Безрассудная

[Скрыть] Регистрационный номер 0511177 выдан для произведения:                   Проститься с Настей пришли немногие. У гроба, стоявшем на переносном катафалке, толпились соседки-приятельницы, бывшие мужья, законные и гражданские, фиктивные и несостоявшиеся, десяток довольно молодых женщин и парень с рукой на перевязи. Дети усопшей, Арик и Гаянэ отсутствовали. Александр Васильевич Царёв, считавший себя гражданским и несостоявшимся мужем покойницы, с законными - Тангиком Манасяном и Геворком Лазикяном, был когда-то знаком. Фиктивных, Синкина и Алексея Грипалова, знал хорошо.
Царёв смотрел на восковое лицо Сосновской и ему казалось, что она вот-вот приоткроет глаза, фыркнет и заорёт что-то типа: «Чего это вы все припёрлись, рано меня ещё хоронить, не дождётесь!». Но Настя была уже не здесь и всё, что происходило на кладбище у вырытой могилы, не имело к ней никакого отношения. В гробу лежала оболочка, тело без души. А её душа, это чувствовалось, была ещё где-то поблизости. Он посмотрел вверх, туда, где сквозь густые ветви старых деревьев голубело небо. По небу лёгкой, почти невесомой пушинкой плыло белое облако. Лучик солнца коснулся лица, на мгновение ослепил, Александр Васильевич прикрыл глаза ладонью, улыбнулся и прошептал: «Пока, Настя. Вот видишь, я улыбаюсь, как ты хотела». Эта женщина слишком много значила в его жизни, подарила любовь, мгновения счастья, но и часто приносила разочарования, ранила душу. Размышляя о прошлом, он приходил к выводу: хорошо, что такая любовь случилась и хорошо, что угасла. Ведь всё, что не имеет перспектив, должно рано или поздно заканчиваться.
                  Тот год в жизни Сани Царёва оказался богатым на события и особенно удачным. Поступление в институт, дефицитное место в общаге, романтично-разухабистая поездка в подшефный совхоз «на картошку», наконец, неожиданно-безоглядная и восторженная любовь. Настя была на два курса старше, потрясающе красивой, при этом не глупой, имела собственные взгляды на жизнь и окружающих её людях, порой довольно категоричные. Роман, бурно начавшийся в совхозе, продолжался больше двух лет, вплоть до окончания Сосновской института. А после сдачи ГОСов она неожиданно вышла замуж за своего друга из Пицунды, лейтенанта Тангика Манасяна и уехала с ним в Мурманскую область, в спрятавшийся среди сопок военный городок Луостари, где полярная ночь длится полгода. Царёву, отбывшему в очередной рейс по железной дороге с отрядом проводников, Настя оставила коротенькую записку, в которой просила понять и простить.
                  Брак с армянским другом детства длился недолго, всего два года. В течение которых родилась девочка Гаяшка, а Настя пресытилась убогой гарнизонной жизнью, исступлённой ревностью Манасяна, его занудством и тиранством. Ко всему прочему она терзалась безрассудностью собственного поступка, тоской по Царёву и их чувствам друг к другу, казавшимся там, в промозглом Заполярье, сказкой. Подбросив дочь родителям в Пицунду, Настя вернулась в столичный институт, устроилась лаборанткой на кафедру, где трудился проректор по науке, руководитель её дипломной работы, и спустя полгода поступила в аспирантуру. Экзамены сдавала вместе с Саней Царёвым, которого вуз направил туда же по целевому набору. И снова заискрилось, вспыхнуло и разгорелось пламя неистовой страсти, как будто и не было двух лет разлуки, словно ничего не значили последствия необъяснимого и бессмысленного замужества. 
                 Три аспирантских года пролетели незаметно. Диссертацию Настя не написала, да в общем-то и не собиралась, ибо наука её совсем не увлекала. Зато «заболела» диссидентством. Печатала на машинке разные воззвания, самиздатовские книжки и листовки, ездила на какие-то «сходки». Однажды в общагу нагрянули «чекисты-кагэбисты» и произвели в комнате Сосновской обыск. Правда, безрезультатно. Накануне Саню предупредил «дружбан» из той самой организации, любитель выпить на халяву, и они все компрометирующие материалы вместе с печатной машинкой перепрятали. Тем не менее Настю забрали, но спустя пару дней она вернулась в общагу.
                 Её бесшабашность иногда зашкаливала. Однажды ночью их компания, шумя и горланя песни, перемещалась по Ленинградскому проспекту после очередной тусовки. Кое-кому приспичило. Ближайший туалет оказался закрытым, ибо работал только до 23.00. Боря Синкин в отчаянии завопил:
                 - Ну, какого хрена они туалеты на ночь закрывают?!
                 - А потому, Синка, что советские люди после 23.00 не писают и не какают, - так же громко отвечала Настя и, вынув из клумбы булыжник, грохнула им окно сортира.
                 В конце концов всех забрали в опорный пункт и после «оплаты штрафа» лично дежурному старлею отпустили.
                 К этому времени их отношения с Царёвым дошли до той «точки кипения», когда оставаться даже на пару часов друг без друга стало невмоготу. Однажды они поехали к дальней родственнице Насти в Солнечногорский район, слывшей «продвинутой» бабкой-целительницей. Несколько лет она выхаживала старичка, которому было за девяносто и стоявшего уже одной ногой в могиле. Тот оклемался, прибился к бабушке, и они коротали старость вместе. Дедок оказался, ни много ни мало, соучастником расправы над царской семьёй в 1918 году. Правда косвенным, в расстреле не участвовал, был то ли конвоиром, то ли охранником в Ипатьевском доме. Собственно, из-за него они и поехали в Солнечногорск. Саню интересовал этот период истории, но дед ничего путного не рассказал, говорил после инсульта плохо, да и с памятью были проблемы. Он хранил редкие фотографии царя и его семьи, и как ни упрашивала Настя, расстаться с ними не пожелал. На обратной дороге в электричке Царёв предложил Сосновской руку и сердце. Она согласилась.
                  Однако срок обучения в аспирантуре закончился, следовало принимать решение: возвращаться в Пицунду или остаться в Москве. Зацепиться за столицу возможно было двумя способами: выйти замуж всерьёз или же заключить брак фиктивный. Царёв в плане «серьёзного» замужества и прописки был наилучшим вариантом, но когда он её получит, неизвестно. Поэтому коллективно приняли решение, что Настя выйдет замуж фиктивно за их кореша Борю Синкина, проживавшего совместно с мамой недалеко от института. Боря не прочь был жениться на Сосновской по-настоящему, денег он за сделку взял немного, всего 500 рублей и то, только чтобы оплатить ресторан. Брак хоть и понарошку, но свадьбу решили закатить с размахом. Среди гостей оказался давнишний знакомый Насти Геворк Лазикян из Еревана. Когда-то у них было нечто мимолётное, и сидя за свадебным столом рядом с «невестой», армянчик стал оказывать ей странные знаки внимания. Кое-кто из гостей, будучи не посвящённым в хитросплетения брака Бори, сильно возбудился. В результате случилось побоище с нанесением материального ущерба ресторану, пострадали официанты и даже прибывшие на место происшествия дружинники во главе с милицейским сержантом. И когда участников драки стали запихивать в «воронок», Лазикян подхватил Настю, тоже отличившуюся в драке, вынес её через служебный вход, посадил в такси и был таков.
                  Царёв, не пожелавший ехать в ресторан, напрасно ожидал Сосновскую после «свадьбы». Она не появилась в общаге ни на следующий день, ни через неделю. «Муж» Боря пожимал плечами, туманно рассказывая про драку в ресторане и странное исчезновение своей «невесты». Лишь спустя месяц Царёв получил письмо с обратным ереванским адресом, в котором Настя сообщила, что вышла замуж за Геворка, просила понять и простить.
                  Прошло несколько лет. Царёв защитил кандидатскую диссертацию и остался работать в вузе. Каждый сентябрь он проводил в подшефном совхозе, сменив бессменного доцента Райзенберга на посту командира ЛССХО. Второе замужество Сосновской было скучным, дни тянулись, как резина, монотонно и бессмысленно. Спустя год родился сын Арик. Дочь Гаяшка по-прежнему жила с родителями. Настя долго упрашивала Геворка отпустить в Абхазию, тот поартачился и купил билет на самолёт. Погостив несколько дней в Пицунде, она махнула в столицу. Третье пришествие Сосновской было для Царёва не только видимым, но вполне себе осязаемым и, как ни странно, желанным. Тем более, что встретились они там, где всё когда-то начиналось — на «картошке» в Подмосковном посёлке Чисмены.
                 Их «медовая» неделя закончилась злополучным происшествием. Царёв нарвался на явную подставу: его обвинили в краже десяти тонн картофеля с сортировального пункта. Зацепка состояла в том, что отрядный водитель ПАЗИКа вечером перед отъездом в столицу по личным обстоятельствам заскочил на сортировку. Там он, сославшись на Царёва, выпросил у сторожа мешок злосчастной картошки. Дед, который всю ночь дрых в вагончике, утром обнаружил сарай с готовой к отправке на овощебазу продукцией пустым. Ну, а дальше, как и полагается в подобных случаях, началась тягомотина с опросом оперативниками, следствием, открытием уголовного дела. А в стране набирали обороты гласность, ускорение и перестройка. История, обросшая жуткими подробностями, мгновенно, не дожидаясь окончания следствия, была опубликована в одной из центральных газет. В совхоз примчалось институтское начальство с целью замены «проворовавшегося» доцента Царёва на кого-то более достойного. Но тут на защиту последнего горой встали студенты, пригрозившие забастовкой. Дело запахло керосином с политическим душком. Ситуацию разрулила Настя. Она поехала в Волоколамск и пробилась к секретарю горкома, бывшему десять лет назад директором Чисменского совхоза. Она, как бригадир студенческого звена, частенько общалась с ним, донимая разными просьбами и предложениями по устранению местного бардака.
                  - Алексей Васильевич, вы сами верите, что Царёв, который уже больше десяти лет ездит в Чисменский совхоз, мог украсть пол вагона картошки? - огорошила Сосновская секретаря вопросом.
                  - Не понял, давай подробнее, - секретарь всё же узнал напористую и симпатичную студентку, работавшую ещё в те благословенные «застойные времена», когда «шефами» руководил его приятель доцент Райзенберг. Да и смекалистого парнишку, работавшего комендантом лагеря, а теперь ставшего командиром сельхозотряда, тоже помнил.
                  Выслушав Настю, партийный босс потянулся к телефону. Несколько фраз с матерком прокурору города, а затем — директору совхоза Маляеву решили судьбу Царёва, который на следующий день прибыл к следователю и получил постановление о прекращении уголовного дела «в связи с отсутствием состава и события преступления». Кроме этого, она разыскала журналюгу, опубликовавшего статейку, «поработала» с ним и добилась опровержения. А ворюг спустя пару недель прихватили на рынке в Рузе.
                  Между тем страна, «ускоряясь» и «перестраиваясь», дотянула до развала. Советский Союз рухнул, в отдельных его частях началось брожение, перестройка переродилась в перестрелки, конфликты и даже войны. Не обошлось без этого и в Грузии после отделения Абхазии. На родине лилась кровь, и Сосновская, не спрашивая разрешения мужа, ринулась в Пицунду. Впопыхах собрав Гаяшку и стариков, Настя отправилась с ними на катере в Новороссийск, ибо все дороги были перекрыты отрядами грузинской армии. Вскоре они оказались в Москве, осаждаемой беженцами, переполненной челноками и бандитами. Полгода скитались по друзьям и знакомым, пока бывший несостоявшийся фиктивный муж Синкин не свёл Настю со своим однокурсником Лёшей Грипаловым. Внешне тот был, мягко говоря, не красавцем, зато слыл профессиональным фотографом, работал оператором в Останкино, и самое главное, жил один в коммунальной трёхкомнатной квартире недалеко от Новодевичьего монастыря. Настино семейство поселилось у Лёши, а спустя месяц они поженились. Фиктивно. Сын Арик остался с отцом в Ереване.
                  Царёв к этому времени обзавёлся семьёй, трудоустроился в аппарате Верховного Совета, а после его разгрома, Госдумы. Сосновская, иногда звонила из Еревана, иногда писала длинные, на несколько страниц, письма. Затем и этот тоненький ручеёк общения иссяк. Но однажды Настя позвонила далеко за полночь и заплетающимся языком понесла какую-то ахинею, прерываемую рыданиями:
                  - Саня, мне пло-о-хо, я сейчас упаду с балкона, спаси-и-и меня Санечка-а-а…
                  - Где-ты, Настя? - Царёв спросонья соображал туго.
                  - Я в коммуна-а-а-лке у Педигрипала-а-а…
                  - А кто это?
                  - Это мой сексуально озабоченный фиктивный муж Лё-ё-ха… А-а, ну ладно, не спаса-а-й, я его сама зад-у-у-шу. Завтра. А сейчас по-о-сплю. Тут, на балко-о-не…
                  Озадаченный Царёв позвонил Боре Синкину, и тот поведал о последних Настиных злоключениях. Фиктивный муж Грипалов, который за сделку не взял с Сосновской ни копейки, стал претендовать на большее, и она уступила. Правда, жалуется, что её тошнит от такой жизни. Старики болеют. Гаяшка спуталась с хмырём из какой-то секты, ездят по городам и весям, миссионерствуют. К тому же она беременная в шестнадцать лет.
                 - Пьёт сейчас Настя по-чёрному, депрессуха накрыла, - закручинился Боря, - Из дома сбегает. Лёха вытаскивает её то из притонов, то из ментовки.
                 Задействовав «административный ресурс», Царёв организовал встречу Сосновской с нужным чиновником. Спустя полгода Настя, как дочь ветеранов войны, получила «двушку» в Чертаново. Гаяшка родила девочку и жила с «хмырём» отдельно. Время от времени у Сосновской собирались старые друзья, в том числе, и бывшие законные мужья, которые тоже осели в Москве. После нескольких рюмок её «несло», она начинала кричать благим матом, обличая всех, в том числе и присутствующих в мыслимых и немыслимых преступлениях.
                 - Либерасты хреновы, козлы вонючие, просрали всё — сначала Цусиму, потом Россию и Советский Союз. Два раза на одни грабли. Стали колонией пиндосов. Всё разграбили, народ в нищете, армии нет, солдатики вон на улицах побираются, Лужники и ВДНХ превратили в барахолки, а вам «ножки Буша» с жвачкой в рот засунули и спрашивают: «о,кей»? А вы в это время им задницы лижете и причмокиваете: «йес». Дебилы, - бушевала Настя, поливая гостей спиртом «Рояль» и бросая в них курячьи кости.
                  - Э, женщина, - возмущался Тангик Манасян, который давно уволился из армии и сейчас продавал на рынке те самые «ножки Буша», - сам виноват, скажи мне, кто довёл страну, кто был диссидентом, а? Кто на митинги-шмитинги ходил туда-сюда, а?
                  Двадцатый век закончился, страна стала потихоньку отползать от края пропасти, понемногу начала приходить в себя и Сосновская. Лёша Грипалов помог устроиться на телевидении редактором к одному из видных режиссёров, снимавших документальное кино. Она с головой окунулась в работу, иногда сама мелькала на экране в разных передачах и ток-шоу. Собираться стали реже, чаще перезванивались и переписывались в соцсетях. Годы полетели стремительно, подталкивая на авансцену одних и выпихивая из жизни других.
                  Между тем, в мире нарастала напряжёнка и турбулентность, всё чаще стали говорить о войне, в том числе и ядерной. Спустя месяц после 24 февраля 2022 года Настя пошла работать волонтёром, собирать и развозить «гуманитарку» по городам и посёлкам когда-то «братской»Украины, угодившей в такой крутой замес. В июне их колонна попала под артобстрел. Сосновская вытащила из горящей машины водителя, годившегося ей во внуки и потерявшего сознание от болевого шока. Спустя пару минут их подхватила адская карусель из огня, земли и летящих во все стороны кусков металла. Единственное, что она успела сделать, это распластаться и закрыть парнишку собой.
                 Больше недели Настя находилась в реанимации. Царёв поговорил с оперировавшем её хирургом, и тот сказал без обиняков:
                - Тяжёлый случай. Мы извлекли десяток осколков, но один трогать никак нельзя, это мгновенная смерть.
                - И какие перспективы?
                - Трудно сказать. Может пожить пару недель, а может умереть в любую минуту. То, что она ещё жива при такой потере крови, это знаете ли, вообще чудо. Да и возраст… А вы ей кто?
                - Родственник, - Царёв не покривил душой — Настя давно уже стала больше, чем родня.
                - Что же вы бабушку не отговорили поехать в самое пекло? - врач смотрел явно с осуждением.
                - Как же, эту бабушку остановишь, если уж чего решит… Безрассудная она у меня. Когда её можно навестить?
                - Приходите послезавтра.
                Спустя пару дней Царёв приехал в госпиталь. Настя лежала в палате одна. Над кроватью нависла капельница. На тумбочке стояла тарелка с рыжими мандаринами и банка с ярко-красными розами.
                - Ну вот, Санечка, как бы мы не чудили в жизни, живыми из неё не уйти, - Сосновская попыталась улыбнуться, но лицо, осунувшееся и неестественно бледное, исказилось гримасой боли, - Знаешь, есть страны, где на похоронах не плачут, а веселятся и пляшут. Вот если бы вы сбацали надо мной гопака, или Лалзын, на худой конец, затянули «Ой то не вечер...», я была бы не против. Помнишь, как мы пели с тобой на юбилее у Петровича Ярлоцкого?
               - Конечно помню. Он перепил и свалился с парапета в канал, а мы его все вытаскивали.
               - Ну, ладно, главное, чтобы не рыдали. Хотя кому рыдать, Гаянэ, миссионерка хренова из «Армии спасения», спит и видит как бы пиндосам задницу получше вылизать. Знать её не хочу. Арик — наркоман конченый, ему вообще пофиг, внучка — тьфу, прости господи, трансгендер, недавно сделала операцию, и теперь Женька стала Гариком. Синка и Педигрипал — либерасты, ненавидят меня, считая пропутинской патриоткой. Зато у меня теперь крестник есть — Андрюшка, водила, с которым мы гуманитарку возим. Мандарины утром принёс и розы. Говорит, что я его спасла. Ну, может быть там, - Настя приподняла ладонь вверх, - это мне зачтётся. Есть девчонки волонтёры, они — настоящие, не эти придурошные из «Дома-2». На фронте, «за ленточкой», много друзей появилось. Там пацаны стальные. Племянник Лёнька с ними. Они все, будущее нашей новой России. Ты вот есть. Знаешь, Царёв, ты — самое лучшее, что было в моей жизни. Я любила тебя. Безумно. При этом всегда боялась, что не смогу сделать счастливым. Поэтому и совершала всякие кульбиты. Признавать свои ошибки тяжело, особенно когда понимаешь, что всю жизнь ошибалась….
                                                                                                                       ***
                Поминали Сосновскую в кафешке у метро «Спортивная». Царёв смотрел на сидевших за столом людей, говоривших об усопшей какие-то слова, и ему казалось, что никто из них так и не узнал, какая она была на самом деле. Анастасия любила жизнь, свою страну, мужчин. По-разному. Для каждой любви у неё был свой отсек в сердце. Говорят, лебедь любит один раз, а для голубя не важно, кто излучает любовь. Эту женщину природа сваяла как лебедя, а она жила как голубь. При этом страстно желая выкинуть себя из душного замкнутого пространства на волю.
                Царёв вдруг понял, что ему будет очень не хватать Насти. В то же время он почти физически почувствовал её присутствие и ощутил странное облегчение. Ибо в эту минуту пришло нужное решение: пока ещё ноги ходят, нужно быть там и заниматься тем, чем занималась последние три месяца Сосновская. Что-то она увидела и поняла лучше других. Неожиданно для всех Александр Васильевич громко сказал: «Спасибо тебе за всё, Настя!» и широко улыбнулся.