромную любовь к Блоку и разрыв отношений со своим любовником Андреем Белым, она заводит новый роман с артистом по фамилии Дагоберт. Их роман продлился недолго, но оставил огромный отпечаток, а именно беременность. Когда Любовь приехала к мужу, то во всем созналась и хотела избавиться от ребенка. Но сам Блок, сказал, что этого делать не надо и они вместе будут воспитывать как общего.
 
8. В 1909 году случается несчастье, которое на время выводит Александра из колеи. а именно умирает отец Блока и ребенок Любови Дмитриевной (в возрасте восьми дней от роду) от ее предыдущего романа с Дагобертом. Как ни странно, но Сам Александр переживал эту смерть еще больше, чем супруга. Поэт написал стихотворение «На смерть младенца».
 
9. Ходили слухи о порочной связи Блока с Анной Ахматовой, но после смерти поэта они были опровергнуты.

 
10. Блок мог погибнуть бы на 9 лет раньше положенного срока. Один его друг (художник Сапунов) позвал его на отдых в один рыбацкий поселок. К своему сожалению поэт был вынужден отказаться, по причине невозможности поехать. Позже он узнал, что лодка, на которой плыл Сапунов, переревернулась, и он утонул, так как совсем не умел плавать. Александр также не умел плавать, поэтому мог также пойти ко дну.
 
11. Блок не любил Советскую власть и попросту не принимал ее, но несмотря на это сама Советская власть постоянно назначала Александра на какие-то должности в различных комитетах и комиссиях. Блок просто уматывался, говоря, что «Меня выпили».
 
12. Из-за высоких нагрузок у него развилась сердечно-сосудистая болезнь и астма, а в 1920 году началась цинга. Можно было бы выехать в Финляндию, для прохождения лечения в специальном санатории. Но в выезде за границу было отказано. В итоге, когда всё таки удалось добиться разрешения, то было уже поздно. Болезнь сильно прогрессировала и вскоре поэт умер.
 
13. О причине смерти поэта ходило множество различных слухов, вплоть до того, что его отравили или, что он умер от венерической болезни из-за беспорядочных половых связей.


                       ***
Полный месяц встал над лугом
Неизменным дивным кругом,
Светит и молчит.
Бледный, бледный луг цветущий,
Мрак ночной, по нем ползущий,
Отдыхает, спит.
Жутко выйти на дорогу:
Непонятная тревога
Под луной царит.
Хоть и знаешь: утром рано
Солнце выйдет из тумана,
Поле озарит,
И тогда пройдешь тропинкой,
Где под каждою былинкой
Жизнь кипит.
21 июля 1898, Шахматово
 

                     ***
В ночи, когда уснет тревога,
И город скроется во мгле —
О, сколько музыки у бога,
Какие звуки на земле!
Что буря жизни, если розы
Твои цветут мне и горят!
Что человеческие слезы,
Когда румянится закат!
Прими, Владычица вселенной,
Сквозь кровь, сквозь муки, сквозь гроба —
Последней страсти кубок пенный
От недостойного раба!
Сентябрь (?) 1898
 

                        ***
Медлительной чредой нисходит день осенний,
Медлительно крутится желтый лист,
И день прозрачно свеж, и воздух дивно чист —
Душа не избежит невидимого тленья.
Так, каждый день стареется она,
И каждый год, как желтый лист кружится,
Все кажется, и помнится, и мнится,
Что осень прошлых лет была не так грустна.
5 января 1900
 
                           ***
Александр Блок Незнакомка

НЕЗНАКОМКА
 
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Вдали, над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск.
И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной
Как я, смирен и оглушен.
А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas!» кричат.
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.
И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.
24 апреля 1906, Озерки
 

                    ***
Я был смущенный и веселый.
Меня дразнил твой темный шелк.
Когда твой занавес тяжелый
Раздвинулся — театр умолк.
Живым огнем разъединило
Нас рампы светлое кольцо,
И музыка преобразила
И обожгла твое лицо.
И вот — опять сияют свечи,
Душа одна, душа слепа…
Твои блистательные плечи,
Тобою пьяная толпа…
Звезда, ушедшая от мира,
Ты над равниной — вдалеке…
Дрожит серебряная лира
В твоей протянутой руке…
Декабрь 1906
 

НА ЗОВ МЕТЕЛЕЙ
 
Белоснежней не было зим
И перистей тучек.
Ты дала мне в руки
Серебряный ключик,
И владел я сердцем твоим.
Тихо всходил над городом дым,
Умирали звуки.
Белые встали сугробы,
И мраки открылись.
Выплыл серебряный серп.
И мы уносились,
Обреченные оба
На ущерб.
Ветер взвихрил снега.
Закатился серп луны.
И пронзительным взором
Ты измерила даль страны,
Откуда звучали рога
Снежным, метельным хором.
И мгла заломила руки,
Заломила руки в высь.
Ты опустила очи,
И мы понеслись.
И навстречу вставали новые звуки:
Летели снега,
Звенели рога
Налетающей ночи.
3 января 1907
 

                    ***
Когда вы стоите на моем пути,
Такая живая, такая красивая,
Но такая измученная,
Говорите все о печальном,
Думаете о смерти,
Никого не любите
И презираете свою красоту —
Что же? Разве я обижу вас?
О, нет! Ведь я не насильник,
Не обманщик и не гордец,
Хотя много знаю,
Слишком много думаю с детства
И слишком занят собой.
Ведь я — сочинитель,
Человек, называющий все по имени,
Отнимающий аромат у живого цветка.
Сколько ни говорите о печальном,
Сколько ни размышляйте о концах и началах,
Все же, я смею думать,
Что вам только пятнадцать лет.
И потому я хотел бы,
Чтобы вы влюбились в простого человека,
Который любит землю и небо
Больше, чем рифмованные и нерифмованные
Речи о земле и о небе.
Право, я буду рад за вас,
Так как — только влюбленный
Имеет право на звание человека.
6 февраля 1908
 

                  ***
Она пришла с мороза,
Раскрасневшаяся,
Наполнила комнату
Ароматом воздуха и духов,
Звонким голосом
И совсем неуважительной к занятиям
Болтовней.
Она немедленно уронила на пол
Толстый том художественного журнала,
И сейчас же стало казаться,
Что в моей большой комнате
Очень мало места.
Все это было немножко досадно
И довольно нелепо.
Впрочем, она захотела,
Чтобы я читал ей вслух «Макбета».
Едва дойдя до пузырей земли,
О которых я не могу говорить без волнения,
Я заметил, что она тоже волнуется
И внимательно смотрит в окно.
Оказалось, что большой пестрый кот
С трудом лепится по краю крыши,
Подстерегая целующихся голубей.
Я рассердился больше всего на то,
Что целовались не мы, а голуби,
И что прошли времена Паоло и Франчески.
6 февраля 1908
 

                    ***
Я помню длительные муки:
Ночь догорала за окном;
Ее заломленные руки
Чуть брезжили в луче дневном.
Вся жизнь, ненужно изжитая,
Пытала, унижала, жгла;
А там, как призрак возрастая,
День обозначил купола;
И под окошком участились
Прохожих быстрые шаги;
И в серых лужах расходились
Под каплями дождя круги;
И утро длилось, длилось, длилось…
И праздный тяготил вопрос;
И ничего не разрешилось
Весенним ливнем бурных слез.
4 марта 1908
 

                       ***
Кольцо существованья тесно:
Как все пути приводят в Рим,
Так нам заранее известно,
Что все мы рабски повторим.
И мне, как всем, все тот же жребий
Мерещится в грядущей мгле:
Опять — любить Ее на небе
И изменить ей на земле.
Июнь 1909
 

В РЕСТОРАНЕ
 
Никогда не забуду (он был, или не был,
Этот вечер): пожаром зари
Сожжено и раздвинуто бледное небо,
И на желтой заре — фонари.
Я сидел у окна в переполненном зале.
Где-то пели смычки о любви.
Я послал тебе черную розу в бокале
Золотого, как небо, аи.
Ты взглянула. Я встретил смущенно и дерзко
Взор надменный и отдал поклон.
Обратясь к кавалеру, намеренно резко
Ты сказала: «И этот влюблен».
И сейчас же в ответ что-то грянули струны,
Исступленно запели смычки…
Но была ты со мной всем презрением юным,
Чуть заметным дрожаньем руки…
Ты рванулась движеньем испуганной птицы,
Ты прошла, словно сон мой легка…
И вздохнули духи, задремали ресницы,
Зашептались тревожно шелка.
Но из глуби зеркал ты мне взоры бросала
И, бросая, кричала: «Лови!..»
Монисто бренчало, цыганка плясала
И визжала заре о любви.
19 апреля 1910
 

                        ***
Приближается звук. И, покорна щемящему звуку,
Молодеет душа.
И во сне прижимаю к губам твою прежнюю руку,
Не дыша.
Снится — снова я мальчик, и снова любовник,
И овраг, и бурьян,
И в бурьяне — колючий шиповник,
И вечерний туман.
Сквозь цветы, и листы, и колючие ветки, я знаю,
Старый дом глянет в сердце мое,
Глянет небо опять, розовея от краю до краю,
И окошко твое.
Этот голос — он твой, и его непонятному звуку
Жизнь и горе отдам,
Хоть во сне, твою прежнюю милую руку
Прижимая к губам.
2 мая 1912
 

                    ***
Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи еще хоть четверть века —
Все будет так. Исхода нет.
Умрешь — начнешь опять сначала
И повторится все, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.
10 октября 1912
 

                    ***
Ты жил один! Друзей ты не искал
И не искал единоверцев.
Ты острый нож безжалостно вонзал
В открытое для счастья сердце.
«Безумный друг! Ты мог бы счастлив быть!..» —
«Зачем? Средь бурного ненастья
Мы, все равно, не можем сохранить
Неумирающего счастья!»
26 августа 1914
 

                         ***
Грешить бесстыдно, непробудно,
Счет потерять ночам и дням,
И, с головой от хмеля трудной,
Пройти сторонкой в божий храм.
Три раза преклониться долу,
Семь — осенить себя крестом,
Тайком к заплеванному полу
Горячим прикоснуться лбом.
Кладя в тарелку грошик медный,
Три, да еще семь раз подряд
Поцеловать столетний, бедный
И зацелованный оклад.
А воротясь домой, обмерить
На тот же грош кого-нибудь,
И пса голодного от двери,
Икнув, ногою отпихнуть.
И под лампадой у иконы
Пить чай, отщелкивая счет,
Потом переслюнить купоны,
Пузатый отворив комод,
И на перины пуховые
В тяжелом завалиться сне…
Да, и такой, моя Россия,
Ты всех краев дороже мне.
26 августа 1914

                      ***
Была ты всех ярче, верней и прелестней,
Не кляни же меня, не кляни!
Мой поезд летит, как цыганская песня,
Как те невозвратные дни…
Что было любимо — все мимо, мимо,
Впереди — неизвестность пути…
Благословенно, неизгладимо,
Невозвратимо… прости!
31 августа 1914
 


                      ***
З.Н. Гиппиус
 
Рожденные в год глухие
Пути не помнят своего.
Мы — дети страшных лет России —
Забыть не в силах ничего.
Испепеляющие годы!
Безумья ль в вас, надежды ль весть?
От дней войны, от дней свободы —
Кровавый отсвет в лицах есть.
Есть немота — то гул набата
Заставил заградить уста.
В сердцах, восторженных когда-то,
Есть роковая пустота.
И пусть над нашим смертным ложем
Взовьется с криком воронье, —
Те, кто достойней, боже, боже,
Да узрят царствие твое!
8 сентября 1914
 
 
Особенно тяжелый период жизни писателя пришелся на годы великой революции. В отличие от других соотечественников, Блок не эмигрировал, а остался в Петрограде, и зарабатывал на жизнь, трудясь в издательстве. Множество статей, а также знаменитая поэма «Двенадцать» посвящена тем тяжелым годам в жизни писателя. Тогда он творил с особенным рвением, осознав в себе неистовую гражданскую ответственность и патриотизм. Он восхвалял великий подвиг народа, который каждый день находит в себе силы жить, несмотря на тяжелый быт и нищету. Он активно участвовал в митингах и демонстрациях, занимал активную социальную позицию.
 
Перед самой смертью Блок был ослаблен и постоянно болел. Его знакомые, в том числе Максим Горький, усиленно просили правительство выделить путевку писателю, чтобы тот смог укрепить свое здоровье и съездить на отдых. Однако, все старания были тщетны и в протест Блок прекратил лечиться с помощью медикаментов и, объявил голодовку и предал праху все последние рукописи.
 
В бедности и разрухе провел писатель последние дни своей жизни и умер от сердечного приступа, настигшего его 7 августа 1921 года.
 
 
Уважаемые друзья, коллеги и
читатели нашего Парнаса!
Хочется верить, что моя первая публикация нового
проекта - не оказалась пустопорожней, бесполезной
равнодушной и проходящей.
Если Вас, увлекла и заинтересовала новая рубрика –
не стесняйтесь оставлять свои отзывы и
комментарии, а также советы и пожелания. И я
продолжу своё начатое дело.
 
Ваш: Юрий Иванов.
 
 
Александр Пушкин - "Литературное кафе"
ОДА ЖЕНЩИНЕ ИСП.ЮРИЙ ОЛЕНИЧ. СЛОВА ЮРИЙ ИВАНОВ. МУЗ.НАТАЛЬЯ ПЕРВИНА
Рейтинг: +41 3112 просмотров
Комментарии (53)
Администрация # 19 мая 2018 в 16:58 +11
От лица администрации "Парнаса" и лично от каждого из ее представителей благодарим за замечательную и познавательную,
а также очень интересную информацию об Александре Блоке и не столь важно, что с подачи инета..
Уважаемый Юрий, Вы – истинный профи, великолепный мастер-журналист Парнаса!
Благодаря Вам многие из нас вспомнили, а может и почерпнули новое и интересное о жизни и творчестве Великого русского Поэта Александра Александровича Блока..
Ждем от Вас новых интересных, увлекательных статей о судьбах, неизвестных фактах биографии жизни и творчестве знаменитых, известных и очень любимых великих классиков и их родных, близких и друзей!

Дорогой Юрий! Спасибо Вам за Ваши труды, терпение и старания!
Спасибо за щедрость, доброту и красоту Вашей души!

Начало было великолепно, ждем от Вас новых прекрасных статей в Литературное КАФЕ и
желаем Вам крепкого здоровья, счастья, удачи, неиссякаемого вдохновения!
С уважением к Вам и Вашему прекрасному творчеству,
Администрация Парнаса в целом и админ Павел в частности
Юрий Иванов # 3 июня 2018 в 23:35 +2
БОЛЬШОЕ, СЕРДЕЧНОЕ СПАСИБО! ИЗВИНИТЕ, ЧТО ЗАДЕРЖАЛСЯ С ОТВЕТОМ. ТРУДИЛСЯ НА ДАЧЕ 2 НЕДЕЛИ. С ТЕПЛОМ ДУШИ И УВАЖЕНИЕМ, ЮРИЙ.
Василисса # 19 мая 2018 в 17:58 +13
Когда Блок умер, современники остро почувствовали, что с его смертью закончилась целая полоса русской поэзии, больше того, полоса русской жизни.

"Ощутилось, что с Блоком отошла прежняя эпоха, та, которая дожив до революции, сделала шаг в ее владения и упала, обессиленная тяжестью своего долгого пути. Стало очевидно, что никто уже оттуда не сделает шага, а если повторит его, в том не будет подобного мужества и подобной тоски о правде будущего, какие проявил Александр Блок.
Трагедия прошлого и горькая правда будущего — вот всеобъемлющее содержание пророческой поэзии Блока".
Константин Федин

...Жизнь отсчитывала последние часы. Умирал он тяжело.
"Мне трудно дышать, сердце заняло полгруди, ни души, ни тела нет..."
Сознание мутилось. Всё было из последних сил и последним.
В забытьи иногда проплывали обрывки своего, давнего...

Огромный тополь серебристый
Склонял над домом свой шатёр,
Стеной шиповника душистой
Встречал въезжающего двор.
Он был амбаром с острой крышей
От ветров северных укрыт,
И можно было ясно слышать,
Какая тишина царит.
Навстречу тройке запыленной
Старуха вышла на крыльцо,
От солнца заслонив лицо
(Раздался листьев шелест сонный),
Бастыльник покачнув крылом,
Коляска подкатилась к дому.
И сразу стало все знакомо,
Как будто длилось много лет, —
И белый дом, и в мезонине
Венецианское окно,
Свет стекол — красный, желтый, синий,
Как будто так и быть должно.
Ключом старинным дом открыли
(Ребенка внес туда старик),
И тишины не возмутили
Собачий лай и детский крик.
Они умолкли — слышно стало
Жужжанье мухи на окне,
И муха биться перестала,
И лишь по голубой стене
Бросает солнце листьев тени,
Да ветер клонит за окном
Столетние кусты сирени,
В которых тонет старый дом.
Да звук какой-то заглушенный —
Звук той же самой тишины,
Иль звон церковный, отдаленный,
Иль гул (неконченной) весны,
И потянулись вслед за звуком
(Который новый мир принес)
Отец и мать, и дочка с внуком,
И ласковый дворовый пес...
И дверь звенящая балкона
Открылась в липы и сирень,
И в синий купол небосклона,
И в лень окрестных деревень...
И по холмам, и по ложбинам,
Меж полосами светлой ржи
Бегут, сбегаются к овинам
Темно-зеленые межи,..
Белеет церковь над рекою,
За ней опять — леса, поля...
И всей весенней красотою
Сияет русская земля...


Серебристый тополь. Шахматово.
Юрий Иванов # 3 июня 2018 в 23:39 +3
БЛАГОДАРЮ ВАС, ВАСИЛИСА! ЗА ПОЛНОЦЕННЫЙ И СОДЕРЖАТЕЛЬНЫЙ ОТЗЫВ. С УВАЖЕНИЕМ,ЮРИЙ. 30
Серж Хан # 19 мая 2018 в 18:01 +11
Блок не любил Советскую власть? Да бог с вами! Тогда откуда же "Двенадцать"? Это произведение - единственное, упомянутое, но не процитированное вами.

Как пошли наши ребята
В красной гвардии служить —
В красной гвардии служить —
Буйну голову сложить!
Эх ты, горе-горькое,
Сладкое житье!
Рваное пальтишко,
Австрийское ружье!
Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем,
Мировой пожар в крови —
Господи, благослови!

Абсолютное большинство тогдашней творческой интеллигенции её не любило, да. В том числе и все литературные знакомые поэта. Однако даже несмотря на сильнейшую обструкцию с их стороны он не изменил своего отношения к новой власти.
Он не просто не уехал в эмиграцию - у него не было даже мысли об этом.
Василисса # 19 мая 2018 в 18:27 +12
...Жизнь неудержимо неслась к Октябрю. Вновь нахлынули мысли, предчувствия, надежды, как 10 лет назад. Поэт думал только о России, ее настоящем и будущем. Впереди — поэма "Двенадцать" и "Скифы".
Впереди — несбывшиеся надежды, крушение выношенной в душевных страданиях веры о том, что будет "совершенно новая жизнь".
Впереди — окончательный душевный надлом, бесконечная усталость, "горечь и сухость в сердце".
Впереди — Россия, залитая кровью...
В 1920 году Блок перестал писать.
Через сердце поэта проходит трещина мира.
И это сердце не выдержало.

Земное сердце уставало
Так много лет, так много дней...
Земное счастье запоздало
На тройке бешеной своей!
Мне вечность заглянула в очи,
Покой на сердце низвела,
Прохладной влагой синей ночи
Костер волненья залила...
Василисса # 19 мая 2018 в 21:16 +11
Великой поэзии нужны великие читатели! И пусть Блок не всегда понятен — будем вновь и вновь читать Блока, вникать в его строки, задерживая дыхание, как при погружении на глубину, чтобы затем увидеть мир обновленным и нежным. А не хватит дыхания — не беда, важно знать, что бывает на свете такое чудо, пусть и не всегда, и не вполне доступное, зато воскрешающее и возвышающее человека перед огромной и порою жуткой неизвестностью будущего.

Как слабый луч сквозь черный морок адов —
Так голос твой под рокот рвущихся снарядов,
И вот в громах, как некий серафим,
Оповещает голосом глухим, —
Откуда-то из древних утр туманных —
Как нас любил, слепых и безымянных,
За синий плащ, за вероломства — грех...
И как нежнее всех — ту, глубже всех
В ночь канувшую — на дела лихие!
И как не разлюбил тебя, Россия...
Так, узником наедине
(Или ребенок говорит во сне?),
Предстало нам — всей площади широкой! —
Святое сердце Александра Блока!

Марина Цветаева
Юрий Иванов # 4 июня 2018 в 01:15 +2
СПАСИБО,ВАСИЛИСА! ВСЁ ТАК...С ТЕПЛОМ ДУШИ,ЮРИЙ.
Neihardt # 22 мая 2018 в 18:13 +1
Браво, Серж. Автор собрал все, что нашел в интернете - и "слона не приметил"? Вряд ли. Скорее, намерено не заметил некоторых объективных моментов биографии поэта, чтобы искусственно привязать поэта в прихлебатели современных демшизиков и толерастов :))) Ибо модно! И "свечку подержал" тоже премного - по той же причине.

Юрий, Блок не был врагом советской власти. И другом тоже не был. Учите матчасть! Впрочем, и в настоящем виде статейка может принести вам пользу. Предложите ее в какой-нибудь журнал для трамвайного чтения типа "Биография". Они любят подобное.
Юрий Иванов # 4 июня 2018 в 00:46 +3
Не хамите,Neihardt! Здесь мы не на бульваре.
Ольга Баранова # 29 мая 2018 в 16:49 +1
Согласна, с Сержем двумя руками!))
Блок любил Россию до боли и всё, что с ней происходило, принимал, как истинный русский интеллигент, несмотря на всю противоречивость и сложность времени. В этом можно убедиться, посетив музей-квартиру А.Блока на Пряжке (в Питере), где представлено множество подлинных документов, как свидетельство отношения поэта к происходящему в России в 1917-м году.
Юрий Иванов # 4 июня 2018 в 00:46 +1
СПАСИБО,ОЛЬГА!
Юрий Иванов # 4 июня 2018 в 00:26 +1
СПАСИБО, ЗА НЕРАВНОДУШИЕ И ЗА СПРАВЕДЛИВОСТЬ, СЕРЖ!НО ЭТО НЕ МОЁ ЛИЧНОЕ МНЕНИЕ. ЭТО МНЕНИЕ МНОГИХ АВТОРИТЕТНЫХ ЛИТЕРАТУРОВЕДОВ И ИСТОРИКОВ.А ГЛАВНОЕ - Я ВЫЗВАЛ ШИРОКУЮ МИРНУЮ И ОЧЕНЬ КОНСТРУКТИВНУЮ ДИСКУССИЮ, КРОМЕ ОДНОГО СЛУЧАЯ. УДАЧИ В ТВОРЧЕСТВЕ!
Sall Славик*оf # 19 мая 2018 в 18:44 +9
Он поэт большой, великий,
Все слова лились, как шёлк.
Стиль огромный, многоликий,
Александр, Шура Блок.

Блок писал по-простому.Взять хотя бы начало "Незнакомки". Но кроме литературы, другого пути у него не было.Вся семья состояла из Александров.И мама и отец.Мама была прекрасным литератором.
Блок был любим властью из-за того, что творчеством поддерживал советскую власть и был легко подвластен новым лит. течениям. Поэма "12" была горячо раскритикована. Пожалуй больше стал популярен уже после смерти.Имел всего одну музу и жену, дочку знаменитого химика Менделеева.Он считал ее богиней и явно был ей верен, однако она не была.В семье Блока явно существовал любовный треугольник.Её возлюбленым был поэт А.Балый.Как изысканая и утончённая натура, Блок не сумел рьяно ревновать свою субругу к близкому другу, но очень сильно переживал и это сильно отразилось на творчестве.Сам Блок признавался, что не умел ничего делать, кроме поэзии.Мне попадалось его собрание сочинений в двух томах.В целом он оказался лириком.Много стихов о любви.За это он мне и нравиться.Победная любовь во всём.И в его случае любовь победила, ведь под конец жизни -жена к нему вернулась и уже не покидала никогда.

Спасибо за подобную работу, Юрий.Удачи.
Юрий Иванов # 3 июня 2018 в 23:44 +1
БОЛЬШОЕ СПАСИБО,СЛАВИК!
Sall Славик*оf # 19 мая 2018 в 18:53 +5
Вариации на тему его самого известного стихотворения.Авторские породии.Выражаю мою любовь к поэтам серебряного века.Цветаева, Ахматова, Гумелёв, Есенин, Блок, Саша Чёрный, А.Белый.
Sall Славик*оf # 19 мая 2018 в 19:02 +5
Марина Цветаева
«Стихи к Блоку»


1

Имя твое - птица в руке,
Имя твое - льдинка на языке,
Одно единственное движенье губ,
Имя твое - пять букв.
Мячик, пойманный на лету,
Серебряный бубенец во рту,

Камень, кинутый в тихий пруд,
Всхлипнет так, как тебя зовут.
В легком щелканье ночных копыт
Громкое имя твое гремит.
И назовет его нам в висок
Звонко щелкающий курок.

Имя твое - ах, нельзя! -
Имя твое - поцелуй в глаза,
В нежную стужу недвижных век,
Имя твое - поцелуй в снег.
Ключевой, ледяной, голубой глоток.
С именем твоим - сон глубок.

2

Нежный призрак,
Рыцарь без укоризны,
Кем ты призван
В мою молодую жизнь?

Во мгле сизой
Стоишь, ризой
Снеговой одет.

То не ветер
Гонит меня по городу,
Ох, уж Третий
Вечер я чую ворога.

Голубоглазый
Меня сглазил
Снеговой певец.

Снежный лебедь
Мне под ноги перья стелет.
Перья реют
И медленно никнут в снег.

Так по перьям,
Иду к двери,
За которой - смерть.

Он поет мне
За синими окнами,
Он поет мне
Бубенцами далекими,

Длинным криком,
Лебединым кликом -
Зовет.

Милый призрак!
Я знаю, что все мне снится.
Сделай милость:
Аминь, аминь, рассыпься!
Аминь.

3

Ты проходишь на Запад Солнца,
Ты увидишь вечерний свет,
Ты проходишь на Запад Солнца,
И метель заметает след.

Мимо окон моих - бесстрастный -
Ты пройдешь в снеговой тиши,
Божий праведник мой прекрасный,
Свете тихий моей души.

Я на душу твою - не зарюсь!
Нерушима твоя стезя.
В руку, бледную от лобзаний,
Не вобью своего гвоздя.

И по имени не окликну,
И руками не потянусь.
Восковому святому лику
Только издали поклонюсь.

И, под медленным снегом стоя,
Опущусь на колени в снег,
И во имя твое святое,
Поцелую вечерний снег. -

Там, где поступью величавой
Ты прошел в гробовой тиши,
Свете тихий-святыя славы -
Вседержитель моей души.

4

Зверю - берлога,
Страннику - дорога,
Мертвому - дроги.
Каждому-свое.

Женщине - лукавить,
Царю-править,
Мне-славить
Имя твое.

5

У меня в Москвет - купола горят!
У меня в Москве - колокола звонят!
И гробницы в ряд у меня стоят, -
В них царицы спят, и цари.

И не знаешь ты, что зарей в Кремле
Легче дышится - чем на всей земле!
И не знаешь ты, что зарей в Кремле
Я молюсь тебе - до зари!

И проходишь ты над своей Невой
О ту пору, как. над рекой - Москвой
Я стою с опущенной головой,
И слипаются фонари.

Всей бессонницей я тебя люблю,
Всей бессонницей я тебе внемлю -
О ту пору, как по всему Кремлю
Просыпаются звонари...

Но моя река - да с твоей рекой,
Но моя рука - да с твоей рукой
Не сойдутся. Радость моя, доколь
Не догонит заря - зари.

6

Думали - человек!
И умереть заставили.
Умер теперь, навек.
- Плачьте о мертвом ангеле!

Она на закате дня
Пел красоту вечернюю.
Три восковых огня
Треплются, лицемерные.

Шли от него лучи -
Жаркие струны по снегу!
Три восковых свечи -
Солнцу-то! Светоносному!

О поглядите, как
Веки ввалились темные!
О поглядите, как
Крылья его поломаны!

Черный читает чтец,
Крестятся руки праздные...
- Мертвый лежит певец
И воскресенье празднует.

7

Должно быть - за той рощей
Деревня, где я жила,
Должно быть - любовь проще
И легче, чем я ждала.

- Эй, идолы, чтоб вы сдохли!
Привстал и занес кнут,
И окрику вслед - охлест,
И вновь бубенцы поют.

Над валким и жалким хлебом
За жердью встает - жердь.
И проволока под небом
Поет и поет смерть.

8

И тучи оводов вокруг равнодушных кляч,
И ветром вздутый калужский родной кумач,
И посвист перепелов, и большое небо,
И волны колоколов над волнами хлеба,

И толк о немце, доколе не надоест,
И желтый - желтый - за синею рощей - крест,
И сладкий жар, и такое на всем сиянье,
И имя твое, звучащее словно: ангел.

9

Как слабый луч сквозь черный морок адов -
Так голос твой под рокот рвущихся снарядов.

И вот в громах, как некий серафим,
Оповещает голосом глухим, -

Откуда-то из древних утр туманных -
Как нас любил, слепых и безымянных,

За синий плащ, за вероломства - грех...
И как нежнее всех - ту, глубже всех

В ночь канувшую - на дела лихие!
И как не разлюбил тебя, Россия.

И вдоль виска - потерянным перстом
Все водит, водит... И еще о том,

Какие дни нас ждут, как Бог обманет,
Как станешь солнце звать - и как не встанет...

Так, узником с собой наедине
(Или ребенок говорит во сне?),

Предстало нам - всей площади широкой! -
Святое сердце Александра Блока.

10

Вот он - гляди - уставший от чужбин,
Вождь без дружин.

Вот - горстью пьет из горной быстрины -
Князь без страны.

Там всe ему: и княжество, и рать,
И хлеб, и мать.

Красно твое наследие, - владей,
Друг без друзей!

11

Останешься нам иноком:
Хорошеньким, любименьким,
Требником рукописным,
Ларчиком кипарисным.

Всем - до единой - женщинам,
Им, ласточкам, нам, венчанным,
Нам, злату, тем, сединам,
Всем - до единой - сыном

Останешься, всем - первенцем,
Покинувшим, отвергнувшим,
Посохом нашим странным,
Странником нашим ранним.

Всем нам с короткой надписью
Крест на Смоленском кладбище
Искать, всем никнуть в черед,
Всем,.......... не верить.

Всем - сыном, всем - наследником,
Всем - первеньким, последненьким.

12

Други его - не тревожьте его!
Слуги его - не тревожьте его!
Было так ясно на лике его:
Царство мое не от мира сего.

Вещие вьюги кружили вдоль жил, -
Плечи сутулые гнулись от крыл,
В певчую прорезь, в запекшийся пыл -
Лебедем душу свою упустил!

Падай же, падай же, тяжкая медь!
Крылья изведали право: лететь!
Губы, кричавшие слово: ответь! -
Знают, что этого нет - умереть!

Зори пьет, море пьет - в полную сыть
Бражничает. - Панихид не служить!
У навсегда повелевшего: быть! -
Хлеба достанет его накормить!

13

А над равниной -
Крик лебединый.
Матерь, ужель не узнала сына?
Это с заоблачной - он - версты,
Это последнее - он - прости.

А над равниной -
Вещая вьюга.
Дева, ужель не узнала друга?
Рваные ризы, крыло в крови...
Это последнее он: - Живи!

Над окаянной -
Взлет осиянный.
Праведник душу урвал - осанна!
Каторжник койку - обрел - теплынь.
Пасынок к матери в дом. - Аминь.

14

Не проломанное ребро -
Переломленное крыло.

Не расстрельщиками навылет
Грудь простреленная. Не вынуть

Этой пули. Не чинят крыл.
Изуродованный ходил.

_____

Цепок, цепок венец из терний!
Что усопшему - трепет черни,

Женской лести лебяжий пух...
Проходил, одинок и глух,

Замораживая закаты
Пустотою безглазых статуй.

Лишь одно еще в нем жило:
Переломленное крыло.

15

Без зова, без слова, -
Как кровельщик падает с крыш.
А может быть, снова
Пришел, - в колыбели лежишь?

Горишь и не меркнешь,
Светильник немногих недель...
Какая из смертных
Качает твою колыбель?

Блаженная тяжесть!
Пророческий певчий камыш!
О, кто мне расскажет,
В какой колыбели лежишь?

"Покамест не продан!"
Лишь с ревностью этой в уме
Великим обходом
Пойду по российской земле.

Полночные страны
Пройду из конца и в конец.
Где рот - его - рана,
Очей синеватый свинец?

Схватить его! Крепче!
Любить и любить его лишь!
О, кто мне нашепчет,
В какой колыбели лежишь?

Жемчужные зерна,
Кисейная сонная сень.
Не лавром, а тeрном -
Чепца острозубая тень.

Не полог, а птица
Раскрыла два белых крыла!
- И снова родиться,
Чтоб снова метель замела?!

Рвануть его! Выше!
Держать! Не отдать его лишь!
О, кто мне надышит,
В какой колыбели лежишь?

А может быть, ложен
Мой подвиг, и даром - труды.
Как в землю положен,
Быть может, - проспишь до трубы.

Огромную впалость
Висков твоих - вижу опять.
Такую усталость -
Ее и трубой не поднять!

Державная пажить,
Надежная, ржавая тишь.
Мне сторож покажет,
В какой колыбели лежишь.

16

Как сонный, как пьяный,
Врасплох, не готовясь.
Височные ямы:
Бессонная совесть.

Пустые глазницы:
Мертво и светло.
Сновидца, всевидца
Пустое стекло.

Не ты ли
Ее шелестящей хламиды
Не вынес -
Обратным ущельем Аида?

Не эта ль,
Серебряным звоном полна,
Вдоль сонного Гебра
Плыла голова?

17

Так, Господи! И мой обол
Прими на утвержденье храма.
Не свой любовный произвол
Пою - своей отчизны рану.

Не скаредника ржавый ларь -
Гранит, коленами протертый.
Всем отданы герой и царь,
Всем - праведник - певец - и мертвый.

Днепром разламывая лед,
Гробовым не смущаясь тесом,
Русь - Пасхою к тебе плывет,
Разливом тысячеголосым.

Так, сердце, плачь и славословь!
Пусть вопль твой - тысяча который? -
Ревнует смертная любовь.
Другая - радуется хору.

Дата написания: 1916-1921 годы.
Юрий Иванов # 4 июня 2018 в 01:17 +2
БОЛЬШОЕ СПАСИБО, СЛАВИК! ЗА ЁМКИЙ И ПЛОДОТВОРНЫЙ ПОЭТИЧЕСКИЙ ТРУД. НИЗКИЙ ПОКЛОН ТЕБЕ.
Нина Колганова # 19 мая 2018 в 19:37 +9
Юрий, я поздравляю Вас с началом интересного проекта!
Спасибо за Александра Блока. Вспомнилось многое, например,
какую роль он сыграл в становлении Сергея Есенина как поэта,
их первая встреча. Некоторые сведения стали новыми для меня
. Приятно было перечитать любимые стихи: «Незнакомка»,
«По вечерам над ресторанами…», «Скифы» и т. д.
Меня заинтересовали произведения Блока, на которые вдохновили
его Наталья Волохова(Анциферова) и Любовь Дельмас.
Хочу поделиться тем, что мне понравилось.

В 1907 году Блок влюбился в актрису театра Наталию Волохову(Анциферову).
Эта женщина стала героиней двух его поэтических циклов: «Снежная маска»
и «Фаина». Их отношения не скрывались от жены Любы и длились около
двух лет.
В предисловии к циклу «Снежная маска» Блок писал: «Посвящаю эти стихи
Тебе, высокая женщина в черном, с глазами крылатыми и влюбленными
в огни и мглу моего снежного города».
Кроме «Снежной маски», образ Н. Волоховой отразился в цикле «Фаина», в
пьесе «Песня Судьбы» и в «Сказке о той, которая не оймёт его). С ней связана
большая часть стихотворений 1907года. Увлечение было подобно снежной
метели: почти весь цикл «Снежная Маска» был написан за две недели:
3-го января — 6 стихотворений, 4-го — пять, 8-го — три, 9-го — шесть...
Сам ритм стихов был метельным, неровным, перебиваемым синкопами
(пропуск фонемы или слога).
В стихотворении «НАСТИГНУТЫЙ МЕТЕЛЬЮ» вот как он говорит о своей
любви:
Вьюга пела.
И кололи снежные иглы.
И душа леденела.
Ты меня настигла.

Ты запрокинула голову в высь.
Ты сказала: «Глядись, глядись,
Пока не забудешь
Того, что любишь».
Всё самое волшебное и фантастическое он увидел в образе Натальи.
Отсюда выразительные эпитеты и метафоры: «тёмные очи»,
«страны прекрасной», «в блеске твоём – комета», в блеске твоём
среброснежная ночь.
… В небе вспыхнули темные очи
Так ясно!
И я позабыл приметы
Страны прекрасной —
В блеске твоем, комета!
В блеске твоем, среброснежная ночь!

Сама Наталья Волохова вспоминала:

«Я невольно теряла грань реального и трепетно, с восхищением входила в
неведомый мне мир поэзии. У меня было такое чувство, точно я получаю в
дар из рук поэта необыкновенный, сказочный город, сотканный из тончайших
голубых и ярких золотых звезд».
…………………………………………………………………………………

Это стихотворение даю без сокращения. Вы прочтёте и увидите, поймёте
размышления Блока о том, что же за любовь такая дана ему, если самому
трудно понять, что манит их друг к другут ли она его чувства, что такое
их встреча: неизбежность или это нерастраченные его страсть и нежность,
бушующие в нём вьюгой?
СМЯТЕНИЕ
Мы ли — пляшущие тени?
Или мы бросаем тень?
Снов, обманов и видений
Догоревший полон день.

Не пойму я, что нас манит.
Не поймешь ты, что со мной,
Чей под маской взор туманит
Сумрак вьюги снеговой?

И твои мне светят очи
Наяву или во сне?
Даже в полдне, даже в дне
Разметались космы ночи...

И твоя ли неизбежность
Совлекла меня с пути?
И моя ли страсть и нежность
Хочет вьюгой изойти?

Маска, дай мне чутко слушать
Сердце темное твое,
Возврати мне, маска, душу,
Горе светлое мое!

13 января 1907
………………………………………………………………………………………………

Вернувшись к жене, поэт вскоре снова влюбился. На этот раз его
возлюбленной стала оперная актриса Любовь Дельмас, которая
играла Кармен в театре Музыкальной драмы. "Предчувствую тебя!"
-- писал Александр Блок накануне своей встречи с Любовью Дельмас.
Но ни он, ни она не знали, что эта встреча окажется судьбоносной и
полностью перевернет жизнь обоих, подарив обжигающую, ирреальную
страсть, отказаться от которой невозможно. Ее можно либо принять,
либо умереть. Однако для поэта и его очаровательной музы такой
проблемы не существовало. Они с восторгом окунулись в мир иллюзий
и любви. Блок был очарован ее красотой, голосом, и посвятил ей
восхитительный цикл своих стихотворений “Кармен”. Но эта увлеченность
актрисой продлилась недолго, всего три месяца.
В стихотворении этого цикла «Как океан меняет цвет»(4 марта 1914года)

Блок пишет, что новая возлюбленная для него яркий свет, пробившийся

сквозь тучи, « гроза певучая», перед которой сердце начинает биться

по-другому(«меняет путь»), «кровь бросается в ланиты», «слёзы счастья

душат грудь».

В стихотворении «На небе - празелень, и месяца осколок»…(24 марта 1914года)
о том, кем является для него Л. Дельмас, применяет другую метафору:

Что месяца нежней, что зорь закатных выше?
В последнем этаже, там, под высокой крышей,
Окно, горящее не от одной зари…
А здесь, мне кажется, он создал полный поэтический портрет
любимой женщины:
Сердитый взор бесцветных глаз.
Их гордый вызов, их презренье.
Всех линий - таянье и пенье.
Так я Вас встретил в первый раз.
В партере - ночь. Нельзя дышать.
Нагрудник чёрный близко, близко…
И бледное лицо… и прядь
Волос, спадающая низко…
О, не впервые странных встреч
Я испытал немую жуткость!
Но этих нервных рук и плеч
Почти пугающая чуткость…
В движеньях гордой головы
Прямые признаки досады…
(Так на людей из-за ограды
Угрюмо взглядывают львы).
А там, под круглой лампой, там
Уже замолкла сегидилья,
И злость, и ревность, что не к Вам
Идёт влюблённый Эскамильо,
Не Вы возьмётесь за тесьму,
Чтобы убавить свет ненужный,
И не блеснёт уж ряд жемчужный
Зубов - несчастному тому…
О, не глядеть, молчать - нет мочи,
Сказать - не надо и нельзя…
И вы уже (звездой средь ночи),
Скользящей поступью скользя,
Идёте - в поступи истома,
И песня Ваших нежных плеч
Уже до ужаса знакома,
И сердцу суждено беречь,
Как память об иной отчизне, -
Ваш образ, дорогой навек…

А там: Уйдём, уйдём от жизни,
Уйдём от этой грустной жизни!
Кричит погибший человек…

И март наносит мокрый снег.
25 марта 1914
Юрий Иванов # 4 июня 2018 в 01:18 +1
БОЛЬШОЕ СПАСИБО, НИНОК! ОТЛИЧНЫЙ И СОДЕРЖАТЕЛЬНЫЙ КОММЕНТАРИЙ!С УВАЖЕНИЕМ, ЮРИЙ
Николина ОзернАя # 19 мая 2018 в 21:20 +7
Уважаемый Юрий! Работа Ваша заслуживает уважения! Написана понятным языком. Но соглашусь с Сержем Ханом по поводу отношения Блока к Советской власти. . А. А. Блок жил в непростые исторические времена, которые были богатыми на события. Одним из них стала Октябрьская революция. Отношение Блока к революции нельзя назначь однозначным.
Отношения Блока к Советской власти-это сложный комплекс мыслей и чувств, надежд и тревог. Блок один из немногих среди русской интеллигенции принял революцию и стал на сторону большевиков . Октябрьская революция не возникла ниоткуда, у нее были свои причины. Люди того времени устали от военных действий, полнейший развал грозил промышленности и сельскому хозяйству, крестьяне все больше нищали с каждым днем при отсутствии решения по аграрному вопросу. Проведение социальных и экономических реформ постоянно оттягивалось, в стране возник финансовый кризис катастрофического характера . Октябрьская революция 1917 года поделила мир на две большие стороны - капиталистическую и социалистическую. . Одной из общественных групп, которые откликнулись на произошедшее, была русская интеллигенция. В 1918 году была написана знаменитая поэма "Двенадцать" Александром Александровичем Блоком.
Отношение автора к Революции 1917 года обсуждается уже многими поколениями, и каждый раз появляются все новые и новые интерпретации его позиции. Никто не может сказать, что А. А. Блок придерживался конкретной стороны. Скажем максимально просто: «Благом ли для страны стало восстание?»
В тот период времени, когда Блок создавал поэму "Двенадцать", он параллельно работал над поэмой "Скифы" и статьей "Интеллигенция и революция". Отношение Блока к Октябрьской революции в этих трудах было весьма однозначно. Он призывал всех полностью слушать и слышать Революцию. Восторг - вот что изначально испытывал автор по отношению к произошедшему. Блоку виделись великие перемены, которые должны были в будущем привести Россию к времени расцвета и по-настоящему лучшей жизни. Однако отношение Блока к Революции со временем стало меняться. Ведь иногда надеждам не суждено оправдаться.
В поэме "Двенадцать" автором происходит переосмысление истории. Отсутствует былая восторженность и восхваление. Объективность по отношению к происходящему - вот что выходит на первый план при определении отношения Блока к Революции. Исторические события начинают восприниматься как стихийные явления. Он сравнивает их с бурей, метелью, которые в своем движении и действии не имеют какой-либо определенной цели и направления.
Каково отношение Блока к революции теперь? Из символа новой лучшей жизни она трансформируется в природную волю и неизбежность. Все, что копилось годами, недовольства и претензии, в один момент вырвались на свободу и начали уничтожать все, что стояло на пути. Это причина, по которой в начале поэмы при описании зимних улиц ветер срывает буржуазные плакаты.
Символизм Блока, олицетворением которого он стал, присутствует и в этой поэме. Просоветский мир погибает - его представляет "барыня в каракуле", "буржуй" и др., которые чувствуют себя некомфортно под революционным ветром. Барыня поскальзывается, а буржуй прячет нос в воротник, чтобы согреться. При этом Блок подразумевает не гибель всей большой страны, а именно уход старого уклада жизни. И этот уклад символизируется Блоком в образе пса безродного: «И старый мир, как пес безродный, Стоит за ним, поджавши хвост»
Природный контраст черного вечера и белого снега переносится и на людей. Их эмоции окрашены в два контрастирующих цвета: злоба делится на черную и святую. Отношение Блока к Революции в поэме "Двенадцать" становится противоречивым, потому что он понимает очевидность того, что революционные благие цели зачастую достигаются насильственным и угнетающим путем. Везде устанавливается царство грабежей, насилия, убийств и безнравственности. Но при этом через все произведение проносится мысль о том, есть ли все-таки хоть капля надежды на созидательную силу революции.
Главным выражением отношения Блока к революции в поэме "12" является образ патрульных. Предназначение патруля - это установить порядок. Однако сами красногвардейцы являются неуправляемыми, как буря или ветер. Они поступают совершенно непредсказуемо, их поступки нельзя предугадать, а эмоции и чувства неизвестны. В этом заключается трагичность ситуации. Кроме того, внешнее выражение образа патрульных не соотносится с новой лучшей жизнью. Они больше похожи на заключенных - помятые фуражки, в зубах самокрутки. С другой стороны, для поэта патрульные - это простые русские, которые готовы пожертвовать своей жизнью ради Революции, но конкретно ради какой цели - это остается неясным.
Революционеры верили в создание нового мира, но какого? Отношение Блока к Революции и новому миру пугает. Во вновь созданном государстве люди грабят, занимаются мародерством, приносят смерть не только виновным, но и совершенно ни в чем не виноватым людям. Это символизирует смерть Катьки, убитой в стихийном порыве патрульного, который поддался вспышке минутных бурных эмоций. Блок не может не подчеркнуть трагизм смерти Кати, так как убивают блоковскую женщину. Святость и грешность в поэме соединяются воедино. В ходе всего повествования патрульные постоянно ведут разговоры об отречении от Христа. Для русского человека всегда было характерно "святое", символ нравственности и душевной чистоты. Но несмотря на все, полностью отречься от Христа гвардейцам не удается. В конце поэмы они все равно с ним встречаются, при этом патрульные ждали врага, а появился святой образ. Важность образа Христа состоит в том, что ступает он нежной поступью. Что равняется тому, как он пришел две тысячи лет назад для спасения душ человеческих. Одно из положений отношения Блока к революции состоит в том, что он понимал и принимал неизбежность происходящего вокруг, но при этом так и не смирился с безнравственными и бесчеловечными революционными методами.
Рассматривая двадцатый век, его события и интеллигенцию, которая жила в это время, можно заметить, как она эмоционально и глубоко реагировала на происходящие исторические события. А. А. Блок реагировал на революционные действия одним из первых, и при этом его реакция была сложной и загадочной. В поэме "Двенадцать" эта проблема достигает своего пика. С одной стороны, то, что завершает поэму образ Христа, который несет флаг, дает читателю понять, что революция может быть положительным явлением. Но с другой стороны, сцена убийства девушки сопровождается настоящей и искренней жалостью и состраданием. Катя является образом старого, уходящего мира. Это ведет читателя к тому, что переосмысление Блоком революции становится менее логическим, в нем больше мистического характера. Из исторического события для Блока революция становилась процессом перехода общества в новое, совершенно другое состояние, которое способно привести к перерождению человеческой личности. Столкновение между двумя мирами должно куда-нибудь привести человечество.
Юрий Иванов # 4 июня 2018 в 01:22 +1
БЛАГОДАРЮ ТЕБЯ, ДОРОГАЯ НИКА! ВСЁ ТАК...СПАСИБО,ЗА ФИЛОСОФСКИЙ ПОДХОД К ПОЭЗИИ БЛОКА! ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ КОММЕНТАРИЙ! С УВАЖЕНИЕМ И БЛАГОДАРНОСТЬЮ, ЮРИЙ.
Василисса # 19 мая 2018 в 22:54 +9
Поэт писал, как видел, слышал и чувствовал. Чуткий внутренний слух явственно ощущал пульс времени, улавливал вибрации происходящего вокруг него, и поэзия отражала слышимые волны. Потому поэма "Двенадцать" по своему стилю столь резко и отличается от всего, что было создано поэтом ранее. Можно нескончаемо строить догадки, что Блок имел ввиду, когда рисовал те или иные поэтические картины, но одно не вызывает сомнений — поэт запечатлел в своей весьма загадочной и противоречивой, исполненном всяких символов и загадок поэме хаос, ужас, кошмар того времени...

Главное для поэта было, что бы ни происходило, "остаться человеком и художником". После событий 9 января он уехал заграницу. Из письма к матери:
"Трудно вернуться и как будто некуда вернуться — на таможне обворуют или оскорбят, в середине России — повесят или посадят в тюрьму. Почем знать, чем встретит Родина.

Жгут раскаленные камни
Мой лихорадочный взгляд.
Дымные ирисы в пламени,
Словно сейчас улетят.

О, безысходность печали,
Знаю тебя наизусть!
В черное небо Италии
Черной душою гляжусь.

Впереди — безнадежность. Ни в Европе, ни в России жить нельзя. И все же я надеюсь остаться человеком и художником".

Но художник должен свершать свой труд. Он должен быть свидетелем происходящего.
И вот уже блестят впереди огни пограничной станции, как пуговицы на мундире.
"Утром проснулся и смотрю из окна вагона: дождик идет, на пашнях слякоть, чахлые кусты, по полю трусит на кляче одинокий стражник. Я ослепительно почувствовал, где я. Это она — несчастная моя Россия, заплеванная чиновниками, грязная, забитая, слюнявая, всемирное посмешище, беспредельно дорогая. Здравствуй, матушка!"

Река раскинулась. Течет, грустит лениво
И моет берега.
Над скудной глиной желтого обрыва
В степи грустят стога.

О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь — стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.

Наш путь — степной, наш путь — в тоске безбрежной,
В твоей тоске, о, Русь!
И даже мглы — ночной и зарубежной —
Я не боюсь.

Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
Степную даль.
В степном дыму блеснет святое знамя
И ханской сабли сталь...

И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль...

И нет конца! Мелькают версты, кручи...
Останови!
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови!

Закат в крови! Из сердца кровь струится!
Плачь, сердце, плачь...
Покоя нет! Степная кобылица
Несется вскачь!

1910 год. Жизнь запутана и тяжела. Мать поэта тяжело нервно больна. Жена мучима никак не складывающейся артистической карьерой. Семьи, как таковой, не стало. Жизнь теряла смысл. "Ночь, улица, фонарь, аптека..."

Но вечной ночи нет. Жизнь воскресает.
"Пришел в театр, не ожидая никаких чудес — и вдруг, в буре бессмертной бравурно-тревожной музыки возникла настоящая Кармен, полная огня и страсти, вся — дерзкая, неукротимая, вся — вихрь и сверкание, разлетающиеся юбки, рыжие косы, сияющие глаза, зубы, плечи...
С первой минуты не было ничего общего ни с одной из моих встреч. С начала — буря музыки и влекущая колдунья и — одинокое прислушивание к этой буре, какое-то медленное помолодение души..."

"Я смотрю на Вас в "Кармен" третий раз, и волнение мое растет, с каждым разом. Прекрасно знаю, что я неизбежно влюбляюсь в Вас, едва Вы появляетесь на сцене. Не влюбиться в Вас, глядя на Ваше лицо, на Ваш стан — невозможно. Я думаю, что мог бы с Вами познакомиться, что Вы позволите мне смотреть на Вас, что Вы знаете, может быть, мое имя.
Я знаю эту адскую музыку влюбленности, от которой нет никакого исхода.
Ваша Кармен совершенно особенная, очень таинственная".

"Все хожу мимо ее дома, жду — не выйдет ли она из подъезда. Я стою у стены, глядя вверх на ее освещенные окна, я волнуюсь, как мальчишка, я боюсь знакомиться с ней. Сегодня послал ей розы. Мы встретились. Ее звонкий смех, открытые плечи, розы на груди... Моя неловкость... Пустынные улицы, темная Нева..."

В этом мокром марте был создан цикл "Кармен" — все 10 стихотворений, обращенные к Л.А. Дельмас.

Прощальное письмо.
"Я не знаю, как это случилось, что я нашел Вас, не знаю и того, за что теряю Вас, но так надо. Надо, чтобы месяцы растянулись в годы, надо, чтобы сердце мое сейчас обливалось кровью, надо, чтобы я испытывал сейчас то, что не испытывал никогда — точно я с Вами теряю последнее земное. Только Бог и я знаем, как я Вас люблю. Вы перевернули мою жизнь и долго держали меня в плену у счастья, которое мне недоступно. Я почти не нахожу в себе сил для мучений разлуки и потому прошу не отвечать мне ничего. Мне трудно владеть собой. Господь с Вами"...

Конечно, поэт не мог не мечтать о простом человеческом счастье, которого никогда не знал. Но мечта как была, так и осталась мечтой.

Миры летят. Года летят. Пустая
Вселенная глядит в нас мраком глаз.
А ты, душа, усталая, глухая,
О счастии твердишь, — который раз?

Что счастие? Вечерние прохлады
В темнеющем саду, в лесной глуши?
Иль мрачные, порочные услады
Вина, страстей, погибели души?

Что счастие? Короткий миг и тесный,
Забвенье, сон и отдых от забот...
Очнешься — вновь безумный, неизвестный
И за сердце хватающий полет...

Вздохнул, глядишь — опасность миновала...
Но в этот самый миг — опять толчок!
Запущенный куда-то, как попало,
Летит, жужжит, торопится волчок!

И уцепясь за край скользящий, острый,
И слушая всегда жужжащий звон, —
Не сходим ли с ума мы в смене пестрой
Придуманных причин, пространств, времен...

Когда ж конец? Назойливому звуку
Не станет сил без отдыха внимать...
Как страшно всё! Как дико! — Дай мне руку,
Товарищ, друг! Забудемся опять.

Современники вспоминают:

К этому времени Блок, бесспорно, занял место первого поэта страны. Его любили, видели, что силой дарования и глубиной раздумий он превосходит всех современных поэтов. Он встал вровень с великими поэтами прошлого, сам стал великим русским поэтом.

Если Блок позовет, за ним пойдут многие, в нем — мы все, он — символ нашей жизни, всей Родины символ. Перед гибелью, перед смертью Россия сосредоточила на нем все свои самые страшные лучи. — и он за нее, во имя ее — сгорает. Что мы можем, любя его? Потушить — не можем, а если и могли бы, права не имеем: таково его высокое избрание гореть — он стал совестью и голосом целого поколения...
Виктор Астраханцев # 20 мая 2018 в 02:07 +9
Василиса, разместив в своем отзыве стихи из "На поле Куликовом вы мне напомнили эти прекрасные экспрессивные, яркие и по сюжету, и по атмосфере стихи. Они были мною озвучены, но в суете новых задач и опытов, я про то забыл. Спасибо, что напомнили!
Думаю, уместно в салоне стихи почитать.
http://parnasse.ru/teatr-na-parnase/klasika-literatury/drugie-avtory/na-pole-kulikovom.html
Татьяна Петухова # 21 мая 2018 в 16:48 +2
Большая признательность и благодарность Юрию Иванову за идею открытия Литературного салона.
Думаю, многим доставит большое удовольствие послушать мелодекламацию Виктора Астраханцева еще одного замечательного стихотворения А. Блока
http://parnasse.ru/teatr-na-parnase/klasika-literatury/drugie-avtory/tvoyo-lico-mne-tak-znakomo-cstihi-a-bloka.html
Юрий Иванов # 4 июня 2018 в 00:32 0
СПАСИБО,ТАТЬЯНА!
Юрий Иванов # 4 июня 2018 в 04:09 0
Конечно,Виктор! Спасибо!
Юрий Иванов # 4 июня 2018 в 00:30 +1
Большое спасибо,Василиса!За очень ёмкий, развёрнутый и правдивый отзыв, и комментарий!С уважением,Юрий. c0411
Юрий Иванов # 4 июня 2018 в 01:24 +1
ОЧЕНЬ ПОЗНАВАТЕЛЬНЫЙ, ИНТЕРЕСНЫЙ И СОДЕРЖАТЕЛЬНЫЙ КОММЕНТАРИЙ! ОЧЕНЬ ПРИЗНАТЕЛЕН ВАМ, ВАСИЛИСА!
Sall Славик*оf # 20 мая 2018 в 00:06 0
Отрывок моей парудии.Две части"Роддом. Университет. Больница".

ПЕЧАЛЬНАЯ (НЕГАТИВНАЯ) ВЕРСИЯ

Роддом. Университет. Больница.
И вдаль идет речной канал.
Ах, нужно нам к чему стремиться,
В вине ты тайну не узнал.

Роддом. Университет. Больница.
Река. Унылый магазин.
Ах, разве можно веселится,
Повсюду пустота витрин.

Роддом. Университет. Больница.
Мосты. Вода. Дверной проём.
Ах, нужно нам чему учиться,
Спасенья в знаньях не найдем.

Роддом. Университет. Больница.
Так часто хмурый, серый дождь.
Ах, нужно в этот свет родится,
Ведь все равно, увы, умрешь.

ВЕСЕЛАЯ (ОПТИМИСТИЧЕСКАЯ) ВЕРСИЯ

Роддом.Уневерситет.Больница.
Полёт. Вокзал. Аэродром.
А время быстро, быстро мчится
И позабыт родимый дом.

Роддом.Уневерситет.Больница.
Река. Каналы и причал.
Мечта любая может сбыться,
Коль очень сильно ты мечтал.

Роддом.Уневерситет.Больница.
Озёрная скупая гладь.
А если по ночам не спиться,
Овечек нужно посчитать.

Роддом.Уневерситет.Больница.
Автобус, лайнер и трамвай.
Луч солнца в небе так искриться,
Ты новый день с лучом встречай.
Sall Славик*оf # 20 мая 2018 в 03:26 +1
Блок был с теплом принят у поэтов-современников.Им восхищался В.Маяковский, признный тогда "королём поэтов"под номером два.Первым стал И.Северянин.Он уверял, что Блок пишет горадо лучше его.Завидывал его таланту.И хотя стихов он написал меньше, чем В.В. и многие из них слабые, но те что сильные-действительно классика.
Юрий Иванов # 4 июня 2018 в 01:25 0
СПАСИБО,ЗА РЕДКУЮ АКТИВНОСТЬ, СЛАВИК!
Sall Славик*оf # 20 мая 2018 в 03:31 +1
Ошибка в тексте.Мать звали Александра Андреевна Бекетова, а не Анна.Так же её фамилие Кублицкая-Пиоттух.
Neihardt # 22 мая 2018 в 18:19 0
Ну, автор же честно признался, что его статья - продукт "открытых источников Интернета". То есть, компиляция большой мусорки, которую надо уметь сортировать, чтобы отличить верные сведения от ошибочных.
Николина ОзернАя # 20 мая 2018 в 10:08 +2
Хочу дополнить об отношении Блока к Советской власти и власти к нему. А. А. Блок был одним из немногих деятелей искусства Петрограда, кто не просто принял советскую власть, но согласился работать в ее учреждениях. Власть широко использовала имя поэта в своих целях. На протяжении 1918–1920 гг. А. А. Блока, зачастую вопреки его воле, назначали и выбирали на различные должности в организациях, комитетах, комиссиях. Постоянно возрастающий объем работы подорвал силы поэта. Начала накапливаться усталость – А. А. Блок описывал свое состояние того периода словами «меня выпили». Этим же, возможно, и объясняется творческое молчание поэта – он писал в частном письме в январе 1919 г.: «Почти год как я не принадлежу себе, я разучился писать стихи и думать о стихах…». Тяжелые нагрузки в советских учреждениях и проживание в голодном и холодном революционном Петрограде окончательно расшатали здоровье поэта – у А. А. Блока возникли серьезная сердечно-сосудистая болезнь, астма, появились психические расстройства, зимой 1920 года началась цинга.

Блок мог еще какое-то время мириться со стихийными эксцессами, однако превращение насилия в узаконенный обиход и быстрое освоение большевистским государством прежнего бюрократического наследства отталкивали его. «...Они стали другими, — говорил он о большевиках уже в середине 1918 г., по воспоминаниям поэта В. Зоргенфрея, — пережив победу, они не те, что были раньше».

С энтузиазмом приняв после Октября участие в разнообразных культурных начинаниях, Блок затем стал все больше тяготиться и бесконечными заседаниями, и канцелярской волокитой, и бесцеремонным вмешательством «вышестоящих» лиц. Его возраставшие опасения за положение искусства, которому, по его язвительному выражению, хотят позволить существовать «только в попонке и на ленточке», были открыто высказаны в речи о Пушкине «О назначении поэта» (1921): «Любезные чиновники, которые мешали поэту испытывать гармонией сердца, навсегда сохранили за собой кличку черни... Пускай же остерегутся от худшей клички те чиновники, которые собираются направлять поэзию по каким-то собственным руслам, посягая на ее тайную свободу и препятствуя ей выполнять ее таинственное назначение».

В последнем стихотворении Блока «Пушкинскому дому» (1921) с полной определенностью проявилось его разочарование в происходящем:

Что за пламенные дали
Открывала нам река!
Но не эти дни мы звали,
А грядущие века.

Сказанное в блоковской речи: «...Пушкина... убила вовсе не пуля Дантеса. Его убило отсутствие воздуха» — горестно перекликается со словами одного из предсмертных писем поэта Б. А. Садовскому (9 апреля 1921 г.): «...просто задыхаюсь иногда». Он еще в феврале 1919 г. писал Н. А. Нолле-Коган, что живет, «чувствуя все время (каждый день) мундштук во рту (воинская повинность, обыски, Гороховая, регистрации, категории, удостоверения, дрова, папиросы, «культурно-просветительная» деятельность)».

Весьма красноречиво, что как постылые «удила» им ощущались уже не только всевозможные бытовые трудности, не только арест и пребывание, хотя и недолгое, в камере на Гороховой улице, но и «культурно-просветительная» (очень выразительные кавычки!) деятельность.

Весной 1921 г. Блок смертельно заболел. Все попытки добиться разрешения на его выезд для лечения за границу остались безрезультатными. 7 августа он умер и был похоронен при большом стечении народа. Смерть Блока была воспринята многими современниками как конец целой поэтической эпохи.
Sall Славик*оf # 21 мая 2018 в 23:10 0
Да, он был легко подвержен чужому влиянию.Поэтому и умер своей смертью (что в целом не до конца установленно, по крайней мере поледние дни был в безумии), но не так жёстко, как Цветаева, Есенин и Маяковский, которые умерли чуть позже.
Помню эти моменты из Вашего отзыва.Да, Блку не оказали должного лечения.Сама болезнь могла иметь и не естественные причины, например. травля сильнодействующими припаратами.А возможно в перемешку с сердечными таблетками.Да сам поэт отказалсялечиться, не ел и окончательно погубил себя.
Юрий Иванов # 4 июня 2018 в 04:12 0
СПАСИБО,СЛАВА!
Юрий Иванов # 4 июня 2018 в 01:27 0
СПАСИБО,НИКА!ПРЕКЛОНЯЮСЬ ПРЕД ТОБОЙ...
Марина Попенова # 20 мая 2018 в 10:42 +5
Юра, здравствуйте! Спасибо за интересный проект! Мне кажется, что Литературное кафе на Парнасе найдёт долговременный приют.
С интересом прочла о блоке.
Хочу дополнить из источников интернета тоже

СОВРЕМЕННИКИ О БЛОКЕ

Евгений Замятин

В один весенний вечер — заседание на частной квартире. Горький, Батюшков, Браун, Гумилев, Ремизов, Гизетти, Ольденбург, Чуковский, Волынский, Иванов-Разумник, Левинсон, Тихонов и еще кто-то — много... и один Блок. Доклад Блока о кризисе гуманизма.

Я помню отчетливо: Блок на каком-то возвышении, на кафедре — хотя знаю, никакой кафедры там не могло быть — но Блок все же был на возвышении, отдельно от всех. И помню: сразу же — стена между ним и всеми остальными, и за стеною — слышная ему одному и никому больше — варварская музыка пожаров, дымов, стихий.

А потом — в комнате рядом: потухающий огонь в камине; Блок — у огня со сложенными крыльями бровей, упорно что-то ищущий в потухающем огне, и взволнованные за полночь споры, и усталый, равнодушный ответ Блока — издали, из-за стены...

Кажется, все этот вопрос — о кризисе гуманизма — ответвился как-то от Гейне: Блок редактировал во «Всемирной Литературе» — Гейне. Работал он над Гейне необычайно тщательно и усидчиво. Помню какой-то будничный, денежный разговор — и слова Блока:

— Оплата? Какая же тут может быть оплата? Вчера за два часа я перевел двенадцать строк. И еще в комнате у меня в тот вечер было тепло, горела печь. Очень трудно, чтобы перевести по-настоящему.

Он делал все — «по-настоящему». Но все же чувствовал — ни на минуту не переставал чувствовать, что это — не то, не настоящее.



Зинаида Гиппиус

«В эти годы Блока я помню почти постоянно. На религиозно-философских собраниях он как будто не бывал или случайно, может быть (там все бывали). Но он был с самого зарождения журнала „Новый путь". В этом журнале была впервые напечатана целая серия его стихов о Прекрасной Даме. Очень помогал он мне и в критической части журнала. Чуть не в каждую книжку давал какую-нибудь рецензию или статейку: о Вячеславе Иванове, о новом издании Вл. Соловьева... Стоило бы просмотреть старые журналы.

Но и до начала „Нового пути" мы уже были так дружны, что летом 1902 года, когда он уезжал в свое Шахматово (подмосковное именьице, где он потом жил подолгу и любовно устраивал дом, сам работая), мы все время переписывались. Поздней же осенью он приехал к нам на несколько дней в Лугу.

Дача у нас была пустынная, дни стояли, после дождливого лета, ярко-хрустальные, очень холодные.

<...>

Никакие мои разговоры с Блоком невозможно передать. Надо знать Блока, чтобы это стало понятно. Он, во-первых, всегда, будучи с вами, еще был где-то — я думаю, что лишь очень невнимательные люди могли этого не замечать. А во-вторых, каждое из его медленных, скупых слов казалось таким тяжелым, так оно было чем-то перегружено, что слово легкое или даже много легких слов не годились в ответ.

Можно было, конечно, говорить „мимо" друг друга, в двух разных линиях; многие, при мне, так и говорили с Блоком, — даже о „возвышенных" вещах; но у меня, при самом простом разговоре, невольно являлся особый язык: _м_е_ж_д_у_ словами и _о_к_о_л_о_ них лежало гораздо больше, чем в самом слове и его прямом значении. Главное, важное никогда не говорилось. Считалось, что оно — „несказанно"».



Константин Бальмонт
«Первая встреча — в раме дружеского юного пира, в свете утренних зорь, в правде многих соприкоснувшихся на миг поэтических душ, из которых каждая, внутренним ясновидением, четко сознавала и знала про себя, что путь предстоящий — богатый и полный достижений. И в этот первый миг свиданья юноша Блок показался мне истинным вестником. Третья встреча, за дружеским ужином у Сологуба, очаровательного поэта, очаровательного хозяина и человека с острым проникновенным умом, явила мне Блока читающим замечательные стихи о России, и он мне казался подавленным этой любовью целой жизни, он был похож на рыцаря, который любит Недостижимую, и сердце его истекает кровью от любви, которая не столько есть счастье, сколько тяжелое, бережно несомое бремя. Казалось, что Блок поникал, пригибался, что тяжесть, которую он нес, была слишком велика даже и для его сильных рук, даже и для его упрямства, священного, как обеты средневековья. Вторая встреча, когда он сидел в углу молча и мы обменялись лишь двумя-тремя словами, всего красноречивее сейчас поет в моей памяти. Я никогда не видал, чтобы человек умел так красиво и выразительно молчать. Это молчанье говорило больше, чем скажешь какими бы то ни было словами. И когда я ушел из той комнаты, а близкая мне женщина, бывшая в той же комнате, еще оставалась там около часу, Блок продолжал сидеть и молчать, — и вот, чуть не через десять лет после того дня, вспоминая о той же встрече, эта женщина говорит, что, уйдя, она отдала себе отчет, что Блок ничего не говорил, но что это молчание было так проникновенно, оно было такое, что ей казалось, будто все время между ею и им был неизъяснимо-значительный глубокий разговор».



Андрей Белый

«Нам, его близко знававшим, стоял он прекрасной загадкой то близкий, то дальний (прекрасный — всегда). Мы не знали, кто больше, — поэт национальный, иль чуткий, единственный человек, заслоняемый порфирою поэтической славы, как... тенью, из складок которой порой выступали черты благородного, всепонимающего, нового и прекрасного человека: kalos k’agathos10 — так и хочется определить сочетание доброты, красоты и правдивости, штриховавшей суровостью мягкий облик души его, не выносящей риторики, аффектации, позы, „поэзии", фальши и прочих „бум-бумов", столь свойственных проповедникам, поэтическим „мэтрам" и прочим „великим"; всечеловечное, чуткое и глубокое сердце его отражало эпоху, которую нес он в себе и которую не разложишь на „социологию", „мистику", „философию" или „стилистику"; не объяснишь это сердце, которое, отображая Россию, так билось грядущим, всечеловеческим; и не мирясь с суррогатами истинно-нового, не мирясь с суррогатами вечно-сущего в данном вокруг, — разорвалось: Александр Александрович, не сказав суррогатам того и другого „да будет" — задохся; „трагедия творчества" не пощадила его; мы его потеряли, как... Пушкина; он, как и Пушкин, искал себе смерти: и мы не могли уберечь это сердце; как и всегда, бережем мы лишь память, а не живую, кипящую творчеством бьющую жизнь... »



Иван Бунин
«Ведь вот и до сих пор спорим, например, о Блоке: впрямь его ярыги, убившие уличную девку, суть апостолы или все-таки не совсем? Михрютка, дробящий дубиной венецианское зеркало, у нас непременно гунн, скиф, и мы вполне утешаемся, налепив на него этот ярлык».



Мария Бекетова (детская писательница, тетя Александра Блока)

«Я видела Блока в последний раз в конце сентября 1920 года. Я приехала из Луги с вечерним поездом в прекрасную погоду, пришла пешком с вокзала. Меня, кажется, ждали, потому что я предупредила о своем приезде. Я пробыла в Петербурге три дня, на четвертый уехала. Блок был в этот мой приезд невеселый и озабоченный. Все время чувствовалось, что у него много сложного дела, надо обо всем помнить, ко всему приготовиться. Так как у него все было в величайшем порядке, и он никогда не откладывал исполнения того дела, которое было на очереди, то он все делал спокойно и отчетливо, не суетясь, справлялся со своими аккуратными записями, быстро находил то, что нужно, так как все лежало на определенном месте. Часть его работы и бумаг была в той комнате, где я ночевала. Он часто туда заходил, доставал что-то из стоявшего там стола и писал то, что ему было нужно. Мое присутствие по временам, несомненно, его стесняло, но он ни разу не дал мне этого почувствовать и вообще был со мной бесконечно деликатен. И в этот приезд он, помнится, задал мне обычный вопрос: „Тетя, тебе не надо денег?" Он часто задавал мне этот вопрос и всегда заботился о том, чтобы у меня были деньги».



Максим Горький

«Блок, читая, напоминал ребенка сказки, заблудившегося в лесу: он чувствует приближение чудовищ из тьмы и лепечет встречу им какие-то заклинания, ожидая, что это испугает их. Когда он перелистывал рукопись, пальцы его дрожали. Я не понял: печалит его факт падения гуманизма или радует? В прозе он не так гибок и талантлив, как в стихах, но — это человек, чувствующий очень глубоко и разрушительно. В общем: человек „декаданса". Верования Блока кажутся мне неясными и для него самого; слова не проникают в Глубину мыслей разрушающей этого человека вместе со всем тем, что он называет „разрушением гуманизма"».
Юрий Иванов # 4 июня 2018 в 00:34 0
СПАСИБО,МАРИША! ЗА ПРЕКРАСНЫЙ И ПОЗНАВАТЕЛЬНЫЙ КОММЕНТАРИЙ. ТЫ - УМНИЦА! С ТЕПЛОМ ДУШИ И БЛАГОДАРНОСТЬЮ, ЮРИЙ.
Василисса # 20 мая 2018 в 13:17 +5
2. В возрасте 16 лет он безумно влюбился в женщину, которая была старше его на 21 год. Но из этого в итоге ничего не вышло.
Источник: http://parnasse.ru/literaturnyi-olimp/literaturnoe-kafe/aleksandr-blok-literaturnoe-kafe.html#c2765671

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ ПОЭТА

Лето 1897 года. Живописное уютное местечко в Южной Германии. Курорт Бад-Наугейм, куда юноша приехал с матерью и теткой. Первая любовь. Ему 16, ей 37.
Это была высокая статная темноволосая дама с тонким профилем, великолепными синими глазами и протяжным чарующим голосом. Ксения Михайловна Садовская. Нелюбимая работа, неудачное замужество, трое детей. "Она первая заговорила со скромным мальчиком, который не смел поднять на нее глаз, но сразу был охвачен любовью. Красавица всячески старалась завлечь неопытного мальчика" (из воспоминаний тетки Ал.Блока).
Рано поутру он бежал покупать для нее розы. Почти все время они проводили вместе: гуляли по тенистым аллеям, катались на лодке, слушали музыку. И тут полились стихи, первые настоящие стихи.

Мы были вместе, помню я...
Ночь волновалась, скрипка пела...
Ты в эти дни была — моя,
Ты с каждым часом хорошела...
Сквозь тихое журчанье струй,
Сквозь тайну женственной улыбки
К устам просился поцелуй,
Просились в сердце звуки скрипки...

Образ любви, вскоре сменившейся другой, многолетней (к Любовь Дмитриевне Менделеевой), долгие годы тревожил Блока.

Шли мы стезею лазурною,
Только расстались давно...
В ночь непроглядную, бурную
Вдруг распахнулось окно...
Ты ли, виденье неясное?
Сердце остыло едва...
Чую дыхание страстное,
Прежние слышу слова...
Ветер уносит стенания,
Слезы мешает с дождем...
Хочешь обнять на прощание?
Прошлое вспомнить вдвоем?
Мимо, виденье лазурное!
Сердце сжимает тоской
В ночь непроглядную, бурную
Ветер, да образ былой!

В 1900 году между Блоком и Ксенией Садовской произойдет последнее письменное объяснение. На этот раз унижалась она, и, в конце концов, назвав юношу «изломанным человеком», она проклянет свою судьбу за то, что встретила его.

Шли годы и уносили все наносное, случайное, оставляя золото благодарной памяти.

Через 12 лет Блок еще раз вернется в Бад-Наугейм.

Все та же озерная гладь,
Все так же каплет соль с градирен.
Теперь, когда ты стар и мирен,
О чем волнуешься опять?

Иль первой страсти юный гений
Еще с душой не разлучен,
И ты навеки обручен,
Той давней, незабвенной тени?

Через 12 лет был создан цикл стихов, посвященных Ксении Михайловне Садовской — К.М.С.

Так сложилось, что долгое время они жили в Петербурге по соседству, но так ни разу и не встретились. Он ничего не знал о ее безрадостной судьбе, она — о его литературной славе.

Одесса. 1919 год. Голод, разруха.
Похоронив мужа, старая (в то время ей было уже 65), нищаЯ, одинокая женщина попадает в психиатрическую клинику. Врач, лечивший ее, большой почитатель Блока, случайно обращает внимание на полное совпадение инициалов своей пациентки с блоковской К.М.С. На его вопрос, не она ли та самая К.М.С., которой Блок посвятил стихи, она открывает ему свою тайну. Но врач все же не до конца ей верит. Однако после ее смерти в подоле платья будут обнаружены засохшая роза и 12 писем поэта, перевязанных розовой лентой...


Ксении Михайловне Садовской 50 лет.
Юрий Иванов # 4 июня 2018 в 01:42 +1
Большое спасибо,Василиса! Низкий поклон за такой чудесный комментарий. С теплом души и словами благодарности,Юрий.
Василисса # 20 мая 2018 в 13:32 +6
6. И несмотря на то, что супруги испытывали к себе сильные любовные чувства, Блок все равно гулял на стороне, а со своей женой не спал. Источник: http://parnasse.ru/literaturnyi-olimp/literaturnoe-kafe/aleksandr-blok-literaturnoe-kafe.html#c2765671

Надеюсь, Юрий, я Вас не обижу своим замечанием.
Эта фраза, применительно к Александру Блоку, звучит ужасающе пошло, грубо и вульгарно. Пусть даже это и будет грустной правдой...
Neihardt # 22 мая 2018 в 18:25 +1
А что это вы миндальничаете? Автор просил высказываться напрямую. А напрямую я могу сказать только одно: статейка для желтого журнала, а не для литературного сайта. Автору интересно. кто, где, когда и с кем, а стихи - так, мимо пробегали...
Николина ОзернАя # 22 мая 2018 в 19:06 +1
Согласна, что так говорить о любви Блока к жене просто грешно...
Александр Блок был, наверное, самым ярким символистом двадцатого века. Его «Ночь. Улица. Фонарь. Аптека» и цикл стихов о Прекрасной Даме до сих пор у всех на слуху. За пронзительной любовной лирикой поэта стоит личная семейная драма. И его единственная любовь и муза- это его жена.

* * *
Днем вершу я дела суеты,
Зажигаю огни ввечеру.
Безысходно туманная - ты
Предо мной затеваешь игру.

Я люблю эту ложь, этот блеск,
Твой манящий девичий наряд,
Вечный гомон и уличный треск,
Фонарей убегающий ряд.

Я люблю, и любуюсь, и жду
Переливчатых красок и слов.
Подойду и опять отойду
В глубины протекающих снов.

Как ты лжива и как ты бела!
Мне же по сердцу белая ложь..
Завершая дневные дела,
Знаю - вечером снова придешь.
С Любовью Менделеевой, дочерью знаменитого ученого, Александр Блок познакомился, когда девушке только-только исполнилось 16 лет. Она любила розовый цвет, мечтала стать драматической актрисой и Блоком совсем не прельстилась. Наоборот, называла его «позером с повадками фата». Однако после шести лет почти маниакальных ухаживаний Блока Любовь согласилась стать его женой.

Мне страшно с Тобой встречаться.
Страшнее Тебя не встречать.
Я стал всему удивляться,
На всем уловил печать.

А вот стихотворение, прекраснее которого нет ничего на свете,
«Незнакомка» (отрывок)

И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.

И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.

И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.

И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.

(24 апреля 1906. Озерки)
Стихотворение написано в тяжёлый для Александра Блока период в личной жизни, когда у его жены, Л. Д. Менделеевой, начался роман с его другом, поэтом Андреем Белым. Оно родилось из скитаний по петербургским пригородам, и конкретно — из впечатлений от прогулок в дачном посёлке Озерки. Многие реальные черты и приметы в стихотворении отсюда: ресторан, пыль переулков, шлагбаумы. Жанр произведения — рассказ в стихах. Сюжет — встреча лирического героя с Незнакомкой в загородном ресторане. Основная тема — столкновение мечты и реальности. В основу композиции положен принцип противопоставления — антитез..
Так земная женщина Любовь Менделеева превратилась в ту самую Прекрасную Даму, Незнакомку и Деву Марию русской поэзии. Блок боготворил ее и в каждом ее жесте видел мистическое знамение. Конечно, позже поэт примет революцию, затем разочаруется в ней и напишет множество значимых произведений на социальные темы. Но в нулевые годы двадцатого века, Блок влюблен, молод, и готов поставить свою жену на пьедестал, чтобы потом всю жизнь ей поклоняться. Неприступная, непорочная и неуловимая – такой он увидел Менделееву впервые, такой и увековечил ее в литературе.
Их любовь была трагична и – для Блока – вечна: его Прекрасная Дама стала одним из самых красивых образов русской любовной лирики. Несмотря на все трудности Менделеева осталась с ним до самого конца. И уже при смерти поэт скажет, что в его жизни было «две женщины – Люба и все остальные».
Юрий Иванов # 4 июня 2018 в 01:33 +1
Ты права, Николина. Немного я переборщил. Сделал ляп. И всё равно: личная жизнь Блока - никак не затмевает его светлую и талантливую поэзию.Настоящий поэт - всегда остаётся поэтом - при любых житейских обстоятельствах.Прошу меня извинить!
Юрий Иванов # 4 июня 2018 в 01:38 +1
Да! Согласен с вами, Василиса. Немного перестарался. Но при этом - Блок остался великим поэтом, несмотря на все житейские проблемы.
Василисса # 20 мая 2018 в 13:52 +3
Позвольте еще несколько слов о Марине Цветаевой и ее отношении к Александру Блоку.
В своих комментариях Sall Славик*of представил это стихотворение читательскому вниманию.

Ты проходишь на Запад Солнца,
Ты увидишь вечерний свет,
Ты проходишь на Запад Солнца,
И метель заметает след.

Мимо окон моих — бесстрастный —
Ты пройдешь в снеговой тиши,
Божий праведник мой прекрасный,
Свете тихий моей души.

Я на душу твою — не зарюсь!
Нерушима твоя стезя.
В руку, бледную от лобзаний,
Не вобью своего гвоздя.

И по имени не окликну,
И руками не потянусь.
Восковому святому лику
Только издали поклонюсь.

И, под медленным снегом стоя,
Опущусь на колени в снег,
И во имя твое святое,
Поцелую вечерний снег. —

Там, где поступью величавой
Ты прошел в гробовой тиши,
Свете тихий — святыя славы —
Вседержитель моей души.

Любой православный христианин, посещающий вечерние храмовые богослужения, не может не провести аналогию с церковным песнопением "Свете Тихий", посвященным Господу Иисусу Христу. Потому осмеливаюсь сказать, что Марина Цветаева, без преувеличения, боготворила Александра Блока.
Однажды ей удалось попасть на один из литературных вечеров.
"В своем длинном сюртуке с изысканно повязанным галстуком, в нимбе пепельно-золотых волос, он был романтически прекрасен. Он медленно вышел к столику со свечами и окаменел. Тишина достигла беззвучия. Блок начал читать. Чтение его завораживало. Когда он замолкал, всегда казалось, что слишком рано кончилось наслаждение и нужно было еще слышать"...

Цветаева хотела передать поэту посвященные ему стихи, но подойти не решилась и передала их черз свою восьмилетнюю дочь. Человек, разбиравший обычно почту поэта, хотел прочесть их ему, но Блок забрал у него конверт: "Нет, стихи я должен прочесть сам".
Так и не состоялась личная встреча Блока, пожалуй, с самым близким ему по духу из живших тогда поэтов...
Василисса # 20 мая 2018 в 22:01 +4
Завершаю серию своих комментариев, посвященных личности и творчеству Александра Блока (ссылки на интернет не даю, поскольку он к моим комментариям непричастен; исключение составляют несколько информативных строк из комментария "Первая любовь поэта"), краткой православной информацией.

Православная студия Петербурга в 1999 году выпустила два фильма на одном диске: на одной стороне фильм, посвященный Александру Пушкину "Веленью Божию, о Муза, будь послушна...", на другой — Александру Блоку. Фильм так и называется: "Александр Блок". Он рассказывает о жизненном пути великого русского поэта. И вот самое главное — цитата с обложки диска:

"Вся его жизнь и творчество с точки зрения православного вероучения неоднозначны. Господь привел Александра к покаянию и открыл нам тайну загробной участи поэта. Свидетельство тому — слова святого Старца Оптинского Нектария о том, что Александр Блок прощен у Бога..."

Выражаю слова благодарности и признательности Юрию Иванову, предоставившему возможность молвить слово о выдающемся, великом Русском Поэте, а также познакомиться с информацией и мнениями авторов Парнаса..
Юрий Иванов # 4 июня 2018 в 00:09 +2
БОЛЬШОЕ СПАСИБО, ВАСИЛИСА! С ПРИЗНАТЕЛЬНОСТЬЮ И УВАЖЕНИЕМ, ЮРИЙ.
Sall Славик*оf # 21 мая 2018 в 23:13 +1
Очень дельный комментарий о любви Блока,
Vasilissa. smayliki-prazdniki-34
Neihardt # 22 мая 2018 в 18:32 +1
"Открытые источники" каждый использует по-своему. Кто-то в них ищет исток гениальности большого поэта, а кто-то считает, со сколькими женщинами он "сгулял налево". Юрий, вы свои 300 рубликов от журнала для анекдотных блондинок "Даша" уже заработали - предложите вашу статью туда. А здесь лучше побеседуем о том, насколько богат был ассоциативный образный ряд у Блока. :)))
Юрий Иванов # 4 июня 2018 в 00:06 +2
СПАСИБО,ЗА ОТКРОВЕННОСТЬ И ПРЯМОТУ! НО ПЕРЕХОДИТЬ РАМКИ ПРИЛИЧИЯ ДОЗВОЛЕННОГО, НЕ КРАСИВО СО ВСЕХ СТОРОН.ЭТО ПОХОЖЕ НА ЗЛОПЫХАТЕЛЬСТВО. Я ЧЕСТНО, ВЫПОЛНИЛ СВОЮ РАБОТУ. НАТЯНУЛ СТРУНУ ПОЛЕМИКИ.С ТЕПЛОМ ДУШИ,ЮРИЙ.