Другой среди других
Пошла вторая
неделя после того, как Арекс остался с миром других один на один. Свежая
душевная рана, образовавшаяся после смерти мамы, наложилась на давнюю, постоянно свербевшую в
сознании и не поддававшуюся излечению боязнь людных мест. А теперь эти
две беды соединились в одну под
названием "одиночество", придав бесцветному существованию мужчины стойкий пигмент ночного неба.
Арекс отчаянно страшился моментов, когда память вынимала из альбома событий момент того злополучного случая на шоссе. Каждый раз во время таких приступов возвращения в прошлое он невольно ежился, как будто пытался сжаться до состояния точки, словно это помогло бы ему исчезнуть, убрать свое неповоротливое тело с проезжей части.
Это случилось много лет назад, когда юноша еще не знал всей правды о других. После выпускного, как только аттестат, пахнувший типографской краской, был получен, Арекс прошмыгнул мимо директора, спустился по лестнице, пересек холл и вышел из школы. Вынув из кармана раздвижную трость, он засеменил по дорожке, навсегда уводившей его из беззаботной страны детства. Торопившийся домой парень нес не только документ о среднем образовании, но и ... самого себя. Он хотел обрадовать маму, обычно забиравшую его после занятий, появившись на пороге с заветной книжицей в руках. То-то она образуется! Мало того, что сын выучился, так еще и самостоятельно осилил путь в несколько кварталов.
Юноша тогда и не догадывался, что судьба задумала поставить на невинно - белом листе его жизни безобразную кляксу. Если бы он знал, во что выльется спонтанное желание почувствовать себя обычным человеком! Но ему так хотелось влиться в муравьиный поток других, стать одним из спешащих домой - шагом, бегом и даже вприпрыжку, но, главное, без посторонней помощи. Так и только так парню представлялась полноценная жизнь!
Успешно преодолев расстояние до школьной ограды, он прикрыл за собой скрипящую калитку, которая никогда не закрывалась на замок, а раскачивалась по воле ветра. С этого места Арекс всегда начинал отсчет шагов, мысленно приговаривая: "Двенадцать - поперечная трещина, тридцать три - круглая выбоина..." Если он сбивался со счета, следовавшая рядом мама подсказывала, и он продолжал бубнить себе под нос заученную считалочку. На этот раз он шел один: помощи было ждать бесполезно, поэтому бывший школьник сконцентрировался и не ошибался. Пока у него получалось играть в самостоятельность, и все шло по заученному плану, словно катилось пассажирским поездом по рельсам, выпускник был доволен собой. Даже промелькнула мысль, что можно было решиться на этот взрослый поступок гораздо раньше.
Сначала юноше в спину посмотрел один квартал, потом другой. Свернув на Зеленый бульвар, парень обогнул киоск, всегда одаривавший ароматом свежей выпечки, и продолжил путь по направлению к шоссе. Это был самый сложный участок дороги, бурливший, кипевший и пузырившийся жизнью, словно варево в огромном чане. Самое главное: не ошибиться при повороте с тротуара на пешеходный переход и, слившись с людским потоком, перейти фантастически длинный, в пятьдесят шагов, перекресток.
Арекс даже не понял, что он сделал не так: просчитался, свернув не там, где надо, или пошел не в том направлении, но неожиданно на него обрушились все проклятия "зрячего" мира. Со всех сторон его толкали, щипали и тянули за рукава чьи-то руки, женские и мужские голоса отправляли налево, направо, вперед или назад, а кто-то и вовсе изощрялся в оскорблениях. Этот кошмар усиливала какофония автомобильных сигналов, в которую грубой проволокой вплетался беспорядочный визг тормозов.
Полностью сбившись со счета и потеряв контроль над ситуацией, слепой метался то в одну сторону, то в другую, словно пескарь в банке неудачливого рыбака. При этом каждый шаг вызывал новую канонаду криков и возобновлял клаксоновую стрельбу словно по мишени. Последнее из того, что он помнил, как нечто огромное свалило его с ног, отключив звук внезапно ополчившегося на него города.
Очнувшись, Арекс понял, что лежит в постели. По витавшему в воздухе резкому запаху лекарств он догадался, что находится в больнице, а нежно — терпкий аромат маминых духов вселил надежду на ее присутствие. Захотелось, как в детстве, услышать ее истории о румяном колобке или принцессе, отведавшей наливного яблочка, и следовавшие за этим терпеливые объяснения, на что похож сказочный хлебный беглец и что спелый плод - ярко - красный, как кровь любого живого существа. Слепому мальчику труднее всего давалось понимание цветов и их многочисленных оттенков. Долго отказываясь понимать, почему в сказках никто даже и не пытался приводить цветовые ассоциации, он только в школе осознал: авторы и издатели - зрячие, и потому они не принимали во внимание, что книжки будут читать не только "глазастым" малышам.
Тело ныло. Перебинтованной рукой Арекс нащупал огромную шишку на голове и попробовал пошевелить пальцами одной ноги, потом другой. Все работало. Но именно в этот момент он впервые ощутил где-то глубоко в груди застрявший булыжник безысходности. Он подобно якорю не позволял вынырнуть на поверхность озера радости и уверенности в себе.
- Мама! Ты здесь?
- Сыночек! Слава Богу, очнулся! Все в порядке! Тебе повезло: отделался ссадинами и ушибами.
- Прости меня. Думал, что смогу, но у меня не получилось. Они … не приняли меня...
- Кто «они»?
- Другие... Эта биомасса городских улиц. Знаешь, я только теперь понял, что сочинявшие сказки "не для меня" - из их числа…
После этих слов Арекса обдало теплом маминого дыхания, а лоб и щеки оказались зацелованными. Он поймал себя на мысли, что физическая боль, которой отозвалось тело в ответ на прикосновения, не шло ни в какое сравнение с раной души.
- Болит внутри, глубоко... Не знаю, как тебе объяснить... До этого момента я даже не догадывался, что такое ненависть, презрение к себе. Как люди носят этот груз злобы в себе, как живут с ним? Мне казалось, зрячие - счастливые люди: им даровано знать, какого цвета солнце, небо, дождь и сказочные персонажи в книгах. А счастливый человек обязательно должен быть великодушным. Неужели, я ошибался... Как мне дальше жить со страхом их мира?
Тут вошла медсестра и, увидев очнувшегося больного, побежала за врачом.
После выписки из больницы Арекс стал панически осторожным. Больше он не отваживался на самостоятельные прогулки и плелся рядом с мамой, словно щенок на невидимом поводке. Подобно маленькой беспомощной креветке, попавшей в сети, он запутался в неводе своего страха и не пытался выпутаться из него.
Сколько мама ни отправляла сына на улицу - хотя бы прогуляться по двору, он каждый раз находил повод остаться в стенах их небольшой квартирки. Постепенно, освоив технику сборки авторучек, юноша стал трудиться надомно, а мать раз в неделю относила сумку с готовой продукцией работодателю в обмен на жалованье.
Но однажды женщина заболела и слегла. Осмотрев ее, доктор «скорой помощи» сделал укол и выписал лекарство. Глубоко вздохнув, больная взяла рецепт и, не глядя, отложила в сторону. Заметив это, врач тоном школьного учителя отчитал ее:
- Советую начать лечение как можно раньше. И вызовите своего участкового терапевта на дом. Вам нужно более серьезное обследование. Промедление, сами знаете, чему подобно.
- Вся наша жизнь - промедление. Врача-то мы вызовем, а вот сходить в аптеку некому. Сын с детства слеп, к тому же у него — фобия улицы.
Прятавшийся за косяком двери и слышавший этот разговор Арекс, сделал шаг вперед. Вынырнув из тьмы коридора, словно дикий зверь из засады, он отчеканил:
- Нет у меня никакой фобии! Давайте рецепт: я схожу!
После ухода доктора молодой человек отправился в аптеку, благо, она располагалась в соседнем дворе. Ловко постукивая палочкой перед собой и "нащупывая" превратности этого мира, он полностью доверился чувствительности своей трости и воспринимал меняющуюся дорожную картину впереди себя по ее голосу.
Сначала трость звонко отбивала от асфальта привычный ритм: "цок-цок". Это означало, что все нормально, можно идти, не опасаясь подвоха, и даже разрешается прибавить шагу. Потом она перешла на шепот, а значит, тронула мягкую плоть газона или придорожную грязь, чем сигнализировала: нужно вернуться на шаг назад и найти убежавший в сторону тротуар.
Арекс вдруг понял, что знание привычных маршрутов не исчезло. В памяти отложились, словно вековые окаменелости древних цивилизаций, выбоины и кочки на тротуарах, и он по-прежнему мог привязывать каждое препятствие на пути к магазинам, аптекам или поворотам на дорогу. Правда, ревизию "трасс" нужно было проводить заново, ведь ямы и дыры заделывались, мусорные баки переставлялись или переворачивались налетевшим ветром. Чего не скажешь о пешеходных переходах через улицы с оживленным движением и длинные лестничные спуски в метро. Эти восклицательные знаки, которыми в глубине сознания были помечены самые опасные места, претерпевали изменения гораздо реже.
Вернувшись домой с лекарством, Арекс воспрянул духом: ему удалось нанести удар под дых дремавшему в пыльном комоде подсознания страху. К тому же мама была настолько рада его маленькому подвигу над собой, что попыталась встать. Юноше даже подумалось, а не разыграла ли она спектакль с болезнью. Но очередной приступ кашля, заставивший ее снова осесть на диван, быстро отогнал эту нелепую мысль.
На следующий день Арексу пришлось самому сходить в магазин, а это еще плюс два квартала ко вчерашнему расстоянию, по пути отнести работодателю выполненную работу и забрать заплату. Постепенно страх поднял белый флаг и капитулировал окончательно.
*
Поседевшего и сгорбившегося мужчину ничто не способно выбить из колеи и заставить разволноваться, а значит, потерять контроль над ситуацией. Он давно усвоил: крики и оскорбления толпы - это выброшенный в пространство мусор, захламляющий его от природы чистый мир, отключающий слух и ориентацию в пространстве, мешающий и вгоняющий в ступор. А визжащие на все лады клаксоны - ни что иное как повышение градуса нервозности, выводящее систему "я - улица" из равновесия. Люди, знающие какого цвета этот мир, так и остались для него не просто зрячими, а прежде всего — другими, которым трудно или не дано вовсе понять отличающихся от них.
22.09.2018
Арекс отчаянно страшился моментов, когда память вынимала из своего альбома засушенный гербарий воспоминаний того злополучного случая на шоссе. Каждый раз во время таких приступов возвращения в прошлое он невольно ежился, как будто пытался сжаться до состояния точки, словно это помогло бы ему исчезнуть, убрать свое неповоротливое тело с проезжей части.
Это случилось много лет назад, когда юноша еще не знал всей правды о других. Как только директор вручил ему аттестат, пахнувший типографской краской, Арекс прошмыгнул мимо него, сославшись на необходимость посещения туалета, спустился по лестнице, пересек холл и вышел из школы. Вынув из кармана раздвижную трость, он засеменил по дорожке, навсегда уводившей его из беззаботной страны детства. Торопившийся домой парень нес не только документ о среднем образовании, но и ... самого себя. Он хотел обрадовать маму, обычно забиравшую его после занятий, появившись на пороге с заветной книжицей в руках. То-то она образуется! Мало того, что сын выучился, так еще и самостоятельно осилил путь в несколько кварталов.
Юноша тогда и не догадывался, что судьба задумала поставить на невинно - белом листе его жизни безобразно вульгарную кляксу. Если бы он знал, во что выльется спонтанное желание почувствовать себя обычным человеком! Но ему так хотелось влиться в муравьиный поток других, стать одним из спешащих домой - шагом, бегом и даже вприпрыжку, но, главное, без посторонней помощи. Так, и только так, парню представлялась полноценная жизнь!
Успешно преодолев расстояние до школьной ограды, он прикрыл за собой скрипящую калитку, которая никогда не закрывалась на замок, а раскачивалась по королевской воле ветра. С этого места Арекс всегда начинал отсчет шагов, мысленно приговаривая: "Двенадцать - поперечная трещина, тридцать три - круглая выбоина..." Если он сбивался со счета, следовавшая рядом мама подсказывала, и он продолжал бубнить себе под нос заученную считалочку. На этот раз он шел один: помощи было ждать бесполезно, поэтому бывший школьник сконцентрировался и не ошибался. Пока у него получалось играть в самостоятельность, и все шло по заученному плану, словно катилось пассажирским поездом по рельсам, выпускник был доволен собой. Даже промелькнула мысль, что можно было решиться на этот взрослый поступок гораздо раньше.
Сначала юноше в спину посмотрел один квартал, потом другой. Свернув на Зеленый бульвар, парень обогнул киоск, бесплатно одаривавший ароматом свежей выпечки, и продолжил путь по направлению к шоссе. Это был самый сложный участок дороги, бурливший, кипевший и пузырившийся жизнью, словно варево в огромном чане. Самое главное: не ошибиться при повороте с тротуара на пешеходный переход и, слившись с людским потоком, перейти фантастически длинный, в пятьдесят шагов, перекресток.
Арекс даже не понял, что он сделал не так: просчитался, свернув не там, где надо, или пошел не в том направлении, но неожиданно на него обрушились все проклятия этого "зрячего" мира. Со всех сторон его толкали, щипали и тянули за рукава чьи-то руки, женские и мужские голоса отправляли налево, направо, вперед или назад, а кто-то и вовсе изощрялся в оскорблениях. Этот кошмар усиливала какофония автомобильных сигналов, в которую грубой проволокой вплетался беспорядочный визг тормозов.
Полностью сбившись со счета и потеряв контроль над ситуацией, слепой кидался то в одну сторону, то в другую, словно мечущийся пескарь в банке неудачливого рыбака. При этом каждый шаг вызывал новую канонаду криков и возобновлял клаксоновую стрельбу по нему, словно по живой мишени. Последнее из того, что он помнил, как нечто огромное свалило его с ног, отключив звук внезапно ополчившегося на него города.
Очнувшись, Арекс понял, что лежит в постели. По витавшему в воздухе резкому запаху лекарств он догадался, что находится в больнице, а нежно — терпкий аромат маминых духов вселил надежду на ее присутствие. Захотелось, как в детстве, услышать ее истории о румяном колобке или принцессе, отведавшей наливного яблочка, и следовавшие за этим терпеливые объяснения, на что похож сказочный хлебный беглец и что спелый плод - ярко - красный, как кровь любого живого существа. Слепому мальчику труднее всего давалось понимание цветов и их многочисленных оттенков. Долго отказываясь понимать, почему в сказках никто даже и не пытался приводить цветовые ассоциации, он только в школе осознал: авторы и издатели - зрячие, и потому они не принимали во внимание, что книжки будут читать не только "глазастым" малышам.
Тело ныло. Перебинтованной рукой Арекс нащупал огромную шишку на голове и попробовал пошевелить пальцами одной ноги, потом другой. Все работало. Но именно в этот момент он впервые ощутил где-то глубоко внутри появившийся и как будто застрявший в груди булыжник безысходности, полностью оттеснивший радость выныривания на поверхность озера сознания на второй план.
- Мама! Ты здесь?
- Сыночек! Слава Богу, очнулся! Все в порядке! Тебе повезло: отделался ссадинами и ушибами.
- Прости меня. Думал, что смогу, но у меня не получилось. Они … не приняли меня...
- Кто «они»?
- Другие. Шумная, бездушная биомасса городских улиц. Сочинявшие сказки не для меня - из их числа…
После этих слов Арекса обдало теплом маминого дыхания, а лоб и щеки оказались зацелованными. Он поймал себя на мысли, что физическая боль, которой отозвалось тело в ответ на прикосновения, не шло ни в какое сравнение с раной души.
- Болит внутри, глубоко... Не знаю, как тебе объяснить... До этого момента я даже не догадывался, что такое ненависть, презрение к себе. Как люди носят этот груз злобы в себе, как живут с ним? Мне казалось, зрячие должны быть счастливы только потому, что им даровано знать, какого цвета солнце, небо, дождь и сказочные персонажи. Как мне дальше жить со страхом их мира?
Тут вошла медсестра и, увидев очнувшегося больного, побежала за врачом.
После выписки из больницы Арекс стал панически осторожным. Теперь он больше не отваживался на самостоятельные прогулки и плелся рядом с мамой, словно щенок на невидимом поводке. Подобно маленькой беспомощной креветке, попавшей в сети, он запутался в неводе своего страха и не пытался выпутаться из него.
Сколько мама ни выгоняла сына на улицу - хотя бы прогуляться по двору, он каждый раз находил повод остаться под защитой их небольшой квартирки. Постепенно освоив технику сборки авторучек, юноша стал трудиться надомно, а мать раз в неделю относила сумку с готовой продукцией работодателю в обмен на жалованье.
Но однажды женщина заболела и слегла. Осмотрев ее, доктор «скорой помощи» сделал укол и выписал лекарство. Глубоко вздохнув, больная взяла рецепт и, не глядя, отложила в сторону. Заметив это, врач тоном школьного учителя отчитал ее:
- Советую начать лечение как можно раньше. И вызовите своего участкового терапевта на дом. Вам нужно более серьезное обследование. Промедление, сами знаете, чему подобно.
- Вся наша жизнь - промедление. Врача-то мы вызовем, а вот сходить в аптеку некому. Сын с детства слеп, к тому же у него — фобия улицы.
Прятавшийся за косяком двери и слышавший этот разговор Арекс, сделал шаг вперед. Вынырнув из тьмы коридора, словно дикий зверь из засады, он отчеканил:
- Нет у меня никакой фобии! Давайте рецепт: я схожу!
После ухода доктора молодой человек отправился в аптеку, благо, она располагалась в соседнем дворе. Ловко постукивая палочкой перед собой и "нащупывая" превратности этого мира, он полностью доверился чувствительности своей трости и воспринимал меняющуюся дорожную картину впереди себя по ее голосу.
Сначала трость звонко отбивала от асфальта привычный ритм: "цок-цок". Это означало, что все нормально, можно идти, не опасаясь подвоха, и даже разрешается прибавить шагу. Потом она перешла на шепот, а значит, тронула мягкую плоть газона или придорожную грязь, чем сигнализировала: нужно вернуться на шаг назад и найти убежавший в сторону тротуар.
Арекс вдруг понял, что знание привычных маршрутов не исчезло. В памяти отложились, словно вековые окаменелости древних цивилизаций, выбоины и кочки на тротуарах, и он по-прежнему мог привязывать каждое препятствие на пути к магазинам, аптекам или поворотам на дорогу. Правда, ревизию "трасс" нужно было проводить заново, ведь ямы и дыры заделывались, мусорные баки переставлялись или падали от очередного приступа бешенства хулиганившего ветра. Чего не скажешь о пешеходных переходах через улицы с оживленным движением и длинные лестничные спуски в метро. Эти восклицательные знаки, которыми в глубине сознания были помечены самые опасные места, претерпевали изменения гораздо реже.
Вернувшись домой с лекарством, Арекс воспрянул духом: ему удалось нанести удар под дых дремавшему в пыльном сундуке подсознания страху. К тому же мама была настолько рада его маленькому подвигу над собой, что попыталась встать. Юноше даже подумалось, а не разыграла ли она спектакль с болезнью. Но очередной приступ кашля, заставивший ее снова осесть на диван, быстро отогнал эту нелепую мысль.
На следующий день Арексу пришлось самому сходить в магазин, а это еще плюс два квартала ко вчерашнему расстоянию, по пути отнести работодателю выполненную работу и забрать заплату. Постепенно страх поднял белый флаг и капитулировал окончательно.
*
Поседевшего и сгорбившегося мужчину ничто не способно выбить из колеи и заставить разволноваться, а значит, потерять контроль над ситуацией. Он давно усвоил: крики и оскорбления толпы - это выброшенный в пространство мусор, захламляющий его от природы чистый мир, отключающий слух и ориентацию в пространстве, мешающий и вгоняющий в ступор. А визжащие на все лады клаксоны - ни что иное как повышение градуса нервозности, выводящее систему "я - улица" из равновесия. Люди, знающие какого цвета этот мир, так и остались для него не просто зрячими, а прежде всего — другими, которым трудно или не дано вовсе понять отличающихся от них.
22.09.2018
Людмила Комашко-Батурина # 31 октября 2018 в 18:18 +2 | ||
|