Баламут

30 мая 2018 - Людмила Комашко-Батурина
          В семье тракториста Демьяна подрастало десять детей. Дети, как дети, тихие, покладистые, трудолюбивые, все в родителей. А вот сын Петька, будто ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца - нраву неукротимого, на выдумки силён. С детства мальчонка был падок на шалости. Односельчане постоянно жаловались на него. Отец пытался усмирить норов сына, не раз бил его вожжами. Притихнет тот на время, отлежится и снова за старое. Ещё и ровесников подобьёт на дела недобрые: у кого-то кур винной вишней накормят, ведро в колодце утопят, чей-нибудь сад обнесут да плетень ненароком завалят, коней умыкнут и скачки в степи устроят. Был Петька бит за табак, что воровал у родителя и дружков на это же подбивал. В этот раз отец за вожжи не брался, а заставил подростка жевать табак. Так накормил досыта, что неделю сын животом маялся. На курево больше не смотрел, как отрезало, но пакостить не перестал. Родители своих чад пытались отгородить от дружбы с Петькой, но хлопцы тянулись к нему. С ним всегда весело. Слабых никогда не обижал и другим не позволял. В драках первым зачинщиком был, но бился с равными себе и даже с теми, кто был старше и сильнее. Односельчане дружно окрестили его Баламутом и иначе не называли.
      Время летело быстро. Крестьянская жизнь требовала рабочих рук, все дети с малых лет работали по хозяйству. Парнишка рано сел на трактор и показатели его были не хуже, чем у других. Он вырос красавцем, весь в отца — коренастый молодец с копной русых вьющихся волос и такими удивительно голубыми глазами, что ни одна красавица готова была утонуть в них. А уж как обучил его сосед игре на гармошке, все девки как подурели. Отец с матерью не возражали, когда он попросил со своих кровно заработанных выделить деньги на инструмент. Они надеялись, образумится сынок и угомониться. Куда там!
       Непутёвая слава за Петьку гремела по всей округе. Ни одна драка в селе и за его пределами не обходилась без него. Бились до первой крови, потом расходились мирно зализывать раны. Баб, возвращающихся с ночной дойки. неоднократно пугали загулявшие за полночь парни. Заводилой, конечно, был Петька. Подглядывали за девчатами на реке во время купания. Прятали их одежду и возвращали за поцелуй. Селяне жаловались на него. Отец брался за вожжи, да разве догонишь этого детину, который со смехом, уворачиваясь, убегал. Мать, не раз грозясь, хваталась за ухват. Её тоже доставали жалобы соседей.
- Когда ты уже угомонишься, ирод?!
- Маманя, горбатого могила исправит…
- Может, нам его оженить?
- Да какая за нашего Баламута пойдёт?!
         Старшие братья и сёстры уже свои семьи имели. С родом Демьяна рады были породниться. Один Петька вызывал опасения у всех. Непутёвый! Придётся невестку на стороне искать. Мамаши рьяно следили за дочерьми. Не дай бог, такой в семью войдёт! Девчата не сводили с гармониста влюблённых глаз. Любая, забыв все предостережения матери, пошла бы с ним в ночь, не раздумывая. Петька подшучивал над девчатами, но надежды никому не дарил. Никому невдомёк было, как ёкало его сердечко при встрече с красавицей Марьяной. Жарко осыпая её поцелуями на сеновале, горячо убеждал открыться родителям и осенью сыграть свадьбу.
- Дюже на тебя маманя сердита за проказы твои, особенно за разбитый нос брательника накануне его свадьбы. Вот охолонет немного... А ты остепениться должен непременно, иначе не видать мне родительского благословения.
- Ради тебя, Марьяна, на всё готов! А коль не будет благословения?
- Надеюсь, маманя сменит гнев на милость и против моего счастья не пойдёт.
На том и порешили. Петька слово сдержал, степеннее стал. Мать нарадоваться не могла — кажется, сынок за ум взялся. До неё уже дошёл слух, что видели в ночи сына с Марьяной. О такой невестке только мечтать можно. Про себя решила:
- Отсеемся, сватов зашлём, А там на Покрова и свадебку сыграем. Лишь бы Мирониха не препятствовала свадьбе. В их семье решающее слово за ней. 
       Да не суждено было сбыться ни её планам, ни мечтам Марьяны и Петра. Грянула война, как гром среди ясного неба. Нападение фашистской Германии на страну было полной неожиданностью. Хотя дух её давно витал в воздухе, все сомнения пресекались на корню. Все верили в силу и мощь Красной армии.
     На трактористов была наложена бронь, но Петька рвался на фронт. Марьяна знала, что ничто его не удержит, к тому же не на пирушку собирался, а Родину защищать. Армия несла большие потери, а линия фронта, несмотря яростное сопротивление врагу, неумолимо перемещалась в глубь страны. Юноши заваливали военкомат заявлениями. Военком матерился и грозился трибуналом по законам военного времени.
- Ваша задача хлеб для страны собрать, заменив отцов и старших братьев! Нету вам смены!
Петька упорно доказывал, что сельские девчата уже обучены ими и готовы сесть на трактора, хоть сейчас. Военком угрюмо огрызался, выпроваживая очередных ходоков:
- Навоюетесь ещё…
      Заменяя ушедших на фронт, все работали не покладая рук. Не до шалостей было нынче Петьке и его дружкам. Как-то Марьяна робко заикнулась:
- Бронь у тебя, авось не призовут…
- Сам пойду! Не буду за бабьими юбками прятаться, когда враг землю нашу топчет и похоронки летят одна за одной. Неужто ты труса будешь любить?! А со свадьбой придётся повременить...
Марьяна, смахнув слезу, уткнулась в его плечо.
- Я ждать буду, сколько надо…
       Армия нуждалась в пополнении. Восемнадцатилетние парни отправлялись на фронт. Плач стоял по селу. Марьяна тоже не скрывала слёз. Без стеснения она прильнула к Петру.
- Миленький мой Баламут, только вернись! Не лезь на рожон!
- Мы все вернёмся с победой!
         Ожидания Петра и его друзей влиться в ряды танкистов не оправдались. Техники не хватало. Пришлось ребятам воевать в пехоте. За чужие спины не прятались, хоть и страшновато бывало порой. Когда наступали минуты затишья, парень шутками-прибаутками и игрой на гармони развлекал сослуживцев. С лёгкой подачи односельчан всплыло прозвище Баламут. За неугомонный весёлый нрав оно опять закрепилось за ним. Война не щадила никого. Были среди его ровесников и убитые, и раненые. Потери среди танкистов стали восполнять бывшими трактористами.
     Отвага и смекалка, лёгкая ориентация на местности, ловкость парня были замечены и оценены. Петра перевели в группу разведчиков. Так судьба развела его с односельчанами. Много пришлось ему повидать. Ярость и лютая ненависть к врагу переполняли сердце, видя зверства фашистов. Мучила Петра неизвестность. Долго с оккупированной территории не было вестей из дома. Уже давно были освобождены родные края, а весточек всё не было. Где воюют братья и отец он тоже не знал. Друзья подбадривали его.
- Почта ходит из ряда вон плохо. Где-то загуляли письма к тебе. Уже в Берлине получишь несколько мешков.
      Так и жил парень надеждой на скорую победу,мечтами на возвращение и начало новой жизни. Медали и ордена украшали его грудь. Выходя в рейд, бережно заворачивал их в тряпицу и отдавал на сохранение. А в голове одна мысль вертелась:
- Не посмеет Мирониха отказать в своём благословении на брак такому бравому вояке.
В том, что Марьяна дождётся его, не сомневался. Ночами снилась она ему. Поодаль стояла и улыбалась… Отец с братьями помогают ставить новый дом для молодой семьи. Гомонит детвора во дворе. И вроде это его дети… Марьяна в окружении детей уходит в сад и исчезает в дымке тумана. Пытается Пётр её догнать, но в тумане не зги не видно. Слышен только детский смех и голос Марьяны;
- Баламут, миленький! Только вернись!
Настолько сон был сладок, что не хотелось просыпаться… 
      Однажды, возвращаясь из очередного рейда, напоролись на немцев. Ожидалось наступление и языка надо было срочно доставить во что бы то ни стало. Он же, почувствовав близость своих, начал яростно упираться и старался производить много шума. Пришлось его оглушить и тащить упитанного немца на себе. Долго пытались оторваться от преследователей, но безуспешно. Немцы всё сильней прижимали их к болоту. Присели на кочку для короткой передышки, каждый думал о своём, понимая сложность обстановки. Первым заговорил Пётр:
- Ребята, я залягу на краю болота, а вы по нашей тропе уходите. Фрицы подумают, что нам деваться некуда. На рожон не полезут, будут выжидать. Вы успеете уйти, а я помуружу их и следом за вами. Даст Бог, свидимся.
Помолчали, обдумывая сказанное.
- Петька прав. Кто-то должен прикрывать отход. Кинем жребий!
- Нет, ребята! Не пойдёт! Я остаюсь! 
Как по команде встали, подхватив бесчувственное тело немца, двинулись в путь. Пётр огляделся, прикинул что и как, залёг в зарослях болотной травы. Ждать пришлось недолго. Бил прицельно, переползая с места на место. Немцы патронов не жалели. Продержавшись около часа, Пётр готовился к отходу. На самом краю болота от резкой боли в ноге упал. Наскоро перетянув ногу выше колена и, наложив повязку на рану, попытался встать, но страшная боль не дала сделать и пару шагов. Надо затаиться до поры… Сознание мутилось от потери крови. Сорвав соломинку, вступил в болотную жижу. Немцы, закидав край болота гранатами, начали яростный обстрел. К их великому удивлению не удалось обнаружить ни одного трупа. Они ещё долго топтались на месте. Попробовали сунуться в болото, но провалившись по пояс, не рискнули идти дальше. Долго Пётр не решался выползти из болота, пока не убедился, что никого рядом нет. Залёг в кустах тальника. Его то бросало в холод, то в жар. Грязная вода не сулила ничего хорошего для раны. Разум туманился. Он уже с трудом различал грань между бредом и явью, временами впадая в забытьё. Вдруг совсем рядом отчётливо увидел Марьяну.
- Баламут, миленький, не спи!
- Да не сплю я, Марьянушка! Не сплю!
Она приблизилась и… ударила его по раненной ноге. Он вскрикнул от неожиданности и боли, открыл глаза. Кусты тальника раздвинулись. Сергей, товарищ Петра, вздохнул с облегчением:
- Еле тебя нашли. Если бы не застонал, прошли мимо. Ванька уже охрип выпью кричать, а ты так и не откликнулся. Мы всё кругом облазили. Домой пора, Петя!
Быстро соорудив ноши, отправились в путь. Под мерное покачивание парень впал в продолжительное забытьё.
       Пуля, попавшая в ногу, раздробила кость. Болото сделало своё подлое дело, началось заражение. Антибиотиков не хватало. Хирург не стал рисковать — ампутировал ногу по колено. Парень, хоть и не воин уже, но родным радость, что живой вернулся. Пётр придя в себя и осознав случившееся, лютовал, матерился. Никого к себе не подпускал, срывал повязку, вызывая очередное кровотечение. Если б он только мог встать, задушил доктора собственными руками! Утихомирить его никто не мог, даже разведчики, боевые друзья. Они пришли проститься, узнав, что Петра отправляют в тыл.
- Дурак, радуйся, что живой! Сколько наших уже полегло, а сколько ещё поляжет… Для твоей башки и рук дело найдётся. Живы будем, проведаем тебя после войны.
      Пётр молчал, а через два часа у него началась очередная истерика. Словно сломалось что-то внутри него. Постель была залита кровью, не подпускал к себе сестричек сделать перевязку. Раненный в грудь майор попросил перенести его к Петру в палату.
- Чего развоевался, Аника-воин?! Подумаешь без ноги остался. Да, солдат из тебя сейчас никакой, но для борьбы с фашизмом ещё годен, а ты дезертировать собрался. В тылу дети, бабы надрываются. Лишние руки - поддержка им в трудах непосильных. Ты вернёшься домой, другим надежду подаришь, что и их мужья, сыны вернуться… Хоть и не так это, но без надежды на победу не одолеть нам врага. А сейчас, сестрички, перебинтуйте его.
Две медсестры робко приблизились к Петру.  
- Кому я такой нужен?! Не добытчик я теперь, а раньше трактористом был, в отстающих никогда не ходил. Жениться не успел. Раньше мать её была против, а теперь за калеку и вовсе не отдаст. Ни для семьи, ни для селян нахлебником быть не хочу.
- Не устоит семья твоей суженной перед таким орденоносцем! Не будет радости конца твоей невесте, что вернулся живым из этого пекла. Нарожаете кучу детишек и будете жить счастливо за себя и за тех, кто не вернулся... Вижу, парень ты работящий. Дело по душе найдёшь. Меня семья ждёт-не дождётся. Любого примут… Скорей бы война кончилась…
Пётр под действием укола погрузился в сон. Пришёл в себя, кровать рядом была пуста.
-А майор где?
В глазах медсестры блеснули слёзы.
- Не дождётся его семья…
Больше не буянил Петька. Санитарный эшелон на рассвете увозил его в тыл. 
       В госпитале его прозвали Молчуном. Терпеливо переносил болезненные перевязки, не издав ни звука. Стиснув зубы, учился ходить на костылях. Падал, в глазах темнело от боли, но поднятый с земли санитарками, опять тянулся за костылями. Глядя на него, и другие старались быстрее встать на ноги. Фронтовики возвращались в строй, комиссованные - домой. Старая нянечка, провожая его, перекрестила в след и прошептала:
- Парню всего-то 21 годок, а радости во взгляде нет… Вот что война проклятая с людьми делает…
Тяжело вздохнула, смахнув горькую слезу, и добавила:
- Зато живой...
      Ехал Пётр домой, испытывая в душе противоречивые чувства. Радость от предстоящей встречи с близкими переполняла его. Мучили сомнения, как дальше жить?Тревога сжимала сердце, так давно не было писем из дома. Всё ли там благополучно?! От станции долго трясся в грузовике, выслушивая байки весёлого водителя, пытавшегося вызвать его на разговор. Пётр отвечал коротко и односложно. Шофера звали Иваном, от роду 14 лет . Чем-то он напомнил Петру то время, когда сам был таким. На развилки простились.
-Вы извините, дядя Пётр, я бы вас довёз, но право не имею…
- Ничего, браток! Доберусь потихоньку.
Путь предстоял дальний, но судьба сложно сжалилась над путником. Газик, обогнав его, резко затормозил.
- Мне бы в Никольское...
- Садись, служивый!
- Не по пути нам, Михаил Фёдорович.
- Довезём!
- Кто у тебя в Никольском?
- Мать, сёстры, племянники и… невеста.
      Наступила гнетущая тишина. Сердце Петра тревожно ёкнуло, но тут собеседник завёл разговор о том, как налаживается жизнь после оккупации, что отсеялись вовремя, жаловался на нехватку рабочих рук. Пётр вглядывался в даль, пытаясь увидеть церквушку на пригорке и село, утопающее в садах. Он узнавал и не узнавал местность. Впервые за эти три года неописуемый страх охватил его.
- Ты крепись, браток! Никольского нет...Немцы, отступая, всё уничтожали после себя. Некоторые выжили. Может среди них и твои есть...
В глазах Петра потемнело. Словно ком застрял в горле, нечем стало дышать.
- Остановите!
Он шёл вдоль села. Сплошное пепелище, густо заросшее бурьяном. Печные трубы скорбно свидетельствовали, здесь жили люди... Голова кружилась. Не в состоянии осмыслить свалившееся на него, брёл, спотыкаясь к хатам, чудом уцелевшим на этом пожарище. Его увидели и поспешили на встречу. В основном это были старухи и детвора. Родных лиц среди них не было. Пётра обступила молчаливая толпа. Его душили слёзы, никто его не узнавал. Уходил на войну 18-летний красавец, балагур и задира, озорно глядевший на мир, а вернулся калека, измождённый и поседевший, с тусклым безжизненным взглядом. Вдруг рядом взвизгнула рослая девчушка.
- Да это же наш Баламут!
- Точно он!
Его кинулись обнимать и целовать, а он не мог вымолвить и слова. Еле выдавил из себя хриплым голосом:
- А наши где?
По гнетущей тишине понял всё…
     Сидя в обгоревшей хате в окружении односельчан, теперь узнавал многих, хоть война изменила их до неузнаваемости. На стол выставили угощение — картошка в мундире и краюха хлеба. Перехватив голодный взгляд детей, выложил содержимое заплечного мешка на стол, но никто не притронулся. Бабка Явдоха, оделив каждого из детей конфеткой, выпроводила из хаты, остальное аккуратно спрятала в сундук.
- Ты уж извиняй, не те нынче времена, чтоб шиковать. Живём общиной в трёх хатах, что уцелели. С одного котла питаемся. А ты ешь, с дороги голодный поди… Разговор долгий будет и нелёгкий…
     Теперь Пётр знал, что один он на всём белом свете. Похоронки одна за другой спешили к ним в дом. Одни пришли до оккупации, другие — после… Вышло так, что отец, братья его, мужья старших сестёр пали смертью храбрых на полях сражений. Немцы установили свой порядок на оккупированных землях. За любую провинность карали. Очень боялись партизан. За каждого убитого расстреливали мирное население. С каждого двора по человеку брали. Так были убиты две его сестры. Третья приглянулась немецкому офицеру. Игнорировала она его ухаживания. Полицаи увезли её. Где она провела три дня, никто не знал. В ночи, вся избитая, пришла на родное подворье и повесилась в амбаре. Потом дошёл черёд и до младших сестёр. Хоть прятались они у родственников на дальних хуторах, но нашли их и угнали в Германию. Осталась мать в окружении осиротевших внуков. Марьяна связной у партизан была. Война выявляла как лучшие, так и худшие стороны людей. Кто-то предал. Повесили у школы и долго хоронить не давали. Тяжело жилось всем, страшно и голодно. А уж когда наши войска пошли в наступление, совсем враг озверел. При отступлении начали палить село. Подожгут хату и стреляют по окнам. Так родная хата стала могилой и матери, и всем внучатам. Немногим удалось выжить. Дождь, что хлынул с небес, спас три последних хаты. Письма Петра после оккупации доходили, читали их всем миром и порешили, ничего не сообщать ему, дабы не наделал Баламут глупостей с горяча. Пусть воюет и надеется.
Поймав недобрый взгляд Петра, бабка Явдоха подсела к нему. 
- Ты на нас зла не держи, Петенька. Сейчас ты для всех нас и опора, и надежда. Это проклятая война во всём виновата… Ты если хочешь поплачь. Со временем попустит и полегчает.
      Время шло, но не попустило, не полегчало… Седины только прибавилось в кудрях. Как-то заехал в село Михаил Фёдорович, да не один. Какой-то интеллигентный старичок долго и внимательно осматривал обрубок ноги, делая ему одному понятные замеры.
- Сделаем! Всё в лучшем виде будет!
     Вскоре у Петра появился протез. Сам того не желая, он стал главой села. Так для него начался второй фронт — трудовой. До победы оставалось два долгих года. Они навсегда впечатались в память людскую. Пётр заботился о людях, поддерживал в трудные минуты. Проявились его способности организатора, научился выкручиваться и выбивать нужное для села. Не раз он ругался в райкоме до хрипоты, требуя поддержки. Измором брал своё. Не раз Михаил Сергеевич ставил его в пример другим.
- Мальчишка ведь ещё, а на земле своей — хозяин! На таких весь тыл держится.
Никто не звал его больше Баламутом в селе. Уважительно величали Петром Демьяновичем.  
       Кончилась война, но сёстры Петра так и не вернулись. Сгинули без следа, как будто и не было их… Возвращались в село мужики. Жизнь продолжалась. Люди радовались миру. У одного Петра не было покоя в душе. Хоть играл он на трофейной гармони, устраивая танцы для молодёжи, а радости былой от музыки не было. Всё Марьяна мерещилась среди танцующих. Варька, первая узнавшая Баламута, из подростка превратилась в красавицу и тоже бегала на танцы. Хоть бросали обещающие взгляды на него подрастающие девчата и молодые вдовы, Пётр оставался холоден. Маялся парень, но виду на людях не показывал. Часто снилась ему Марьяна. Исчезала, не давая приблизиться. Так не хотелось просыпаться…
        В село направляли специалистов. На место Петра прислали другого. Люди подняли шум в его защиту, а он вздохнул с облегчением, будто избавился от непосильной ноши. Попросился на работу в конюшню, подальше от людей. Варька часто наведывалась к нему, то еды приготовит, то одежду постирать возьмёт. Люди помнили, как выкладывался парень, поднимая село. Понимали, что держался тот из последних сил, потеряв всех, потому что в ответе считал себя перед ушедшими на фронт. Жалели его, да помочь ничем не могли. Петька всё молчаливее и мрачнее становился, будто сломалось в нём что-то и смысл жизни был потерян. На танцах в клубе играл, появляясь в селе. Потом возвращался в конюшню и напивался, проваливаясь в глубокий сон, где не было войны, где все были ещё живы…
     Когда в селе появился новый баянист, его охватило чувство никчёмности существования. Напившись однажды, полез в петлю. На счастье Варька оказалась рядом, помешала. Рыдала на его груди, шептала слова любви и покрывала горячими поцелуями. Случилось то, что случилось… Проснулся Петька, как будто, кто тряхнул его за плечо.
- Как хорошо, что ты живой пришёл…
Марьяна рядом... Покосился на мирно спящую Варьку. Перевёл взгляд, нет никого. Привиделось что ли?!
Утром не мог в глаза девушке смотреть. 
- Выходи за меня замуж…
Она всё поняла без слов. Голос выдавал его смятение.
- Нет, другая в твоём сердце. Всю ночь ты меня Марьяной называл… Никто ничего не узнает. Только обещай сходить к отцу Викентию. Он всем помогает покой обрести.
    Пётр покорно кивнул головой. Слово своё сдержал. Всё чаще стали видеть Петра в церкви. Он стал спокойней и взгляд его уже не был так печален. Люди радовались за него. А он однажды обошёл всё село, будто хотел проститься со всеми. Заглянул и к Варваре.
- Прости меня… Ухожу. Вернусь ли, сам не знаю…
Не повернулся у неё язык сказать ему, что тяжёлая. Припала к его груди и прошептала:
- Никогда тебя не забуду…
Она пыталась скрыть беременность, но бабку Явдоху не проведёшь. Однажды встретила на улице, сверля взглядом и не давая прошмыгнуть мимо.
- Не бойся, народ не осудит. Столько люду полегло, что вам, бабам, рожать да рожать.
     В назначенный срок родила Варя здорового мальчика. Явдоха завернула орущего младенца и, глянув в его голубые глазёнки, хитро улыбнулась.
- Точно Баламут наследил! Не прервался Демьянов род!

Слух дошёл до села, что видели Петра в монастыре. Варя радовалась, что его душа наконец обрела покой. Если Богу будет угодно, они ещё свидятся...

© Copyright: Людмила Комашко-Батурина, 2018

Регистрационный номер №0417508

от 30 мая 2018

[Скрыть] Регистрационный номер 0417508 выдан для произведения:           В семье тракториста Демьяна подрастало десять детей. Дети, как дети, тихие, покладистые, трудолюбивые, все в родителей. А вот сын Петька, будто ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца - нраву неукротимого, на выдумки силён. С детства мальчонка был падок на шалости. Односельчане постоянно жаловались на него. Отец пытался усмирить норов сына, не раз бил его вожжами. Притихнет тот на время, отлежится и снова за старое. Ещё и ровесников подобьёт на дела недобрые: у кого-то кур винной вишней накормят, ведро в колодце утопят, чей-нибудь сад обнесут да плетень ненароком завалят, коней умыкнут и скачки в степи устроят. Был Петька бит за табак, что воровал у родителя и дружков на это же подбивал. В этот раз отец за вожжи не брался, а заставил подростка жевать табак. Так накормил досыта, что неделю сын животом маялся. На курево больше не смотрел, как отрезало, но пакостить не перестал. Родители своих чад пытались отгородить от дружбы с Петькой, но хлопцы тянулись к нему. С ним всегда весело. Слабых никогда не обижал и другим не позволял. В драках первым зачинщиком был, но бился с равными себе и даже с теми, кто был старше и сильнее. Односельчане дружно окрестили его Баламутом и иначе не называли.
      Время летело быстро. Крестьянская жизнь требовала рабочих рук, все дети с малых лет работали по хозяйству. Парнишка рано сел на трактор и показатели его были не хуже, чем у других. Он вырос красавцем, весь в отца — коренастый молодец с копной русых вьющихся волос и такими удивительно голубыми глазами, что ни одна красавица готова была утонуть в них. А уж как обучил его сосед игре на гармошке, все девки как подурели. Отец с матерью не возражали, когда он попросил со своих кровно заработанных выделить деньги на инструмент. Они надеялись, образумится сынок и угомониться. Куда там!
       Непутёвая слава за Петьку гремела по всей округе. Ни одна драка в селе и за его пределами не обходилась без него. Бились до первой крови, потом расходились мирно зализывать раны. Баб, возвращающихся с ночной дойки. неоднократно пугали загулявшие за полночь парни. Заводилой, конечно, был Петька. Подглядывали за девчатами на реке во время купания. Прятали их одежду и возвращали за поцелуй. Селяне жаловались на него. Отец брался за вожжи, да разве догонишь этого детину, который со смехом, уворачиваясь, убегал. Мать, не раз грозясь, хваталась за ухват. Её тоже доставали жалобы соседей.
- Когда ты уже угомонишься, ирод?!
- Маманя, горбатого могила исправит…
- Может, нам его оженить?
- Да какая за нашего Баламута пойдёт?!
         Старшие братья и сёстры уже свои семьи имели. С родом Демьяна рады были породниться. Один Петька вызывал опасения у всех. Непутёвый! Придётся невестку на стороне искать. Мамаши рьяно следили за дочерьми. Не дай бог, такой в семью войдёт! Девчата не сводили с гармониста влюблённых глаз. Любая, забыв все предостережения матери, пошла бы с ним в ночь, не раздумывая. Петька подшучивал над девчатами, но надежды никому не дарил. Никому невдомёк было, как ёкало его сердечко при встрече с красавицей Марьяной. Жарко осыпая её поцелуями на сеновале, горячо убеждал открыться родителям и осенью сыграть свадьбу.
- Дюже на тебя маманя сердита за проказы твои, особенно за разбитый нос брательника накануне его свадьбы. Вот охолонет немного... А ты остепениться должен непременно, иначе не видать мне родительского благословения.
- Ради тебя, Марьяна, на всё готов! А коль не будет благословения?
- Надеюсь, маманя сменит гнев на милость и против моего счастья не пойдёт.
На том и порешили. Петька слово сдержал, степеннее стал. Мать нарадоваться не могла — кажется, сынок за ум взялся. До неё уже дошёл слух, что видели в ночи сына с Марьяной. О такой невестке только мечтать можно. Про себя решила:
- Отсеемся, сватов зашлём, А там на Покрова и свадебку сыграем. Лишь бы Мирониха не препятствовала свадьбе. В их семье решающее слово за ней. 
       Да не суждено было сбыться ни её планам, ни мечтам Марьяны и Петра. Грянула война, как гром среди ясного неба. Нападение фашистской Германии на страну было полной неожиданностью. Хотя дух её давно витал в воздухе, все сомнения пресекались на корню. Все верили в силу и мощь Красной армии.
     На трактористов была наложена бронь, но Петька рвался на фронт. Марьяна знала, что ничто его не удержит, к тому же не на пирушку собирался, а Родину защищать. Армия несла большие потери, а линия фронта, несмотря яростное сопротивление врагу, неумолимо перемещалась в глубь страны. Юноши заваливали военкомат заявлениями. Военком матерился и грозился трибуналом по законам военного времени.
- Ваша задача хлеб для страны собрать, заменив отцов и старших братьев! Нету вам смены!
Петька упорно доказывал, что сельские девчата уже обучены ими и готовы сесть на трактора, хоть сейчас. Военком угрюмо огрызался, выпроваживая очередных ходоков:
- Навоюетесь ещё…
      Заменяя ушедших на фронт, все работали не покладая рук. Не до шалостей было нынче Петьке и его дружкам. Как-то Марьяна робко заикнулась:
- Бронь у тебя, авось не призовут…
- Сам пойду! Не буду за бабьими юбками прятаться, когда враг землю нашу топчет и похоронки летят одна за одной. Неужто ты труса будешь любить?! А со свадьбой придётся повременить...
Марьяна, смахнув слезу, уткнулась в его плечо.
- Я ждать буду, сколько надо…
       Армия нуждалась в пополнении. Восемнадцатилетние парни отправлялись на фронт. Плач стоял по селу. Марьяна тоже не скрывала слёз. Без стеснения она прильнула к Петру.
- Миленький мой Баламут, только вернись! Не лезь на рожон!
- Мы все вернёмся с победой!
         Ожидания Петра и его друзей влиться в ряды танкистов не оправдались. Техники не хватало. Пришлось ребятам воевать в пехоте. За чужие спины не прятались, хоть и страшновато бывало порой. Когда наступали минуты затишья, парень шутками-прибаутками и игрой на гармони развлекал сослуживцев. С лёгкой подачи односельчан всплыло прозвище Баламут. За неугомонный весёлый нрав оно опять закрепилось за ним. Война не щадила никого. Были среди его ровесников и убитые, и раненые. Потери среди танкистов стали восполнять бывшими трактористами.
     Отвага и смекалка, лёгкая ориентация на местности, ловкость парня были замечены и оценены. Петра перевели в группу разведчиков. Так судьба развела его с односельчанами. Много пришлось ему повидать. Ярость и лютая ненависть к врагу переполняли сердце, видя зверства фашистов. Мучила Петра неизвестность. Долго с оккупированной территории не было вестей из дома. Уже давно были освобождены родные края, а весточек всё не было. Где воюют братья и отец он тоже не знал. Друзья подбадривали его.
- Почта ходит из ряда вон плохо. Где-то загуляли письма к тебе. Уже в Берлине получишь несколько мешков.
      Так и жил парень надеждой на скорую победу,мечтами на возвращение и начало новой жизни. Медали и ордена украшали его грудь. Выходя в рейд, бережно заворачивал их в тряпицу и отдавал на сохранение. А в голове одна мысль вертелась:
- Не посмеет Мирониха отказать в своём благословении на брак такому бравому вояке.
В том, что Марьяна дождётся его, не сомневался. Ночами снилась она ему. Поодаль стояла и улыбалась… Отец с братьями помогают ставить новый дом для молодой семьи. Гомонит детвора во дворе. И вроде это его дети… Марьяна в окружении детей уходит в сад и исчезает в дымке тумана. Пытается Пётр её догнать, но в тумане не зги не видно. Слышен только детский смех и голос Марьяны;
- Баламут, миленький! Только вернись!
Настолько сон был сладок, что не хотелось просыпаться… 
      Однажды, возвращаясь из очередного рейда, напоролись на немцев. Ожидалось наступление и языка надо было срочно доставить во что бы то ни стало. Он же, почувствовав близость своих, начал яростно упираться и старался производить много шума. Пришлось его оглушить и тащить упитанного немца на себе. Долго пытались оторваться от преследователей, но безуспешно. Немцы всё сильней прижимали их к болоту. Присели на кочку для короткой передышки, каждый думал о своём, понимая сложность обстановки. Первым заговорил Пётр:
- Ребята, я залягу на краю болота, а вы по нашей тропе уходите. Фрицы подумают, что нам деваться некуда. На рожон не полезут, будут выжидать. Вы успеете уйти, а я помуружу их и следом за вами. Даст Бог, свидимся.
Помолчали, обдумывая сказанное.
- Петька прав. Кто-то должен прикрывать отход. Кинем жребий!
- Нет, ребята! Не пойдёт! Я остаюсь! 
Как по команде встали, подхватив бесчувственное тело немца, двинулись в путь. Пётр огляделся, прикинул что и как, залёг в зарослях болотной травы. Ждать пришлось недолго. Бил прицельно, переползая с места на место. Немцы патронов не жалели. Продержавшись около часа, Пётр готовился к отходу. На самом краю болота от резкой боли в ноге упал. Наскоро перетянув ногу выше колена и, наложив повязку на рану, попытался встать, но страшная боль не дала сделать и пару шагов. Надо затаиться до поры… Сознание мутилось от потери крови. Сорвав соломинку, вступил в болотную жижу. Немцы, закидав край болота гранатами, начали яростный обстрел. К их великому удивлению не удалось обнаружить ни одного трупа. Они ещё долго топтались на месте. Попробовали сунуться в болото, но провалившись по пояс, не рискнули идти дальше. Долго Пётр не решался выползти из болота, пока не убедился, что никого рядом нет. Залёг в кустах тальника. Его то бросало в холод, то в жар. Грязная вода не сулила ничего хорошего для раны. Разум туманился. Он уже с трудом различал грань между бредом и явью, временами впадая в забытьё. Вдруг совсем рядом отчётливо увидел Марьяну.
- Баламут, миленький, не спи!
- Да не сплю я, Марьянушка! Не сплю!
Она приблизилась и… ударила его по раненной ноге. Он вскрикнул от неожиданности и боли, открыл глаза. Кусты тальника раздвинулись. Сергей, товарищ Петра, вздохнул с облегчением:
- Еле тебя нашли. Если бы не застонал, прошли мимо. Ванька уже охрип выпью кричать, а ты так и не откликнулся. Мы всё кругом облазили. Домой пора, Петя!
Быстро соорудив ноши, отправились в путь. Под мерное покачивание парень впал в продолжительное забытьё.
       Пуля, попавшая в ногу, раздробила кость. Болото сделало своё подлое дело, началось заражение. Антибиотиков не хватало. Хирург не стал рисковать — ампутировал ногу по колено. Парень, хоть и не воин уже, но родным радость, что живой вернулся. Пётр придя в себя и осознав случившееся, лютовал, матерился. Никого к себе не подпускал, срывал повязку, вызывая очередное кровотечение. Если б он только мог встать, задушил доктора собственными руками! Утихомирить его никто не мог, даже разведчики, боевые друзья. Они пришли проститься, узнав, что Петра отправляют в тыл.
- Дурак, радуйся, что живой! Сколько наших уже полегло, а сколько ещё поляжет… Для твоей башки и рук дело найдётся. Живы будем, проведаем тебя после войны.
      Пётр молчал, а через два часа у него началась очередная истерика. Словно сломалось что-то внутри него. Постель была залита кровью, не подпускал к себе сестричек сделать перевязку. Раненный в грудь майор попросил перенести его к Петру в палату.
- Чего развоевался, Аника-воин?! Подумаешь без ноги остался. Да, солдат из тебя сейчас никакой, но для борьбы с фашизмом ещё годен, а ты дезертировать собрался. В тылу дети, бабы надрываются. Лишние руки - поддержка им в трудах непосильных. Ты вернёшься домой, другим надежду подаришь, что и их мужья, сыны вернуться… Хоть и не так это, но без надежды на победу не одолеть нам врага. А сейчас, сестрички, перебинтуйте его.
Две медсестры робко приблизились к Петру.  
- Кому я такой нужен?! Не добытчик я теперь, а раньше трактористом был, в отстающих никогда не ходил. Жениться не успел. Раньше мать её была против, а теперь за калеку и вовсе не отдаст. Ни для семьи, ни для селян нахлебником быть не хочу.
- Не устоит семья твоей суженной перед таким орденоносцем! Не будет радости конца твоей невесте, что вернулся живым из этого пекла. Нарожаете кучу детишек и будете жить счастливо за себя и за тех, кто не вернулся... Вижу, парень ты работящий. Дело по душе найдёшь. Меня семья ждёт-не дождётся. Любого примут… Скорей бы война кончилась…
Пётр под действием укола погрузился в сон. Пришёл в себя, кровать рядом была пуста.
-А майор где?
В глазах медсестры блеснули слёзы.
- Не дождётся его семья…
Больше не буянил Петька. Санитарный эшелон на рассвете увозил его в тыл. 
       В госпитале его прозвали Молчуном. Терпеливо переносил болезненные перевязки, не издав ни звука. Стиснув зубы, учился ходить на костылях. Падал, в глазах темнело от боли, но поднятый с земли санитарками, опять тянулся за костылями. Глядя на него, и другие старались быстрее встать на ноги. Фронтовики возвращались в строй, комиссованные - домой. Старая нянечка, провожая его, перекрестила в след и прошептала:
- Парню всего-то 21 годок, а радости во взгляде нет… Вот что война проклятая с людьми делает…
Тяжело вздохнула, смахнув горькую слезу, и добавила:
- Зато живой...
      Ехал Пётр домой, испытывая в душе противоречивые чувства. Радость от предстоящей встречи с близкими переполняла его. Мучили сомнения, как дальше жить?Тревога сжимала сердце, так давно не было писем из дома. Всё ли там благополучно?! От станции долго трясся в грузовике, выслушивая байки весёлого водителя, пытавшегося вызвать его на разговор. Пётр отвечал коротко и односложно. Шофера звали Иваном, от роду 14 лет . Чем-то он напомнил Петру то время, когда сам был таким. На развилки простились.
-Вы извините, дядя Пётр, я бы вас довёз, но право не имею…
- Ничего, браток! Доберусь потихоньку.
Путь предстоял дальний, но судьба сложно сжалилась над путником. Газик, обогнав его, резко затормозил.
- Мне бы в Никольское...
- Садись, служивый!
- Не по пути нам, Михаил Фёдорович.
- Довезём!
- Кто у тебя в Никольском?
- Мать, сёстры, племянники и… невеста.
      Наступила гнетущая тишина. Сердце Петра тревожно ёкнуло, но тут собеседник завёл разговор о том, как налаживается жизнь после оккупации, что отсеялись вовремя, жаловался на нехватку рабочих рук. Пётр вглядывался в даль, пытаясь увидеть церквушку на пригорке и село, утопающее в садах. Он узнавал и не узнавал местность. Впервые за эти три года неописуемый страх охватил его.
- Ты крепись, браток! Никольского нет...Немцы, отступая, всё уничтожали после себя. Некоторые выжили. Может среди них и твои есть...
В глазах Петра потемнело. Словно ком застрял в горле, нечем стало дышать.
- Остановите!
Он шёл вдоль села. Сплошное пепелище, густо заросшее бурьяном. Печные трубы скорбно свидетельствовали, здесь жили люди... Голова кружилась. Не в состоянии осмыслить свалившееся на него, брёл, спотыкаясь к хатам, чудом уцелевшим на этом пожарище. Его увидели и поспешили на встречу. В основном это были старухи и детвора. Родных лиц среди них не было. Пётра обступила молчаливая толпа. Его душили слёзы, никто его не узнавал. Уходил на войну 18-летний красавец, балагур и задира, озорно глядевший на мир, а вернулся калека, измождённый и поседевший, с тусклым безжизненным взглядом. Вдруг рядом взвизгнула рослая девчушка.
- Да это же наш Баламут!
- Точно он!
Его кинулись обнимать и целовать, а он не мог вымолвить и слова. Еле выдавил из себя хриплым голосом:
- А наши где?
По гнетущей тишине понял всё…
     Сидя в обгоревшей хате в окружении односельчан, теперь узнавал многих, хоть война изменила их до неузнаваемости. На стол выставили угощение — картошка в мундире и краюха хлеба. Перехватив голодный взгляд детей, выложил содержимое заплечного мешка на стол, но никто не притронулся. Бабка Явдоха, оделив каждого из детей конфеткой, выпроводила из хаты, остальное аккуратно спрятала в сундук.
- Ты уж извиняй, не те нынче времена, чтоб шиковать. Живём общиной в трёх хатах, что уцелели. С одного котла питаемся. А ты ешь, с дороги голодный поди… Разговор долгий будет и нелёгкий…
     Теперь Пётр знал, что один он на всём белом свете. Похоронки одна за другой спешили к ним в дом. Одни пришли до оккупации, другие — после… Вышло так, что отец, братья его, мужья старших сестёр пали смертью храбрых на полях сражений. Немцы установили свой порядок на оккупированных землях. За любую провинность карали. Очень боялись партизан. За каждого убитого расстреливали мирное население. С каждого двора по человеку брали. Так были убиты две его сестры. Третья приглянулась немецкому офицеру. Игнорировала она его ухаживания. Полицаи увезли её. Где она провела три дня, никто не знал. В ночи, вся избитая, пришла на родное подворье и повесилась в амбаре. Потом дошёл черёд и до младших сестёр. Хоть прятались они у родственников на дальних хуторах, но нашли их и угнали в Германию. Осталась мать в окружении осиротевших внуков. Марьяна связной у партизан была. Война выявляла как лучшие, так и худшие стороны людей. Кто-то предал. Повесили у школы и долго хоронить не давали. Тяжело жилось всем, страшно и голодно. А уж когда наши войска пошли в наступление, совсем враг озверел. При отступлении начали палить село. Подожгут хату и стреляют по окнам. Так родная хата стала могилой и матери, и всем внучатам. Немногим удалось выжить. Дождь, что хлынул с небес, спас три последних хаты. Письма Петра после оккупации доходили, читали их всем миром и порешили, ничего не сообщать ему, дабы не наделал Баламут глупостей с горяча. Пусть воюет и надеется.
Поймав недобрый взгляд Петра, бабка Явдоха подсела к нему. 
- Ты на нас зла не держи, Петенька. Сейчас ты для всех нас и опора, и надежда. Это проклятая война во всём виновата… Ты если хочешь поплачь. Со временем попустит и полегчает.
      Время шло, но не попустило, не полегчало… Седины только прибавилось в кудрях. Как-то заехал в село Михаил Фёдорович, да не один. Какой-то интеллигентный старичок долго и внимательно осматривал обрубок ноги, делая ему одному понятные замеры.
- Сделаем! Всё в лучшем виде будет!
     Вскоре у Петра появился протез. Сам того не желая, он стал главой села. Так для него начался второй фронт — трудовой. До победы оставалось два долгих года. Они навсегда впечатались в память людскую. Пётр заботился о людях, поддерживал в трудные минуты. Проявились его способности организатора, научился выкручиваться и выбивать нужное для села. Не раз он ругался в райкоме до хрипоты, требуя поддержки. Измором брал своё. Не раз Михаил Сергеевич ставил его в пример другим.
- Мальчишка ведь ещё, а на земле своей — хозяин! На таких весь тыл держится.
Никто не звал его больше Баламутом в селе. Уважительно величали Петром Демьяновичем.  
       Кончилась война, но сёстры Петра так и не вернулись. Сгинули без следа, как будто и не было их… Возвращались в село мужики. Жизнь продолжалась. Люди радовались миру. У одного Петра не было покоя в душе. Хоть играл он на трофейной гармони, устраивая танцы для молодёжи, а радости былой от музыки не было. Всё Марьяна мерещилась среди танцующих. Варька, первая узнавшая Баламута, из подростка превратилась в красавицу и тоже бегала на танцы. Хоть бросали обещающие взгляды на него подрастающие девчата и молодые вдовы, Пётр оставался холоден. Маялся парень, но виду на людях не показывал. Часто снилась ему Марьяна. Исчезала, не давая приблизиться. Так не хотелось просыпаться…
        В село направляли специалистов. На место Петра прислали другого. Люди подняли шум в его защиту, а он вздохнул с облегчением, будто избавился от непосильной ноши. Попросился на работу в конюшню, подальше от людей. Варька часто наведывалась к нему, то еды приготовит, то одежду постирать возьмёт. Люди помнили, как выкладывался парень, поднимая село. Понимали, что держался тот из последних сил, потеряв всех, потому что в ответе считал себя перед ушедшими на фронт. Жалели его, да помочь ничем не могли. Петька всё молчаливее и мрачнее становился, будто сломалось в нём что-то и смысл жизни был потерян. На танцах в клубе играл, появляясь в селе. Потом возвращался в конюшню и напивался, проваливаясь в глубокий сон, где не было войны, где все были ещё живы…
     Когда в селе появился новый баянист, его охватило чувство никчёмности существования. Напившись однажды, полез в петлю. На счастье Варька оказалась рядом, помешала. Рыдала на его груди, шептала слова любви и покрывала горячими поцелуями. Случилось то, что случилось… Проснулся Петька, как будто, кто тряхнул его за плечо.
- Как хорошо, что ты живой пришёл…
Марьяна рядом... Покосился на мирно спящую Варьку. Перевёл взгляд, нет никого. Привиделось что ли?!
Утром не мог в глаза девушке смотреть. 
- Выходи за меня замуж…
Она всё поняла без слов. Голос выдавал его смятение.
- Нет, другая в твоём сердце. Всю ночь ты меня Марьяной называл… Никто ничего не узнает. Только обещай сходить к отцу Викентию. Он всем помогает покой обрести.
    Пётр покорно кивнул головой. Слово своё сдержал. Всё чаще стали видеть Петра в церкви. Он стал спокойней и взгляд его уже не был так печален. Люди радовались за него. А он однажды обошёл всё село, будто хотел проститься со всеми. Заглянул и к Варваре.
- Прости меня… Ухожу. Вернусь ли, сам не знаю…
Не повернулся у неё язык сказать ему, что тяжёлая. Припала к его груди и прошептала:
- Никогда тебя не забуду…
Она пыталась скрыть беременность, но бабку Явдоху не проведёшь. Однажды встретила на улице, сверля взглядом и не давая прошмыгнуть мимо.
- Не бойся, народ не осудит. Столько люду полегло, что вам, бабам, рожать да рожать.
     В назначенный срок родила Варя здорового мальчика. Явдоха завернула орущего младенца и, глянув в его голубые глазёнки, хитро улыбнулась.
- Точно Баламут наследил! Не прервался Демьянов род!

Слух дошёл до села, что видели Петра в монастыре. Варя радовалась, что его душа наконец обрела покой. Если Богу будет угодно, они ещё свидятся...
 
Июньские страдания
Эпистолярный стиль
Рейтинг: +7 461 просмотр
Комментарии (6)
Тая Кузмина # 30 мая 2018 в 19:43 +2
Война, она и есть война. Хорошего от неё не ждали. Непростая судьба выпала Петьке, но он честно сражался за Победу. И на трудовом фронте старался помочь Родине. Любовь к Марьяне навсегда в его сердце будет жить. Горькие страницы войны, их не перепишешь и не изменишь. Рассказ живой, яркий, интересный, читается на одном дыхании. Автору удачи в Конкурсе!
Марина Попенова # 9 июня 2018 в 22:26 +2
Я плачу... Честный рассказ... Жизненный. До глубины души тронул. Удачи автору!
Владимир Перваков # 16 июня 2018 в 09:10 +2
Жизненно, до слёз...
Очень хорошая работа!
Спасибо Вам!
buket3
Галина Сотникова # 21 июня 2018 в 08:56 +1
Людмила,прочитала Ваш рассказ на одном дыхании,как говорят.Интересно,содержательно.В одном небольшом рассказе огромная боль от войны,ее последствий.Рассказ трогает до глубины души,накатывается слеза от сопереживания главному герою и всем русским людям. Спасибо!
Sall Славик*оf # 26 июля 2018 в 18:34 +1
30 smayliki-prazdniki-34 Удачи!!!!!!!
Жанна Зудрагс # 28 января 2019 в 11:20 +1
Спасибо,Людочка! Как всегда-до слёз...
Интересная печальная жизненная история.
spasibo-3