В рассказе автором использованы реальные события, произошедшие во время войны и после: ссылка женщин с детьми на север, у кого мужья пропали без вести; героиня рассказа, действительно, не забрала мужа домой, всю жизнь хранила эту тайну и только после её смерти дети узнали об отце; мужчины, считавшиеся погибшими или пропавшими без вести, возвращались домой и после 1946 года, и после 1955, когда была объявлена амнистия.
Не буду утверждать: был ли такой Указ о семьях пропавших без вести или перегибы на местах. Этого не знаю. Очевидцев- участников этих событий нет в живых. Слушая их рассказы, я ещё не знала, что начну писать прозу и использовать полученный от них материал. Прошу читателей не сомневаться в реальности событий. Описание же их - видение автора.
Писанной красавицей выросла единственная дочь Акулины и Андрея: в пол лица огромные голубые глаза, в которых играли бесовские искорки; румянец во всю щёку; чувственные алые уста. Толстая коса цвета спелой пшеницы в руку толщиной красовалась на голове, подобно короне. Статная, горделиво поглядывая по сторонам, она не шла, а плыла по селу. И мужики, и парни шеи сворачивали, глядя ей в след. А старухи, завидев её, шамкая беззубыми ртами, шептали:
- Королевишна пошла...
Отменная певунья и плясунья, в работе за ней трудно было угнаться. Всё в руках её спорилось и ладно выходило. С детства Анфиса была бойка и остра на язычок. Насмешек не терпела и помыкать собой не давала, да её и не задевал никто. Парни сохли по ней, а она и глазом не вела. Но пришла пора и ей влюбиться. Село судачило, когда поползли слухи о том, что Анфиса встречается с Евдокимом. Пара была красивая - черноволосый статный красавец с карими глазами и голубоглазая светловолосая девица. Весельчак и трудяга по всем меркам подходил ей, но... был он из большой семьи, за которой водилось много грешков: и воровство, и пьянство, и нелюбовь к какому-либо труду. Семейство и не скрывало свои виды на приданное невесты - было чем поживиться. Вопреки всем неписанным сельским законам, Евдоким пошёл в примаки. Его за глаза осуждали, но хорошо зная и семейство лодырей, и упрямый нрав Анфисы, поутихли. Не прижилась бы девица в этом семействе, в старой развалюшке, где семеро по лавкам; не позволила бы лапу на приданное новой родне наложить, да и родителей престарелых не оставила бы без пригляду. Она была непоколебима, приняв решение.
Молодые жили в согласии и любви на радость старикам. С детьми не затягивали. В семье росли два мальчика и девочка. Родню Евдокима жена быстро отвадила от дома.
- Детей плодите, а накормить не можете. В нашем передовом хозяйстве всяк, кто трудится, в достатке живёт.
В доме жены Евдоким не чувствовал ущемление ни с чьей стороны. Родители болели и отошли от всех дел, доверив зятю и дочь с внуками, и хозяйство. Тихо ушли они в мир иной. В трудовых буднях протекала жизнь семьи. Все знали, как верховодила Анфиса и в своём доме, и в бригаде, и думали, что всегда будет Евдоким под каблуком у жены. Невдомёк им было, что взаимная любовь порождает и доверие, и согласие. Они во всём советовались и принимали вместе решения в важных для семьи вопросах.
Однажды Евдоким ни свет ни заря запряг телегу и уехал, не сказав ни слова. Это не встревожило жену. Знать дело спешное, приедет и расскажет. Со скрипом открылись ворота. Въехала телега. Вытирая руки о фартук, Анфиса вышла во двор на встречу мужу и... обомлела. В телеге лежала Наталья, сестра Евдокима, бледная и измождённая. К ней жались три напуганных ребёнка. Он помог подняться сестре, завёл в дом и уложил на топчан. Глаза жены метали гром и молнии, но она молча собрала на стол, накормила всех. Затем выпроводила детей на улицу, наказав старшенькому за всеми приглядывать. Евдоким вышел во двор, Анфиса за ним.
- Ничего не хочешь сказать, разлюбезный супруг мой?
Он потупил взор, собираясь с духом.
- Наташкин муж помер, а родня его стала её с детьми со двора гнать. Она больная совсем, скоро помрёт...
- А что же твоя родня?
- Отказались от бедняжки. Пожалей сестру, Анфиса! Пусть со спокойной душой отойдёт. Потерпи, ждать недолго... Потом решим, что с детьми делать...
Супруга смахнула набежавшую слезу.
- Хороший ты брат, Евдоким! Пусть живут.
Дети быстро подружились, присматривали за Натальей дружно, когда взрослые уходили на работу. Сестра слабела с каждым днём, заходясь в удушливом кашле. Оставаясь с ней наедине, Анфиса старалась больную развеселить, вспоминая детские проказы и забавы. Незадолго до смерти вцепилась Наталья в руку невестки.
- Богом заклинаю, оставь детей при себе. При тебе и брате они людьми станут. Обещай...
Анфиса в замешательстве кивнула головой. Вскоре Натальи не стало.
После поминок родня Евдокима быстро слиняла со двора. Село замерло в ожидании - как поступят Анфиса и Евдоким с малолетними детьми. Дети мирно спали утомлённые событиями дня. Супруги молча сидели за столом.
- Вот и кончилось всё... Решай, Анфиса, что с детьми делать будем...
Та была в замешательстве. Взвалить на себя такую обузу - нелегко, а с другой стороны, вроде как обещание дала. Отмахнув невесёлые думы, наконец произнесла.
- Пусть при нас остаются. Я Наталье обещалася... Выдюжим, но отныне никакой помощи твоей родне.
Евдоким согласно кивнул головой.
Жизнь продолжалась. Родня окрысилась на Анфису. Та знать их больше не хотела и твёрдо сказала:
- Отныне мы друг другу чужие. Нам детей поднимать надо, а не вас, лодырей подкармливать!
Село её не осуждало. Видели, не обижают приёмышей, сыты и ухожены. Все решили,хоть крута женщина нравом, но справедлива и живёт по совести.
Перед войной небывалые урожаи были. Деток рождалось много в селе. Семья не бедовала. У супругов во дворе скотина всякая водилась. Огород подспорьем хорошим был. Живи, да радуйся жизни! Но грянула война... Уходя на фронт, Евдоким просил Анфису:
- Детей сбереги. Трудно будет, продавай, что можешь. Вернусь, заживём лучше прежнего.
Припав к его груди, голосила Анфиса, всю боль свою и отчаянье выплёскивая в крике.
- Только не лезь на рожон! О детях думай, Евдоким! Я за тебя денно и нощно молить Бога буду.
Трудные настали времена. Сообщения были невесёлые. Враг быстро продвигался в глубь страны. Одна радость - письма с фронта. Все ждали, и Анфиса с детьми ждала. Вот счастья было, когда почтальон заветный треугольник в дом заносил. К тому времени дети Натальи начали её мамой кликать. Год прошёл, второй, а проклятой войне конца не видно. Всё для фронта - всё для победы. Закрома начали выгребать подчистую. Думая о детях и предвидя худшие часы, она крутилась, как могла. Скотина давно была пущена под нож. Коня забрала армия. Не гнушалась Анфиса во время уборочной зерно таскать понемногу, припрятав от чужих глаз. После уборочной выводила свою ораву в поле колоски собирать, пока строго не запретили этого. Закадычная подруга Мотря изредка кружку молока приносила с фермы. Главное, перезимовать, а там глядишь огород выручит, да грибы-ягоды из леса.
Общая беда сплотила всех. Похоронки летели одна за другой. Анфиса неистово молилась перед иконами. Судьба жалела её, письма приходили от мужа довольно регулярно. Евдоким - в мирное время работал на тракторе и с техникой был на ты. Сейчас служил в танковой дивизии. Хоть не раз приходилось выбираться из горящего танка, но оставался цел и невредим.
Страшнее похоронок оказались казённые письма. Мотря
получила такое письмо, в котором говорилось, что муж её пропал без вести. Как-то ночью в дом Анфисы ворвались чужие люди. Всё кругом перерыли. Она подумала из-за зерна - кто-то донёс. Хорошо, что была осторожна и предусмотрительна - надёжно всё припрятала. Перепуганные дети жались к матери. Председатель и соседка подтвердили, что все дети её. Осмелев, с издёвкой спросила:
- А что, собственно говоря, ищите? Весь дом наизнанку вывернули. Пока мой муж кровушку на фронте проливает, над его женой и детьми изголяетесь.
- Прикуси язык, баба! Детей Матрёны Сидихиной ищем. Если что знаешь, говори.
Анфиса охнула от недоброго предчувствия.
- Да что же дети малые могли такого сотворить?!
- Отец их, пропавший без вести, считается предателем Родины. Семья подлежит высылке.
- Куда же их?
- Дальше севера не пошлют...
Они ушли. Успокоив детей, уложила, а сама сидела в темноте, прислушиваясь к вою ветра за окном и к стуку веток о стекло. Невесёлые думы роились в её голове.
- Какой же Петька предатель?! Всех ли хоронят по-людски? Затеряться совсем легко в такое лихое время... А Мотря в чём виноватая с детьми?
Лёгкий стук приняла за удар ветки, но он настойчиво повторился.
- Кто там?
- Отворяй, Анфиска! Это я, бабка Лукерья.
В открытую дверь ввалилась старуха, ведя с собой двух малюток. Устало плюхнулась на скамью. Отдышавшись, начала свой рассказ.
- Мотрю кто-то упредил. Успела мне их завесть. Наказала спрятать, а потом к тебе отвесть. Надеялась на тебя. Ты, баба сильная, всё выдюжишь.
Анфиса раздела и уложила детей спать. а наутро наказала своим:
- Запирайтесь на крючок. От чужих глаз малышей прячьте. Язык держите за зубами, иначе всем нам головы не сносить.
Слово матери - закон. Таилась Анфиса от всех, хотя догадывалась, что многие знают. В селе трудно что-то утаить. Жила в страхе и напряжении за детей, за Евдокима душа изболелась. В ту ночь ещё несколько женщин с детьми забрали, у которых мужья без вести пропали. Ходили слухи по округе, что валят они лес, а дети при них. От Мотри вестей не была. Сгинула, как будто и не было её на свете.
Вскоре из райцентра по сёлам стали развозить эвакуированных. Не обошло подселение и родное село. В страхе ждала женщина, что и ей определят кого-то на постой. Но сани проехали мимо. Разместив всех, председатель наведался к Анфисе. В дом не зашёл, вызвал во двор. Сердце её колотилось так, что готово было выпрыгнуть из груди.
- Спасибо, Кузьмич, что не подселил никого. Своих не знаю чем кормить.
- Ты теперь не хоронись! Выпускай детей на свежий воздух. Детворы нынче в селе много. Никто не разберёт где чей. Мы тут с женой покумекали. Запишем детей Мотри, как беженцев. Только пусть запомнят новые фамилии.
- О чём ты, Кузьмич?
- Полно таиться. Всё село знает, что у тебя они.
- Выдадут?
- Люди разные, в смутные времена вся гнильца из людей прёт. Но думаю, обойдётся!
- И что я должна за это?
- Бог с тобой, Анфиска! За что так обижаешь?! У всех горе общее. Друг дружке обязаны помогать. Всем миром и радость, и горе встречали испокон веков. Пусть всё так и остаётся.
Вздохнула с облегчением, а слёзы предательски заструились по щекам. Благодарно прижалась к старику.
- Ну будя сырость разводить! Ступай в дом, застудишься ненароком. Себя и детей береги.
Вот и Евдоким так писал в письмах: береги себя, береги детей. Детей она сбережёт, самые страшные годы позади, так ей казалось. Но дождутся ли дети свою мать, Мотрю?! Сколько ещё похоронок придёт в село? В воздухе уже витал дух победы, вселяя в сердца надежду. Когда принесли похоронку на мужа, почернела от горя Анфиса, но упорно отказывалась верить. Сколько за годы войны было случаев, что приходили похоронки, а после них - письма. Якобы убитые, оказывались живыми. Мало ли ошибок случается в таком кровавом вертепе?! Она продолжала ждать и верить, что жив её любимый Евдоким...
Окончилась война. Победителями возвращались мужики домой. Не всем семьям выпало такое счастье. Анфиса продолжала ждать... Была она ещё хороша собой, на неё заглядывались. Даже орава детишек при ней не отпугнула некоторых. Сватались, но неизменно получали отказ. Сердцем чувствовала - жив Евдоким.
Однажды ей пришло письмо из госпиталя, расположенного в 80 километрах от села. Странное это было письмо. Столько недосказанности было в нём. В письме говорилось, что там лежит её муж. О возвращении домой слышать не хочет, хотя некоторые возвращаются. Приезжайте и на месте всё решите.
В голове у женщины не укладывалось - как это её Евдоким не хочет вернуться к детям и к ней, законной супруге. Слухи доходили и до неё о военно-полевых жёнах. Неужто муж позарился на молодую санитарочку, или на груди обеспеченной докторши пригрелся? Лёгкой жизни захотел, решил не возвращаться к тяжёлому крестьянскому труду? Чего только не передумала...
Госпиталь недалеко. За день на попутках можно туда и обратно обернуться. Решила съездить, убедится, что муж её, действительно, жив и разобраться в непонятной ситуации. Сердцем чувствовала - нет тут измены. Надела лучшее платье. Детям сказала, что дальняя родня объявилась - просили приехать. Никому не открылась в истинной цели поездки. Всю дорогу мучилась в догадках. Мысль о том, что Евдоким ей изменил, была для неё невыносима. Она гнала её прочь. Ей рисовалось, что у мужа нет ноги или руки. А, может, лицо изуродовано ожогами? Не хочет муж возвращаться домой изуродованным калекой, быть обузой для семьи. Это больше походило на правду. Своего мужа, жизнерадостного красавца, она никак не могла представить калекой.
Добравшись на попутках, прямиком направилась в кабинет главного врача.
- Я письмо ваше получила. Приехала проведать своего разлюбезного супруга.
Врач глядел на эту красивую, уверенную в себе женщину и ... не знал, что сказать...
- Видите ли, не всё так просто...
- В какой палате?
- В 16.
- Подождите, надо поговорить...
Но Анфиса уже стремительно шла по коридору. Не раздумывая, распахнула дверь палаты. Глаза всех в палате устремились на неё. Она сразу узнала его по кудрявому чёрному чубу и носу с горбинкой. Он тоже повернул голову на звук открывшейся двери. Анфиса обомлела... Вторая половина его лица была выжжена почти до кости. Одна глазница была пустой, на другой - бельмо. Невидящими глазами он смотрел на неё. Сползшая простыня обнажила обрубок тела - ни рук, ни ног. Всё тело было в рубцах и кровоточащих ранах. Тяжёлый запах лекарств, гниющих тел ударил в нос. Анфиса рухнула на пол, как подкошенная. Подоспевший врач с санитарами вынесли её. В палате наступила напряжённая тишина.
- Что-то упало?, - спросил Евдоким.
Молодой однорукий морячок приложил палец к губам.
- Медсестричка новенькая грохнулась, увидев нас, красавцев таких. Сейчас синяки свои замажет и придёт повязки менять. Держитесь, братцы! Оторвётся по полной!
Раздался дружный смех. А в это время Анфису приводили в чувство - сделали укол, держали у лица ватку с едким неприятным запахом. Она была безучастна. В самом страшном сне не могла она представить такого ужаса. Горло словно перетянула удавка. С трудом глотая воздух, не могла вымолвить ни слова. В глазах её в миг потускневших застыли ужас, мольба и немой вопрос, на который она судорожно пыталась найти ответ.
- Ну что же вы, голубушка, так рванули! Мы вас и подготовить не успели...
Она попыталась встать, но ноги не слушались. Мешком опять плюхнулась на стул. Ей что-то говорили, успокаивали. Сидела отрешённо, видя перед собой обгоревшее изуродованное тело мужа.
Ей долго глядели вслед из окна.
- Вернётся?
- Вряд ли... Красивая...
- У неё 8 детей на руках. Не потянет...
- А может и вернётся... Ведь забрали некоторых...
- Что вы, доктор! Всего два случая было, но там не такие увечья были и родни полно в помощь. А эта одна... с оравой ребятишек....
- Знать, любовь сильная была. Молодые, а деток сколько налюбили...
- Всё война проклятая виновата... Сколько судеб исковеркала... Сколько таких госпиталей с отказниками по всей стране пораскидано...
Как добралась до дома, Анфиса не помнила. Упала, не раздеваясь, на постель. Дети не шумели. Видели, мать как вроде не в себе. С того дня её словно подменили. Никто не слышал больше ни смеха, ни пения, да и говорила она совсем мало. Хваталась за любую работу с остервенением, выкладываясь до изнеможения. Единственной отдушиной были дети. Приучала к труду, учила уму-разуму. Внушала детям, что они единая семья и друг за друга должны стоять горой. О муже часто вспоминала, но не отваживалась на новую поездку. Когда через полгода решилась, пришло письмо из госпиталя, вернее 2 письма. В первом сообщалось, что муж её скончался от полученных боевых тяжёлых ранений и похоронен на местном кладбище за церковью. Второе письмо было написано под диктовку мужа. Евдоким словно предчувствовал приближение смерти и прощался с ней и детьми. Просил не падать духом, а попадётся хороший человек, шла бы замуж. Письмо заканчивалось так:
- Ненаглядная жена моя, Анфиса! Никогда я о тебе не забывал, любил и люблю только тебя одну. Может, и выжил в том пекле, думая о вас. Мечтал вернуться к тебе, но судьба распорядилась иначе. Не хочу быть тебе и детям в тягость. Прости, если было что не так. Будьте все счастливы!
В тот день свалилась бедная женщина в горячке. Металась на постели, в бреду звала Евдокима. Фельдшера в селе не было, позвали старую бабку Лукерью. Та отварами и заговорами выходила Анфису. С того дня совсем замкнулась она в себе. Страшную тайну похоронила глубоко от всех в своём сердце. Она жила в ней, питаясь её жизненными соками. Неистово молилась ночами, ища в молитве успокоение, но оно не приходило. Корила себя за то, что сразу не забрала Евдокима домой. Слишком долго мучилась сомнениями, жалея детей и себя. Оправданий не находила. Часто ей являлся Евдоким. Это ничуть не пугало её. Она уже не различала, где сон, где явь. Общалась с ним, как с живым - рассказывала о жизни в доме, советовалась. Не раз женщины замечали, что Анфиса разговаривает сама с собой. Понимали, что уже в мирное время война догнала её, пытаясь сразить наповал. Она выстояла, но что-то в ней надломилось навеки...
В 1956 году в селе объявилась женщина и прямиком к Анфисе. Катерина оказалась лагерной подругой Мотри, вместе на лесоповале работали, отбывая срок за пропавших без вести мужей. Однажды упавшее дерево придавило подругу, сильно повредив позвоночник. Промучившись пару месяцев, та скончалась. В письме, привезённым Катериной, Мотря благодарила Анфису за спасение детей. Уверена была, что та не подведёт и пригреет, защитит их. Чтобы облегчить ей дальнейшую жизнь, просила отдать детей лагерной подруге.
- Детей не отдам! Не в тягость они мне. А ты свою жизнь устраивай! Не старуха ведь ещё... Куда поедешь?
- Меня нигде не ждут. Муж пропал без вести. Деток своих я похоронила на севере. Могла бы и я их спрятать, но побоялась и не захотела расставаться. Долго нас везли в товарных вагонах, а потом на открытых машинах в глубь тайги. Перевезли паромом на другой берег реки и оставили голодных, без крыши над головой. Долбали в этой вечной мерзлоте землянки и жили в них. Детей выжило мало. В таких условиях и взрослые выживали с трудом. Нормы большие, паёк скудный. Постоянные унижения и избиения, если что не так. До сих пор себя виню в гибели детей.
Анфиса обняла её за плечи.
- Отпусти вину. Не ты виновата, а война проклятая... Куда же детей везти собралась, если самой голову преклонить негде?
- Думала, осяду в селе, в хате Мотри.
-Эко, что выдумала! Ты лучше этого не вороши, чтоб детям не навредить. А в селе можешь остаться, рабочие руки нужны. Места в избе хватит всем.
Екатерина осталась в её доме. Работала в колхозе, по хозяйству помогала, с детишками нянчилась. К ней присматривались. Работала она на совесть и повода для пересудов не давала. Женщины ладили между собой, сдружились. Видела Катерина, что что-то гложет Анфису, какая-то неведомая печаль. Пыталась вызвать на откровенный разговор, но та упорно молчала. Не открыла свою тайну она даже батюшке на исповеди, когда восстановили церковь в селе. Всё носила в себе, мучаясь раскаянием.
Появился в селе человек, которого давно не ждали - Пётр Сидихин, муж Мотри. Народу набилось в избу к Анфисе увидеть и послушать о его злоключениях. Рассказывал неохотно и кратко, но слушали его, затаив дыхание.
- Был ранен в бою. Попал в плен. Бежал, местные переправили к партизанам. Три года в лесах скрывался. От пуль не прятался, воевал честно и к наградам был приставлен. Когда с армией слились, начались проверки. О боевых заслугах сразу забыли. Отправили в штрафбат. Раненым в бессознанке опять в плен попал. Бежал с товарищами, попал в армию сопротивления. После победы домой направился и опять начались проверки. Свидетелей нет: кто в сырой земле, кого сыскать не удалось. Впаяли мне срок. До Колымы пока новый указ дошёл, пока дело пересмотрели, вот время и затянулось. Шёл домой, радости полный - живой, невредимый. Уже в райцентре знакомые рассказали о Мотре. Всё-таки решил заехать, узнать хоть что-нибудь о ней и детях.
- Да живы детки твои. При Анфиске всё время были. Если бы не она...
- Идите к батяне! Идите!
Пётр прижал к груди растерявшихся детей. Опустил низко седую голову, чтоб никто не увидал блеснувших в глазах слёз.
Председатель подсуетился, всеми правдами и неправдами вернул Петру его дом. Куда тот переехал с детьми и новой женой. Сладилось у Катерины и Петра. Живя под одной крышей у Анфисы часто Мотрю вспоминали. Так два одиночество с исковерканными судьбами, всего лишённые войной, обрели своё нежданное счастье. Анфиса радовалась за них, а некоторые. охваченные надеждой, продолжали ждать своих, не вернувшихся...
Годы шли... Всех детей подняла Анфиса, сама замуж так и не вышла. Красота её былая увяла. Всё чаще стало прихватывать сердце. Однажды она слегла и уже не встала. Пока речь её была связной, без устали повторяла:
- Похороните рядом с Евдокимом.
Дети сочли это бредом умирающей. Прибежавшая Катерина восприняла всё иначе.
- Где похоронить?
Анфиса уже не могла говорить. Глазами показала на икону. Встав на табурет, Катерина пошарила рукой и нашла письма. Больная облегчённо вздохнула и впала в беспамятство. Так открылась тайна, хранимая Анфисой десятилетиями.
После похорон удручённые новостью дети сидели за столом.
- Ах, мама, мама! Что же ты так долго молчала?!
Екатерина тяжко вздохнула.
- Не осуждайте мать. Это война во всём виновата. Столько судеб перекорёжила.
Анфиса и Евдоким, разлученные войной и наконец обретшие покой, лежат рядышком на кладбище за церковью... Дети со своими семьями и Сидихины часто бывают там...
Тяжелая история. Таким женщинам впору памятники ставить. Есть некоторое сомнение о преследовании семей (в том числе и детей) военнослужащих, пропавших без вести. В самом начале войны вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР от 27 июня 1941 года. В нем сказано, что «семьи убитых, умерших или пропавших без вести военнослужащих продолжают получать установленное им пособие впредь до назначения им пенсии». 4 июня 1943 года вышло Постановление Совнаркома СССР «О льготах для семей военнослужащих, погибших и без вести пропавших на фронтах Отечественной войны», где статус без вести пропавших вновь подтверждался. Тем не менее художественные характеристики рассказа на высоте.
Я чуток вмешаюсь. Если читать все Указы, которые издают и по сей день, может крышу сорвать. А мне известно, что одну мою хорошую знакомую за то, что она была в плену, выслали на Север, где она пробыла 10 лет. Хорошо, что она не озлобилась, но над ней издевались так, что она потом не смогла родить своих детей. Надеюсь это будет понятно, чтоб я не употребляла тех слов, которые режут уши.
Позвольте и мне вмешаться чуток. Во-первых, речь идёт не о тех, кто был в плену, а о пропавших без вести. Это не обязательно плен, вполне возможно, солдаты были убиты и захоронены в безымянных и братских могилах. Которые находят до сих пор. Согласитесь, разница имеется. Во-вторых, подозреваю, шо если не читать (а следовательно, "забить" на "все Указы" и Законы), то не совсем понятно, как можно жить в таком государстве. По волчьим законам, что ли?. В-третьих, я абсолютно адекватный и всё хорошо понимаю и без тех слов, которые так и просятся у вас почему-то наружу.
Нестандартный язык изложения и фабула, вроде, правильная выстроена, но... Как соседи односельчане не могли знать, какие у Анфисы родные дети, а которые приёмные от Натальи? Но никто не выдал несчастных, хотя председатель сам говорил, что стукачей в селе предостаточно. Что касается репрессий против жён и детей пропавших без вести бойцов, у меня, как и у Василия тоже возникли вопросы. Мой отец был "сыном врага народа", по этой причине бабушку исключили из партии и сняли с руководящей должности. Деда сослали в Сибирь, где потом и расстреляли. Однако бабушку никуда не ссылали, только, когда к Сталино подошли немцы, её вместе с работниками фабрики, где она работала, отправили в эвакуацию. Возможно, где-то и были такие перегибы, о которых говорится в рассказе, но я пока остаюсь в сомнениях.
Сергей, простите, но и вам хочу написать своё мнение. У меня есть давняя знакомая, которая родила четверых детей от мужа, а пятого ребёнка родила от другого мужчины. Все об этом знали, да и муж её знал о пятом ребёнке, но он принял этого ребёнка. А знакомая всегда говорила, где четверо, там и пятому место найдётся. Она была работяга, не шла в декрет, пока я её не выгоняла. Дети всегда были чистые, ухоженные и накормленные. А перегибы бывают везде и во всём. Вы это знаете не хуже моего.
Выписка, конечно, мягко говоря хромает. Но сама суть вызывает уважение, как к главной героине, так и к односельчанам её не выдавшим. Страшно и жутко читать такие произведения. Но они нужны. Подобные судьбы не должны бесславно уйти и забыться в сутолоке бытовых мелочей. Обращаюсь ко всем - берегите себя и друг друга! Дорожите каждой прожитой вместе минутой. Жизнь так неумолимо коротка и хрупка. Будьте счастливы сегодня, сейчас, а завтра... кто знает, что с нами будет завтра. Удачи автору!
Ну, вот разве можно читать мне такие рассказы? Из-за слёз не вижу строчки. Даже не представляю, как у автора хватило сил такое написать? Дай Бог автору здоровья и мужества!
Людочка, дорогая! Очень сильный рассказ, душераздирающий о трагической судьбе русской женщины... Спасибо тебе и низкий поклон! Люди должны знать о той жизни...
Помочь сайту
Поздравления
