Увидев над городом клубы густого разноцветного дыма, генерал де Сегюр грязно выругался, как последний парижский клошар [1] , и задергался в седле.

  - Если русские сожгут все свои дома, то где мы будем размещать своих раненых? - процедил он сквозь зубы, чтобы, не дай Бог, его не услышал Император.

  Но тот обладал прекрасным слухом и сегодня был в очень плохом настроении, а потому не преминул отозваться:

 - Вы устроите госпитали в здешних соборах, мой генерал. Посмотрите, сколько их в городе. Русские никогда не жгут своих святынь и тем самым оказывают нам неоценимую услугу. А мои артиллеристы стараются поберечь боеприпасы, хотя им иногда очень хочется пострелять по этим нелепым золотым куполам. 

  Имея артиллерийское образование, Наполеон любил не только похвалить  в  разговоре своих братьев по оружию, но и слегка пошутить над ними.

  - А вас, мой генерал, - обратился он вновь к де  Сегюру, - я попрошу найти для меня в этом городе просторный и удобный дом, расположенный в центре на господствующей над местностью высоте.

  - Вы думаете, сир, что русские предпримут штурм, чтобы отбить город? – вступил в разговор генерал Арман де Коленкур.

  - Нет, этого я не ожидаю, - ответил ему Император, поторапливая коня. – Тогда бы они не стали жечь его. Просто я хочу насладиться прекрасными видами города и его окрестностей.

  - Вы хотите остановиться здесь надолго? – удивился маршал Мюрат, который обладал способностью всегда держать свою лошадь впритирку  к императорской.

  - Навсегда, - сказал Наполеон твердо и серьёзно, но вся его свита поняла, что он шутит, и с облегчением вздохнула: плохое настроение у Императора прошло, теперь можно было и расслабиться.

  А он продолжал развивать свою шутку дальше, довольный оживлением среди своих подчиненных.

  - Я надеюсь, месье Понятовский, который уже бывал в Росссии, подскажет мне, что означает название этого города по-французски.

  - Конечно, сир, - отозвался генерал Юзеф Понятовский, командовавший в армии Наполеона польским корпусом. – Оно произошло от слова «смола», так как жители добывали ее в лесах и употребляли при изготовлении лодок.

  - Ну, вы видите, как все просто, - улыбнулся император. – Я переименую этот город на французский лад в Виль-де-Гом [2] и сделаю его столицей своей новой империи. А почти рядом, в Санкт-Петербурге,  будет тихо жить мой бывший друг, называвший меня своим братом, император Александр. Вскоре он запросит у меня мира, и я подпишу его  с условием, что он отдаст мне и Москву. Теперь русские цари, которые венчаются на царство в своей старой столице, должны будут спрашивать разрешение на это  у меня.   А, главное, я сохраню свою армию для дальнейшего расширения своей империи.

  Настроение у свиты поднялось еще выше: если Император начинал безрассудно фантазировать, значит, сегодня вечером можно ждать приема с шампанским и музыкой.

  Они уже въезжали в Смоленск, конные драгуны, сопровождавшие Императора с командного пункта, ускакали вперед, чтобы проверить прилегающие улицы, генералы с любопытством стали осматривать редуты и приближающиеся стены крепости, в отличие от Наполеона, который, казалось, потерял всякий интерес к этому городу и, прикрыв глаза, мерно покачивался в  седле. 

 В это время из-за поворота стремительно выскочил гусар в сбившемся набок кивере, на взмыленном коне.

  - Ваше величество! – закричал он. – Соизвольте остановиться и подождать! Впереди у моста идет бой! Полсотни недобитых русских гренадеров спрятались под мостом и открыли огонь по авангарду вашего охранения. Мы услышали стрельбу, уже будучи в крепости, и поспешили на помощь. Через полчаса мы уничтожим их, и проезд через мост будет свободен.

  Первым отреагировал на это сообщение маршал Мюрат.

  Он вздыбил своего коня, вытащил из ножен шпагу и приказал остававшейся в строю роте своей охраны:

  - Драгуны маршала Мюрата, за мной!

  Наполеон не остановил его, зная что это бесполезно, и продолжал медленно ехать вперед.

  - Сир, - обратился к нему де Коленкур, - надо подождать. Наши наступавшие, грубо говоря, прошляпили эту засаду русских, и дальнейшее продвижение может быть опасным.

 - Если за дело взялся Мюрат, - спокойно и не торопясь ответил ему император, - то никакой задержки не будет. Пора уже к этому привыкнуть.

  Дважды уязвлённый сегодня генерал де Сегюр решил отыграться на военных, заметив: 

  - Хорошо, что русские  не поставили в засаде пушки. Они могли открыть по нам огонь, когда мы только начали спускаться к Днепру.

  Наполеон промолчал, и все другие последовали его примеру. Они были уверены, что сегодня в штабе состоится трудный разговор с командованием штурмовой группы.

  Император был прав, высказываясь о способностях Мюрата быстро выходить из сложных положений. Они не проехали и десяти минут, как стрельба прекратилась, и тот же растрепанный поручик, прискакав, доложил, что путь свободен.

  Проезжая по мосту, Наполеон остановил коня и взглянул вниз.

 Обмелевший Днепр медленно нес свои бурые волны вдоль заросших кустарником берегов, а у самого уреза воды, на желтом песке виднелись  темно-зеленые мундиры убитых русских гренадёров. Их было немного, человек двадцать- тридцать, но большинство из них лежали с оружием в руках.

  - Интересно, на что они надеялись? – тихо спросил де Коленкур.

  Император сначала пристально взглянул на него, потом на собор, возвышавшийся   на горе, и указал на него пальцем:

  - Они ждали помощи оттуда… От своего кроткого Бога, которого считают всесильным…

  На заседание штаба Наполеон явился вновь мрачным и немногословным. Он даже не присел в свое любимое кресло, которое везли из самого Парижа, а стоял у карты, повернувшись спиной к сидевшим за столом военачальникам, и выслушивал их доклады.

После заключительного выступления маршала Бертье, начальника штаба армии, наступила долгая и томительная тишина.

 Затем Император повернулся к заседавшим, причем сделал это так резко и неловко, что карта Смоленска слетела со стены и упала у его ног.

  - Я не слышал ни в одном из докладов о наших потерях, - совсем негромко сказал он.

  - Подсчеты еще идут, - ответил Бертье. - Но барон Денье может уже сообщить предварительные цифры.

  Инспектор смотров армии вскочил со своего места:

  - Число погибших не превышает двенадцати тысяч  человек.

  - Раненых?

  На этот вопрос поспешил ответить главный  медик Ларей:

   - После сражения в лазареты доставлено шесть тысяч раненых.

  Наполеон медленно обошел вокруг комнаты и наконец опустился   в кресло во главе стола, тяжело и неловко.

  - А вы знаете, маршал Бертье, - устало спросил Император, -что потери могли быть больше, если бы не мужество  одного из высших командиров моей армии, а именно маршала Мюрата?

  -Я знаю об этом инциденте, - ответил Бертье. - Маршал Ней, чьи части вели бои на этом участке, уже принял меры по наказанию офицера, не заметившего засады. 

 - Маршал Ней? – удивился Наполеон. – Будьте добры, маршал Ней, сказать мне: а какие меры вы бы приняли, если бы на мосту погиб ваш Император, въезжавший в поверженный город?

  Побледневший маршал Ней, как всегда одетый, словно на парад, встал и вытянулся в струнку:

  - Я бы застрелился, сир…

  Сказано это было очень серьезно и печально, но что-то в тоне этого высказывания заставило Наполеона вдруг улыбнуться и сказать с точно такой же интонацией:

  - Тогда бы потери нашей армии составили двенадцать тысяч и два человека.

  Все улыбнулись, понимая, что Император шутит, а маршал Мюрат даже позволил себе рассмеяться.

  Но Император прервал это веселье коротко и строго:

  - До Москвы осталось пятнадцать переходов. Сегодня я решу, будем ли мы зимовать в Смоленске или пойдем дальше.

  Дом смоленского губернатора, который  генерал де Сегюр выбрал в качестве резиденции Императора, был огромен, пуст  и, несмотря на летнее время,  холоден.

  Но в гостиной уютно теплился камин, на столе  стояла чашечка кофе

  Боясь, что кофе остынет, Наполеон торопливо сделал глоток и прижмурился от удовольствия: замечательный .  вкус египетского кофе напоминал ему о блестящей африканской кампании.

  На другой стороне стола он заметил конверт, сиротливо желтевший на белом пространстве скатерти.. Его адъютант Анри Гасьен Бертран  никогда не подавал ему письма   от Марии - Луизы вместе с общей почтой. Он знал, что Император ждет их каждый день как спасение от суровой действительности с ее битвами, кровью и необходимостью забыть обо всем, кроме войны.

  Бонапарт вскрыл конверт ножичком, предусмотрительно оставленном адъютантом рядом с письмом, и сразу увидел в нем прядку белокурых волос. Это были волосы его годовалого сына.

  Он бросил конверт на стол, не доставая письма. Сегодня ему было нельзя расслабляться, он должен был решить дальнейшую судьбу армии и Франции.

  Подойдя к окну, он выглянул наружу. Дом стоял на высоте, но был окружен парком, и потому Наполеон увидел лишь ветви густых деревьев да часового внизу, вышагивающего по дорожке.

  Он позвонил, и Бертран тут же вошел в комнату, словно все это время стоял у двери.

  - Вызовите ко мне маршала Даву. Немедленно, - приказал Император.

  Даву, которого все называли непобедимым маршалом Наполеона,  явился через десять минут. Император кивком головы указал ему на кресло за столом, на котором он уже расстелил военную карту местности.

  - Вы за или против похода на Москву? – коротко спросил его Император, зная, что его соратник не любит долгих  разглагольствований на военные темы.

  - Я был бы за, если бы у нас было зимнее обмундирование.

  - Вы думаете о зиме, маршал? – удивился Наполеон. – Противник почти разбит, еще пятнадцать переходов, пусть даже с легкими боями, и мы у стен Москвы. Обозы с обмундированием подойдут к концу октября. Мы прекрасно перезимуем в Москве и будем ждать дальнейших событий: или мира, или войны. Скорее, мира, как я думаю.

  - Вы не учли одного, сир. Русские могут дать нам генеральное сражение прямо у стен Москвы.

  - Я не дам им ни одного шанса выиграть его, - твердо произнес Император.

  - Я в этом уверен, сир. Но, когда мы войдем в Москву, русские партизаны могут перекрыть дорогу нашим обозам, и мы останемся там без боеприпасов и теплого обмундирования.

  - Вы когда-нибудь встречались в бою с этими самыми … партизанами?

 - Нет, сир. Но в этом и есть их преимущество. Они могут нападать на нас, а мы на них – нет.

  Наполеон задумался и беспокойно задвигал своей правой рукой, не зная, куда её деть: его сюртук уже валялся   на кровати.

  - Спасибо, Даву. И спокойной вам ночи, - сказал Наполеон и вновь выглянул в окно. Все увиденное за ним показалось ему чужим и неприветливым: темные деревья, дорожка аллеи под тусклым фонарем и усталый солдатик, меряющий её шагами.

  Утром он вновь собрал штаб на совещание и объявил поход на Москву.

 Впереди были Бородино и московский пожар. .

 Восьмого ноября 1812-го года французская армия, теперь уже отступавшая из России, вновь была в Смоленске. И Наполеон объявил о пятидневном привале в нем, чтобы подошли отставшие полки.

 Тот же дом губернатора в обширном, но уже укрытом снегом парке, с тем же тлеющим камином и гулкой пустотой, показался ему уютным и приветливым.

  Он подошел к окну и увидел за ним узкую дорожку, протоптанную им и его адъютантом несколько минут назад, а на ней фигуру часового, укутанную в какое-то тряпье.

  И он понял, что совершил ошибку, не зазимовав тогда в Смоленске.

  И еще он понял, что проиграл эту войну…