Ружьё

 
 
          — Ты говоришь ружьё! – Иван поправил на голове фуражку, закурил. – И что тут особенного? В наше время, после войны, это был самый обычный инвентарь почти в каждом доме. Тогда ружья и порох продавались в хозтоварах на ряду с вилами, граблями и карасином. И никаких там тебе комиссий, справок и прочих бумажек, есть деньги – покупай. Другое дело, что жили тогда тяжело, особенно в селе! Я вот те расскажу как я ружьё заимел. Ага! Короче.. Ну, ты же и сам знаешь, что нас в семье семь человек, у нас подавно напряг. Тятька с войны раненый вернулся, в деревне тебе ни помощи, ни пособий, единственная радость, что мать Героиня. Правда, на тот момент у нас Шура замуж вышла. Ага. Как никак, а баба с воза – кобыле легше. Да! Только вдруг, зимой, припёрлась она домой с ребёнком на руках и заявляет: «Как хочешь, мамо, а жить с Лёнькой я больше не буду!» Вот те здрасьте, подарок на Рождество! Мать руками всплеснула: «Да как же так, дочка? Ведь мы же срядились, сладились! Чай, не мы тебе жениха навязали, сама ты его выбрала». А Шура своё гнёт: «Всё рано не буду, а не то – утоплюсь!» Тогда тятька молча одевает фуфайку, берёт топор: «Оставь ребёнка и пошли.» «Куда это?» – струхнула Шура. «Как куда? На речку, – отвечает отец – ты же топиться решила! Я тебе прорубь вырублю в том месте, где покажешь. Это всё, доченька, чем я могу тебе помочь, а если ты передумаешь топиться, так утоплюсь я, потому что нет у меня другого выхода, я шестерых кормлю, а теперь ещё вас двое. Нет уж, милая, выбрала себе пару, так живи! Замуж в жизни один раз выходят, а будешь хорошего мужа искать, весь век одна прокукуешь!» Обиделась Шура и ушла, только прожила с тех пор она со своим Леонидом Митричем шестьдесят лет в законном браке и похоронили их в одной могиле.
          Впрочем, то не важно. Это я к тому, что жили мы трудно. Ага… Короче, надумал наш Володька жениться, а он у нас самый толковый, на баяне играл. Тятю звать Илько, стало быть Вовка – Владимир Ильич, почти Ленин, жалко, что Бикусов. Короче, затеялся он со свадьбой. Дело, конечно, хорошее, но где деньги взять? Надо ведь сына отделять, дом строить. Мы же тогда в колхозе за трудодни работали. Да-а… ты хоть знаешь, что такое трудодень? Это когда в поле от темна до темна вкалываешь, а за это тебе в журнале галочку ставят, мол, работал, а если заболел или баба родила, пишут ноль, почти тунеядцы. Расчёт в конце года в основном продуктами и маленько денег. Ага… Вот, значит, Володька и говорит: «Пойду я, тятя, в лето гражданское стадо пасти с нашей улицы». А что, хорошее дело, там по пять рублей в месяц с головы, помножь на сто двадцать дворов и четыре месяца – неплохие деньги, а главное, никаких вычетов и облигаций. «А ты пойдёшь со мной в подпаски!» – шумит он мне. «Пойду, – киваю я, – если купишь ружьё». «Согласен» – подтверждает Володька. «Только сначала купим ружьё, а то ты обдуришь!» – поставил я условие. Ну, добре, ударили по рукам – замётано! Ага…  И поехали мы с ним в город Балашов за ружьём.
         Ты в Балашове был? Большая деревня, а не город, впечатление такое, словно там время остановилось. Но это не важно. Короче, нашли мы магазин «Хозтовары», заходим – на прилавках: гвозди, замки, топоры и мыло хозяйственное, а на стенах висит конская упряжь и ружья. Ага… Я сразу приметил тулку, двухстволку, говорю: «Вот эту!» Как сейчас помню: тридцать шесть рублей цена, двенадцатый калибр. Продавщица ружьё снимает, спрашивает: «А кому?». «Вот ему» – показывает на меня Володька. «Нельзя, – убирает тулку тётка, – он годами не вышел, только с восемнадцати лет». «Тогда пиши на меня» – достал деньги Володька. «Это другое дело, – соглашается продавщица, – давайте ваш охотничий билет». «Какой билет? – возмущаемся мы – Сказали, что можно купить по справке!»
          Раньше, ведь, колхозникам паспорта не выдавали, чтобы из колхозов не разбежались, а только справку в сельсовете, что ты не беглый, а принадлежишь колхозу «12лет Октября».
          Продавщица поясняет: «Теперь новые правила, нужен билет. Идите к охотоведу, он вам выпишет». Твою мать, прямо невезуха! Ага… Короче, нашли мы нужную контору. Володьку экзамен заставили сдавать, потом провели инструктаж: куда и как можно стрелять, технику безопасности и прочее… Короче, опять мы явились в хозяйственный уже с билетом. Да! У меня ещё с собой был рюкзак! Стал я туда складывать покупки, ага. Купили патронташ, весь шансовый инструмент, ну там: шомпол, пыжовку, мерку для пороха и прочее, дроби разных номеров, картечь, бекасина мешочек, всё в килограммах, да с запасом, в деревне такое не купишь. Вроде бы понемногу, а это же свинец! Гильз купили сто штук! Спрашивается на хера? Остался порох – не продаёт его продавщица: «Порохом торгуем только в охотничий сезон, а сейчас он закрыт». Тут Володька на хитрость пошёл, врать начал, да так ловко у него брехня выходит: «Ой, тётенька, милая, да ты войди в наше положение. Нешто мы шутки ради к вам в Балашов приехали за сто вёрст, нужда нас заставила! Взялись мы с братом колхозных овец пасти, отара большая, так нас волки одолели. Партия и правительство поставили задачу на увеличение поголовья крупного рогатого скота, а ничего не выходит, весь прирост волки съедают! Нам без пороха нельзя, потому на хищников охота открыта круглый год». Ага, пошла она нам на уступку, продала пачку дымного и пачку бездымного.
          Короче, загрузил я свой сидор под самую завязку, а у Володьки в авоське только кренделя и пряники на гостинец. Ладно! Сели мы на поезд, ходила тогда до Самойловки кукушка, «полтора вагона». Доехали до разъезда, там поезд две минуты стоит, выпрыгнули и пошли пешком. От разъезда до деревни семь километров. Ага! А весна, поля распаханы, идём напрямую через пашню. Володька шагает налегке с кренделями, а у меня ружьё и рюкзак со свинцом, он говорит: «Твоё добро, тебе и нести». Несу. Только видит он, что у меня ноги стали заплетаться и язык повис на плечо. Тогда взял он у меня сидор, а мне отдал пряники. Короче, притопали мы домой ночью. Мне бы скорее завалиться спать, так нет же! Достал порох, мерку, запыжевал холостой патрон, вышел во двор и выстрелил в Луну. В неё я не попал, но уснул крепко, с чувством выполненного долга.
          Короче, стали мы пасти коров. Это в кино пастушок играет на рожке, а пастушка танцует. На деле же пляшет весь день пастух, с четырёх часов утра, до девяти вечера, и зной, и ливень – всё ему. В поле нет ни лавочки, ни укрытия, а случится что с коровой, денежки плати.
          На дворе лето, жара, а я каждый день в патронташе и ружьё через плечо. Меня спрашивают: зачем такой груз? «А вдруг волки, – отвечаю, – на всякий случай!» Ага… А на тырло, то есть на водопой, коров гоняли на Аркадацкий пруд. Там ещё два стада тырловали, с Берёзовки и Козынки. Коровы напьются, часа два полежат, а мы пообедаем сухим пайком, можно искупаться или покемарить под вербой. Пруд как раз почистили, подновили, запустили карпов. Я уходил с ружьём вниз, под плотину, выискивал цель куда бы шмальнуть.
          Вот, как-то, едет по плотине верхом на лошади дядя Ваня Скорик, он старый охотник, на войне побывал, но не в этом суть. Окликает меня: «Ванька, у тебя ружьё заряжено?» «А как же!» – говорю я. «Ну-ка, дай мне быстрее!» Оказывается, ему сверху видно, как карпы вышли на тёплую воду. Правый берег пологий, они и собираются на мелководье, такие – грамм по восемьсот. Выстрелил он в стайку, убить в воде не убил, но оглушил. Пока они кувыркались, я парочку выхватил. С той поры стал и я пользоваться этим способом, нет-нет, да и приносил домой карпов, всё не даром порох жёг. Ага… Ну, по осени, открыли охоту.
          Собрались мы, друзья, человек шесть: я, Валик Бындасов, Лобатый, Касян, короче, все наши, у всех ружья, все такие же «охотники», как и я. Выбрали наше озеро, Лебяжье. Мы с Колей Горчачком зашли со стороны леса, остальные засели на другом конце озера. Идём с ним в сапогах, он по одному берегу, я по-другому, хрустим камышом, уток на чистую воду выпугиваем. Слышим – трах! Бах! Бабах! По-о-летели наши утки, никто не попал. Стрелки ворошиловские, в колёса мать! Мы опосля все пруды прошли! Семёнов, Холодный, Бабин, в Горелое, Папылово ходили. Короче, за весь сезон я убил одного чирка и Петя Лаврин селезня. Остальные выстрелили в белый свет, как в копеечку. Такие охотники! Я уже и сам думал порой, от чего же так получается? Вроде бы, целишься, а ружьё стреляет мимо, может брак какой, стволы кривые или прицел сбит.
          Короче, не вышел из меня охотник. Ружьё так и висело над кроватью, а порох стоял на полке, где посуда, пользовались кто хотел. Брат  Алёша подрос, у него своя компания, бывало спросит: «Мы с хлопцами ружьё возьмём, пойдём в лес постреляем». «Берите, только патроны заряжайте сами и глядите не перестреляйте друг друга». А то у нас было, аккурат перед армией. Ага.
          Купил Витёк Валошин одностволку и пошли мы её пристреливать, с нами Жорик, да Иван Несвячёный. То у него не фамилия, уличное прозвище. Давно, когда ещё церковь стояла, туда селяне несли на Пасху святить куличи и яйца. А его дед шибко выпить любил (одна порода), начал праздновать слишком рано, уснул и на освящение не попал. Так и стали звать их, Несвячёные. Впрочем, это не важно. Короче, постреляли мы в жаворонков, в тушканчиков, идём по бугру мимо фермы. Приглядели хорошее место, сели, костерок развели, сало у нас с собой было, хлеб, цибуля и бутылка Вермута. Хоп тебе, бежит с фермы Лёнька Гнус. Постарше нас, но тоже товарищ, охотник, как и мы. Ну, шутки пошли, разговор, Лёнька обнову осматривает, курок нажал, плавность боя проверил, а ружьё возьми, да и выстрели! Верно пословица говорит: бывает и кочерга стреляет! Положено после охоты ствол проверять, гильзы вытаскивать, а мы заигрались, прозубоскалили, последний патрон в ружье остался. Короче говоря, засадил Гнус своему дружку, Ваньку Несвятому, под правые рёбра, аж тот упал. Спрашиваем: «Вань, больно?» «Да вы чё, мужики!» - отвечает он, белый весь. Ну мы мухой нашли машину на ферме, чтобы везти его в больницу, в район, да куда там! Пока до Самойловки доехали, он кровью истёк, заряд  ему всю печёнку раздробил. Ага… Короче, дали Гнусу три года, или пять, сейчас точно не помню, за неумышленное убийство. Он срок отсидел, вернулся, а братаны Ванькины, Колька и Мишка Несвятые, парни резкие, оба охотники, его встречают и говорят ему по-простому, по колхозному: «Извини, Лёнька, но мы тебя застрелим, потому ты Ванюшку порешил». Тот кричит: «Так я же не по злобе, сам себе локти кусаю – лучшего дружка лишился. Я ж никуда не прячусь, не убегаю, вот он я, казните хоть сейчас!» «Ладно, – говорят они – пока живи, только на охоту больше не ходи, не наводи на грех». Как бабушка отшептала! Теперь Гнус не охотник и ружьё своё кому-то отдал. Но, впрочем, то не важно, это я к тому, что не надо с ружьём шутки шутить, это ж всё равно, что с бритвой вокруг письки.
          Короче, отпасли мы коров, Володьку женили, дом ему сборный финский купили, а меня в армию забрали. После службы я вовсе интерес к стрельбе потерял. А ружьё всё на том же гвозде висело, есть не просило. Иногда кто-нибудь снимет по нужде, там, коршуна пугнуть, в ворону на сарае пульнуть или в соседского кота, чтоб циплят не давил. Ага…
          Короче, приходит как-то к нам Иван Петрович, тот, что бригадир, ну ты знаешь, что в селе у нас два Ивана Петровича, поэтому, для контраста им прилепили уличные погоняла, один, который на пожарке работает – Сатана, а этот Чёртик. Он всё войну прошёл от «А» до «Я», два раза контужен поэтому у нег «скобу замыкает», когда перепьёт, а пьёт регулярно. Его любимое выражение: «Напиться до чёртиков». Тёте Соне, его жене, частенько приходилось ночевать с детьми у соседей, пережидая шторм. Однажды, по осени, Петрович не дошёл до калитки упал и уснул на краю лужи, ночью был заморозок и утром он не смог подняться, одежда примёрзла. Пришлось супруге вырубать его лопатой. А как-то весной, в половодье, река кипит, лёд плывёт, а он стоит на мосту в одних трусах. Мимо баба знакомая проходит в магазин, а тот ей кричит: «Дунька, ты космонавтов видела?  Они вверх летают, а я внизу!» И сиганул с перил в водовороты! Ага! Словом, была в нём малость чертовщинка, … а простой, как ситцевые трусы…
          Но и тот Иван Петрович, который с пожарки, тоже крендель хитро закрученный. С Армии когда заявился, пошёл не домой, а в «Голубой Дунай», была у нас тогда такая пристройка к магазину, взял кружку пива и объявил: «Скажите моей жене, что я со службы прибыл! Пока она стол не накроет, в хату не войду». Так Лушка, за ним приходила, увела. Ага… А жадный страсть! За копейку в церкви пёрднет! Он тогда ещё к Параньке Кырнисовой похаживал. Всё бы это не беда, дело житейское, Паранька вдовая, но она же ему двоюродная сестра! Ага! Через деда Ягора и бабу Явдоху. Я уже сейчас тебе не слеплю все подробности, но люди так бают, а народ зря болтать не будет. В общем, похаживал втихаря, потыкивал маленько, по-родственному. Впрочем, это не важно…
          Короче, приходит к нам Иван Петрович Чёртик: «Смаляй, одолжи ружьё, свинью надо завалить на сало». Да ради бога, святое дело! Даю ему свою «пушку» и два патрона с картечью. Ну, сам знаешь, свинью уложить никакой хитрости не надо. Ей чашку с кашей поставил, пока она чавкает, стволы к уху прислонил и на курки нажал. Иван Петрович всё сделал по инструкции, тушу освежевали, потом это мероприятие, по традиции, следовало «обмыть». Пошла селянка, жареная печёнка, Петрович перебрал, и его понесло, как говориться: попала шлея под хвост! Стал он выяснять кто ему жизнь испортил, но всем и так известно, что главные враги народа это жена и тёща. Началась гражданская война.
       А в соседях у него жил наш участковый Мигель Вениамин. Его имя многим выговаривать сложно, особенно с похмелья, поэтому звали его Витамином и он охотно откликался. По долгу своей службы Витамин бросился на защиту тёти Сони и домочадцев, Иван Петрович же усмотрел в этом агрессию по отношению к себе и переключился на участкового. В то время милиционерам пистолеты не выдавали, а только пустую кобуру, говорят, туда ложили огурец или семечки для закуски, но это не важно. Короче, Чёртик погнался с моим ружьём за Мигелем, по «штрассе», по всей Снежковке. Витамин сначала убегал заячьей рысью и вязал петли, но потом сообразил, что у Ивана Петровича нет патронов, иначе бы он уже давно шмальнул в булки. Тогда он обернулся и отнял ружьё, то есть конфисковал, а Чёртику выписал пятнадцать суток за мелкое хулиганство. Иван Петрович отбыл срок, вернулся они с Витамином распили мировую, как ни как друзья, и Чёртик опять погнал его по той же улице, только не с ружьём, а со штакетиной от забора. Хотя, это не важно… Конечно, Володька мог бы пойти забрать ружьё, номер записан в билете, но побоялся, что участковый спросит: «А почему это, дорогой товарищ, ваше ружьё оказалось в чужих руках?» Короче, поскольку у нас в семье охотников не было и ружьё нам, вроде бы, без надобности, то оно так и осталось у Мигеля, а уж куда оно делось потом, про то история умалчивает. А билет охотничий я так и не получил всё некогда было…