Однокурсники, или дороги, которые мы выбираем

- Петя! Петушок! - раздался голос Варвары Степановны из кухни.

- Что, мам? – ответил Петр Петрович, откладывая газету с объявлениями о поисках работы.

- Включи телевизор, «пятый канал»!

- А что там, мам?

- Там Володю Гришаева показывают!

«Черт, какой я, на фиг, Петушок! Вчера полтинник отметил, а ей все Петушок. Вот именно «отметил», а не отпраздновал. Посидели с мамой на кухне перед телевизором. Я пил водку, а мама чай. Пюре, котлеты, селедка, винегрет и помидоры домашней консервации – вот и весь праздничный стол. Юбилей, блин! Хотя бы одна «собака» позвонила или эсэмэску сбросила. А кто, собственно, должен был поздравить? Из родственников осталась только мама. Друзья? А где они те друзья?»

Сутулясь, шаркающей походкой Петр Петрович подошел к окну, где на подоконнике лежали очки и телевизионный пульт. По телевизору показывали какой-то прием в правительстве. «Ну и что? И где же здесь Гришаев?» Вдруг камера наехала на небольшую группу мужчин в смокингах с бокалами шампанского в руках. Среди них стоял улыбающийся Володька. Время казалось, было над ним безвластно. Все такой же подтянутый и широкоплечий с копной непослушных вихрастых волос на голове. А ведь они одногодки. Петр Петрович с досадой взглянул на свой большой живот.



- Петушок, ты смотришь?

- Да, мам, смотрю!

- Вот молодец парень! Сам из детдомовских, а смотри-ка, в какие люди выбился!

- Да, мам, молодец!

- А ведь вы с ним дружили в институте, я его очень хорошо помню!

- Да, мам, дружили!



Петр Петрович сел в кресло и надел очки. «Какое там, к чертям собачьим, дружили? Постоянное соперничество за лидерство в группе». Отец тогда приехал из Ирана, где проработал три года, возглавляя строительство какой-то электростанции. В период тотального дефицита у Петра было все, или почти все, о чем только могли мечтать его однокурсники. Стереопроигрыватель Sony, магнитофон Sharp, телевизор Panasonic и вожделенные джинсы. Несколько пар и два костюма! Гришаев не мог себе позволить купить у фарцовщиков ни одной приличной шмотки. Но Вовка шил. У него была какая-то допотопная швейная машинка Zinger, которую он притащил из своего детдома. А шил парень мастерски. Создавалось впечатление, что он одевается исключительно в «Березке». Из бракованных тканей и фурнитуры, приобретенных в магазине уцененных товаров он создавал шедевры. Вовка был балагур и весельчак. Пробелы школьной подготовки и нехватку эрудиции он с лихвой компенсировал остротой ума и искрометным юмором. В словесных баталиях Гришаев всегда выходил победителем, несмотря на то, что Петр постоянно козырял своей начитанностью и щеголял энциклопедическими знаниями. Гришаев был троечником, а Петр круглым отличником. Они оба были влюблены в Лидку Фомину, первую красавицу института.



- Петушок, а помнишь как на втором курсе вы с Володей, защищая девочек, подрались с какими-то хулиганами? Вас тогда побили, и ты пришел домой с синяком.

- Помню, мам!



Еще бы ему не помнить! На всю жизнь запомнил. Они оба пытались ухаживать за Фоминой. Но вредная девчонка все время делала вид, что никак не может определиться в свом выборе. В тот день, после вечеринки в общежитии, они провожали Лиду домой. В парке за ними увязались три пьяных пэтэушника. Они шли сзади, и все время отпускали непристойные, даже скабрезные шуточки в адрес девушки. Не выдержав, Володька развернулся и, схватив одного из них за грудки, что-то грубо ответил. Завязалась драка. Петр стоял в стороне и молча наблюдал. Увидев первую кровь, его затошнило и буквально парализовало от страха, постыдного пошлого чувства. Володька дрался один с троими. И он победил. Пэтэушники, не выдержав натиска детдомовца, разбежались. Гришаеву разбили губу и выбили зуб. Он подошел к Петру злой и мрачный: - Слизняк. – Короткий удар был не очень сильным. Стыд и обида захлестнули Петра. Рядом стояла Лида и как-то презрительно ухмылялась.



- Петушок, а куда Володю распределили после института?

- Не помню уже, мам. Куда-то в Тьмутаракань. Его диплом еле-еле на тройку за уши вытащили. Из жалости, потому как детдомовский.



А ведь Лидка далеко не дура. На пятом курсе института нужно было уже как-то определяться. Жила она в коммуналке в одной комнате с матерью и младшим братом. На прилавках магазинов той поры было шаром покати. Рынки и спекулянты – не по карману. На зарплату лаборантки и стипендию в сорок рублей здорово не разгуляешься. Ну и что ей мог дать нищий Гришаев? А у Петра дом – полная чаша. Отец начальник строительного управления и депутат городского совета. Снабжение из ОРСа, это как из валютного магазина. Перед самым дипломом они поженились. Мама почему-то невзлюбила Лиду. Она считала, что та женила на себе Петра из корыстных соображений. В девяностых началась экономическая неразбериха и по стране прокатилась волна бандитских разборок. Отец погиб при странных обстоятельствах. Маму арестовали по какой-то экономической статье. Потом были суд и конфискация имущества. Через год завод, на котором работал Петр, закрыли. Лида пошла торговать на рынок. Однажды она вернулась с работы заполночь. Жена была пьяная и какая-то возбужденная. На все вопросы Петра отвечала зло и агрессивно. Она обозвала его бездарью, неудачником и маменькиным сынком. Утром, собрав вещи, Лида ушла. Через месяц они развелись, и у Петра началась черная полоса в жизни.



- Петушок, а давно вы с ним виделись?

- С кем, мам? – с трудом оторвался от горестных воспоминаний Петр Петрович.

- Как с кем? С Володей разумеется!

- Давно, мам. Не помню уже.



Петр Петрович соврал. Он прекрасно помнил их последнюю встречу. Дефолт конца девяностых поставил на колени большую часть страны. Такого массового обнищания еще не было. Были введены талоны на товары первой необходимости. Сигареты покупали поштучно у старушек на улице и, сделав несколько затяжек, гасили слюной, чтобы потом докурить дома. Предприятия и учреждения закрывались в массовом порядке. Зарплату не выдавали месяцами, людей отправляли в неоплачиваемые бессрочные отпуска. Именно тогда сосед Кондратич предложил ему работу в своей бригаде. Рано утром на его стареньком «жигуленке» пять членов бригады выезжали на окраину города в район промышленно-складской зоны. На стене какого-то сарая была коряво выведена черной краской надпись «выполним работу». Возле этого сарая рядом с магистралью областного значения они поджидали заказчиков. Иногда приходилось ждать по несколько дней. Работы были в основном погрузочно-разгрузочные, сельскохозяйственные или строительные. В то утро Петр Петрович ездил в Центр занятости, где состоял на учете в надежде получить более-менее приличную работу. На «точку» он добирался двумя маршрутками, а потом еще шел минут двадцать от остановки. Возле сарая стояла новенькая «девятка» вишневого цвета. Кондратич договаривался с какой-то дамой, которая что-то эмоционально высказывала в трубку мобильного телефона, бывшего в те времена символом достатка и благополучия. Женщина как будто сошла со страниц модного глянцевого журнала. Пока Петр Петрович подходил, его все сильней и сильней охватывало волнение от какого-то предчувствия. Это была Лида! Она обернулась и посмотрела на него. Сначала в ее глазах промелькнул испуг, потом удивление, сменившееся презрительным вызовом. Взгляд бывшей жены как бы говорил: «до чего же ты опустился «маменькин сынок», и посмотри кем стала я». Лида на своей машине сопровождала старенький грузовик ГАЗ-66 под завязку загруженный мраморными плитами. В пути сердце ветерана грузоперевозок не выдержало нагрузок и двигатель «полетел». Сейчас ее деловой партнер должен был подогнать другую машину, в которую требовалось перегрузить плиты. Автофургон Урал не заставил себя долго ждать. Коротко переговорив с шофером, Лида распорядилась начать перегрузку. Полированные плиты были чудовищно тяжелыми и казалось, что их бесконечное множество. Пот заливал глаза и пропитывал рубашку. У Петра Петровича затекли пальцы. Лида стояла в стороне и смотрела на него. Презрение покинуло ее взгляд. Сейчас глаза бывшей жены отражали совсем другие чувства. Это были жалость и сострадание. Зазвонил ее мобильный телефон. Она что-то долго отвечала. Затем Лида подошла к Кондратичу и, переговорив с ним, села в свою машину и уехала. Когда уже заканчивали загрузку Урала, подъехала серебристая Toyota. Кондратич подошел к иномарке и, наклонившись к опущенному дверному стеклу, начал диалог с водителем. От машины бригадир отходил с радостным выражением лица. В его руке была зажата приличная пачка купюр. Передняя дверь легковушки открылась, и из нее вышел компаньон Лиды. Петр Петрович не поверил своим глазам. Это был Володька Гришаев. Весь его внешний вид просто кричал о благополучии и удаче. «Новый русский» ослепительно улыбаясь, подошел к бывшему однокурснику и обнял его за плечи:

- Петруха, братишка! Сколько лет, сколько зим? Когда мне позвонила Лида и сказала, что ты здесь, я просто не поверил. Ну, как ты? Что ты? А впрочем, не говори, все понятно. Слушай, Петька, не могу сейчас долго разговаривать, спешу. Полный цейтнот. Через два часа у меня самолет в Прагу, а мне еще нужно с одним человечком, кровь из носа, повстречаться. Поступим так, вот тебе моя визитка, - Гришаев вытащил из кожаного бумажника маленькую тонкую картонку с голограммой, - позвони мне дня через три. Посидим, поговорим без суеты. Ну, давай, - Володя по-дружески хлопнул приятеля по плечу и быстро направился к своей машине. Сделав несколько шагов, он вдруг развернулся:

- Петька, выручай. Я не успел Лидке «бабки» перегнать. Вы ведь здесь все равно до вечера сидеть будете? Я ей сейчас на мобилку звякну, и она подскочит. Передай ей деньги.

Гришаев протянул Петру пачку стодолларовых купюр в банковской упаковке. Лида в тот день так и не приехала. Не приехала она и на следующий. А потом у Кондратича сломалась машина, и бригада ушла на вынужденные выходные. Петр Петрович сидел дома и смотрел на пачку долларов. «Господи, десять тысяч «баксов»! Да это же целое состояние!» От купюр исходил незнакомый пьянящий запах. «А еще говорят, что деньги не пахнут. Еще как пахнут!» Прошло три дня. Петр Петрович достал визитку Гришаева и подошел к телефону. «Абонент временно недоступен», - ответил приятный женский голос. Вздох облегчения невольно вырвался из груди. «Ничего, перезвоню завтра». Больше Петр Петрович Гришаеву не звонил и из бригады Кондратича ушел.



- Петушок, посмотри! Наш Володенька с президентом разговаривает!

«Господи, опять «Петушок», и уже «наш» Володенька». Петр Петрович с раздражением посмотрел на экран телевизора. Президент страны пожимал руку Владимира Гришаева.