А вот какая история случилась в наших местах лет двадцать тому назад, а возможно, и все тридцать лет и зим прошмыгнуло быстроногим зайцем с той поры. Один мужичок, по имени Евсей, приобрёл в своё хозяйство лошадь. В то не очень далёкое время люди как-то больше надеялись не на лошадиные силы под металлическим автомобильным капотом, а на настоящую лошадь. Да и автомобиль был в нашем лесном краю такой же редкостью тогда, как лошадь сегодня. Приобрёл он её легко, и, как ему показалось, очень удачно. Лошадка была молодой и здоровой.
Финской породы с местной примесью, бурой масти, не очень высокая, но с гордой осанкой лошадка – была давняя мечта Евсея.
Евсей, как опытный цыган, осмотрел зубы, поднимая мясистые губы лошади.
-У, так совсем молодая, лет пять и всего-то, - обрадовался Евсей лошадке.
Он ощупал каждое копыто, потрепал воронёную гриву ржущей от восторга лошадки и отдал накопленные честным трудом деньги хозяину. Хозяин лошади вначале смотрел на Евсея с прищуром, но, после того как ударили по рукам, он с улыбкой взял деньги, и на вопрос Евсея о том, как кличут лошадку, ещё шире улыбнулся в ответ:
-Зови, как хочешь эту Наполеоншу.
Евсей не расслышал последних слов, оборванных ветром, и в его сознание зацепилась несколько иная фраза: «Зови, как хочешь, но не давай воли!»
Евсей, играя вожжами, больно ударил лошадку по бокам и как когда-то его дед, служивший в своё время в кавалерии царю – батюшке, прикрикнул на свою покупку:
-А ну, милая, давай аллюром в три креста!!
Лошадка рванула с места, хрипя и выбрасывая копытами снег. Сани дёрнулись. Но, чувствуя опытного ездока, лошадь успокоилась и показала новому хозяину всю свою прыть. Душа Евсея наполнялась радостными мечтами. Вот уже завтра с утра он отправится по замёрзшему льду озера на санях на рыбалку. На розвальнях он сумеет привезти всё для постановки сетей и за день управится с заботой. А уж Бог даст, то дня через три он приедет патровать сети. От удовольствия Евсей закрыл глаза и представил, как он тащит из чёрной проруби сеть озябшими руками, а в снастях на снегу трепещут огромные лещи и щуки, закусывают челюстями нити жирные судаки.
Это было вчера.. А сегодня Евсей бежал изо всех сил по сугробам, стараясь выше поднимать ноги в тяжёлых промокших от поймы валенках. Деревня уже виднелась на высоком берегу, задёрнутая завесой дыма от печных труб. Зимнее озябшее солнце судорожно цеплялось за кромку далёкого леса.
-Только бы поспеть! Так и бывает! Первый раз! Эх, жалко лошадь! Не могу..у..у!- хрипел и плакал навзрыд Евсей, стараясь дышать ровнее морозным январским воздухом. Сердце прыгало, как воробей, пытаясь разорвать старый тулупчик мужика. Он всё ещё не мог смириться с мыслью, что его молодая лошадка умирает, не дойдя до дому. И теперь он спешил изо всех сил, чтобы принести лошадке свежего сена и горячего пойла, постараться поднять упавшую от усталости лошадку.
Забежав в избу, Евсей позвал мать. Та спустилась с печи и поначалу не поняла слов сына. Затем старуха заохала, запричитала, стала собирать хлеб, выливать горячую воду в ведро, а Евсей побежал за сеном. Через тридцать минут они по следам добрались до упавшей в снег лошади. И если бы не странный хрип, исходивший то ли из носа, то ли изо рта лошади, можно было подумать, что она уже умерла. Лошадка никак не признала хозяев, ни хлеб, ни сено, ни тёплое пойло её не встревожили. Она лежала с закрытыми глазами, хотя Евсей и пытался своими пальцами открыть огромные лошадиные глаза. Но лошадиное веко было сковано судорогой, так показалось Евсею. Лошадь явно умирала. Пошёл снег, потянул ветер. Хотя и было темно, но Евсей чувствовал, как снег таял на ещё тёплой бурой шкуре лошади. И вдруг в нём проснулась такая жалость к этой скотине, что он заплакал от бессилия чем – то помочь этому ещё живому существу. И тут в голову ему пришла мысль. Он повернулся к матери и громко, отчётливо проговорил, как будто генерал на поле боя отдал приказ:
- Мама! Бегите в деревню, поднимайте всех старух! Марию Ивановну, Лукерью Петровну, Авдотью Никитичну, Лыковку, Матрёну Саватеевну! Всех, мама, зовите! Скорее! Поняла, мама? Всех, всех скорее!
-Что ты удумал, Евсеюшка?
-Я останусь у лошади, посторожу, упряжь сниму, освобожу маленько лошадёнку. А как вы подойдёте, то лошадь затащим на сани и попытаемся дотащить её на санях до деревни. А там…
Сын уже не видел, как мать на слова сына покачала головой и, утопая в сугробах, исчезла в темноте.
Через некоторое время старушечья подмога, галдя, взваливала лошадку на сани. Двадцать человеческих рук тащили лошадиную тушу на сани, ухватившись за ноги, гриву, морду и хвост. Но лошадь не издала не звука. Глаз не открыла.
бабка лет семидесяти, лечившая всех деревенских от любой лихоманки,
-Лошадка твоя, Евсеюшка, сглазом пробита, нечистью разной, вот и помирает.
Евсей на это только огрызнулся:
-Впрягайтесь, старые, до дому ещё далеко!
Старушонки схватились за оглобли, двое самых сноровых из них впряглись в хомут, который Евсей снял с лошади. Сам Евсей тащил сани за вожжи. Через два часа старушечий поезд въехал в ворота Евсеева дома. Уставшие старушки затащили умирающую лошадку в хлев. В результате перенапряжения Авдотья Никитична вывихнула себе ногу, Лыковка надсадила спину, Лукерья Петровна, предсказавшая скорую смерть животине, схватилась за сердце. Измученный Евсей, более мыслями, чем физической нагрузкой, пригласил старушек в дом. Всего старушек с матерью было девять человек. В особой праздничной суете от того, что сделано большое дело, был загрет самовар, на столе появилась ягодная настойка, пироги. Выпив с устатку чаю и по граммулечке настойки, женщины заговорили. Говорили наперебой, забыв про усталость и ломоту в костях, всё более о военном времени, когда сами впрягались в плуг за место лошадей, о тяжёлой работе в колхозе, о мужьях, погибших на фронте. Вспомнили, как всей деревней поднимали Евсея, ставшего теперь единственной опорой в их деревне.
Но, тут заглушая шум самовара и старушечий хор в хлеву, громко, как резанная, заржала лошадь.
Старушки переглянулись, перекрестились и Лукерья Петровна, отводя взгляд от Евсея, многозначительно вздохнула:
-Отходит скотинка-то…отмучалась сердешная.
Евсей схватил фонарь, в спешке зажёг его и, неодетый, выскочил во двор, за ним поспешили все. Евсей открыл дверь хлева и замер: подбежавшие старушки видели, что только мерцающий фонарь дрожал в его руке, сам он не отводил глаз от лошади. А та, недавно, как мёртвая, лежавшая на снегу, теперь стояла, гордо закинув голову, жевала сено и как будто бы подмигивала всем присутствующим, скаля при этом здоровые белые зубы. Огромная тень от головы лошади на заиндевелой стене хлева, отбрасываемая от света фонаря, напоминала Наполеона в треуголке.
Помочь сайту
Поздравления
