Такая жизнь....
10 марта 2020 -
Василий Мищенко
1
Детский дом располагался на самой окраине городка и был похож на запущенного человека, которого никто не любил, давно не мыли и не кормили. Бросались в глаза почерневшие от времени и сырости деревянные стены, окна с мутными стёклами, местами потрескавшимися и заклеенными полосками газет, много лет не ремонтировавшаяся дырявая крыша. Чуть дальше, в самом конце улицы находилась двухэтажная школа, мало чем отличавшаяся от детдома. Разве что недавно поставленные оконные рамы, свежеокрашенные с чистыми стёклами, вносили некий диссонанс в общую унылую картину убогости, дополняемую природной ноябрьской хлябью. Каждое утро детдомовцы небольшими группками брели по улице в школу и после обеда возвращались обратно. Вдоль дороги ютились небольшие домики с хозяйственными постройками и палисадниками. Справа, на склоне, кучно росли старые липы, дубы, клёны, слева на крутом откосе – колючий терновник. Внизу проходила железная дорога, от которой шёл не умолкающий ни днём, ни ночью звуковой фон: гудки тепловозов, громыхание вагонов, переговоры диспетчеров по громкой связи. Дальше виднелись постоянно дымившие трубы клееваренного завода, разнося на многие километры тошнотворный запах.
В детдоме проживало десятка четыре девочек и мальчиков разных возрастов, от пяти до пятнадцати лет. В основном, круглые сироты, хотя некоторые имели одного родителя. Дети были как-то уж очень непривычно тихими, словно ушедшими в себя, и казалось, что они постоянно озабочены совсем не детскими мыслями. Детдомовские, даже когда играли, бегали и смеялись, делали это негромко, напряженно, с некоторой настороженностью. Впрочем, не очень шумным был и малочисленный персонал детского дома.
Соня Вельцева, натянув колючее одеяло до подбородка, всхлипывая и глотая слёзы, шёпотом рассказывала после отбоя подружке Востриковой о своём горе:
- Я старалась, я всё-всё делала, что они говорили… . У них там много-много игрушек, куклы, собака большая и обезьяна… . А дядя Юра строгий, я его боялась, он так смотрел…
Совсем недавно, ещё и месяца не прошло, весь детдом завидовал Соне. Ещё бы, её удочерили, да не кто-нибудь, а какой-то большой городской начальник. Сначала он приезжал вместе с женой на «Волге», привозил разные вкусности и, в конце концов, взял в семью. Рыженькая Вострикова, не скрывая обиды, досады и ревности, шепотом говорила Соне:
- Ну почему всё тебе, почему они тебя выбрали, чем ты лучше других?
- Не знаю, - пожимала худенькими плечиками Соня, - Не расстраивайся, тебя тоже возьмут, ты хорошая.
- Да кому я такая нужна, рыжая и конопатая.
И вот сегодня утром приёмные родители вернули Соню обратно в детдом. Директор Викентий Иванович Колобков, давным-давно прозванный воспитанниками Колобком, отчасти за фамилию, отчасти за внешность и характер, вздохнув, сказал:
- Когда что-то складывается – то складывается сразу. Или никогда. Ну, что же поделаешь, Соня, такая жизнь…
Колобок жизнь знал и был абсолютно убеждён, что человек в детстве должен познать полную, всеобъемлющую и бескорыстную любовь. В этом случае он вырастет счастливым. Если же вместо этого ребёнок познает ложь, равнодушие и унижение, то никогда не будет знать себе цену, либо занижая её, либо завышая.
Конопатая Вострикова жадно слушала Соню и теребила её:
- А как у них в доме, что ты там делала, чем тебя кормили? Ну, расскажи, Сонька!
- У них телевизор, большой такой. Телефон, туалет прямо в квартире. Вода холодная и горячая… - рассказывала Соня, шумно всхлипывая.
- Эй вы, клуши, замолкните там! - заорала из своего угла Зинка-Волкодав, - Давно в чулане не сидели?
Зинка была главной в их комнате. За малейшую провинность она сажала девочек в подсобку, где хранились веники, швабры, тряпки, вёдра и прочие причиндалы уборщицы тёти Вали. Там было темно, страшно и воняло мокрыми тряпками.
В спальне воцарилась тишина. Слышно было только, как в стёкла окон густо и часто барабанил косой дождь, усиливаемый холодным ветром. Сквозняк вольготно гулял по тесной сырой комнате. Души маленьких людей, затаившихся под старыми, плохо греющими одеялами, осязаемо ощущали свою бесприютность, обособленность, ненужность в таком огромном, таком непонятном и чужом мире. В котором полным-полно разных людей. Но он оказывается совершенно пустым, когда в нём нет всего лишь двух: мамы и папы.
2
Учительница 2-а класса Алёна Сергеевна Данилова, обычно, приходила в школу раньше всех. И не потому, что жила почти рядом, на соседней улице. Нужно помочь Никанорычу протопить печи. Истопнику тяжеловато с одной рукой дрова таскать из сарая, который находится в метрах пятидесяти от здания школы. А ей не привыкать. Чтобы обогреть свой дом, приходится, и пилить, и колоть, и таскать тяжеленные охапки поленьев. Кроме этого, надо подсобить техничке тёте Поле. В своём-то классе она всегда сама прибиралась. Далее следует проверить, достаточно ли чернил в чернильницах, хорошо ли заточены карандаши для рисования, имеется ли клей и бумага для поделок. Класс у Алёны Сергеевны разношёрстный, из двадцати детей восемь детдомовских, трое второгодников. Правда, месяц назад её любимицу Соню Вельцеву удочерили и перевели в другую школу. Поначалу это учительницу сильно огорчило. Но затем она постаралась убедить себя в том, что для девочки оно, может быть, и к лучшему. Судьба у Сони незавидная. Растила её мать одна, кто отец – неизвестно, близких родственников тоже не наблюдалось. Жила тихо, незаметно, так же незаметно и умерла, как оказалось, от воспаления лёгких. Соседи сутки слушали плач ребёнка, затем сообщили участковому. Когда взломали дверь, рядом с мёртвой матерью обнаружили двухлетнюю Сонечку, посиневшую от крика и холода.
Сегодня, войдя в класс, Данилова сразу увидела Соню, сидевшую за своей партой рядом с Востриковой. Одета она была, как все детдомовские девочки, в байковое платьице. Сердце ёкнуло, однако Алёна Сергеевна вида не подала, как обычно, приветливо поздоровалась с детьми и начала первый урок. Сегодня по расписанию был диктант. Сразу после уроков Соня подошла к учительнице и, с трудом сдерживаясь, чтобы не заплакать, еле слышно сказала:
- Алёна Сергеевна, я вернулась…
Учительница молча обняла девочку и крепко прижала к себе. Она её понимала и чувствовала как самоё себя. Эта кроха, попав в семью к равнодушным и жестоким людям, наверное, ощущала себя дворняжкой, случайно забежавшей на чужой двор. Жила и постоянно боялась, что её выгонят палкой.
3
Прожив три десятка лет, человек неожиданно обнаруживает, что у него уже есть прошлое. И это, прежде всего, опыт. Причём у каждого он разный. У Алёны Сергеевны Даниловой опыт был тяжелым и горьким. Своё детство она помнила плохо, из довоенных лет в памяти остались какие-то отдельные эпизоды, словно размытые картинки. Начало войны увязывалось с беготнёй, общей сумятицей, нервозностью, появлением новых слов: фронт, эвакуация. На фронт ушёл отец, весельчак и красавец, которого она больше никогда не видела. В эвакуацию (такое противное, совершенно невыговариваемое слово) отправились они с мамой на поезде. Проехали немного, может быть, час или два. Потом случилось что-то ужасное. Сначала где-то сверху возник жуткий вой, за которым последовали грохот, огонь, дым, крики, темнота. Очнулась Алёна в какой-то избе, руки у неё были забинтованы, рядом хлопотала старушка в коричневой кофте и пёстром платочке на голове.
- Где я? – Алёна попыталась встать со скамейки.
- Очнулась, лежи деточка, лежи! – старушка всплеснула руками, - Анька, иди скорее сюда!
В дверь вошла черноволосая молодая женщина, внимательно осмотрела девочку, смочила мокрым полотенцем лоб и щёки.
- Как тебя зовут, красавица?
- Алёна.
- Меня – тётя Аня.
- А где моя мама?
Женщина посмотрела в окно, вздохнула и ничего не сказала. Спустя несколько лет она рассказала Алёне правду. В ту августовскую ночь немцы разбомбили поезд. Подоспевшие жители городка успели спасти нескольких человек, в том числе и её. Обломки вагонов горели несколько дней. Всех, кто не сгорел и обугленные кости сгоревших похоронили в овраге, недалеко от железной дороги. Тётя Аня до войны была учительницей немецкого языка, и когда пришли немцы, устроилась на работу в комендатуре переводчицей. Как потом выяснилось, на самом деле она помогала подпольщикам и партизанам. Муж тёти Ани Григорий сразу после свадьбы ушёл на фронт и пропал без вести. Алёна жила у его родителей бабушки Гали и дедушки Пети. Своих бабушек и дедушек у неё не было. Мама и папа выросли в детдоме. В один из дней произошло страшное. Городок содрогнулся от взрывов, и соседка шёпотом рассказала, что якобы партизаны совершили налёт, взорвали комендатуру и кафе. Погибло несколько офицеров, много солдат и полицаев. Спустя некоторое время немцы вломились в дом, затолкали стариков в машину и увезли. Девочка успела спрятаться в погребке, а ночью за ней пришла тётя Аня, и они ушли в лес. Стариков вместе с сотней других жителей немцы расстреляли, как заложников. После войны тётя Аня, которую Алёна уже называла мамой, опять стала работать в школе. Жилось тяжело, но было гораздо лучше, чем во время оккупации. Всё, что не было трауром – уже казалось праздником, и всё что не было болью – воспринималось, как радость. Однако в 1953 году жизнь треснула и пошла по швам. Весной умер генералиссимус Сталин, в начале лета Алёна окончила школу с золотой медалью и готовилась поступать в институт, а в августе неожиданно вернулся домой муж мамы Ани Григорий, о котором не было никаких известий с самого начала войны. Без ноги, на костылях, хмурый, озлобленный. В июле 41-го он попал в плен, каким-то чудом выжил, кочуя по концлагерям, и в 45-м его на территории Германии освободили наши солдаты. Однако на этом не закончилось. Из немецкого лагеря прямиком отправили в спецлагерь НКВД для «фильтрации». А уже оттуда поехал Гриша в составе «рабочего батальона» в Кузбасс добывать уголёк, где и лишился ноги. С его возвращением закончилась у Алёны с мамой Аней спокойная жизнь, и начался нескончаемый адский кошмар. Григорий пил беспробудно, к нему стали ходить какие-то бомжи, в доме стоял дым коромыслом. Мама Аня попыталась урезонить мужа, он пустил в ход тяжелые чёрные кулаки с въевшейся угольной пылью и избил её до полусмерти. Дальше - больше. Стал как-то по-особенному приглядываться к Алёне, норовил обнять, прижать к стене, шлёпнуть или ущипнуть. Как-то вечером схватил её за руку, потянул к себе, а сзади навалился кривой собутыльник. Не хватило бы сил у Алёны отбиться от двух пьяных мужиков, не окажись в это время дома мамы Ани. Она отпихнула Кривого, и тот осел на пол. Алёна вырвалась из цепких объятий Григория, отбежала к двери.
- Стоять! Алёнка, куда ты? – он попытался встать со стула, опираясь на костыль, - А ты не лезь, зашибу!
Литой кулак мужа воткнулся маме Ане в переносицу, кровь хлынула струёй, заливая её подбородок и грудь. Подпрыгивая на костылях, Григорий кинулся к Алёне. Мама Аня с силой толкнула его в спину, инвалид не устоял на своей единственной ноге и рухнул на пол, ударившись головой об угол чугунной плиты.
Потом был суд. Маме Ане, несмотря на все её военные и иные заслуги, согласно статье 106 УК РСФСР дали три года общего режима за «убийство по неосторожности». Конвоиры, видать, были не каменные, позволили проститься. Мама Аня прижала громко рыдающую приёмную дочь к себе и, поглаживая дрожавшей рукой её волосы, тихо сказала:
- Не плачь, Алёнушка. Ничего не поделаешь, такая жизнь…
Алёна осталась в доме одна. Надо было как-то выживать. Помог директор детдома Колобков, хорошо знавший маму Аню. Взял на работу к себе пионервожатой. И ещё устроилась Алёна на полставки техничкой в школу. Работала, выбиваясь из сил, а по вечерам готовилась поступать в педагогический институт на заочное отделение. И ведь поступила и закончила. Вот только мама Аня не успела порадоваться. Навещая её в колонии, видела, что угасает она. Когда-то чёрные, как смоль волосы, превратились в серые космы, кожа на лице и руках пожелтела, глаза ввалились и как-бы притухли. Спустя полгода, в очередной приезд Алёне сообщили, что мама Аня умерла и похоронена где-то на местном кладбище. Какая-то женщина в форме пожалела заплакавшую Алёну, нашла в архиве личное дело вместе с актом о смерти, отвела на кладбище, помогла отыскать могилу с табличкой. На ней чёрной краской коряво были выведены буквы и цифры «Вырубова Анна Петровна. 15.05.1916 г. – 09.07.1955 г». Вот так и получилось, что теперь и вторая мама ушла в мир иной, оставив её совсем одну. Спустя несколько лет после окончания войны раскопали останки, захороненные в овраге, среди которых, очевидно, была и её родная мама, перенесли их в общую братскую могилу в центре городка. Алёна Сергеевна часто ходила сюда, а к маме Ане ездила раз в год, на Радоницу, после Пасхи. Здесь она и познакомилась с Вадимом. Задумавшись, тащила ведро с песком, чтобы освежить холмик. Какой-то парень подхватил ведро, помог донести. Не прошло и часа, а они уже беседовали, будто сто лет друг друга знали. У Вадима здесь, недалеко от мамы Ани, были захоронены родители и сестра, которая умерла в детстве. Алёна неожиданно рассказала всё о себе, о работе в школе, о детдомовских детях. Они гуляли по посёлку, посидели немного в кафе. На перроне, когда подошел поезд, Вадим спросил:
- Алёна, а можно я к тебе приеду?
Она, уже стоя в тамбуре, помахала ему рукой и тихо ответила:
- Приезжай. Я буду ждать.
4
Как бы не обижала человека судьба, она не имеет права отнимать у него детство. Алёна Сергеевна это хорошо усвоила. Её детство украла война, и вернуть уже ничего не возможно. Сейчас, слава Богу, войны нет, но есть обездоленные дети, ничейные, как брошенные котята. И если можно отвоевать у мира, который захлёбывается от недоброжелательства, злобы, несправедливости хотя бы одного человечка, отдать ему своё тепло, свою душу и сердце, значит нужно это делать не раздумывая. Алёна Сергеевна и не раздумывала. В своё время Всевышний послал ей маму Аню, благодаря которой она и выжила, теперь пришла пора ей принимать эстафету. Соня Вельцева с разрешения директора Колобкова, стала часто бывать дома у своей учительницы, иногда оставалась ночевать. Они гуляли после уроков по парку, ходили в кино, к братской могиле. Увидев, как Алёна Сергеевна смахнула со щеки слезинку, девочка спросила:
- А почему вы плачете, здесь похоронили вашего родственника?
- Здесь, Сонечка, похоронили мою маму.
- Значит, получается, что здесь лежит моя бабушка?
Алёна Сергеевна, не сразу вникнув в слова девочки, рассеянно кивнула, но через мгновение уловив смысл вопроса, в котором нечаянно и так непосредственно проявилось её истинное к ней отношение, порывисто обняла Соню и взволнованно ответила:
- Конечно, конечно, Сонечка, это твоя бабушка. Она погибла в начале войны. Нас немцы разбомбили в поезде…, я тебе всё-всё расскажу. У нас есть ещё одна бабушка, моя вторая мама Аня, точнее, была. Мы потом съездим с тобой на её могилу…
Быстро пролетела зима, уже повеяло весенним теплом, на деревьях и кустах набухли почки, появились первые подснежники. Соня заканчивала второй класс и жила в доме у Алёны Сергеевны, местные чиновники попортили немало крови, прежде чем дали добро на удочерение. Спасибо Колобку, помог. Как-то в конце апреля в их калитку зашёл парень с рюкзаком за плечами. Алёна Сергеевна ещё была в школе. Соня недавно пришла с уроков и собиралась готовить обед. Дверь приоткрылась и в проёме показалась голова с буйной шевелюрой.
- Алё-о, дома есть кто-нибудь? – весело спросила голова мужским басом.
- Есть. А вы кто? – Соня стояла у стола с картофелиной в руке и робко смотрела на незнакомца.
- Я? Я знакомый Алёны Сергеевны, Вадим. Стало быть, я к ней. А ты и есть Соня?
- Да. А откуда вы знаете?
- Так я про тебя всё знаю. Например, что ты любишь читать книжки и рисовать.
- Ой, правда. Я ещё люблю готовить и цветы сажать. А мамы нет, она из школы пока не пришла. Вот я суп хочу сварить к её приходу…
- Ну, так давай, я тебе помогу.
- А вы умеете? – засомневалась девочка.
- Конечно. Я много чего умею. Вот, к примеру, могу эту вашу болтающуюся розетку починить или стол, который без одной ноги, до ума довести. Но это потом, первым делом суп будем варить. Неси сюда ножик и картошку.
Уставшая Алёна Сергеевна открыла дверь и от неожиданности застыла на пороге. На столе, который уверенно и прочно упирался в пол всеми четырьмя ногами, дымились три тарелки с супом, а рядом стояли Вадим и сияющая, как солнышко, Соня.
В последнее майское воскресенье Алёна Сергеевна с Соней сажали цветы в цветники, а Вадим мастерил бордюр для новой клумбы. На тайном «семейном совете» было единогласно принято решение взять его в свой «коллектив». За несколько дней Вадим отремонтировал в доме всё, что требовало ремонта. Прошёлся и по соседям, слух о «рукастом Алёнкином мужике» быстро облетел по округе. Дошёл он и до директора детдома Колобкова. Спустя две недели Вадим уже работал там завхозом и по совместительству «трудовиком». Обойдя своё «хозяйство» новый завхоз заявил директору:
- Дела у нас, Викентий Иванович, неважнецкие. Нужен капитальный ремонт. Для начала надо срочно ремонтировать крышу, менять окна, кое-где придётся заменить электропроводку, иначе может быть беда.
Директор вздохнул и мрачно изрёк:
- Да знаю я. Только где на всё это взять деньги и рабочую силу?
- Будем работать, - Вадим рубанул кулаком воздух, - из старших ребят организуем бригаду, я их обучу, младших тоже можно подключить на подсобные работы. И деньги, Иваныч, найдутся, главное, чтобы было желание.
Копая лунки под рассаду бархатцев и календулы, Алёна Сергеевна говорила:
- Какой ты молодец, Вадим. Затеял ремонт в детском доме, расшевелил всех. Я же работала у них, знаю, какое там всё дряхлое.
Соня, аккуратно и бережно ставя рассаду в лунки, закричала:
- Девочки тоже говорили, что НАШ дядя Вадим очень добрый!
Вадим, прилаживая нужный камень в бордюр, ответил очень серьёзно и раздумчиво:
- В Индии, Соня, когда-то давным-давно жил мудрец Будда. Он говорил, что зло всегда возвращается к нам пылью, брошенной против ветра. Думаю, что добро тоже возвращается. Как бумеранг. Сколько добра посеешь, столько и получишь. А может быть и больше. Вот как на этом цветнике. Мы сажаем цветы, поливаем, удобряем, и они расцветают. Украшают землю и радуют душу. Такая жизнь…
[Скрыть]
Регистрационный номер 0469305 выдан для произведения:
1
Детский дом располагался на самой окраине городка и был схож с запущенным человеком, которого никто не любил, давно не мыли и не кормили. Бросались в глаза почерневшие от времени и сырости деревянные стены, окна с мутными стёклами, местами потрескавшимися и заклеенными полосками газет, много лет не ремонтировавшаяся дырявая крыша. Чуть дальше, в самом конце улицы находилась двухэтажная школа, мало чем отличавшаяся от детдома. Разве что недавно поставленные оконные рамы, свежеокрашенные с чистыми стёклами, вносили некий диссонанс в общую унылую картину убогости, дополняемую природной ноябрьской хлябью. Каждое утро детдомовцы небольшими группками брели по улице в школу и после обеда возвращались обратно. Вдоль дороги ютились небольшие домики с хозяйственными постройками и палисадниками. Справа, на склоне, кучно росли старые липы, дубы, клёны, слева на крутом откосе – колючий терновник. Внизу проходила железная дорога, от которой шёл не умолкающий ни днём, ни ночью звуковой фон: гудки тепловозов, громыхание вагонов, переговоры диспетчеров по громкой связи. Дальше виднелись постоянно дымившие трубы клееваренного завода, разнося на многие километры тошнотворный запах.
В детдоме проживало десятка четыре девочек и мальчиков разных возрастов, от пяти до пятнадцати лет. В основном, круглые сироты, хотя некоторые имели одного родителя. Дети были как-то уж очень непривычно тихими, словно ушедшими в себя, и казалось, что они постоянно озабочены совсем не детскими мыслями. Детдомовские, даже когда играли, бегали и смеялись, делали это негромко, напряженно, с некоторой настороженностью. Впрочем, не очень шумным был и малочисленный персонал детского дома.
Соня Вельцева, натянув колючее одеяло до подбородка, всхлипывая и глотая слёзы, шёпотом рассказывала после отбоя подружке Востриковой о своём горе:
- Я старалась, я всё-всё делала, что они говорили… . У них там много-много игрушек, куклы, собака большая и обезьяна… . А дядя Юра строгий, я его боялась, он так смотрел…
Совсем недавно, ещё и месяца не прошло, весь детдом завидовал Соне. Ещё бы, её удочерили, да не кто-нибудь, а какой-то большой городской начальник. Сначала он приезжал вместе с женой на «Волге», привозил разные вкусности, и, в конце концов, взял в семью. Рыженькая Вострикова, не скрывая обиды, досады и ревности, шепотом говорила Соне:
- Ну почему всё тебе, почему они тебя выбрали, чем ты лучше других?
- Не знаю, - пожимала худенькими плечиками Соня, - Не расстраивайся, тебя тоже возьмут, ты хорошая.
- Да кому я такая нужна, рыжая и конопатая.
И вот сегодня утром приёмные родители вернули Соню обратно в детдом. Директор Викентий Иванович Колобков, давным-давно прозванный воспитанниками Колобком, отчасти за фамилию, отчасти за внешность и характер, вздохнув, сказал:
- Когда что-то складывается – то складывается сразу. Или никогда. Ну, что же поделаешь, Соня, такая жизнь…
Колобок жизнь знал и был абсолютно убеждён, что человек в детстве должен познать полную, всеобъемлющую и бескорыстную любовь. В этом случае он вырастет счастливым. Если же вместо этого ребёнок познает ложь, равнодушие и унижение, то никогда не будет знать себе цену, либо занижая её, либо завышая.
Конопатая Вострикова жадно слушала Соню и теребила её:
- А как у них в доме, что ты там делала, чем тебя кормили? Ну, расскажи, Сонька!
- У них телевизор, большой такой. Телефон, туалет прямо в квартире. Вода холодная и горячая… - рассказывала Соня, шумно всхлипывая.
- Эй вы, клуши, замолкните там! - заорала из своего угла Зинка-Волкодав, - Давно в чулане не сидели?
Зинка была главной в их комнате. За малейшую провинность она сажала девочек в подсобку, где хранились веники, швабры, тряпки, вёдра и прочие причиндалы уборщицы тёти Вали. Там было темно, страшно и воняло мокрыми тряпками.
В спальне воцарилась тишина. Слышно было только, как в стёкла окон густо и часто барабанил косой дождь, усиливаемый холодным ветром. Сквозняк вольготно гулял по тесной сырой комнате. Души маленьких людей, затаившихся под старыми, плохо греющими одеялами, осязаемо ощущали свою бесприютность, обособленность, ненужность в таком огромном, таком непонятном и чужом мире. В котором полным-полно разных людей. Но он оказывается совершенно пустым, когда в нём нет всего лишь двух: мамы и папы.
2
Учительница 2-а класса Алёна Сергеевна Данилова, обычно, приходила в школу раньше всех. И не потому, что жила почти рядом, на соседней улице. Нужно помочь Никанорычу протопить печи. Истопнику тяжеловато с одной рукой дрова таскать из сарая, который находится в метрах пятидесяти от здания школы. А ей не привыкать. Чтобы обогреть свой дом, приходится, и пилить, и колоть, и таскать тяжеленные охапки поленьев. Кроме этого, надо подсобить техничке тёте Поле. В своём-то классе она всегда сама прибиралась. Далее следует проверить, достаточно ли чернил в чернильницах, хорошо ли заточены карандаши для рисования, имеется ли клей и бумага для поделок. Класс у Алёны Сергеевны разношёрстный, из двадцати детей восемь детдомовских, трое второгодников. Правда, месяц назад её любимицу Соню Вельцеву удочерили и перевели в другую школу. Поначалу это учительницу сильно огорчило. Но затем она постаралась убедить себя в том, что для девочки оно, может быть, и к лучшему. Судьба у Сони незавидная. Растила её мать одна, кто отец – неизвестно, близких родственников тоже не наблюдалось. Жила тихо, незаметно, так же незаметно и умерла, как оказалось, от воспаления лёгких. Соседи сутки слушали плач ребёнка, затем сообщили участковому. Когда взломали дверь, рядом с мёртвой матерью обнаружили двухлетнюю Сонечку, посиневшую от крика и холода.
Сегодня, войдя в класс, Данилова сразу увидела Соню, сидевшую за своей партой рядом с Востриковой. Одета она была, как все детдомовские девочки, в байковое платьице. Сердце ёкнуло, однако Алёна Сергеевна вида не подала, как обычно, приветливо поздоровалась с детьми и начала первый урок. Сегодня по расписанию был диктант. Сразу после уроков Соня подошла к учительнице и, с трудом сдерживаясь, чтобы не заплакать, еле слышно сказала:
- Алёна Сергеевна, я вернулась…
Учительница молча обняла девочку и крепко прижала к себе. Она её понимала и чувствовала как самоё себя. Эта кроха, попав в семью к равнодушным и жестоким людям, наверное, ощущала себя дворняжкой, случайно забежавшей на чужой двор. Жила и постоянно боялась, что её выгонят палкой.
3
Прожив три десятка лет, человек неожиданно обнаруживает, что у него уже есть прошлое. И это, прежде всего, опыт. Причём у каждого он разный. У Алёны Сергеевны Даниловой опыт был тяжелым и горьким. Своё детство она помнила плохо, из довоенных лет в памяти остались какие-то отдельные эпизоды, словно размытые картинки. Начало войны увязывалось с беготнёй, общей сумятицей, нервозностью, появлением новых слов: фронт, эвакуация. На фронт ушёл отец, весельчак и красавец, которого она больше никогда не видела. В эвакуацию (такое противное, совершенно невыговариваемое слово) отправились они с мамой на поезде. Проехали немного, может быть, час или два. Потом случилось что-то ужасное. Сначала где-то сверху возник жуткий вой, за которым последовал грохот, огонь, дым, крики, темнота. Очнулась Алёна в какой-то избе, руки у неё были забинтованы, рядом хлопотала старушка в коричневой кофте и пёстром платочке на голове.
- Где я? – Алёна попыталась встать со скамейки.
- Очнулась, лежи деточка, лежи! – старушка всплеснула руками, - Анька, иди скорее сюда!
В дверь вошла черноволосая молодая женщина, внимательно осмотрела девочку, смочила мокрым полотенцем лоб и щёки.
- Как тебя зовут, красавица?
- Алёна.
- Меня – тётя Аня.
- А где моя мама?
Женщина посмотрела в окно, вздохнула и ничего не сказала. Спустя несколько лет она рассказала Алёне правду. В ту августовскую ночь немцы разбомбили поезд. Подоспевшие жители городка успели спасти нескольких человек, в том числе и её. Обломки вагонов горели несколько дней. Всех, кто не сгорел и обугленные кости сгоревших похоронили в овраге, недалеко от железной дороги. Тётя Аня до войны была учительницей немецкого языка, и когда пришли немцы, устроилась на работу в комендатуре переводчицей. Как потом выяснилось, на самом деле она помогала подпольщикам и партизанам. Муж тёти Ани Григорий сразу после свадьбы ушёл на фронт и пропал без вести. Алёна жила у его родителей бабушки Гали и дедушки Пети. Своих бабушек и дедушек у неё не было. Мама и папа выросли в детдоме. В один из дней произошло страшное. Городок содрогнулся от взрывов, и соседка шёпотом рассказала, что якобы партизаны совершили налёт, взорвали комендатуру и кафе. Погибло несколько офицеров, много солдат и полицаев. Спустя некоторое время немцы вломились в дом, затолкали стариков в машину и увезли. Девочка успела спрятаться в погребке, а ночью за ней пришла тётя Аня, и они ушли в лес. Стариков вместе с сотней других жителей немцы расстреляли, как заложников. После войны тётя Аня, которую Алёна уже называла мамой, опять стала работать в школе. Жилось тяжело, но было гораздо лучше, чем во время оккупации. Всё, что не было трауром – уже казалось праздником, и всё что не было болью – воспринималось, как радость. Однако в 1953 году жизнь треснула и пошла по швам. Весной умер генералиссимус Сталин, в начале лета Алёна окончила школу с золотой медалью и готовилась поступать в институт, а в августе неожиданно вернулся домой муж мамы Ани Григорий, о котором не было никаких известий с самого начала войны. Без ноги, на костылях, хмурый, озлобленный. В июле 41-го он попал в плен, каким-то чудом выжил, кочуя по концлагерям, и в 45-м его на территории Германии освободили наши солдаты. Однако на этом не закончилось. Из немецкого лагеря прямиком отправили в спецлагерь НКВД для «фильтрации». А уже оттуда поехал Гриша в составе «рабочего батальона» в Кузбасс добывать уголёк, где и лишился ноги. С его возвращением закончилась у Алёны с мамой Аней спокойная жизнь, и начался нескончаемый адский кошмар. Григорий пил беспробудно, к нему стали ходить какие-то бомжи, в доме стоял дым коромыслом. Мама Аня попыталась урезонить мужа, он пустил в ход тяжелые чёрные кулаки с въевшейся угольной пылью и избил её до полусмерти. Дальше - больше. Стал как-то по-особенному приглядываться к Алёне, норовил обнять, прижать к стене, шлёпнуть или ущипнуть. Как-то вечером схватил её за руку, потянул к себе, а сзади навалился кривой собутыльник. Не хватило бы сил у Алёны отбиться от двух пьяных мужиков, не окажись в это время дома мамы Ани. Она отпихнула Кривого, и тот осел на пол. Алёна вырвалась из цепких объятий Григория, отбежала к двери.
- Стоять! Сонька, куда ты? – он попытался встать со стула, опираясь на костыль, - А ты не лезь, зашибу!
Литой кулак мужа воткнулся маме Ане в переносицу, кровь хлынула струёй, заливая её подбородок и грудь. Подпрыгивая на костылях, Григорий кинулся к Алёне. Мама Аня с силой толкнула его в спину, инвалид не устоял на своей единственной ноге и рухнул на пол, ударившись головой об угол чугунной плиты.
Потом был суд. Маме Ане, несмотря на все её военные и иные заслуги, согласно статье 106 УК РСФСР дали три года общего режима за «убийство по неосторожности». Конвоиры, видать, были не каменные, позволили проститься. Мама Аня прижала громко рыдающую приёмную дочь к себе и, поглаживая дрожавшей рукой её волосы, тихо сказала:
- Не плачь, Алёнушка. Ничего не поделаешь, такая жизнь…
Алёна осталась в доме одна. Надо было как-то выживать. Помог директор детдома Колобков, хорошо знавший маму Аню. Взял на работу к себе пионервожатой. И ещё устроилась Алёна на полставки техничкой в школу. Работала, выбиваясь из сил, а по вечерам готовилась поступать в педагогический институт на заочное отделение. И ведь поступила и закончила. Вот только мама Аня не успела порадоваться. Навещая её в колонии, видела, что угасает она. Когда-то чёрные, как смоль волосы, превратились в серые космы, кожа на лице и руках пожелтела, глаза ввалились и как-бы притухли. Спустя полгода, в очередной приезд Алёне сообщили, что мама Аня умерла и похоронена где-то на местном кладбище. Какая-то женщина в форме пожалела заплакавшую Алёну, нашла в архиве личное дело вместе с актом о смерти, отвела на кладбище, помогла отыскать могилу с табличкой. На ней чёрной краской коряво были выведены буквы и цифры «Вырубова Анна Петровна. 15.05.1916 г. – 09.07.1955 г». Вот так и получилось, что теперь и вторая мама ушла в мир иной, оставив её совсем одну. Спустя несколько лет после окончания войны раскопали останки, захороненные в овраге, среди которых, очевидно, была и её родная мама, перенесли их в общую братскую могилу в центре городка. Алёна Сергеевна часто ходила сюда, а к маме Ане ездила раз в год, на Радоницу, после Пасхи. Здесь она и познакомилась с Вадимом. Задумавшись, тащила ведро с песком, чтобы освежить холмик. Какой-то парень подхватил ведро, помог донести. Не прошло и часа, а они уже беседовали, будто сто лет друг друга знали. У Вадима здесь, недалеко от мамы Ани, были захоронены родители и сестра, которая умерла в детстве. Алёна неожиданно рассказала всё о себе, о работе в школе, о детдомовских детях. Они гуляли по посёлку, посидели немного в кафе. На перроне, когда уже подошел поезд, Вадим спросил:
- Алёна, а можно я к тебе приеду?
Она, уже стоя в тамбуре, помахала ему рукой и тихо ответила:
- Приезжай. Я буду ждать.
4
Как бы не обижала человека судьба, она не имеет права отнимать у него детство. Алёна Сергеевна это хорошо усвоила. Её детство украла война, и вернуть уже ничего не возможно. Сейчас, слава Богу, войны нет, но есть обездоленные дети, ничейные, как брошенные котята. И если можно отвоевать у мира, который захлёбывается от недоброжелательства, злобы, несправедливости хотя бы одного человечка, отдать ему своё тепло, свою душу и сердце, значит нужно это делать не раздумывая. Алёна Сергеевна и не раздумывала. Соня Вельцева, к которой она испытывала почти материнские чувства, с разрешения директора Колобкова, стала часто бывать дома у своей учительницы, иногда оставалась ночевать. Они гуляли после уроков по парку, ходили в кино, к братской могиле. Увидев, как Алёна Сергеевна смахнула со щеки слезинку, девочка спросила:
- А почему вы плачете, здесь похоронили вашего родственника?
- Здесь, Сонечка, похоронили мою маму.
- Значит, получается, что здесь лежит моя бабушка?
Алёна Сергеевна, не сразу вникнув в слова девочки, рассеянно кивнула, но через мгновение она, уловив смысл вопроса, в котором нечаянно и так непосредственно проявилось её истинное к ней отношение, порывисто обняла Соню и взволнованно ответила:
- Конечно, конечно, Сонечка, это твоя бабушка. Она погибла в начале войны. Нас немцы разбомбили в поезде…, я тебе всё-всё расскажу. У нас есть ещё одна бабушка, моя вторая мама Аня, точнее, была. Мы потом съездим с тобой на её могилу…
Быстро пролетела зима, уже повеяло весенним теплом, на деревьях и кустах набухли почки, появились первые подснежники. Соня заканчивала второй класс и жила в доме у Алёны Сергеевны, местные чиновники попортили немало крови, прежде чем дали добро на удочерение. Спасибо Колобку, помог. Как-то в конце апреля в их калитку зашёл парень с рюкзаком за плечами. Алёна Сергеевна ещё была в школе. Соня недавно пришла с уроков и собиралась готовить обед. Дверь приоткрылась и в проёме показалась голова с буйной шевелюрой.
- Алё-о, дома есть кто-нибудь? – весело спросила голова мужским басом.
- Есть. А вы кто? – Соня стояла у стола с картофелиной в руке и робко смотрела на незнакомца.
- Я? Я знакомый Алёны Сергеевны, Вадим. Стало быть, я к ней. А ты и есть Соня?
- Да. А откуда вы знаете?
- Так я про тебя всё знаю. Например, что ты любишь читать книжки и рисовать.
- Ой, правда. Я ещё люблю готовить и цветы сажать. А мамы нет, она из школы пока не пришла. Вот я суп хочу сварить к её приходу…
- А давай, я тебе помогу.
- А вы умеете? – засомневалась девочка.
- Конечно. Я много чего умею. Вот, к примеру, могу эту вашу болтающуюся розетку починить или стол, который без одной ноги, до ума довести. Но это потом, первым делом суп будем варить. Давай сюда ножик и картошку.
Уставшая Алёна Сергеевна открыла дверь и от неожиданности застыла на пороге. На столе, который уверенно и прочно упирался в пол всеми четырьмя ногами, дымились три тарелки с супом, а рядом стояли Вадим и сияющая, как солнышко, Соня.
В последнее майское воскресенье Алёна Сергеевна с Соней сажали цветы в цветники, а Вадим мастерил бордюр для новой клумбы. На «семейном совете» было единогласно принято решение взять его в свой «коллектив». За несколько дней Вадим отремонтировал в доме всё, что требовало ремонта. Прошёлся и по соседям, слух о «рукастом Алёнкином мужике» быстро облетел по округе. Дошёл он и до директора детдома Колобкова. Спустя две недели Вадим уже работал там завхозом и по совместительству «трудовиком». Обойдя своё «хозяйство» новый завхоз заявил директору:
- Дела у нас, Викентий Иванович, неважнецкие. Нужен капитальный ремонт. Для начала надо срочно ремонтировать крышу, менять окна, кое-где придётся заменить электропроводку, иначе может быть беда.
Директор вздохнул и мрачно изрёк:
- Да знаю я. Где на всё это взять деньги и рабочую силу?
- Будем работать, - Вадим рубанул кулаком воздух, - из старших ребят организуем бригаду, я их обучу. И деньги, Иваныч, найдутся, главное, чтобы было желание.
Копая лунки под рассаду бархатцев и календулы, Алёна Сергеевна говорила:
- Какой ты молодец, Вадим. Затеял ремонт в детском доме, расшевелил всех. Я же работала у них, знаю, какое там всё дряхлое.
Соня, аккуратно и бережно ставя рассаду в лунки, закричала:
- Девочки тоже говорили, что НАШ дядя Вадим очень добрый!
Вадим, прилаживая нужный камень в бордюр, серьёзно отвечал девочке:
- В Индии, Соня, когда-то давным-давно жил мудрец Будда. Он говорил, что зло всегда возвращается к нам пылью, брошенной против ветра. Думаю, что добро тоже возвращается. Как бумеранг. Сколько добра посеешь, столько и получишь. А может быть и больше. Вот как на этом цветнике. Мы сажаем цветы, поливаем, удобряем, и они расцветают. Украшают землю и радуют душу. Такая жизнь…
1
Детский дом располагался на самой окраине городка и был схож с запущенным человеком, которого никто не любил, давно не мыли и не кормили. Бросались в глаза почерневшие от времени и сырости деревянные стены, окна с мутными стёклами, местами потрескавшимися и заклеенными полосками газет, много лет не ремонтировавшаяся дырявая крыша. Чуть дальше, в самом конце улицы находилась двухэтажная школа, мало чем отличавшаяся от детдома. Разве что недавно поставленные оконные рамы, свежеокрашенные с чистыми стёклами, вносили некий диссонанс в общую унылую картину убогости, дополняемую природной ноябрьской хлябью. Каждое утро детдомовцы небольшими группками брели по улице в школу и после обеда возвращались обратно. Вдоль дороги ютились небольшие домики с хозяйственными постройками и палисадниками. Справа, на склоне, кучно росли старые липы, дубы, клёны, слева на крутом откосе – колючий терновник. Внизу проходила железная дорога, от которой шёл не умолкающий ни днём, ни ночью звуковой фон: гудки тепловозов, громыхание вагонов, переговоры диспетчеров по громкой связи. Дальше виднелись постоянно дымившие трубы клееваренного завода, разнося на многие километры тошнотворный запах.
В детдоме проживало десятка четыре девочек и мальчиков разных возрастов, от пяти до пятнадцати лет. В основном, круглые сироты, хотя некоторые имели одного родителя. Дети были как-то уж очень непривычно тихими, словно ушедшими в себя, и казалось, что они постоянно озабочены совсем не детскими мыслями. Детдомовские, даже когда играли, бегали и смеялись, делали это негромко, напряженно, с некоторой настороженностью. Впрочем, не очень шумным был и малочисленный персонал детского дома.
Соня Вельцева, натянув колючее одеяло до подбородка, всхлипывая и глотая слёзы, шёпотом рассказывала после отбоя подружке Востриковой о своём горе:
- Я старалась, я всё-всё делала, что они говорили… . У них там много-много игрушек, куклы, собака большая и обезьяна… . А дядя Юра строгий, я его боялась, он так смотрел…
Совсем недавно, ещё и месяца не прошло, весь детдом завидовал Соне. Ещё бы, её удочерили, да не кто-нибудь, а какой-то большой городской начальник. Сначала он приезжал вместе с женой на «Волге», привозил разные вкусности, и, в конце концов, взял в семью. Рыженькая Вострикова, не скрывая обиды, досады и ревности, шепотом говорила Соне:
- Ну почему всё тебе, почему они тебя выбрали, чем ты лучше других?
- Не знаю, - пожимала худенькими плечиками Соня, - Не расстраивайся, тебя тоже возьмут, ты хорошая.
- Да кому я такая нужна, рыжая и конопатая.
И вот сегодня утром приёмные родители вернули Соню обратно в детдом. Директор Викентий Иванович Колобков, давным-давно прозванный воспитанниками Колобком, отчасти за фамилию, отчасти за внешность и характер, вздохнув, сказал:
- Когда что-то складывается – то складывается сразу. Или никогда. Ну, что же поделаешь, Соня, такая жизнь…
Колобок жизнь знал и был абсолютно убеждён, что человек в детстве должен познать полную, всеобъемлющую и бескорыстную любовь. В этом случае он вырастет счастливым. Если же вместо этого ребёнок познает ложь, равнодушие и унижение, то никогда не будет знать себе цену, либо занижая её, либо завышая.
Конопатая Вострикова жадно слушала Соню и теребила её:
- А как у них в доме, что ты там делала, чем тебя кормили? Ну, расскажи, Сонька!
- У них телевизор, большой такой. Телефон, туалет прямо в квартире. Вода холодная и горячая… - рассказывала Соня, шумно всхлипывая.
- Эй вы, клуши, замолкните там! - заорала из своего угла Зинка-Волкодав, - Давно в чулане не сидели?
Зинка была главной в их комнате. За малейшую провинность она сажала девочек в подсобку, где хранились веники, швабры, тряпки, вёдра и прочие причиндалы уборщицы тёти Вали. Там было темно, страшно и воняло мокрыми тряпками.
В спальне воцарилась тишина. Слышно было только, как в стёкла окон густо и часто барабанил косой дождь, усиливаемый холодным ветром. Сквозняк вольготно гулял по тесной сырой комнате. Души маленьких людей, затаившихся под старыми, плохо греющими одеялами, осязаемо ощущали свою бесприютность, обособленность, ненужность в таком огромном, таком непонятном и чужом мире. В котором полным-полно разных людей. Но он оказывается совершенно пустым, когда в нём нет всего лишь двух: мамы и папы.
2
Учительница 2-а класса Алёна Сергеевна Данилова, обычно, приходила в школу раньше всех. И не потому, что жила почти рядом, на соседней улице. Нужно помочь Никанорычу протопить печи. Истопнику тяжеловато с одной рукой дрова таскать из сарая, который находится в метрах пятидесяти от здания школы. А ей не привыкать. Чтобы обогреть свой дом, приходится, и пилить, и колоть, и таскать тяжеленные охапки поленьев. Кроме этого, надо подсобить техничке тёте Поле. В своём-то классе она всегда сама прибиралась. Далее следует проверить, достаточно ли чернил в чернильницах, хорошо ли заточены карандаши для рисования, имеется ли клей и бумага для поделок. Класс у Алёны Сергеевны разношёрстный, из двадцати детей восемь детдомовских, трое второгодников. Правда, месяц назад её любимицу Соню Вельцеву удочерили и перевели в другую школу. Поначалу это учительницу сильно огорчило. Но затем она постаралась убедить себя в том, что для девочки оно, может быть, и к лучшему. Судьба у Сони незавидная. Растила её мать одна, кто отец – неизвестно, близких родственников тоже не наблюдалось. Жила тихо, незаметно, так же незаметно и умерла, как оказалось, от воспаления лёгких. Соседи сутки слушали плач ребёнка, затем сообщили участковому. Когда взломали дверь, рядом с мёртвой матерью обнаружили двухлетнюю Сонечку, посиневшую от крика и холода.
Сегодня, войдя в класс, Данилова сразу увидела Соню, сидевшую за своей партой рядом с Востриковой. Одета она была, как все детдомовские девочки, в байковое платьице. Сердце ёкнуло, однако Алёна Сергеевна вида не подала, как обычно, приветливо поздоровалась с детьми и начала первый урок. Сегодня по расписанию был диктант. Сразу после уроков Соня подошла к учительнице и, с трудом сдерживаясь, чтобы не заплакать, еле слышно сказала:
- Алёна Сергеевна, я вернулась…
Учительница молча обняла девочку и крепко прижала к себе. Она её понимала и чувствовала как самоё себя. Эта кроха, попав в семью к равнодушным и жестоким людям, наверное, ощущала себя дворняжкой, случайно забежавшей на чужой двор. Жила и постоянно боялась, что её выгонят палкой.
3
Прожив три десятка лет, человек неожиданно обнаруживает, что у него уже есть прошлое. И это, прежде всего, опыт. Причём у каждого он разный. У Алёны Сергеевны Даниловой опыт был тяжелым и горьким. Своё детство она помнила плохо, из довоенных лет в памяти остались какие-то отдельные эпизоды, словно размытые картинки. Начало войны увязывалось с беготнёй, общей сумятицей, нервозностью, появлением новых слов: фронт, эвакуация. На фронт ушёл отец, весельчак и красавец, которого она больше никогда не видела. В эвакуацию (такое противное, совершенно невыговариваемое слово) отправились они с мамой на поезде. Проехали немного, может быть, час или два. Потом случилось что-то ужасное. Сначала где-то сверху возник жуткий вой, за которым последовал грохот, огонь, дым, крики, темнота. Очнулась Алёна в какой-то избе, руки у неё были забинтованы, рядом хлопотала старушка в коричневой кофте и пёстром платочке на голове.
- Где я? – Алёна попыталась встать со скамейки.
- Очнулась, лежи деточка, лежи! – старушка всплеснула руками, - Анька, иди скорее сюда!
В дверь вошла черноволосая молодая женщина, внимательно осмотрела девочку, смочила мокрым полотенцем лоб и щёки.
- Как тебя зовут, красавица?
- Алёна.
- Меня – тётя Аня.
- А где моя мама?
Женщина посмотрела в окно, вздохнула и ничего не сказала. Спустя несколько лет она рассказала Алёне правду. В ту августовскую ночь немцы разбомбили поезд. Подоспевшие жители городка успели спасти нескольких человек, в том числе и её. Обломки вагонов горели несколько дней. Всех, кто не сгорел и обугленные кости сгоревших похоронили в овраге, недалеко от железной дороги. Тётя Аня до войны была учительницей немецкого языка, и когда пришли немцы, устроилась на работу в комендатуре переводчицей. Как потом выяснилось, на самом деле она помогала подпольщикам и партизанам. Муж тёти Ани Григорий сразу после свадьбы ушёл на фронт и пропал без вести. Алёна жила у его родителей бабушки Гали и дедушки Пети. Своих бабушек и дедушек у неё не было. Мама и папа выросли в детдоме. В один из дней произошло страшное. Городок содрогнулся от взрывов, и соседка шёпотом рассказала, что якобы партизаны совершили налёт, взорвали комендатуру и кафе. Погибло несколько офицеров, много солдат и полицаев. Спустя некоторое время немцы вломились в дом, затолкали стариков в машину и увезли. Девочка успела спрятаться в погребке, а ночью за ней пришла тётя Аня, и они ушли в лес. Стариков вместе с сотней других жителей немцы расстреляли, как заложников. После войны тётя Аня, которую Алёна уже называла мамой, опять стала работать в школе. Жилось тяжело, но было гораздо лучше, чем во время оккупации. Всё, что не было трауром – уже казалось праздником, и всё что не было болью – воспринималось, как радость. Однако в 1953 году жизнь треснула и пошла по швам. Весной умер генералиссимус Сталин, в начале лета Алёна окончила школу с золотой медалью и готовилась поступать в институт, а в августе неожиданно вернулся домой муж мамы Ани Григорий, о котором не было никаких известий с самого начала войны. Без ноги, на костылях, хмурый, озлобленный. В июле 41-го он попал в плен, каким-то чудом выжил, кочуя по концлагерям, и в 45-м его на территории Германии освободили наши солдаты. Однако на этом не закончилось. Из немецкого лагеря прямиком отправили в спецлагерь НКВД для «фильтрации». А уже оттуда поехал Гриша в составе «рабочего батальона» в Кузбасс добывать уголёк, где и лишился ноги. С его возвращением закончилась у Алёны с мамой Аней спокойная жизнь, и начался нескончаемый адский кошмар. Григорий пил беспробудно, к нему стали ходить какие-то бомжи, в доме стоял дым коромыслом. Мама Аня попыталась урезонить мужа, он пустил в ход тяжелые чёрные кулаки с въевшейся угольной пылью и избил её до полусмерти. Дальше - больше. Стал как-то по-особенному приглядываться к Алёне, норовил обнять, прижать к стене, шлёпнуть или ущипнуть. Как-то вечером схватил её за руку, потянул к себе, а сзади навалился кривой собутыльник. Не хватило бы сил у Алёны отбиться от двух пьяных мужиков, не окажись в это время дома мамы Ани. Она отпихнула Кривого, и тот осел на пол. Алёна вырвалась из цепких объятий Григория, отбежала к двери.
- Стоять! Сонька, куда ты? – он попытался встать со стула, опираясь на костыль, - А ты не лезь, зашибу!
Литой кулак мужа воткнулся маме Ане в переносицу, кровь хлынула струёй, заливая её подбородок и грудь. Подпрыгивая на костылях, Григорий кинулся к Алёне. Мама Аня с силой толкнула его в спину, инвалид не устоял на своей единственной ноге и рухнул на пол, ударившись головой об угол чугунной плиты.
Потом был суд. Маме Ане, несмотря на все её военные и иные заслуги, согласно статье 106 УК РСФСР дали три года общего режима за «убийство по неосторожности». Конвоиры, видать, были не каменные, позволили проститься. Мама Аня прижала громко рыдающую приёмную дочь к себе и, поглаживая дрожавшей рукой её волосы, тихо сказала:
- Не плачь, Алёнушка. Ничего не поделаешь, такая жизнь…
Алёна осталась в доме одна. Надо было как-то выживать. Помог директор детдома Колобков, хорошо знавший маму Аню. Взял на работу к себе пионервожатой. И ещё устроилась Алёна на полставки техничкой в школу. Работала, выбиваясь из сил, а по вечерам готовилась поступать в педагогический институт на заочное отделение. И ведь поступила и закончила. Вот только мама Аня не успела порадоваться. Навещая её в колонии, видела, что угасает она. Когда-то чёрные, как смоль волосы, превратились в серые космы, кожа на лице и руках пожелтела, глаза ввалились и как-бы притухли. Спустя полгода, в очередной приезд Алёне сообщили, что мама Аня умерла и похоронена где-то на местном кладбище. Какая-то женщина в форме пожалела заплакавшую Алёну, нашла в архиве личное дело вместе с актом о смерти, отвела на кладбище, помогла отыскать могилу с табличкой. На ней чёрной краской коряво были выведены буквы и цифры «Вырубова Анна Петровна. 15.05.1916 г. – 09.07.1955 г». Вот так и получилось, что теперь и вторая мама ушла в мир иной, оставив её совсем одну. Спустя несколько лет после окончания войны раскопали останки, захороненные в овраге, среди которых, очевидно, была и её родная мама, перенесли их в общую братскую могилу в центре городка. Алёна Сергеевна часто ходила сюда, а к маме Ане ездила раз в год, на Радоницу, после Пасхи. Здесь она и познакомилась с Вадимом. Задумавшись, тащила ведро с песком, чтобы освежить холмик. Какой-то парень подхватил ведро, помог донести. Не прошло и часа, а они уже беседовали, будто сто лет друг друга знали. У Вадима здесь, недалеко от мамы Ани, были захоронены родители и сестра, которая умерла в детстве. Алёна неожиданно рассказала всё о себе, о работе в школе, о детдомовских детях. Они гуляли по посёлку, посидели немного в кафе. На перроне, когда уже подошел поезд, Вадим спросил:
- Алёна, а можно я к тебе приеду?
Она, уже стоя в тамбуре, помахала ему рукой и тихо ответила:
- Приезжай. Я буду ждать.
4
Как бы не обижала человека судьба, она не имеет права отнимать у него детство. Алёна Сергеевна это хорошо усвоила. Её детство украла война, и вернуть уже ничего не возможно. Сейчас, слава Богу, войны нет, но есть обездоленные дети, ничейные, как брошенные котята. И если можно отвоевать у мира, который захлёбывается от недоброжелательства, злобы, несправедливости хотя бы одного человечка, отдать ему своё тепло, свою душу и сердце, значит нужно это делать не раздумывая. Алёна Сергеевна и не раздумывала. Соня Вельцева, к которой она испытывала почти материнские чувства, с разрешения директора Колобкова, стала часто бывать дома у своей учительницы, иногда оставалась ночевать. Они гуляли после уроков по парку, ходили в кино, к братской могиле. Увидев, как Алёна Сергеевна смахнула со щеки слезинку, девочка спросила:
- А почему вы плачете, здесь похоронили вашего родственника?
- Здесь, Сонечка, похоронили мою маму.
- Значит, получается, что здесь лежит моя бабушка?
Алёна Сергеевна, не сразу вникнув в слова девочки, рассеянно кивнула, но через мгновение она, уловив смысл вопроса, в котором нечаянно и так непосредственно проявилось её истинное к ней отношение, порывисто обняла Соню и взволнованно ответила:
- Конечно, конечно, Сонечка, это твоя бабушка. Она погибла в начале войны. Нас немцы разбомбили в поезде…, я тебе всё-всё расскажу. У нас есть ещё одна бабушка, моя вторая мама Аня, точнее, была. Мы потом съездим с тобой на её могилу…
Быстро пролетела зима, уже повеяло весенним теплом, на деревьях и кустах набухли почки, появились первые подснежники. Соня заканчивала второй класс и жила в доме у Алёны Сергеевны, местные чиновники попортили немало крови, прежде чем дали добро на удочерение. Спасибо Колобку, помог. Как-то в конце апреля в их калитку зашёл парень с рюкзаком за плечами. Алёна Сергеевна ещё была в школе. Соня недавно пришла с уроков и собиралась готовить обед. Дверь приоткрылась и в проёме показалась голова с буйной шевелюрой.
- Алё-о, дома есть кто-нибудь? – весело спросила голова мужским басом.
- Есть. А вы кто? – Соня стояла у стола с картофелиной в руке и робко смотрела на незнакомца.
- Я? Я знакомый Алёны Сергеевны, Вадим. Стало быть, я к ней. А ты и есть Соня?
- Да. А откуда вы знаете?
- Так я про тебя всё знаю. Например, что ты любишь читать книжки и рисовать.
- Ой, правда. Я ещё люблю готовить и цветы сажать. А мамы нет, она из школы пока не пришла. Вот я суп хочу сварить к её приходу…
- А давай, я тебе помогу.
- А вы умеете? – засомневалась девочка.
- Конечно. Я много чего умею. Вот, к примеру, могу эту вашу болтающуюся розетку починить или стол, который без одной ноги, до ума довести. Но это потом, первым делом суп будем варить. Давай сюда ножик и картошку.
Уставшая Алёна Сергеевна открыла дверь и от неожиданности застыла на пороге. На столе, который уверенно и прочно упирался в пол всеми четырьмя ногами, дымились три тарелки с супом, а рядом стояли Вадим и сияющая, как солнышко, Соня.
В последнее майское воскресенье Алёна Сергеевна с Соней сажали цветы в цветники, а Вадим мастерил бордюр для новой клумбы. На «семейном совете» было единогласно принято решение взять его в свой «коллектив». За несколько дней Вадим отремонтировал в доме всё, что требовало ремонта. Прошёлся и по соседям, слух о «рукастом Алёнкином мужике» быстро облетел по округе. Дошёл он и до директора детдома Колобкова. Спустя две недели Вадим уже работал там завхозом и по совместительству «трудовиком». Обойдя своё «хозяйство» новый завхоз заявил директору:
- Дела у нас, Викентий Иванович, неважнецкие. Нужен капитальный ремонт. Для начала надо срочно ремонтировать крышу, менять окна, кое-где придётся заменить электропроводку, иначе может быть беда.
Директор вздохнул и мрачно изрёк:
- Да знаю я. Где на всё это взять деньги и рабочую силу?
- Будем работать, - Вадим рубанул кулаком воздух, - из старших ребят организуем бригаду, я их обучу. И деньги, Иваныч, найдутся, главное, чтобы было желание.
Копая лунки под рассаду бархатцев и календулы, Алёна Сергеевна говорила:
- Какой ты молодец, Вадим. Затеял ремонт в детском доме, расшевелил всех. Я же работала у них, знаю, какое там всё дряхлое.
Соня, аккуратно и бережно ставя рассаду в лунки, закричала:
- Девочки тоже говорили, что НАШ дядя Вадим очень добрый!
Вадим, прилаживая нужный камень в бордюр, серьёзно отвечал девочке:
- В Индии, Соня, когда-то давным-давно жил мудрец Будда. Он говорил, что зло всегда возвращается к нам пылью, брошенной против ветра. Думаю, что добро тоже возвращается. Как бумеранг. Сколько добра посеешь, столько и получишь. А может быть и больше. Вот как на этом цветнике. Мы сажаем цветы, поливаем, удобряем, и они расцветают. Украшают землю и радуют душу. Такая жизнь…
1
Детский дом располагался на самой окраине городка и был схож с запущенным человеком, которого никто не любил, давно не мыли и не кормили. Бросались в глаза почерневшие от времени и сырости деревянные стены, окна с мутными стёклами, местами потрескавшимися и заклеенными полосками газет, много лет не ремонтировавшаяся дырявая крыша. Чуть дальше, в самом конце улицы находилась двухэтажная школа, мало чем отличавшаяся от детдома. Разве что недавно поставленные оконные рамы, свежеокрашенные с чистыми стёклами, вносили некий диссонанс в общую унылую картину убогости, дополняемую природной ноябрьской хлябью. Каждое утро детдомовцы небольшими группками брели по улице в школу и после обеда возвращались обратно. Вдоль дороги ютились небольшие домики с хозяйственными постройками и палисадниками. Справа, на склоне, кучно росли старые липы, дубы, клёны, слева на крутом откосе – колючий терновник. Внизу проходила железная дорога, от которой шёл не умолкающий ни днём, ни ночью звуковой фон: гудки тепловозов, громыхание вагонов, переговоры диспетчеров по громкой связи. Дальше виднелись постоянно дымившие трубы клееваренного завода, разнося на многие километры тошнотворный запах.
В детдоме проживало десятка четыре девочек и мальчиков разных возрастов, от пяти до пятнадцати лет. В основном, круглые сироты, хотя некоторые имели одного родителя. Дети были как-то уж очень непривычно тихими, словно ушедшими в себя, и казалось, что они постоянно озабочены совсем не детскими мыслями. Детдомовские, даже когда играли, бегали и смеялись, делали это негромко, напряженно, с некоторой настороженностью. Впрочем, не очень шумным был и малочисленный персонал детского дома.
Соня Вельцева, натянув колючее одеяло до подбородка, всхлипывая и глотая слёзы, шёпотом рассказывала после отбоя подружке Востриковой о своём горе:
- Я старалась, я всё-всё делала, что они говорили… . У них там много-много игрушек, куклы, собака большая и обезьяна… . А дядя Юра строгий, я его боялась, он так смотрел…
Совсем недавно, ещё и месяца не прошло, весь детдом завидовал Соне. Ещё бы, её удочерили, да не кто-нибудь, а какой-то большой городской начальник. Сначала он приезжал вместе с женой на «Волге», привозил разные вкусности, и, в конце концов, взял в семью. Рыженькая Вострикова, не скрывая обиды, досады и ревности, шепотом говорила Соне:
- Ну почему всё тебе, почему они тебя выбрали, чем ты лучше других?
- Не знаю, - пожимала худенькими плечиками Соня, - Не расстраивайся, тебя тоже возьмут, ты хорошая.
- Да кому я такая нужна, рыжая и конопатая.
И вот сегодня утром приёмные родители вернули Соню обратно в детдом. Директор Викентий Иванович Колобков, давным-давно прозванный воспитанниками Колобком, отчасти за фамилию, отчасти за внешность и характер, вздохнув, сказал:
- Когда что-то складывается – то складывается сразу. Или никогда. Ну, что же поделаешь, Соня, такая жизнь…
Колобок жизнь знал и был абсолютно убеждён, что человек в детстве должен познать полную, всеобъемлющую и бескорыстную любовь. В этом случае он вырастет счастливым. Если же вместо этого ребёнок познает ложь, равнодушие и унижение, то никогда не будет знать себе цену, либо занижая её, либо завышая.
Конопатая Вострикова жадно слушала Соню и теребила её:
- А как у них в доме, что ты там делала, чем тебя кормили? Ну, расскажи, Сонька!
- У них телевизор, большой такой. Телефон, туалет прямо в квартире. Вода холодная и горячая… - рассказывала Соня, шумно всхлипывая.
- Эй вы, клуши, замолкните там! - заорала из своего угла Зинка-Волкодав, - Давно в чулане не сидели?
Зинка была главной в их комнате. За малейшую провинность она сажала девочек в подсобку, где хранились веники, швабры, тряпки, вёдра и прочие причиндалы уборщицы тёти Вали. Там было темно, страшно и воняло мокрыми тряпками.
В спальне воцарилась тишина. Слышно было только, как в стёкла окон густо и часто барабанил косой дождь, усиливаемый холодным ветром. Сквозняк вольготно гулял по тесной сырой комнате. Души маленьких людей, затаившихся под старыми, плохо греющими одеялами, осязаемо ощущали свою бесприютность, обособленность, ненужность в таком огромном, таком непонятном и чужом мире. В котором полным-полно разных людей. Но он оказывается совершенно пустым, когда в нём нет всего лишь двух: мамы и папы.
2
Учительница 2-а класса Алёна Сергеевна Данилова, обычно, приходила в школу раньше всех. И не потому, что жила почти рядом, на соседней улице. Нужно помочь Никанорычу протопить печи. Истопнику тяжеловато с одной рукой дрова таскать из сарая, который находится в метрах пятидесяти от здания школы. А ей не привыкать. Чтобы обогреть свой дом, приходится, и пилить, и колоть, и таскать тяжеленные охапки поленьев. Кроме этого, надо подсобить техничке тёте Поле. В своём-то классе она всегда сама прибиралась. Далее следует проверить, достаточно ли чернил в чернильницах, хорошо ли заточены карандаши для рисования, имеется ли клей и бумага для поделок. Класс у Алёны Сергеевны разношёрстный, из двадцати детей восемь детдомовских, трое второгодников. Правда, месяц назад её любимицу Соню Вельцеву удочерили и перевели в другую школу. Поначалу это учительницу сильно огорчило. Но затем она постаралась убедить себя в том, что для девочки оно, может быть, и к лучшему. Судьба у Сони незавидная. Растила её мать одна, кто отец – неизвестно, близких родственников тоже не наблюдалось. Жила тихо, незаметно, так же незаметно и умерла, как оказалось, от воспаления лёгких. Соседи сутки слушали плач ребёнка, затем сообщили участковому. Когда взломали дверь, рядом с мёртвой матерью обнаружили двухлетнюю Сонечку, посиневшую от крика и холода.
Сегодня, войдя в класс, Данилова сразу увидела Соню, сидевшую за своей партой рядом с Востриковой. Одета она была, как все детдомовские девочки, в байковое платьице. Сердце ёкнуло, однако Алёна Сергеевна вида не подала, как обычно, приветливо поздоровалась с детьми и начала первый урок. Сегодня по расписанию был диктант. Сразу после уроков Соня подошла к учительнице и, с трудом сдерживаясь, чтобы не заплакать, еле слышно сказала:
- Алёна Сергеевна, я вернулась…
Учительница молча обняла девочку и крепко прижала к себе. Она её понимала и чувствовала как самоё себя. Эта кроха, попав в семью к равнодушным и жестоким людям, наверное, ощущала себя дворняжкой, случайно забежавшей на чужой двор. Жила и постоянно боялась, что её выгонят палкой.
3
Прожив три десятка лет, человек неожиданно обнаруживает, что у него уже есть прошлое. И это, прежде всего, опыт. Причём у каждого он разный. У Алёны Сергеевны Даниловой опыт был тяжелым и горьким. Своё детство она помнила плохо, из довоенных лет в памяти остались какие-то отдельные эпизоды, словно размытые картинки. Начало войны увязывалось с беготнёй, общей сумятицей, нервозностью, появлением новых слов: фронт, эвакуация. На фронт ушёл отец, весельчак и красавец, которого она больше никогда не видела. В эвакуацию (такое противное, совершенно невыговариваемое слово) отправились они с мамой на поезде. Проехали немного, может быть, час или два. Потом случилось что-то ужасное. Сначала где-то сверху возник жуткий вой, за которым последовал грохот, огонь, дым, крики, темнота. Очнулась Алёна в какой-то избе, руки у неё были забинтованы, рядом хлопотала старушка в коричневой кофте и пёстром платочке на голове.
- Где я? – Алёна попыталась встать со скамейки.
- Очнулась, лежи деточка, лежи! – старушка всплеснула руками, - Анька, иди скорее сюда!
В дверь вошла черноволосая молодая женщина, внимательно осмотрела девочку, смочила мокрым полотенцем лоб и щёки.
- Как тебя зовут, красавица?
- Алёна.
- Меня – тётя Аня.
- А где моя мама?
Женщина посмотрела в окно, вздохнула и ничего не сказала. Спустя несколько лет она рассказала Алёне правду. В ту августовскую ночь немцы разбомбили поезд. Подоспевшие жители городка успели спасти нескольких человек, в том числе и её. Обломки вагонов горели несколько дней. Всех, кто не сгорел и обугленные кости сгоревших похоронили в овраге, недалеко от железной дороги. Тётя Аня до войны была учительницей немецкого языка, и когда пришли немцы, устроилась на работу в комендатуре переводчицей. Как потом выяснилось, на самом деле она помогала подпольщикам и партизанам. Муж тёти Ани Григорий сразу после свадьбы ушёл на фронт и пропал без вести. Алёна жила у его родителей бабушки Гали и дедушки Пети. Своих бабушек и дедушек у неё не было. Мама и папа выросли в детдоме. В один из дней произошло страшное. Городок содрогнулся от взрывов, и соседка шёпотом рассказала, что якобы партизаны совершили налёт, взорвали комендатуру и кафе. Погибло несколько офицеров, много солдат и полицаев. Спустя некоторое время немцы вломились в дом, затолкали стариков в машину и увезли. Девочка успела спрятаться в погребке, а ночью за ней пришла тётя Аня, и они ушли в лес. Стариков вместе с сотней других жителей немцы расстреляли, как заложников. После войны тётя Аня, которую Алёна уже называла мамой, опять стала работать в школе. Жилось тяжело, но было гораздо лучше, чем во время оккупации. Всё, что не было трауром – уже казалось праздником, и всё что не было болью – воспринималось, как радость. Однако в 1953 году жизнь треснула и пошла по швам. Весной умер генералиссимус Сталин, в начале лета Алёна окончила школу с золотой медалью и готовилась поступать в институт, а в августе неожиданно вернулся домой муж мамы Ани Григорий, о котором не было никаких известий с самого начала войны. Без ноги, на костылях, хмурый, озлобленный. В июле 41-го он попал в плен, каким-то чудом выжил, кочуя по концлагерям, и в 45-м его на территории Германии освободили наши солдаты. Однако на этом не закончилось. Из немецкого лагеря прямиком отправили в спецлагерь НКВД для «фильтрации». А уже оттуда поехал Гриша в составе «рабочего батальона» в Кузбасс добывать уголёк, где и лишился ноги. С его возвращением закончилась у Алёны с мамой Аней спокойная жизнь, и начался нескончаемый адский кошмар. Григорий пил беспробудно, к нему стали ходить какие-то бомжи, в доме стоял дым коромыслом. Мама Аня попыталась урезонить мужа, он пустил в ход тяжелые чёрные кулаки с въевшейся угольной пылью и избил её до полусмерти. Дальше - больше. Стал как-то по-особенному приглядываться к Алёне, норовил обнять, прижать к стене, шлёпнуть или ущипнуть. Как-то вечером схватил её за руку, потянул к себе, а сзади навалился кривой собутыльник. Не хватило бы сил у Алёны отбиться от двух пьяных мужиков, не окажись в это время дома мамы Ани. Она отпихнула Кривого, и тот осел на пол. Алёна вырвалась из цепких объятий Григория, отбежала к двери.
- Стоять! Сонька, куда ты? – он попытался встать со стула, опираясь на костыль, - А ты не лезь, зашибу!
Литой кулак мужа воткнулся маме Ане в переносицу, кровь хлынула струёй, заливая её подбородок и грудь. Подпрыгивая на костылях, Григорий кинулся к Алёне. Мама Аня с силой толкнула его в спину, инвалид не устоял на своей единственной ноге и рухнул на пол, ударившись головой об угол чугунной плиты.
Потом был суд. Маме Ане, несмотря на все её военные и иные заслуги, согласно статье 106 УК РСФСР дали три года общего режима за «убийство по неосторожности». Конвоиры, видать, были не каменные, позволили проститься. Мама Аня прижала громко рыдающую приёмную дочь к себе и, поглаживая дрожавшей рукой её волосы, тихо сказала:
- Не плачь, Алёнушка. Ничего не поделаешь, такая жизнь…
Алёна осталась в доме одна. Надо было как-то выживать. Помог директор детдома Колобков, хорошо знавший маму Аню. Взял на работу к себе пионервожатой. И ещё устроилась Алёна на полставки техничкой в школу. Работала, выбиваясь из сил, а по вечерам готовилась поступать в педагогический институт на заочное отделение. И ведь поступила и закончила. Вот только мама Аня не успела порадоваться. Навещая её в колонии, видела, что угасает она. Когда-то чёрные, как смоль волосы, превратились в серые космы, кожа на лице и руках пожелтела, глаза ввалились и как-бы притухли. Спустя полгода, в очередной приезд Алёне сообщили, что мама Аня умерла и похоронена где-то на местном кладбище. Какая-то женщина в форме пожалела заплакавшую Алёну, нашла в архиве личное дело вместе с актом о смерти, отвела на кладбище, помогла отыскать могилу с табличкой. На ней чёрной краской коряво были выведены буквы и цифры «Вырубова Анна Петровна. 15.05.1916 г. – 09.07.1955 г». Вот так и получилось, что теперь и вторая мама ушла в мир иной, оставив её совсем одну. Спустя несколько лет после окончания войны раскопали останки, захороненные в овраге, среди которых, очевидно, была и её родная мама, перенесли их в общую братскую могилу в центре городка. Алёна Сергеевна часто ходила сюда, а к маме Ане ездила раз в год, на Радоницу, после Пасхи. Здесь она и познакомилась с Вадимом. Задумавшись, тащила ведро с песком, чтобы освежить холмик. Какой-то парень подхватил ведро, помог донести. Не прошло и часа, а они уже беседовали, будто сто лет друг друга знали. У Вадима здесь, недалеко от мамы Ани, были захоронены родители и сестра, которая умерла в детстве. Алёна неожиданно рассказала всё о себе, о работе в школе, о детдомовских детях. Они гуляли по посёлку, посидели немного в кафе. На перроне, когда уже подошел поезд, Вадим спросил:
- Алёна, а можно я к тебе приеду?
Она, уже стоя в тамбуре, помахала ему рукой и тихо ответила:
- Приезжай. Я буду ждать.
4
Как бы не обижала человека судьба, она не имеет права отнимать у него детство. Алёна Сергеевна это хорошо усвоила. Её детство украла война, и вернуть уже ничего не возможно. Сейчас, слава Богу, войны нет, но есть обездоленные дети, ничейные, как брошенные котята. И если можно отвоевать у мира, который захлёбывается от недоброжелательства, злобы, несправедливости хотя бы одного человечка, отдать ему своё тепло, свою душу и сердце, значит нужно это делать не раздумывая. Алёна Сергеевна и не раздумывала. Соня Вельцева, к которой она испытывала почти материнские чувства, с разрешения директора Колобкова, стала часто бывать дома у своей учительницы, иногда оставалась ночевать. Они гуляли после уроков по парку, ходили в кино, к братской могиле. Увидев, как Алёна Сергеевна смахнула со щеки слезинку, девочка спросила:
- А почему вы плачете, здесь похоронили вашего родственника?
- Здесь, Сонечка, похоронили мою маму.
- Значит, получается, что здесь лежит моя бабушка?
Алёна Сергеевна, не сразу вникнув в слова девочки, рассеянно кивнула, но через мгновение она, уловив смысл вопроса, в котором нечаянно и так непосредственно проявилось её истинное к ней отношение, порывисто обняла Соню и взволнованно ответила:
- Конечно, конечно, Сонечка, это твоя бабушка. Она погибла в начале войны. Нас немцы разбомбили в поезде…, я тебе всё-всё расскажу. У нас есть ещё одна бабушка, моя вторая мама Аня, точнее, была. Мы потом съездим с тобой на её могилу…
Быстро пролетела зима, уже повеяло весенним теплом, на деревьях и кустах набухли почки, появились первые подснежники. Соня заканчивала второй класс и жила в доме у Алёны Сергеевны, местные чиновники попортили немало крови, прежде чем дали добро на удочерение. Спасибо Колобку, помог. Как-то в конце апреля в их калитку зашёл парень с рюкзаком за плечами. Алёна Сергеевна ещё была в школе. Соня недавно пришла с уроков и собиралась готовить обед. Дверь приоткрылась и в проёме показалась голова с буйной шевелюрой.
- Алё-о, дома есть кто-нибудь? – весело спросила голова мужским басом.
- Есть. А вы кто? – Соня стояла у стола с картофелиной в руке и робко смотрела на незнакомца.
- Я? Я знакомый Алёны Сергеевны, Вадим. Стало быть, я к ней. А ты и есть Соня?
- Да. А откуда вы знаете?
- Так я про тебя всё знаю. Например, что ты любишь читать книжки и рисовать.
- Ой, правда. Я ещё люблю готовить и цветы сажать. А мамы нет, она из школы пока не пришла. Вот я суп хочу сварить к её приходу…
- А давай, я тебе помогу.
- А вы умеете? – засомневалась девочка.
- Конечно. Я много чего умею. Вот, к примеру, могу эту вашу болтающуюся розетку починить или стол, который без одной ноги, до ума довести. Но это потом, первым делом суп будем варить. Давай сюда ножик и картошку.
Уставшая Алёна Сергеевна открыла дверь и от неожиданности застыла на пороге. На столе, который уверенно и прочно упирался в пол всеми четырьмя ногами, дымились три тарелки с супом, а рядом стояли Вадим и сияющая, как солнышко, Соня.
В последнее майское воскресенье Алёна Сергеевна с Соней сажали цветы в цветники, а Вадим мастерил бордюр для новой клумбы. На «семейном совете» было единогласно принято решение взять его в свой «коллектив». За несколько дней Вадим отремонтировал в доме всё, что требовало ремонта. Прошёлся и по соседям, слух о «рукастом Алёнкином мужике» быстро облетел по округе. Дошёл он и до директора детдома Колобкова. Спустя две недели Вадим уже работал там завхозом и по совместительству «трудовиком». Обойдя своё «хозяйство» новый завхоз заявил директору:
- Дела у нас, Викентий Иванович, неважнецкие. Нужен капитальный ремонт. Для начала надо срочно ремонтировать крышу, менять окна, кое-где придётся заменить электропроводку, иначе может быть беда.
Директор вздохнул и мрачно изрёк:
- Да знаю я. Где на всё это взять деньги и рабочую силу?
- Будем работать, - Вадим рубанул кулаком воздух, - из старших ребят организуем бригаду, я их обучу. И деньги, Иваныч, найдутся, главное, чтобы было желание.
Копая лунки под рассаду бархатцев и календулы, Алёна Сергеевна говорила:
- Какой ты молодец, Вадим. Затеял ремонт в детском доме, расшевелил всех. Я же работала у них, знаю, какое там всё дряхлое.
Соня, аккуратно и бережно ставя рассаду в лунки, закричала:
- Девочки тоже говорили, что НАШ дядя Вадим очень добрый!
Вадим, прилаживая нужный камень в бордюр, серьёзно отвечал девочке:
- В Индии, Соня, когда-то давным-давно жил мудрец Будда. Он говорил, что зло всегда возвращается к нам пылью, брошенной против ветра. Думаю, что добро тоже возвращается. Как бумеранг. Сколько добра посеешь, столько и получишь. А может быть и больше. Вот как на этом цветнике. Мы сажаем цветы, поливаем, удобряем, и они расцветают. Украшают землю и радуют душу. Такая жизнь…
1
Детский дом располагался на самой окраине городка и был схож с запущенным человеком, которого никто не любил, давно не мыли и не кормили. Бросались в глаза почерневшие от времени и сырости деревянные стены, окна с мутными стёклами, местами потрескавшимися и заклеенными полосками газет, много лет не ремонтировавшаяся дырявая крыша. Чуть дальше, в самом конце улицы находилась двухэтажная школа, мало чем отличавшаяся от детдома. Разве что недавно поставленные оконные рамы, свежеокрашенные с чистыми стёклами, вносили некий диссонанс в общую унылую картину убогости, дополняемую природной ноябрьской хлябью. Каждое утро детдомовцы небольшими группками брели по улице в школу и после обеда возвращались обратно. Вдоль дороги ютились небольшие домики с хозяйственными постройками и палисадниками. Справа, на склоне, кучно росли старые липы, дубы, клёны, слева на крутом откосе – колючий терновник. Внизу проходила железная дорога, от которой шёл не умолкающий ни днём, ни ночью звуковой фон: гудки тепловозов, громыхание вагонов, переговоры диспетчеров по громкой связи. Дальше виднелись постоянно дымившие трубы клееваренного завода, разнося на многие километры тошнотворный запах.
В детдоме проживало десятка четыре девочек и мальчиков разных возрастов, от пяти до пятнадцати лет. В основном, круглые сироты, хотя некоторые имели одного родителя. Дети были как-то уж очень непривычно тихими, словно ушедшими в себя, и казалось, что они постоянно озабочены совсем не детскими мыслями. Детдомовские, даже когда играли, бегали и смеялись, делали это негромко, напряженно, с некоторой настороженностью. Впрочем, не очень шумным был и малочисленный персонал детского дома.
Соня Вельцева, натянув колючее одеяло до подбородка, всхлипывая и глотая слёзы, шёпотом рассказывала после отбоя подружке Востриковой о своём горе:
- Я старалась, я всё-всё делала, что они говорили… . У них там много-много игрушек, куклы, собака большая и обезьяна… . А дядя Юра строгий, я его боялась, он так смотрел…
Совсем недавно, ещё и месяца не прошло, весь детдом завидовал Соне. Ещё бы, её удочерили, да не кто-нибудь, а какой-то большой городской начальник. Сначала он приезжал вместе с женой на «Волге», привозил разные вкусности, и, в конце концов, взял в семью. Рыженькая Вострикова, не скрывая обиды, досады и ревности, шепотом говорила Соне:
- Ну почему всё тебе, почему они тебя выбрали, чем ты лучше других?
- Не знаю, - пожимала худенькими плечиками Соня, - Не расстраивайся, тебя тоже возьмут, ты хорошая.
- Да кому я такая нужна, рыжая и конопатая.
И вот сегодня утром приёмные родители вернули Соню обратно в детдом. Директор Викентий Иванович Колобков, давным-давно прозванный воспитанниками Колобком, отчасти за фамилию, отчасти за внешность и характер, вздохнув, сказал:
- Когда что-то складывается – то складывается сразу. Или никогда. Ну, что же поделаешь, Соня, такая жизнь…
Колобок жизнь знал и был абсолютно убеждён, что человек в детстве должен познать полную, всеобъемлющую и бескорыстную любовь. В этом случае он вырастет счастливым. Если же вместо этого ребёнок познает ложь, равнодушие и унижение, то никогда не будет знать себе цену, либо занижая её, либо завышая.
Конопатая Вострикова жадно слушала Соню и теребила её:
- А как у них в доме, что ты там делала, чем тебя кормили? Ну, расскажи, Сонька!
- У них телевизор, большой такой. Телефон, туалет прямо в квартире. Вода холодная и горячая… - рассказывала Соня, шумно всхлипывая.
- Эй вы, клуши, замолкните там! - заорала из своего угла Зинка-Волкодав, - Давно в чулане не сидели?
Зинка была главной в их комнате. За малейшую провинность она сажала девочек в подсобку, где хранились веники, швабры, тряпки, вёдра и прочие причиндалы уборщицы тёти Вали. Там было темно, страшно и воняло мокрыми тряпками.
В спальне воцарилась тишина. Слышно было только, как в стёкла окон густо и часто барабанил косой дождь, усиливаемый холодным ветром. Сквозняк вольготно гулял по тесной сырой комнате. Души маленьких людей, затаившихся под старыми, плохо греющими одеялами, осязаемо ощущали свою бесприютность, обособленность, ненужность в таком огромном, таком непонятном и чужом мире. В котором полным-полно разных людей. Но он оказывается совершенно пустым, когда в нём нет всего лишь двух: мамы и папы.
2
Учительница 2-а класса Алёна Сергеевна Данилова, обычно, приходила в школу раньше всех. И не потому, что жила почти рядом, на соседней улице. Нужно помочь Никанорычу протопить печи. Истопнику тяжеловато с одной рукой дрова таскать из сарая, который находится в метрах пятидесяти от здания школы. А ей не привыкать. Чтобы обогреть свой дом, приходится, и пилить, и колоть, и таскать тяжеленные охапки поленьев. Кроме этого, надо подсобить техничке тёте Поле. В своём-то классе она всегда сама прибиралась. Далее следует проверить, достаточно ли чернил в чернильницах, хорошо ли заточены карандаши для рисования, имеется ли клей и бумага для поделок. Класс у Алёны Сергеевны разношёрстный, из двадцати детей восемь детдомовских, трое второгодников. Правда, месяц назад её любимицу Соню Вельцеву удочерили и перевели в другую школу. Поначалу это учительницу сильно огорчило. Но затем она постаралась убедить себя в том, что для девочки оно, может быть, и к лучшему. Судьба у Сони незавидная. Растила её мать одна, кто отец – неизвестно, близких родственников тоже не наблюдалось. Жила тихо, незаметно, так же незаметно и умерла, как оказалось, от воспаления лёгких. Соседи сутки слушали плач ребёнка, затем сообщили участковому. Когда взломали дверь, рядом с мёртвой матерью обнаружили двухлетнюю Сонечку, посиневшую от крика и холода.
Сегодня, войдя в класс, Данилова сразу увидела Соню, сидевшую за своей партой рядом с Востриковой. Одета она была, как все детдомовские девочки, в байковое платьице. Сердце ёкнуло, однако Алёна Сергеевна вида не подала, как обычно, приветливо поздоровалась с детьми и начала первый урок. Сегодня по расписанию был диктант. Сразу после уроков Соня подошла к учительнице и, с трудом сдерживаясь, чтобы не заплакать, еле слышно сказала:
- Алёна Сергеевна, я вернулась…
Учительница молча обняла девочку и крепко прижала к себе. Она её понимала и чувствовала как самоё себя. Эта кроха, попав в семью к равнодушным и жестоким людям, наверное, ощущала себя дворняжкой, случайно забежавшей на чужой двор. Жила и постоянно боялась, что её выгонят палкой.
3
Прожив три десятка лет, человек неожиданно обнаруживает, что у него уже есть прошлое. И это, прежде всего, опыт. Причём у каждого он разный. У Алёны Сергеевны Даниловой опыт был тяжелым и горьким. Своё детство она помнила плохо, из довоенных лет в памяти остались какие-то отдельные эпизоды, словно размытые картинки. Начало войны увязывалось с беготнёй, общей сумятицей, нервозностью, появлением новых слов: фронт, эвакуация. На фронт ушёл отец, весельчак и красавец, которого она больше никогда не видела. В эвакуацию (такое противное, совершенно невыговариваемое слово) отправились они с мамой на поезде. Проехали немного, может быть, час или два. Потом случилось что-то ужасное. Сначала где-то сверху возник жуткий вой, за которым последовал грохот, огонь, дым, крики, темнота. Очнулась Алёна в какой-то избе, руки у неё были забинтованы, рядом хлопотала старушка в коричневой кофте и пёстром платочке на голове.
- Где я? – Алёна попыталась встать со скамейки.
- Очнулась, лежи деточка, лежи! – старушка всплеснула руками, - Анька, иди скорее сюда!
В дверь вошла черноволосая молодая женщина, внимательно осмотрела девочку, смочила мокрым полотенцем лоб и щёки.
- Как тебя зовут, красавица?
- Алёна.
- Меня – тётя Аня.
- А где моя мама?
Женщина посмотрела в окно, вздохнула и ничего не сказала. Спустя несколько лет она рассказала Алёне правду. В ту августовскую ночь немцы разбомбили поезд. Подоспевшие жители городка успели спасти нескольких человек, в том числе и её. Обломки вагонов горели несколько дней. Всех, кто не сгорел и обугленные кости сгоревших похоронили в овраге, недалеко от железной дороги. Тётя Аня до войны была учительницей немецкого языка, и когда пришли немцы, устроилась на работу в комендатуре переводчицей. Как потом выяснилось, на самом деле она помогала подпольщикам и партизанам. Муж тёти Ани Григорий сразу после свадьбы ушёл на фронт и пропал без вести. Алёна жила у его родителей бабушки Гали и дедушки Пети. Своих бабушек и дедушек у неё не было. Мама и папа выросли в детдоме. В один из дней произошло страшное. Городок содрогнулся от взрывов, и соседка шёпотом рассказала, что якобы партизаны совершили налёт, взорвали комендатуру и кафе. Погибло несколько офицеров, много солдат и полицаев. Спустя некоторое время немцы вломились в дом, затолкали стариков в машину и увезли. Девочка успела спрятаться в погребке, а ночью за ней пришла тётя Аня, и они ушли в лес. Стариков вместе с сотней других жителей немцы расстреляли, как заложников. После войны тётя Аня, которую Алёна уже называла мамой, опять стала работать в школе. Жилось тяжело, но было гораздо лучше, чем во время оккупации. Всё, что не было трауром – уже казалось праздником, и всё что не было болью – воспринималось, как радость. Однако в 1953 году жизнь треснула и пошла по швам. Весной умер генералиссимус Сталин, в начале лета Алёна окончила школу с золотой медалью и готовилась поступать в институт, а в августе неожиданно вернулся домой муж мамы Ани Григорий, о котором не было никаких известий с самого начала войны. Без ноги, на костылях, хмурый, озлобленный. В июле 41-го он попал в плен, каким-то чудом выжил, кочуя по концлагерям, и в 45-м его на территории Германии освободили наши солдаты. Однако на этом не закончилось. Из немецкого лагеря прямиком отправили в спецлагерь НКВД для «фильтрации». А уже оттуда поехал Гриша в составе «рабочего батальона» в Кузбасс добывать уголёк, где и лишился ноги. С его возвращением закончилась у Алёны с мамой Аней спокойная жизнь, и начался нескончаемый адский кошмар. Григорий пил беспробудно, к нему стали ходить какие-то бомжи, в доме стоял дым коромыслом. Мама Аня попыталась урезонить мужа, он пустил в ход тяжелые чёрные кулаки с въевшейся угольной пылью и избил её до полусмерти. Дальше - больше. Стал как-то по-особенному приглядываться к Алёне, норовил обнять, прижать к стене, шлёпнуть или ущипнуть. Как-то вечером схватил её за руку, потянул к себе, а сзади навалился кривой собутыльник. Не хватило бы сил у Алёны отбиться от двух пьяных мужиков, не окажись в это время дома мамы Ани. Она отпихнула Кривого, и тот осел на пол. Алёна вырвалась из цепких объятий Григория, отбежала к двери.
- Стоять! Сонька, куда ты? – он попытался встать со стула, опираясь на костыль, - А ты не лезь, зашибу!
Литой кулак мужа воткнулся маме Ане в переносицу, кровь хлынула струёй, заливая её подбородок и грудь. Подпрыгивая на костылях, Григорий кинулся к Алёне. Мама Аня с силой толкнула его в спину, инвалид не устоял на своей единственной ноге и рухнул на пол, ударившись головой об угол чугунной плиты.
Потом был суд. Маме Ане, несмотря на все её военные и иные заслуги, согласно статье 106 УК РСФСР дали три года общего режима за «убийство по неосторожности». Конвоиры, видать, были не каменные, позволили проститься. Мама Аня прижала громко рыдающую приёмную дочь к себе и, поглаживая дрожавшей рукой её волосы, тихо сказала:
- Не плачь, Алёнушка. Ничего не поделаешь, такая жизнь…
Алёна осталась в доме одна. Надо было как-то выживать. Помог директор детдома Колобков, хорошо знавший маму Аню. Взял на работу к себе пионервожатой. И ещё устроилась Алёна на полставки техничкой в школу. Работала, выбиваясь из сил, а по вечерам готовилась поступать в педагогический институт на заочное отделение. И ведь поступила и закончила. Вот только мама Аня не успела порадоваться. Навещая её в колонии, видела, что угасает она. Когда-то чёрные, как смоль волосы, превратились в серые космы, кожа на лице и руках пожелтела, глаза ввалились и как-бы притухли. Спустя полгода, в очередной приезд Алёне сообщили, что мама Аня умерла и похоронена где-то на местном кладбище. Какая-то женщина в форме пожалела заплакавшую Алёну, нашла в архиве личное дело вместе с актом о смерти, отвела на кладбище, помогла отыскать могилу с табличкой. На ней чёрной краской коряво были выведены буквы и цифры «Вырубова Анна Петровна. 15.05.1916 г. – 09.07.1955 г». Вот так и получилось, что теперь и вторая мама ушла в мир иной, оставив её совсем одну. Спустя несколько лет после окончания войны раскопали останки, захороненные в овраге, среди которых, очевидно, была и её родная мама, перенесли их в общую братскую могилу в центре городка. Алёна Сергеевна часто ходила сюда, а к маме Ане ездила раз в год, на Радоницу, после Пасхи. Здесь она и познакомилась с Вадимом. Задумавшись, тащила ведро с песком, чтобы освежить холмик. Какой-то парень подхватил ведро, помог донести. Не прошло и часа, а они уже беседовали, будто сто лет друг друга знали. У Вадима здесь, недалеко от мамы Ани, были захоронены родители и сестра, которая умерла в детстве. Алёна неожиданно рассказала всё о себе, о работе в школе, о детдомовских детях. Они гуляли по посёлку, посидели немного в кафе. На перроне, когда уже подошел поезд, Вадим спросил:
- Алёна, а можно я к тебе приеду?
Она, уже стоя в тамбуре, помахала ему рукой и тихо ответила:
- Приезжай. Я буду ждать.
4
Как бы не обижала человека судьба, она не имеет права отнимать у него детство. Алёна Сергеевна это хорошо усвоила. Её детство украла война, и вернуть уже ничего не возможно. Сейчас, слава Богу, войны нет, но есть обездоленные дети, ничейные, как брошенные котята. И если можно отвоевать у мира, который захлёбывается от недоброжелательства, злобы, несправедливости хотя бы одного человечка, отдать ему своё тепло, свою душу и сердце, значит нужно это делать не раздумывая. Алёна Сергеевна и не раздумывала. Соня Вельцева, к которой она испытывала почти материнские чувства, с разрешения директора Колобкова, стала часто бывать дома у своей учительницы, иногда оставалась ночевать. Они гуляли после уроков по парку, ходили в кино, к братской могиле. Увидев, как Алёна Сергеевна смахнула со щеки слезинку, девочка спросила:
- А почему вы плачете, здесь похоронили вашего родственника?
- Здесь, Сонечка, похоронили мою маму.
- Значит, получается, что здесь лежит моя бабушка?
Алёна Сергеевна, не сразу вникнув в слова девочки, рассеянно кивнула, но через мгновение она, уловив смысл вопроса, в котором нечаянно и так непосредственно проявилось её истинное к ней отношение, порывисто обняла Соню и взволнованно ответила:
- Конечно, конечно, Сонечка, это твоя бабушка. Она погибла в начале войны. Нас немцы разбомбили в поезде…, я тебе всё-всё расскажу. У нас есть ещё одна бабушка, моя вторая мама Аня, точнее, была. Мы потом съездим с тобой на её могилу…
Быстро пролетела зима, уже повеяло весенним теплом, на деревьях и кустах набухли почки, появились первые подснежники. Соня заканчивала второй класс и жила в доме у Алёны Сергеевны, местные чиновники попортили немало крови, прежде чем дали добро на удочерение. Спасибо Колобку, помог. Как-то в конце апреля в их калитку зашёл парень с рюкзаком за плечами. Алёна Сергеевна ещё была в школе. Соня недавно пришла с уроков и собиралась готовить обед. Дверь приоткрылась и в проёме показалась голова с буйной шевелюрой.
- Алё-о, дома есть кто-нибудь? – весело спросила голова мужским басом.
- Есть. А вы кто? – Соня стояла у стола с картофелиной в руке и робко смотрела на незнакомца.
- Я? Я знакомый Алёны Сергеевны, Вадим. Стало быть, я к ней. А ты и есть Соня?
- Да. А откуда вы знаете?
- Так я про тебя всё знаю. Например, что ты любишь читать книжки и рисовать.
- Ой, правда. Я ещё люблю готовить и цветы сажать. А мамы нет, она из школы пока не пришла. Вот я суп хочу сварить к её приходу…
- А давай, я тебе помогу.
- А вы умеете? – засомневалась девочка.
- Конечно. Я много чего умею. Вот, к примеру, могу эту вашу болтающуюся розетку починить или стол, который без одной ноги, до ума довести. Но это потом, первым делом суп будем варить. Давай сюда ножик и картошку.
Уставшая Алёна Сергеевна открыла дверь и от неожиданности застыла на пороге. На столе, который уверенно и прочно упирался в пол всеми четырьмя ногами, дымились три тарелки с супом, а рядом стояли Вадим и сияющая, как солнышко, Соня.
В последнее майское воскресенье Алёна Сергеевна с Соней сажали цветы в цветники, а Вадим мастерил бордюр для новой клумбы. На «семейном совете» было единогласно принято решение взять его в свой «коллектив». За несколько дней Вадим отремонтировал в доме всё, что требовало ремонта. Прошёлся и по соседям, слух о «рукастом Алёнкином мужике» быстро облетел по округе. Дошёл он и до директора детдома Колобкова. Спустя две недели Вадим уже работал там завхозом и по совместительству «трудовиком». Обойдя своё «хозяйство» новый завхоз заявил директору:
- Дела у нас, Викентий Иванович, неважнецкие. Нужен капитальный ремонт. Для начала надо срочно ремонтировать крышу, менять окна, кое-где придётся заменить электропроводку, иначе может быть беда.
Директор вздохнул и мрачно изрёк:
- Да знаю я. Где на всё это взять деньги и рабочую силу?
- Будем работать, - Вадим рубанул кулаком воздух, - из старших ребят организуем бригаду, я их обучу. И деньги, Иваныч, найдутся, главное, чтобы было желание.
Копая лунки под рассаду бархатцев и календулы, Алёна Сергеевна говорила:
- Какой ты молодец, Вадим. Затеял ремонт в детском доме, расшевелил всех. Я же работала у них, знаю, какое там всё дряхлое.
Соня, аккуратно и бережно ставя рассаду в лунки, закричала:
- Девочки тоже говорили, что НАШ дядя Вадим очень добрый!
Вадим, прилаживая нужный камень в бордюр, серьёзно отвечал девочке:
- В Индии, Соня, когда-то давным-давно жил мудрец Будда. Он говорил, что зло всегда возвращается к нам пылью, брошенной против ветра. Думаю, что добро тоже возвращается. Как бумеранг. Сколько добра посеешь, столько и получишь. А может быть и больше. Вот как на этом цветнике. Мы сажаем цветы, поливаем, удобряем, и они расцветают. Украшают землю и радуют душу. Такая жизнь…
Рейтинг: +13
373 просмотра
Комментарии (14)
Владимир Перваков # 11 марта 2020 в 13:00 +6 |
Василий Мищенко # 1 апреля 2020 в 10:45 0 | ||
|
Сергей Шевцов # 11 марта 2020 в 13:37 +7 | ||
|
Василий Мищенко # 1 апреля 2020 в 10:47 0 | ||
|
Тая Кузмина # 13 марта 2020 в 18:16 +5 | ||
|
Василий Мищенко # 1 апреля 2020 в 10:49 0 | ||
|
Ивушка # 15 марта 2020 в 19:20 +4 | ||
|
Василий Мищенко # 1 апреля 2020 в 10:50 +1 | ||
|
Дмитрий Милёв # 15 марта 2020 в 22:13 +4 | ||
|
Василий Мищенко # 1 апреля 2020 в 10:51 0 | ||
|
Александр Джад # 21 марта 2020 в 14:14 +3 | ||
|
Василий Мищенко # 1 апреля 2020 в 10:53 0 | ||
|
Людмила Комашко-Батурина # 27 марта 2020 в 01:14 +3 | ||
|
Василий Мищенко # 1 апреля 2020 в 10:55 0 | ||
|