И мальчики кровавые в глазах...

15 января 2023 - Василий Мищенко
article512905.jpg
               
                                                                                                            1
               Аспирант Лесь Петрович Вивтюк-Солнцедаров слыл человеком творческим, талантливым и супер оригинальным. Обладая яркими актёрскими данными, он серьёзно продвинулся и в научном исследовании этой сферы человеческой деятельности. Лесь разрабатывал некую новую систему  построения сценического события для занятий по актёрскому мастерству. При этом молодому учёному требовались реальные яркие и бурливые ситуации, которые бы затем трансформировались в сценические события. И они, каким-то особенным образом, возникали и роились вокруг соискателя, создавая немало неприятностей в его повседневной жизни.
              Латыш Скирманис, сосед Леся по комнате в общаге, хотя и харчился с ним за одним столом, всё же предпочитал немного дистанцироваться от непредсказуемого хохла. Наверно, опасался заразиться вирусом злополучности и незадачливости. Внешне Лесь Петрович был копией популярного украинского актёра Леся Сердюка, но заметно увеличенной по габаритам. Иногда несведущие люди даже путали аспиранта со знаменитостью, а он их не разубеждал, охотно играя роль своего именитого земляка.
             В начале декабря, спустя месяц после похорон дорогого Леонида Ильича, отмечали тридцатилетие Романа Жулебы. Народу набралось много, поэтому мероприятие решили провести в кафешке, недалеко от площади трёх вокзалов. Сначала, как обычно, всё было чинно и благородно. Имениннику желали большой любви, творческих и всяких других успехов, счастья и здоровья. Веселье набирало обороты, заиграл оркестр, народ высыпал танцевать. В это самое время Лесь Петрович ухитрился сцепиться с малолетними хулиганами, сидевшими в соседнем зале. По какой причине он там оказался, и что послужило поводом для ссоры, никто не знал. Троих крепко выпивших пацанов пришлось буквально отдирать от тоже не совсем трезвого, похожего на шкаф, будущего учёного. Кто на кого нападал, а кто защищался было непонятно. Подростки облепили аспиранта, как лилипуты Гулливера, все четверо топтались в узком пространстве между столиками, двигая их задами. Причём лицо Леся Петровича было одухотворённым и значительным, а лица хулиганов туповатыми и бездуховными. Подоспевшие коллеги шуганули пацанов, освободив взбудораженного и одновременно очень оскорблённого аспиранта. После инцидента веселье оказалось несколько подпорченным, юбилей Жулебы отодвинулся на второй план, а внимание всех переключилось на Леся Петровича. Он капризничал, порывался рассчитаться с обидчиками и при этом канючил:
             - Шо, я их трогал? А шо они мне халстук развязали, а? У мэнэ мама больная, у мэнэ батько на войне контуженый…, а-а-а…, - аспирант плакал, размазывая слёзы по лицу, а затем встал, направился в сторону оркестра и попытался отобрать микрофон у солистки. Пришлось в экстренном порядке возвращать его на место и снова успокаивать.
              Спустя некоторое время, когда Вивтюк вдруг сообщил, будто он круглый сирота, потому что мама умерла при родах, а отца казнили американцы на электрическом стуле за шпионаж, терпение Скирманиса кончилось. Он отвёл его в сторону и, не выбирая выражений, чередуя латышские слова с русским матом, предложил покинуть кафе, дабы не омрачать праздник юбиляру. После чего Лесь Петрович проследовал в раздевалку, оделся и ушёл, хлопнув дверью.
             Переполненный обидой молодой учёный направился к вокзалу и сел в электричку. В вагоне среди немногочисленных пассажиров находились трое мужиков, распивавших бутылку водки, наливая её в банку из-под консервированного горошка. Лесь уселся на соседнюю скамейку. Один из попутчиков, пристально глядя на него, спросил:
             - Слышь, браток, что-то твой фейс больно знаком. Где-то я тебя видел.
             - Так в телевизоре ж и бачилы. Я - Лесь Сердюк. Актёр, - зачем-то соврал аспирант.
             - Ни хрена себе, точно, Сердюк, тот самый! Я сразу узнал.
             - Сердюк, вроде, тощавее малость будет, - засомневался второй.
             - Скоро фильм будут снимать в Химках. - начал импровизировать Лесь. - По сценарию я работаю шеф-поваром в ресторане, пришлось слегка набрать вес.  Сейчас ось рэпетирую, вхожу в образ повара, который домой на электричке едет.
             Затем его пригласили четвёртым, и выпив из банки, Вивтюк стал рассказывать о сложной и даже опасной, но интересной актёрской профессии. При этом знаменитостей называл уменьшительно-ласкательными именами: Колюня Ерёменко, Мишаня Боярский, Натуся Варлей, Игорёк Костолевский, Вовка Меньшов. Заговорившись, Лесь проехал свою остановку и вышел в Химках. На прощание он крепко обнял каждого из своих попутчиков и пригласил их на Мосфильм. Время близилось к полуночи. Вариантов дальнейших действий было два. Подождать обратную электричку и вернуться на свою остановку. Но Вивтюк предпочёл второй вариант: чтобы попасть на другой берег, нужно было перейти канал по льду.  Многие зимой так и делали, ибо мост над каналом являлся стратегическим объектом, который охранял мужик с ружьём. А так в самый раз, пять минут пешочком прошёл и ты у цели, на той стороне. А там и до общаги рукой подать.  Лесь спустился с насыпи вниз, двинулся, скользя и вибрируя по льду. Он дошёл уже почти до самой середины и вдруг почувствовал, как ноги ушли вниз, обожгло холодом.  Днём по каналу прошел буксир-ледокол, образовав коридор шириной четыре метра. К вечеру поверхность воды подмёрзла, но этот тонкий слой, по понятным причинам, веса аспиранта выдержать не мог. Барахтаясь в воде и ломая острый, как стекло, лёд, аспирант с трудом доплыл до края коридора. Но выбраться из воды в намокшей тяжелой одежде не было никакой возможности. И тогда понимая, что он сейчас вот так просто и бессмысленно утонет, закричал осипшим от ужаса голосом.
             Двое солдатиков казахской национальности из части, расположенной недалеко от института, культурно отдыхали на берегу канала, уйдя в «самоволку». ДМБ на носу, скоро домой. Почему бы и не отдохнуть? Они собирались уже возвращаться в часть, но вдруг откуда-то со стороны канала раздался треск льда, всплески воды, а затем кто-то истошно закричал, разрывая тишину зимней ночи:
             - Рятуйтэ, люды, рятуйтэ!!!
              Воины двинулись к середине канала. В полынье барахтался человек, шлёпая ладонями по краю ледяного коридора и оглашая окрестности дурным голосом. Дембеля сняли ремни и бросили ему их концы. Лесь, держась из последних сил на поверхности воды и, почти теряя сознание, вдруг увидел, как откуда-то сверху опускаются ангелы с большими белыми крыльями. Но почему-то в солдатских бушлатах и с лицами то ли китайцев, то ли японцев. Ангелы, шевеля крыльями, бросили ему поводья. Вивтюк ухватился за них и чудесным образом воспарил над каналом. Но тут один из ангелов пожаловался другому:
             - Тяжелый, однако, шайтан.
               Второй, нагнувшись над ним, сказал:
             - Салам! Хал цалай? Как сам, мужик?
               Вивтюк, лёжа на спине и вглядываясь мутным взором в подмигивающую ему Большую Медведицу, отвечал слабым голосом:
             - Сейчас уже намного лучше.
               Весёлая компания во главе с Жулебой, шумно вывалившись из автобуса, направилась к общаге. Не доходя несколько метров до входной двери, директор Корягин обратил внимание на фигуру в заскорузлом, покрытом ледяной коркой пальто и без шапки, сидевшую под тополем. С головы и усов человека свисали сосульки.
             - О! Смотри, Саня, Дед Мороз раньше времени объявился. Новый год ещё не скоро! - удивился директор, обращаясь к Царёву. Присмотревшись, тот узнал в обледенелой фигуре Леся Петровича Вивтюка-Солнцедарова.
                                                                                    2
                                                             
              Прошло полгода. В жизни аспирантов практически ничего не изменилось. Некоторые закончили обучение и покинули общагу.  Наступало лето.  Лесь Петрович, после декабрьского купания в канале, проболев недели полторы, вернулся в строй. Он сходил в воинскую часть, чтобы отблагодарить «ангелов»-спасителей, но солдаты демобилизовались и уехали в свой солнечный Казахстан. После этого случая Вивтюк пить завязал. Продолжая вести и, надо заметить, довольно успешно свои научные изыскания, написал первую главу диссертации. Однако, ближе к лету творческий запал стал угасать.
              Именно по этой причине диссертант спустя много дней отправился в «Шайбу». В пивной забегаловке всё было по-прежнему. Вокруг столов теснились мужики. К стойке выстроилась очередь. В углу Лесь Петрович обнаружил своих, институтских: аспирантов Заводнова, Эдика Грача, доцента кафедры Истории КПСС Завьялова и студента последнего курса Вовку Чацкого, бессменного члена комитета комсомола института. Веня Заводнов тоже был членом комитета, но рангом повыше: заместителем секретаря по идеологии. Кроме пива, на столе стояла тарелка с креветками. Здесь же лежал «кирпич» - три печатных экземпляра диссертации Заводнова, которые он накануне забрал у машинистки. Лесь втиснулся со своей кружкой между мужиками.  Доцент вскоре, за несколько минут до прибытия электрички на Москву, отвалил. Аспиранты решили выпить ещё и послали за пивом Эдика. Отстояв в очереди минут десять, Грач взял по две кружки пенящегося напитка в каждую руку и, сильно вибрируя, направился к столу. Эдуард страдал нехорошей болезнью: ДЦП. Она проявлялась в нарушении координации движений, что вовсе не мешало ему вести активный образ аспирантской жизни.
              Эдик нёс кружки, и его сильно болтало из стороны в сторону. Веня Заводнов, предупреждающе вытянув длинную руку ладонью вперёд, крикнул:
             - Осторожно, Эдуард!
             - Не гунди, - Эдик с размаху шмякнул кружками об стол. При этом пиво выплеснулось и залило Венин диссертационный «кирпич».
             - Т-т-вою мать!!!  - дико закричал Заводнов, - Козёл недоделанный!
               Грач, пытаясь исправить положение, смахнул рукавом пену, а вместе с ней и половину «кирпича» на пол. Веня остолбенел. Завтра он должен был представить диссертацию на кафедру для обсуждения.  Схватив тарелку с отходами от креветок, Заводнов высыпал содержимое на голову Эдику. Тот подцепил дрожащей рукой кружку с пивом и плеснул обидчику в лицо. После этого случилась драка. Вивтюк с Чацким силились оттащить Веню от лежавшего на листах его диссертации Эдика, у которого среди волос торчали креветочные отходы. Затем они подняли и вывели его на улицу. Веня, ползая по грязному полу, собирал листы диссертации.
              Затарившись в гастрономе, все, кроме Заводнова, направились в общагу. Осели в комнате Вивтюка. Потом пришли Дунька Чачка с Жулебой. В тесной комнате стало жарко, Лесь снял рубаху, туфли вместе с носками, заземлил себя голыми пятками. Спустя некоторое время явился Веня Заводнов с «дипломатом» в руке, из которого он вынул две бутылки водки «Пшеничная», банку тушенки и банку балыка. Лесь Петрович, разлив водку по стаканам сказал:
             - Ну, хлопцы, как говорил мой дед, «не побивши кума, не пить мировой». Выпьемо.
              Все чокнулись стаканами, выпили, принялись травить анекдоты. Дунька Чачка встала из-за стола и начала дефилировать по комнате, разминая левой рукой правую ниже локтя. Излюбленную тему анекдотов о недавно усопшем Генеральном секретаре развил Лесь Петрович:
             - Услышал где-то Леонид Ильич, шо за бугром, прежде чем занять важный государственный пост, требуется пройти тестирование на уровень интеллекта. Решил проверить своих. Вызывает Суслова, - далее Вивтюк продолжил, абсолютно правдоподобно копируя Брежнева:
             - Я тебе, Миша, сейчас загадку загадаю, а ты ответь. «Сын твоего отца, но не ты» - это хто?
             - Суслов приуныл и попросил один час подумать. Брежнев вызывает Громыко:
             - Ну-ка, Андрей Андреевич, разгадай загадку: «Сын твоего отца, но не ты».
             - Естественно, это мой брат, Леонид Ильич.
             - Правильно. Молодец, Андрей, соответствуешь своей должности.
               Через час приходит грустный Суслов и говорит:
             - Какая-то очень мудрёная загадка, Леонид Ильич. Не отгадал я.
                Брежнев покачал головой, почмокал губами:
             - Дурак ты, Миша, это же брат Громыки».
               Проходивший по коридору Царёв услышал взрыв хохота в комнате №96, заглянул и увидел живописную картину.  Вивтюк, босой, в трусах и тельняшке, раскланивался перед публикой. Вокруг стола, пошатываясь и нянча руку, бродила Дунька Чачка. Дуня имела очень странную и малоприятную для окружающих привычку. Слегка выпив, она начинала мять и тискать левой рукой правую, которой потом била кого-нибудь из компании по башке. Зачем она это делала, никто не знал. Может быть, таким образом выражала свою симпатию, а может быть, наоборот, не могла больше сдерживать неприязненные чувства.
             - Царёву штрафную! — заорал Жулеба. Вместе со «штрафником» выпили и остальные. В этот момент Чачка, проходя мимо Заводнова, размахнулась и врезала ему по загривку. Веня поперхнулся, слетел со стула и осел на пол. Однако он тут же вскочил, дотянулся длинными руками до шеи Дуньки и начал её трясти. Голова Чачки болталась, но, при этом, она ухитрилась поддать комсомольскому идеологу коленкой в пах. Веня взвыл и остервенело оттолкнул Дуньку от себя. Она упала на край стола и соскользнула Эдику Грачу на колени. Хлипкий стул не выдержал двоих и развалился. Зловредная Чачка оказалась на полу. сидя верхом на Эдуарде. Веня замахнулся, намереваясь её ударить.
             - Стоять!!! Не сметь!!! - Лесь метнулся к Заводнову и перехватил руку.
             - Отвали, недобиток бандеровский! — заорал комсомольский идеолог.
               Это оказалось перебором. Лесь Петрович, родной дядька которого был чекистом и отлавливал целых десять лет после войны этих самых недобитков по схронам, такого стерпеть не мог. Он схватил Веню за лацканы пиджака, где висел значок с профилем Ильича, с силой тряхнул, а затем вогнал в дверцу шкафа. Роста они были примерно одинакового, под метр девяносто, но Вивтюк весил килограммов на тридцать больше. Сверху на шкафу стояла посуда: горка тарелок, чашки, стеклянные трёхлитровые банки. Шкаф, принявший в себя Заводнова, зашатался, посуда посыпалась на пол. Лесь выдернул идеолога из шкафа и, боднув головой, вогнал его обратно. При этом он топтался голыми пятками по разбитой посуде, совершенно не ощущая боли. Даже в тот момент, когда дно банки с острыми краями вонзилось ему под лодыжку, разъярённый Вивтюк продолжал запихивать Вениамина в шкаф. Кровь брызнула фонтаном, заливая пол, осколки посуды и ноги противников. Кровотечение долго не могли остановить, видимо повредился крупный сосуд. Лесю перетянули ногу, залили йодом пульсирующую дырку, уложили на койку. Он находился в полубреду, бормотал и порывался встать. Но когда Царёв решил вызвать «Скорую», энергично замахал руками. Кровь постепенно перестала пульсировать, но ещё сочилась, пропитывая покрывало. Спустя некоторое время Лесь Петрович затих: то ли уснул, то ли отключился. Постепенно комната опустела, осталась только Дунька. Вечером пришел сосед по комнате Скирманис.
             - Что это с ним опять приключилось? — спросил латыш у сидевшей на стуле рядом с койкой Чачки.
             - Не видишь, что ли, ногу порезал. Банкой.
               В это время Вивтюк оклемался и, бессмысленно глядя в пространство, спросил:
             - Андрис, а где младенец?
             - Какой ещё младенец? - вытаращился латыш.
             - Здесь, на табуретке недавно лежал младенец. Мальчик. Весь окровавленный.
               Скирманис посмотрел на стул, потом на Леся, махнул рукой и отошёл.
             - Так. Допился до ручки. Мальчики кровавые в глазах уже стали мерещиться.
               Ночь и весь следующий день Лесь Петрович спал. Вечером проснулся, попытался встать и не смог. Нога опухла и стала багрово-синей. И только после этого вызвали «Скорую помощь». Приехавший врач распорядился срочно везти аспиранта в больницу.
             - Всё так серьёзно? — спросил Царёв у хмурого доктора.
             - Серьёзнее не бывает. Похоже, сепсис. Почему раньше не вызвали? А теперь, скорее всего, придётся ступню ампутировать.
              Лесь, услышав вердикт, похолодел. Он вдруг понял: жизнь кончилась, всё дальнейшее уже не имело никакого смысла. Утром хирург долго осматривал ногу, щупал, колол, о чём-то спрашивал. Потом пришёл ещё один. Он тоже осматривал и щупал. Доктора переговаривались на своём непонятном языке, но Лесю всё это было неинтересно. Мысленно он уже видел себя на костылях. Затем врачи ушли и через некоторое время вернулись втроём, видимо, с самым главным. Тот тоже смотрел и щупал, затем отдал какое-то распоряжение, и всё закрутилось.
              Очнулся Вивтюк в палате. Медсестра прикатила капельницу и пристраивала её у изголовья. Вывернув глаза вниз, он увидел, что обе ноги целые.
             - Проснулся? - медсестра прикрепляла трубку капельницы к руке,  - Повезло тебе, Григорий Ильич, завотделением, из отпуска сегодня вернулся. Сам оперировал. Золотые руки. Его благодари, а то бы чикнули ногу - и всё. Ну, лежи, сейчас лёд принесу.
              Спустя день Григорий Ильич, осмотрев ногу, спросил:
             - Ну, как самочувствие?
             - Сейчас уже намного лучше, - отвечал Лесь Петрович.
             - Ну, вот и хорошо. Завтра на перевязку, а через неделю, вполне возможно, отправитесь домой.
              В палате витал дух лекарств, боли и человеческого несчастья. А за окном больницы угадывалась другая жизнь. Там пахло юным летом, молодой тополиной листвой, сиренью и прошедшим тёплым дождём. Солнце весело блестело в лужах. Люди шли по мокрым тротуарам: кто-то торопливо, кто-то, не спеша, у каждого свои дела, свои заботы. У каждого своя жизнь, единственная и неповторимая. И это объединяло их всех в одно большое целое. Конечно, Лесь Петрович не знал, да и не мог знать, что будет впереди, какие испытания, приключения и сюрпризы ожидают его в недалёком будущем.  А сейчас он неожиданно остро, до позвоночной дрожи, ощутил свою причастность к этим людям и к молодому лету.  Потому что скоро его выпишут из больницы, начнётся прежняя, и в то же время, какая-то иная, новая жизнь, в которой у него будут успехи в творчестве и в работе, здоровье и счастье. Всё то, чего обычно желают в письмах и телеграммах, а также, когда говорят тосты.                                                                                                                    

© Copyright: Василий Мищенко, 2023

Регистрационный номер №0512905

от 15 января 2023

[Скрыть] Регистрационный номер 0512905 выдан для произведения:
                                                                                                                       1
               Аспирант Лесь Петрович Вивтюк-Солнцедаров слыл человеком творческим, талантливым и супер оригинальным. Обладая яркими актёрскими данными, он серьёзно продвинулся и в научном исследовании этой сферы человеческой деятельности. Лесь разрабатывал некую новую систему  построения сценического события для занятий по актёрскому мастерству. При этом молодому учёному требовались реальные яркие и бурливые ситуации, которые бы затем трансформировались в сценические события. И они, каким-то особенным образом, возникали и роились вокруг соискателя, создавая немало неприятностей в его повседневной жизни.
              Латыш Скирманис, сосед Леся по комнате, хотя и харчился с ним за одним столом, всё же предпочитал немного дистанцироваться от непредсказуемого хохла. Наверно, опасался заразиться вирусом злополучности и незадачливости. Внешне Лесь Петрович был копией популярного украинского актёра Леся Сердюка, но заметно увеличенной по габаритам. Иногда несведущие люди даже путали аспиранта со знаменитостью, а он их не разубеждал, охотно играя роль своего именитого земляка.
             В начале декабря, спустя месяц после похорон дорогого Леонида Ильича, отмечали тридцатилетие Романа Жулебы. Народу набралось много, поэтому мероприятие решили провести в кафешке, недалеко от площади трёх вокзалов. Сначала, как обычно, всё было чинно и благородно. Имениннику желали большой любви, творческих и всяких других успехов, счастья и здоровья. Веселье набирало обороты, заиграл оркестр, народ высыпал танцевать. В это самое время Лесь Петрович ухитрился сцепиться с малолетними хулиганами, сидевшими в соседнем зале. По какой причине он там оказался, и что послужило поводом для ссоры, никто не знал. Троих крепко выпивших пацанов пришлось буквально отдирать от тоже не совсем трезвого, похожего на шкаф, будущего учёного. Кто на кого нападал, а кто защищался было непонятно. Подростки облепили аспиранта, как лилипуты Гулливера, все четверо топтались в узком пространстве между столиками, двигая их задами. Причём лицо Леся Петровича было одухотворённым и значительным, а лица хулиганов туповатыми и бездуховными. Подоспевшие коллеги шуганули пацанов, освободив взбудораженного и одновременно очень оскорблённого аспиранта. После инцидента веселье оказалось несколько подпорченным, юбилей Жулебы отодвинулся на второй план, а внимание всех переключилось на Леся Петровича. Он капризничал, порывался рассчитаться с обидчиками и при этом канючил:
             - Шо, я их трогал? А шо они мне халстук развязали, а? У мэнэ мама больная, у мэнэ батько на войне контуженый…, а-а-а…, - аспирант плакал, размазывая слёзы по лицу, а затем встал, направился в сторону оркестра и попытался отобрать микрофон у солистки. Пришлось в экстренном порядке возвращать его на место и снова успокаивать.
              Спустя некоторое время, когда Вивтюк вдруг сообщил, будто он круглый сирота, потому что мама умерла при родах, а отца казнили американцы на электрическом стуле за шпионаж, терпение Скирманиса кончилось. Он отвёл его в сторону и, не выбирая выражений, чередуя латышские слова с русским матом, предложил покинуть кафе, дабы не омрачать праздник юбиляру. После чего Лесь Петрович проследовал в раздевалку, оделся и ушёл, хлопнув дверью.
             Переполненный обидой молодой учёный направился к вокзалу и сел в электричку. В вагоне среди немногочисленных пассажиров находились трое мужиков, распивавших бутылку водки, наливая её в банку из-под консервированного горошка. Лесь уселся на соседнюю скамейку. Один из попутчиков, пристально глядя на него, спросил:
             - Слышь, браток, что-то твой фейс больно знаком. Где-то я тебя видел.
             -Так в телевизоре ж и бачилы. Я - Лесь Сердюк. Актёр, - зачем-то соврал аспирант.
             - Ни хрена себе, точно, Сердюк, тот самый! Я сразу узнал.
             - Сердюк, вроде, тощавее малость будет, - засомневался второй.
             - Скоро фильм будут снимать в Химках. - начал импровизировать Лесь. - По сценарию я работаю шеф-поваром в ресторане, пришлось слегка набрать вес.  Сейчас ось рэпетирую, вхожу в образ повара, который домой на электричке едет.
             Затем его пригласили четвёртым, и выпив из банки, Вивтюк стал рассказывать о сложной и даже опасной, но интересной актёрской профессии. При этом знаменитостей называл уменьшительно-ласкательными именами: Колюня Ерёменко, Мишаня Боярский, Натуся Варлей, Игорёк Костолевский, Вовка Меньшов. Заговорившись, Лесь проехал свою остановку и вышел в Химках. На прощание он крепко обнял каждого из своих попутчиков и пригласил их на Мосфильм. Время близилось к полуночи. Вариантов дальнейших действий было два. Подождать обратную электричку и вернуться на свою остановку. Но Вивтюк предпочёл второй вариант: чтобы попасть на другой берег, нужно было перейти канал по льду.  Многие зимой так и делали, ибо мост над каналом являлся стратегическим объектом, который охранял мужик с ружьём. А так в самый раз, пять минут пешочком прошёл и ты у цели, на той стороне. А там и до общаги рукой подать.
 Лесь спустился с насыпи к каналу, двинулся, скользя и вибрируя по льду. Он дошёл уже почти до самой середины и вдруг почувствовал, как ноги ушли вниз, обожгло холодом.  Днём по каналу прошел буксир-ледокол, образовав коридор шириной четыре метра. К вечеру поверхность воды подмёрзла, но этот тонкий слой, по понятным причинам, веса аспиранта выдержать не мог. Барахтаясь в воде и ломая острый, как стекло, лёд, аспирант с трудом доплыл до края коридора. Но выбраться из воды в намокшей тяжелой одежде не было никакой возможности. И тогда понимая, что он сейчас вот так просто и бессмысленно утонет, закричал осипшим от ужаса голосом.
             Двое солдатиков казахской национальности из части, расположенной недалеко от института, культурно отдыхали на берегу канала, уйдя в «самоволку». ДМБ на носу, скоро домой. Почему бы и не отдохнуть? Они собирались уже возвращаться в часть, но вдруг откуда-то со стороны канала раздался треск льда, всплески воды, а затем кто-то истошно закричал, разрывая тишину зимней ночи:
             - Рятуйтэ, люды, рятуйтэ!!!
              Воины двинулись к середине канала. В полынье барахтался человек, шлёпая ладонями по краю ледяного коридора и оглашая окрестности дурным голосом. Дембеля сняли ремни и бросили ему их концы. Лесь, держась из последних сил на поверхности воды и, почти теряя сознание, вдруг увидел, как откуда-то сверху опускаются ангелы с большими белыми крыльями. Но почему-то в солдатских бушлатах и с лицами то ли китайцев, то ли японцев. Ангелы, шевеля крыльями, бросили ему поводья. Вивтюк ухватился за них и чудесным образом воспарил над каналом. Но тут один из ангелов пожаловался другому:
             - Тяжелый, однако, шайтан.
               Второй, нагнувшись над ним, сказал:
             - Салам! Хал цалай? Как сам, мужик?
               Вивтюк, лёжа на спине и вглядываясь мутным взором в подмигивающую ему Большую Медведицу, отвечал слабым голосом:
             - Сейчас уже намного лучше.
               Весёлая компания во главе с Жулебой, шумно вывалившись из автобуса, направилась к общаге. Не доходя несколько метров до входной двери, директор Корягин обратил внимание на фигуру в заскорузлом, покрытом ледяной коркой пальто и без шапки, сидевшую под тополем. С головы и усов человека свисали сосульки.
             - О! Смотри, Саня, Дед Мороз раньше времени объявился. Новый год ещё не скоро! - удивился директор, обращаясь к Царёву. Присмотревшись, тот узнал в обледенелой фигуре Леся Петровича Вивтюка-Солнцедарова.
                                                            2
                                                             
              Прошло полгода. В жизни аспирантов практически ничего не изменилось. Некоторые закончили обучение и покинули общагу.  Наступало лето.  Лесь Петрович, после декабрьского купания в канале, проболев недели полторы, вернулся в строй. Он сходил в воинскую часть, чтобы отблагодарить «ангелов»-спасителей, но солдаты демобилизовались и уехали в свой солнечный Казахстан. После этого случая Вивтюк пить завязал. Продолжая вести и, надо заметить, довольно успешно свои научные изыскания, написал первую главу диссертации. Однако, ближе к лету творческий запал стал угасать.
              Именно по этой причине диссертант спустя много дней отправился в «Шайбу». В пивной забегаловке всё было по-прежнему. Вокруг столов теснились мужики. К стойке выстроилась очередь. В углу Лесь Петрович обнаружил своих, институтских: аспирантов Заводнова, Эдика Грача, доцента кафедры Истории КПСС Завьялова и студента последнего курса Вовку Чацкого, бессменного члена комитета комсомола института. Аспирант Веня Заводнов тоже был членом комитета, но рангом повыше: заместителем секретаря по идеологии. Кроме пива, на столе стояла тарелка с креветками. Здесь же лежал «кирпич» - три печатных экземпляра диссертации Заводнова, которые он накануне забрал у машинистки. Лесь втиснулся со своей кружкой между мужиками.  Доцент вскоре, за несколько минут до прибытия электрички на Москву, отвалил. Аспиранты решили выпить ещё и послали за пивом Эдика. Отстояв в очереди минут десять, Грач взял по две кружки пенящегося напитка в каждую руку и, сильно вибрируя, направился к столу. Эдуард страдал нехорошей болезнью: ДЦП. Она проявлялась в нарушении координации движений, что вовсе не мешало ему вести активный образ аспирантской жизни.
              Эдик нёс кружки, и его сильно болтало из стороны в сторону. Веня Заводнов, предупреждающе вытянув длинную руку ладонью вперёд, крикнул:
             - Осторожно, Эдуард!
             - Не гунди, - Эдик с размаху шмякнул кружками об стол. При этом пиво выплеснулось и залило Венин диссертационный «кирпич».
             - Т-т-вою мать!!!  - дико закричал Заводнов, - Козёл недоделанный!
               Грач, пытаясь исправить положение, смахнул рукавом пену, а вместе с ней и половину «кирпича» на пол. Веня остолбенел. Завтра он должен был представить диссертацию на кафедру для обсуждения.  Схватив тарелку с отходами от креветок, Заводнов высыпал содержимое на голову Эдику. Тот подцепил дрожащей рукой кружку с пивом и плеснул обидчику в лицо. После этого случилась драка. Вивтюк с Чацким силились оттащить Веню от лежавшего на листах его диссертации Эдика. у которого среди волос торчали креветочные отходы. Затем они подняли и вывели его на улицу. Веня, ползая по грязному полу, собирал листы диссертации.
              Спустя некоторое время, затарившись в гастрономе, все, кроме Заводнова, направились в общагу. Осели в комнате Вивтюка. Потом пришли Дунька Чачка с Жулебой. В тесной комнате стало жарко, Лесь снял рубаху, туфли вместе с носками, заземлил себя голыми пятками. Спустя некоторое время явился Веня Заводнов с «дипломатом» в руке, из которого он вынул две бутылки водки «Пшеничная», банку тушенки и банку балыка. Лесь Петрович, разлив водку по стаканам сказал:
             - Ну, хлопцы, как говорил мой дед, «не побивши кума, не пить мировой». Выпьемо.
              Все чокнулись стаканами, выпили, принялись травить анекдоты. Дунька Чачка встала из-за стола и начала дефилировать по комнате, разминая левой рукой правую ниже локтя. Излюбленную тему анекдотов о недавно усопшем Генеральном секретаре развил Лесь Петрович:
             - Услышал где-то Леонид Ильич, шо за бугром, прежде чем занять важный государственный пост, требуется пройти тестирование на уровень интеллекта. Решил проверить своих. Вызывает Суслова, - далее Вивтюк продолжил, абсолютно правдоподобно копируя Брежнева:
             - Я тебе, Миша, сейчас загадку загадаю, а ты ответь. «Сын твоего отца, но не ты» - это хто?
             - Суслов приуныл и попросил один час подумать. Брежнев вызывает Громыко:
             - Ну-ка, Андрей Андреевич, разгадай загадку: «Сын твоего отца, но не ты».
             - Естественно, это мой брат, Леонид Ильич.
             - Правильно. Молодец, Андрей, соответствуешь своей должности.
               Через час приходит грустный Суслов и говорит:
             - Какая-то очень мудрёная загадка, Леонид Ильич. Не отгадал я.
                Брежнев покачал головой, почмокал губами:
             - Дурак ты, Миша, это же брат Громыки».
               Проходивший по коридору Царёв услышал взрыв хохота в комнате №96, заглянул и увидел живописную картину.  Вивтюк, босой, в трусах и тельняшке, раскланивался перед публикой. Вокруг стола, пошатываясь и нянча руку, бродила Дунька Чачка. Дуня имела очень странную и малоприятную для окружающих привычку. Слегка выпив, она начинала мять и тискать левой рукой правую, которой потом била кого-нибудь из компании по башке. Зачем она это делала, никто не знал. Может быть, таким образом выражала свою симпатию, а может быть, наоборот, не могла больше сдерживать неприязненные чувства.
             - Царёву штрафную! — заорал Жулеба. Вместе со «штрафником» выпили и остальные. В этот момент Чачка, проходя мимо Заводнова, размахнулась и врезала ему по загривку. Веня поперхнулся, слетел со стула и осел на пол. Однако он тут же вскочил, дотянулся длинными руками до шеи Дуньки и начал её трясти. Голова Чачки болталась, но, при этом, она ухитрилась поддать комсомольскому идеологу коленкой в пах. Веня взвыл и остервенело оттолкнул Дуньку от себя. Она упала на край стола и соскользнула Эдику Грачу на колени. Хлипкий стул не выдержал двоих и развалился. Зловредная Чачка оказалась на полу. сидя верхом на Эдуарде. Веня замахнулся, намереваясь её ударить.
            - Стоять!!! Не сметь!!! - Лесь метнулся к Заводнову и перехватил руку.
             - Отвали, недобиток бандеровский! — заорал комсомольский идеолог.
               Это оказалось перебором. Лесь Петрович, родной дядька которого был чекистом и отлавливал целых десять лет после войны этих самых недобитков по схронам, такого стерпеть не мог. Он схватил Веню за лацканы пиджака, где висел значок с профилем Ильича, с силой тряхнул, а затем вогнал в дверцу шкафа. Роста они были примерно одинакового, под метр девяносто, но Вивтюк весил килограммов на тридцать больше. Сверху на шкафу стояла посуда: горка тарелок, чашки, стеклянные трёхлитровые банки. Шкаф, принявший в себя Заводнова, зашатался, посуда посыпалась на пол. Лесь выдернул идеолога из шкафа и, боднув головой, вогнал его обратно. При этом он топтался голыми пятками по разбитой посуде, совершенно не ощущая боли. Даже в тот момент, когда дно банки с острыми краями вонзилось ему под лодыжку, разъярённый Вивтюк продолжал запихивать Вениамина в шкаф. Кровь брызнула фонтаном, заливая пол, осколки посуды и ноги противников. Кровотечение долго не могли остановить, видимо повредился крупный сосуд. Лесю перетянули ногу, залили йодом пульсирующую дырку, уложили на койку. Он находился в полубреду, бормотал и порывался встать. Но когда Царёв решил вызвать «Скорую», энергично замахал руками. Кровь постепенно перестала пульсировать, но ещё сочилась, пропитывая покрывало. Спустя некоторое время Лесь Петрович затих: то ли уснул, то ли отключился. Постепенно комната опустела, осталась только Дунька. Вечером пришел сосед по комнате Скирманис.
             - Что это с ним опять приключилось? — спросил латыш у сидевшей на стуле рядом с койкой Чачки.
             - Не видишь, что ли, ногу порезал. Банкой.
               В это время Вивтюк оклемался и, бессмысленно глядя в пространство, спросил:
             - Андрис, а где младенец?
             - Какой ещё младенец? - вытаращился латыш.
             - Здесь, на табуретке недавно лежал младенец. Мальчик. Весь окровавленный.
               Скирманис посмотрел на стул, потом на Леся, махнул рукой и отошёл.
             - Так. Допился до ручки. Мальчики кровавые в глазах уже стали мерещиться.
               Ночь и весь следующий день Лесь Петрович спал. Вечером проснулся, попытался встать и не смог. Нога опухла и стала багрово-синей. И только после этого вызвали «Скорую помощь». Приехавший врач распорядился срочно везти аспиранта в больницу.
             - Всё так серьёзно? — спросил Царёв у хмурого доктора.
             - Серьёзнее не бывает. Похоже, сепсис. Почему раньше не вызвали? А теперь, скорее всего, придётся ступню ампутировать.
              Лесь, услышав вердикт, похолодел. Он вдруг понял: жизнь кончилась, всё дальнейшее уже не имело никакого смысла.
Утром хирург долго осматривал ногу, щупал, колол, о чём-то спрашивал. Потом пришёл ещё один. Он тоже осматривал и щупал. Доктора переговаривались на своём непонятном языке, но Лесю всё это было неинтересно. Мысленно он уже видел себя на костылях. Затем врачи ушли и через некоторое время вернулись втроём, видимо, с самым главным. Тот тоже смотрел и щупал, затем отдал какое-то распоряжение, и всё закрутилось.
              Очнулся Вивтюк в палате. Медсестра прикатила капельницу и пристраивала её у изголовья. Вывернув глаза вниз, он увидел, что обе ноги целые.
             - Проснулся? - медсестра прикрепляла трубку капельницы к руке,  - Повезло тебе, Григорий Ильич, завотделением, из отпуска сегодня вернулся. Сам оперировал. Золотые руки. Его благодари, а то бы чикнули ногу - и всё. Ну, лежи, сейчас лёд принесу.
              Спустя день Григорий Ильич, осмотрев ногу, спросил:
             - Ну, как самочувствие?
             - Сейчас уже намного лучше, - отвечал Лесь Петрович.
             - Ну, вот и хорошо. Завтра на перевязку, а через неделю, вполне возможно, отправитесь домой.
              В палате витал дух лекарств, боли и человеческого несчастья. А за окном больницы угадывалась другая жизнь. Там пахло юным летом, молодой тополиной листвой, сиренью и прошедшим тёплым дождём. Солнце весело блестело в лужах. Люди шли по мокрым тротуарам: кто-то торопливо, кто-то, не спеша, у каждого свои дела, свои заботы. У каждого своя жизнь, единственная и неповторимая. И это объединяло их всех в одно большое целое. Конечно, Лесь Петрович не знал, да и не мог знать, что будет впереди, какие испытания, приключения и сюрпризы ожидают его в недалёком будущем.  А сейчас он неожиданно остро, до позвоночной дрожи, ощутил свою причастность к этим людям и к молодому лету.  Потому что скоро его выпишут из больницы, начнётся прежняя, и в то же время, какая-то иная, новая жизнь, в которой у него будут успехи в творчестве и в работе, здоровье и счастье. Всё то, чего обычно желают в письмах и телеграммах, а также, когда говорят тосты.
 
Десять дней
Бывали времена и хуже...
Рейтинг: +4 156 просмотров
Комментарии (3)
Александр Джад # 15 января 2023 в 21:16 +5
Написано прекрасно. Понравился рассказ, особенно поначалу. Потом тоже неплохо, но, по-моему, с приключениями перебор.
В общем, рассказ сначала улыбнул, а потом заставил задуматься.
Удачи автору!
Сергей Шевцов # 16 января 2023 в 11:58 +4
Так и хочется воскликнуть, вспоминая советские времена - пьянству бой!
Светлана Казаринова # 22 января 2023 в 18:41 +2
Если бы не пьянки, то и приключений бы не было!