Ещё в довоенные годы прославилась Евдокия крутым норовом. Спуску лодырям и любителям почесать язык от неё не было. Никто ей был не указ, на всё имела своё суждение, но дела вершила по справедливости и жила по совести. Статная дородная красавица, рано овдовев, сама поднимала сыновей. На неё часто заглядывались мужики, но всех сватов она выставляла за порог ни с чем. Видно, память о муже не хотела омрачать. Жила в её сердце не угасающая любовь к нему.
Время летело быстро. Былая красота женщины незаметно шла на убыль. Тяжёлый крестьянский труд её не добавлял, но походка, как и прежде, оставалась горделивой, спина прямой. Шла она по селу, словно ценность какую несла. Теперь её иначе, как Евдоха , не величали. Сыновья выросли под стать матери. Завидными женихами стали. У двоих уж на осень свадьбы наметились, но грянула война...
Одна за другой пришли в дом похоронки на трёх её сыновей. Каждый раз замыкалась она в себе, ни слезинки не пролив. Но когда и на младшенького получила, грохнулась наземь без чувств и пролежала недвижима три дня. Её и водой отливали, и батюшка молитвы читал над ней. Евдоха поднялась и за работу, всё молчком. Подруга молодости , Алевтина, забегала часто.
- Поплачь, Евдоха! Поголоси! Легче станет...
Но та злобно зыркала на неё, аж сердце холодело у женщины и душа уходила в пятки. Бабы решили, что пропал у Евдохи голос и отстали от неё. Потеряв смысл жизни, померкла радость в душе, что-то надломилось в женщине. Жить не хотела, кликала смерть, а та всё не приходила.
Фронт быстро приближался к селу. Наступившее время оккупации для селян превратилось в месяцы страха, унижений и голода. В школе, стоящей в центре села, разместился госпиталь. Добротный дом Евдохи облюбовал комендант. Теперь она жила в амбаре. В её обязанности входило готовить и прислуживать за столом, убирать и стирать. Молча всё делала, а в груди кипела лютая ненависть к оккупантам.
Часто заглядывал к коменданту доктор. Офицер хотел улучшить свой русский, а врач неплохо им владел. Считая Евдоху немой, не обращали на неё внимания. Доктор всё выхвалялся одним пациентом. Привезли к нему солдата с тяжёлым ранением в голову. Явно не жилец был, но перенеся несколько операций, пошёл на поправку. В голову ему была вставлена большая пластина. Видела Евдоха этого солдата - дурачок дурачком, на гармошке губной поигрывает и лыбится всем. Ходит всему радуется, а то встанет, как вкопанный, руку вперёд выбросит и вопить начинает:
- Heil Hitler!
Одним словом, убогий, а доктор в восторге от выжившего.
- Это же прорыв в медицине! Вмешательство в определённые участки мозга приведёт к полной покорности объекта, сохранив силу и работоспособность. Беспамятство нам только на руку. Ему не о чем сожалеть, чего-то хотеть лучшего. Он неадекватен, но агрессии не проявляет. Обязательно надо его показать в Берлине! Мы можем создать из непокорных целую армию дармовой рабочей силы.
Глядела на этого дурачка Евдоха и руки чесались. Очень ей хотелось пресечь этот эксперимент доктора на корню.
- Эдак они и нас всех такими сделают...
Долго решалась на грех убийства. Поглядит на него, а мысли в другую сторону уводят.
- Где-то есть у него мать. Ждёт поди, не дождётся и такому рада бы была... И я своих приняла бы такими, если возвратились...
Мысль об убийстве отступила, ещё и потому, что побоялась женщина навлечь на селян гнев властей, очень уж они были скоры на расправу.
А фронт всё ближе... Комендант вещи пакует. Смекнула Евдоха, беда надвигается и пустила слух по домам:
- Ховайтесь до поры, до времени. Наши на подходе, немцы лютовать будут.
Сама решила спрятаться в завалившемся погребке в глубине сада. Заметив на улице детей, всех увела с собой. Дети рвались до матерей, но та побоялась отпускать их. Вскоре совсем рядом прозвучали выстрелы, послышались душераздирающие крики. Сад заволокло едким дымом. Притихшие дети стали задыхаться и кашлять. Евдоха отрывала лоскуты от своего платья, смачивала в воде, стоящей на дне погреба, и заставляла дышать через тряпицу. Едкий запах просачивался внутрь, вызывая кашель. Лишь бы немцы не услышали его! Чуткое ухо Евдохи уловило хруст сухой ветки под чьей-то ногой. Напряглась в тревожном ожидании. Крышка погреба начала медленно подниматься. Заслонив собой перепуганных детей, она прощалась с жизнью. В светлом проёме показалась голова немецкого дурачка, но он не улыбался, как обычно. Решение пришло мгновенно.
- Порешу! Иначе своих приведёт..
Она протянула к нему руки. Нырнув в погреб, он упал в её объятья и зарыдал. Та растерялась. Приложила палец к губам. Он понимающе кивнул и спрятав лицо в её колени, продолжал беззвучно плакать. В погребе было сыро и холодно. Сидели прижавшись друг к другу, чтоб хоть немного согреться. Даже когда всё стихло, не решались выйти наружу. Дети пригревшись возле немца, заснули, а Евдохе не спалось. Чего она только не передумала...
На рассвете выбрались из погреба и пошли по селу. Большое пепелище ещё дышало жаром. На дороге разбросанные вещи и трупы, трупы... Выстояла только школа - окна выбиты, крыша частично разрушена, стены в копоти. У стены расстрелянные немецкие раненые лежали вповалку.
- Даже своих не пожалели, сволочи!
Зычным голосом Евдоха прокричала в пустоту:
- Есть кто живой? Выходи!
Мёртвая тишина была ответом. Сердце защемило от боли и нахлынувшего страха. Неужто... Дети начали плакать всё громче и громче. И на их зов отчаяния из укрытий стали появляться люди: старухи, матери с малыми детьми. Их было немного. Дети бросились к своим матерям, только Петрусь с малышкой Ксюшей метался среди них.
- А где наша мама? Вы не видели нашу маму?
Евдоха сразу поняла всё... Взяла инициативу в свои руки:
- Дети пусть в школе побудут под присмотром, а нам поговорить надо - как дальше жить-выживать будем.
Бабы оторопели, давно они не слышали властного голоса селянки.
- Выживать нам придётся, рассчитывая только на себя. Решать всё будем сообща. Сначала похороним всех в братской могиле, а потом соберём по селу всё, что пригодится может для жизни. Кто ловчить будет, вон из наших рядов. Вопросы есть?
Бабы загалдели:
- А что с фрицем делать будем?
- Порешить его на месте!
Евдоха угрюмо оглядела толпу.
- Не мы ему жизнь давали, не нам и отбирать. Он всю ночь ваших детей в погребе согревал.
- А сколько он наших загубил?
- Ему перед Богом ответ держать, а вы о своей душе беспокойтесь. Подумайте, бабы! Как нам выживать без мужиков?! А он парень крепкий, ещё сгодится нам в помощь.
- Права, Евдоха! Рабочие руки нам сейчас позарез нужны! А немцев хоронить как будем?
- Пусть убиенные в один час, лежат рядом. Перед Богом все равны.Переписать надо всех наших. Вот возвернутся наши после войны, памятник здесь поставим. Поимённо всех укажем.
Разыскали уцелевшую телегу и впряглись в неё, пошли по селу собирать трупы. После прошедшей ночи немец неотступно следовал за Евдохой и помогал женщинам перевозить тела. Раздобыв на пепелище где-то обгоревшую лопату, старательно рыл могилу. Евдоха в тяжком раздумье смотрела на мёртвых.
- Слушайте, бабы! Как решите, так и будет. Надо с них одёжу снять, что может нам пригодится. Мы без всего остались, им она уже ни к чему. Да, я думаю, не обидятся они на нас...
Все молчали. Одна из женщин молча подошла к телу и начала его раздевать, аккуратно складывая на земле вещи. За ней последовали другие. На сердце отлегло. Знать, поняли её люди - не ради наживы всё это...
- Переписать надо всех поимённо.
Селян уложили в могилу, принялись раздевать немцев. дурачок помогал им и при этом что-то бормотал. Петрусь, выглядывая из окна школы, повторял их за ним. Евдоха кликнула его.
- Ты в школе немецкий учил. Спроси, их ли то имена.
Услышав родную речь, парень встрепенулся и показывая рукой на каждого, повторил имя.
- Запиши, Петрусь, что он говорит.
- Да на что нам имена этих супостатов?
- У них ведь тоже матери остались. Не для войны они их в муках рожали. Как все наши бабы, лучшей доли молили для сынов, да война иначе распорядилась. Каждой хочется знать, где её дитё похоронено. Не фашисты же мы... Если бы люди подобрей друг к дружке были, глядишь, и не лилась кровь людская, как водица. Может, кто и навестит их могилки... А мы не будем зло умножать на земле. Его и так с лихвой хватает. Спроси, Петрусь, как немца нашего кличут.
- Пауль.
- Наречём Пашкой, по нашему. Вместе нам теперь лямку тянуть.
Постояли на краю могилы и вновь пошли по селу в поисках необходимого для выживания. Всё сносили в школу. Перебрали всю найденную картошку из погребов. Ту, что прихватил жар, пошла на еду. Уцелевшую снизу отложили на посадку. Поселились тут же. Для тепла забили выбитые окна досками. Спали в школе вповалку на соломе и горелых матрасах, укрывшись разным тряпьём. Весна уже набирала силу, вселяя надежду в сердца.
К коммуне Евдохи прибилось ещё несколько женщин с детьми из сожжённых деревень. Община нуждалась в рабочих руках. Павел был незаменим: и в плуг впрягался, и в борону; и рыбачил с детворой. Обходя округу вблизи села, находил брошенные при отступлении немцами вещи. С мальчишками он нашёл в лесу парашют. Бабы ахали при виде прозрачной струящейся ткани. Евдоха шершавой ладонью провела по ней и выдала:
- Справим, бабы, молодухам блузки, чтоб встречать наших победителей при параде!
Дети не стояли в стороне от общих дел. Слишком быстро их война заставила повзрослеть. Хвостиком они ходили за Пашкой, перенимая от него навыки, которые отт помнил. Вместе натаскали обгорелых досок и чинили с ним крышу. Грибы, ягоды летом были хорошим подспорьем. Однажды из леса привели тощую корову. Вот радости было!
Давно Петрусь обучил Павла вместо "Heil Hitler!" говорить "Hitler Kaput", но от проходящих солдат его всегда прятали. Не ровен час... Давно все поняли, без мужика им не выжить, а Пашка - свой! Берегли его, как зеницу ока. Но однажды не уследили... Выскочил он перед проходящими солдатами и стал выкрикивать:
- Hitler Kaput!
Те окружили его со всех сторон.
- Ах, ты недобиток фашистский!
- Порешим его, братцы!
- Сотрём навек улыбочку с лица этому гаду!
- К стенке его!
Напуганные женщины бросились за Евдохой. Павел стоял у стены под прицелом автоматчиков. Она встала между ними.
- Не трогайте его!
- Ты, что, мать? Умом тронулась?
- Не отдам! Мой он!
- Знаешь, что по законам военного времени с пособниками фашистов делают?
- Ты говори, да не заговаривайся! Никогда в пособниках не ходила. Зови старшого?
Бабы загалдели, поддерживая её. Пришёл офицер. Оглядел гомонящую толпу.
- Что тут у вас?
Евдоха выступила вперёд.
- Поглядите на меня, люди добрые! На троих сынов я похоронки получила в начале войны. Смерть молила прийти, но не шла она. Казалось, уже ничего хуже не будет. Оставили вы нас ворогу на истязания, почти два года под ним ходили. Чего натерпелись, и не перескажешь. Спалили немцы село уходя. Никого не пожалели, даже своих раненных добили. Этот уцелел. Вместе выживали на голой земле, и горе, и радость делили пополам. Пашка мне заместо сына погибшего стал. В делах всех нашей коммуне он помощник незаменимый. Это ничего, что он без памяти, но молод и силён. Погляди на моё войско, начальник! Старухи, мамки с дитями малыми. Нам хлеб сеять и убирать, чтоб вас кормить, Откуда силы брать и помощников? Пашка нынче нам не враг, а работник тыла. Всех вас мать родила, и его, где-то там, мается в неизвестности. Коль Бог ему жизнь сохранил, знать так надо. Решите Пашку убить и меня рядом ставьте. не нас порешите, коммуну нашу разорите. Не фашисты вы, чтоб разор на родной земле чинить.
Она умолкла. Бабы плакали, сбившись в кучу. Офицер что-то сказал адъютанту. Тот мигом притачил вещмешок и стал в руки растерявшейся Евдохи выкладывать офицерский паёк. Солдаты последовали примеру. В руках у женщин оказались консервы, мыло, махорка.
Маленький Ивась удивлённо сказал:
- Мы не курим. Зачем нам махорка:
Рассудительный Петрусь ответил:
- Глупенький, её же обменять можно на станции.
Войско двинулось дальше, а женщины стояли у дороги, благословляя идущих на фронт и благодаря судьбу, пославшую им Пашку и мудрую Евдоху.
Когда пришла долгожданная победа, и горе, и радость были общими. Возвращающиеся с фронта мужчины к Пашке отнеслись настороженно, а некоторые и не скрывали своей агрессии, так что Евдохе приходилось быть настороже. Узнав как выживали женщины эти годы, мнение своё поменяли. К тому времени Пашка кое-как говорил по русски, от тяжёлой работы не бегал. Стране нужен был хлеб. Жили в наспех сколоченных бараках и списанных вагонах. В одной комнатушке ютилась Евдоха с Пашкой, Петрусём и его сестрой. Мальчик давно начал называть Евдоху мамой и сестре наказал это. Следом и Пашка стал её так называть. Приросла сердцем к ним женщина. Словно в огрубевшей душе её что-то вновь ожило. Память к Павлу возвращалась медленно. Трудовые навыки он помнил, а кто и откуда - забыл. Только по ночам метался он, как в бреду, выкрикивая что-то по-немецки и всё звал кого-то. Петрусь сказал, что Павел мать ищет, свою настоящую, и... вроде как находит, во сне. На утро парень ничего не помнил, был умиротворён и спокоен. Это беспокоило женщину. Живёт где-то его мать... Слёзы горькие льёт, а ничего о судьбе сына не ведает. Что может быть горше... Она бы его приняла и, может, при родной матери да в знакомом месте вернулась память к нему. А как же она, Евдоха?! Сомненья мучили. Она даже к батюшке обратилась, ища у него поддержки, а получила совет.
- Любая мать, о чадах своих заботится, пока они малы. Как вырастут, своим умом живут, принимают решения, за которые ответ держать придётся. Славных сыновей ты воспитала. Могли бы схорониться или осторожней быть, но пали они смертью храбрых. Вечная память им! Это было их решение. Павел болен и решать за себя не может. Ответственность за него лежит на тебе. Желаешь ли ты ему лучшей доли? Как мать, можешь понять страдания другой женщины и облегчить ей душевную боль? Ни твоей, ни её вины нет в произошедшем. Война - зло великое. Решать тебе, Евдокия.
Как-то привёзпредседатель в село столичную журналистку. Нину Авдонину интересовало братское захоронение в центре села и жизнь коммуны в те нелёгкие годы. Всем было интересно, потому встречу провели в школе. Наперебой женщины расхваливали Евдоху, державшую всех в ежовых рукавицах и заставлявшую жить по совести.
- Если бы не наша Евдоха, пошли бы по миру и неизвестно смогли бы выжить аль нет.
Засиделись за полночь. Нина внимательно слушала, записывая всё в блокнот; много рассказывала о столичной жизни, о том, что происходит в мире.
- Уже столько лет прошло, а война всё даёт о себе знать. Дети ищут потерянных матерей, родственники ищут друг друга. Много интересных случаев. Находятся иногда те, кого считали погибшими. Если вы тоже кого-то ищите, напишите всё подробно. Отправим запросы. Возможно, кому-то и повезёт. Я уезжаю утром, к автобусу приносите.
Ей передали все сохранившиеся документы по госпиталю и список имён, названных когда-то Паулем.
На постой Нина пошла к Евдохе. Та видела, что девушка умаялась, но уверенность в правом деле придала ей решимости.
- Нина, разговор есть.
- Вспомнили что-то ещё, Евдокия Ивановна?
- При людях не стала говорить. Хочу я мать Пашкину сыскать. В госпитале три Пауля значились. Среди убитых ни одного нет. Сам он не помнит ничего, но в жизни нашей крестьянской кумекает. Петрусь по моей просьбе его в баньке оглядывал. Родимых пятен нет, только шрамик небольшой на животе справа. Ещё он на губной гармошке любит играть. Ты уж там как-то поаккуратней, чтоб не обнадёжить кого напрасно. Сам он не помнит ничего и добавить мне больше нечего. Мается он сильно, мать вспоминая. Сил нет на эти муки смотреть, а вспомнить не может. Подсоби, а я спокойна буду, что сделала всё, что смогла для него.
Потянулись долгие дни ожидания. Из района срочно привезли каменную плиту и установили на месте захоронения, обещая позднее высечь все имена. Ожидался приезд немецкой делегации, нашлись родственники захороненных немцев. Сжалось сердце Евдохи от недоброго предчувствия. Уже жалеть она стала, что запрос дала. В комнату вошёл Петрусь.
- Чего вы, мама, в потёмках сидите? Грустите о чём?
- Слыхал небось уже, немцы к нам едут.
- Да всё село гудит...
- Может, и Пашки нашего мать сыскалась и приедет с ними... Останусь опять одна...
- Не горюйте, мама! Мы с Ксюшкой вас никогда не бросим. Если и взаправду мать Пашки найдётся, вы, заради Христа, сестрёнке скажите, что и на мамку запрос послали. Она ещё маленькая, пусть надеется. А я давно знаю, что её нет...
Он прижался к Евдохе, всем телом содрогаясь от рыданий. Давно он носил в себе эту тайну. Наконец она прорвалась, как нарыв, облегчив боль утраты, оплакав её.
Она помнила всё, будто то было вчера. Хоронили селян. Наказала Татьяну так положить, чтоб лица не разглядеть. Детям тогда сказала, что мать их к отцу в партизаны ушла и наказала жить с ней и слушаться.
- Да какой же аспид тебе проболтался?!
- Я среди вещей у могилы платочек мамкин увидал. Там краешек немного надорванный. Я его украл, хоть вы говорили, что всё теперь общее, и в лесу прикопал. Хотел, чтоб он Ксюхе достался. Но место то потерял, так и не нашёл... Виноват я...
И он снова зарыдал, да так горько.
- Не виноват ты ни в чём... Это всё война подлая.
Гостей ждали у школы. Самое нарядное надели, у кого что было. Из автобуса вышла Нина и десятка два людей. Женщины в необычных нарядных платьях, волосы красиво уложены, мужчины - в строгих костюмах. В диковинку такие наряды после войны в селе. Люди, стоящие напротив, с любопытством разглядывали друг друга. Пока Нина что-то переводила, из толпы гостей вышла щупленькая женщина. Сквозь толстые линзы очков она вглядывалась в толпу встречающих. Вдруг Павел напрягся и пошёл ей навстречу. Женщина протянула к нему руки, но он резко повернулся и рванул к Евдохе. Крепко сжав её руку, потащил за собой. Затаив дыхание гости и селяне наблюдали за происходящим. Павел-Пауль переводил свой радостный взгляд с одной женщины на другую и повторял, как заклинание:
замечательный рассказ о людях живших в то страшное время... думаю что в этом туре произведение займёт достойное место... автору желаю вдохновения и приятной весны...
У меня пожелание к автору: не старайтесь добить читателя объёмом жалостливой патриотической информации. Этого добра на литературных сайтах в избытке. Берите не количеством, а качеством. Художественная литература потому так и называется, что не перечисляет факты, а красиво их описывает. Тут очень важны детали, разные мелочи, акценты. За примерами далеко ходить не надо - откройте книгу любого классика. Что круто замахнулся? А как иначе? Любой лейтенант должен стремиться стать генералом. Иначе зачем он пошёл в армию?
Большое благородное сердце матери , простой женщины Евдохи, увидит каждый, кто прочитает этот рассказ. Вспомнила повесть В. Закруткина "Матерь человеческая". МАтеринское чувство не убьёт никакая жестокость. Мне понравилась история. Удачи автору.
Помочь сайту
Поздравления
