Галлюцинация и настоящая любовь

                                                                   (В сплетеньях правды и обмана) 

   Это случилось много лет назад, в преддверии Нового Года!
   Я летел на крыльях любви к ней… к моей несравненной, дивной, пленительной Лине-Алине…
   В груди моей разверзся целый собор, где архиерейский хор вторил ангельскому пению.
   Я мчался со скоростью торпедного катера, рассекающего волны двадцатью семью морскими узлами! Впрочем, признаюсь, я никогда не видывал эти узлы, и чем они набиты – тайна для меня. Но если они столь же увесисты, как те, что болтаются за спинами ярославских торговок, то цифра, безусловно, является дерзким преувеличением.
   Я бежал по лесной просеке, но, клянусь тенью покойной прабабушки, не видел ни леса, ни крон деревьев, устремлённых ввысь. Куда ни взгляну – всюду лишь она, моя единственная, неповторимая Лина-Алина.
   Её лицо, свежее и румяное, словно наливное яблочко, источающее сок! Её глазки-глазёнки… ах, я не поэт! Увы, не владею я лирой, дабы воспеть огонь её очей! Для этого потребен гений, или, на худой конец, искусный инженер-электрик, знающий толк в искрах. А чтобы передать бархат её голоса, нужно быть Паганини и обладать скрипкой Страдивари, или, в худшем случае, первоклассным имитатором... Я польщу белым лебедям, если сравню её шейку с лебедиными!..  
   А это что за трель слышится? Это не она, это голос её внутренней субретки – озорной служительницы, комедийной искры, приходящей на помощь богатым героям в их любовных интригах. Сама же она, в благородном порыве стыдливости, не позволит себе и слова, не прикрыв сперва наготу своего совершенства.
   С трепетом в сердце, несмело стучу я в дверь её обители.
   Молчание. Гнетущая тишина, подобная той, что царила во время Всемирного Потопа, когда лишь Ноев ковчег бороздил водную гладь…
   И пары́ в моей груди достигают критической отметки, грозя взрывом! Чувствую, ещё один миг, и разлетятся вдребезги желудочки моего измученного сердца! Что это? Страсть, рвущаяся наружу, выбила дверь плечом! Ах, эти дачные перегородки, не способные вынести натиск моих внутренних сил…
   Боже, что предстало моему взору?..
   Модная причёска… Как нежно, украдкой, я целовал эти шелковистые волны, когда они ласкали моё лицо! Но где же она? На столе, безжизненно покоится этот дивный убор… А на голове моей Алины – жалкие пакли! Платье, уподоблявшее её легкому облачку, небрежно перекинуто через спинку кресла… А на ней – драная юбчонка и мятая блузка. Крошечные лакированные туфельки томятся на стуле… А Лина, в одном чулке и громоздких войлочных туфлях, стоит рядом и штопает ажурный чулок, натянутый на руку…
   Она вскрикнула и скрылась за ширмой. Я успел заметить её бледное, измождённое лицо, исчерченную морщинами шею и ногу, потерявшую туфельку, с вросшими в тело ногтями и чудовищной мозолью на мизинце.
   Потрясённый, я облокотился на ветхий комод, спрятал лицо в ладонях и разрыдался горькими, обжигающими слезами, словно обиженная девчонка.
   Тишину прорезал лишь стук моих слёз, падающих на бронзовую статуэтку Амура, да тихий шорох Линочки, успевшей пододвинуть ширмы к моей спине.
   — Володя! Милый!..
   Я не оборачивался, полон решимости покинуть комнату, не открывая лица, дабы не травмировать нежную душу своим разочарованием.
   — Володенька!
   Она с силой оторвала мои ладони от лица.
   Вот чёрт! И вновь передо мной – божественное румяное яблочко, воздушное облачко… и вновь звучит дивный голос моей любимой женщины…
   Я искоса взглянул на стол: лежавшей модной причёски и след простыл, как не было и банок, склянок и прочих женских штучек…
   — Галлюцинация! — решил я. — Да, это была галлюцинация! — мысленно повторил я, и с несвойственной мне пылкостью и отвагой осыпал поцелуями и щёчки, и шейку, и нежные ручки… Стоя на коленях, обнимал её стройные ножки, вознося хвалу её красоте.
   Если бы не помрачневшая от времени статуэтка Амура, и не моя пунктуальность, заставляющая являться на свидания минута в минуту, я бы ни за что не поверил в свою склонность к галлюцинациям…
   Через месяц мы с Алиной обручились…
   Свадьба наша, хоть и состоялась в феврале, была пышной и запоминающейся. Лина, как истинная актриса, блистала красотой и молодостью, затмив всех гостей. Я же, окрылённый счастьем, ловил каждый её взгляд, каждое слово, словно драгоценность.

   Шли годы, жизнь текла своим чередом. Мы переехали из дачного домика в просторную квартиру в центре города, обзавелись солидной мебелью и даже завели пушистого кота по кличке Амурчик, в память о той самой статуэтке. Лина продолжала радовать меня своей красотой и хозяйственностью. Никогда больше я не видел ни увядших черт, ни стоптанных туфель, ни изможденного лица.
   Но однажды, летним вечером, вернувшись домой раньше обычного, я застал Лину у зеркала. В полумраке комнаты она примеряла старое, выцветшее платье, а на голове её красовался тот самый модный парик. Застыв в дверях, я наблюдал, как она, склонившись, рассматривает своё отражение, и в уголках её глаз блеснули слёзы.
   — Лина, что случилось?.. — спросил я, осторожно подойдя к ней. Она вздрогнула, резко обернулась и попыталась спрятать парик за спину. Но, было поздно. В её глазах я увидел ту же печаль и усталость, что и в тот роковой день на даче. В тот момент я понял, что за маской вечной молодости и красоты скрывалась обычная женщина, стареющая и уставшая от жизни. И моя любовь к ней не стала меньше, а лишь окрепла, проникнувшись сочувствием и нежностью.
   — Володя, милый, прости меня, — прошептала она, прижавшись ко мне. — Я просто хотела… хотела хоть ненадолго вернуть себе молодость.
   Я обнял её крепко-крепко и прошептал в ответ:
    — Ты всегда будешь для меня самой красивой и любимой. 

   С тех пор мы стали ещё ближе, ценя каждое мгновение, проведённое вместе, и понимая, что настоящая любовь не боится времени и морщин, а лишь становится крепче с годами.