Лестница

25 января 2018 - Влад Устимов

Жестоки с нами дети, но заметим,
что далее на свет родятся внуки,
а внуки – это кара нашим детям
за нами перенесенные муки
И. Губерман

Коле было четыре года, когда умерла его мать. Жизнь стала трудной. Перебивались с хлеба на воду. Голодали. Отец решил податься на заработки в город. Собрав котомку и обувшись в новые лапти, которые берёг на крайний случай, родитель поставил вертлявого мальца перед собой, крепко удерживая его большими руками за худенькие неподатливые плечики.
- Вот что, сынок! – говорил он, обращаясь к карапузу, как к взрослому. Голос его был какой-то необычный: хриплый и прерывистый. - Нужда велит сниматься с места и искать работу. Отправляюсь в дальние края. Что ждёт в пути - не знаю. Сам-то я, уж как-нибудь перебьюсь, но взять тебя с собой не могу. Оставайся покуда здесь. Поживёшь у дяди Гриши. Он будет тебя кормить, а ты помогай ему в работе. Как устроюсь на новом месте, к себе заберу. Парень ты смышлёный, не пропадёшь. Даст бог, скоро увидимся. Прощай!
Притихший сын пристально глядел на отца, смахивающего украдкой слезинку со щеки. Смотрел исподлобья, не отводя от него своих колючих серых глаз и упрямо оттопырив губу, будто не только понимал горький смысл сказанного, но и знал, что больше им не суждено встретиться.
*
Прошли годы. Николай Улитин воевал с австро-венграми, был ранен и отправлен в тыл. Ему, молодому калеке с простреленной правой рукой, нечего было терять, и он поддержал революцию, которая бурлящим весенним потоком прорвала подгнившую плотину прежнего уклада жизни. Природное чутьё, незаурядная смекалка, гордый нрав, и острое чувство справедливости подсказывали ему, что он выбрал верный путь. Парень нутром ощутил, что это неизбежный ход событий, та естественная и закономерная смена устаревших, тормозивших неумолимое движение истории порядков, которая откроет дорогу к затаённым мечтам угнетённого и обездоленного народа. Выбор был невелик: рабское прозябание, или едва забрезжившая, трудная, но такая долгожданная, манящая и дурманящая своей свободой жизнь.
Вскоре молодой член ВКПб, Улитин, получил образование, сначала в совпартшколе, а затем выучился на преподавателя истории и политической экономии. Предстояло карабкаться вверх по карьерной лестнице. И ему это удавалось благодаря упорству, недюжинному уму и трудолюбию. Биография его была чистая, без старого груза. Как человек простой, вышедший из самых низов, Николаю были чужды зависть и подлость. Искренний, с душой открытой для всех, он не искал личной выгоды, а следуя общественным интересам, легко менял места службы по приказу сверху. Вскоре он обзавёлся семьёй. Жена Фаина тоже учительствовала. Жизнь налаживалась. Рос сынишка Ромка.
Партия посылала Николая на разные работы, то банком руководить, то колхозом. Время было не простое. Многое пришлось пережить. В Отечественную получил бронь по старому ранению и трудился в тылу.
Но миновало лихолетье и после Победы, несмотря на множество трудностей, зажили Улитины хорошо. Оба директорствовали. Он в школе, она – в детском доме. Всё у них ладилось и на службе и в семье. Художественной самодеятельностью, театром увлеклись. Жили хоть и не богато, зато весело. Рома усердно учился, много читал и поражал своей эрудицией. Родители гордились сыном. Приятно было слышать похвалы педагогов в его адрес.
С годами стало ещё лучше. Роман закончил учёбу в Москве. Получил престижную специальность и степень кандидата медицинских наук. Вернулся в родной город, стал работать.
Стоматологи – особая каста. Не так просто было Улитину отвоевать в ней своё место. В коллективе царила патриархальная семейственность. Представители клана Даймеров ещё с прежних времён не упускали бразды правления в своём ревниво оберегаемом узком мирке цехового сообщества. Новичку приходилось терпеливо и целеустремлённо, шаг за шагом, утверждать себя в чужеродной, лицемерной среде скрытых недоброжелателей.
Руководитель клиники, потомственный профессор Арон Иосифович Даймер, был окружён ореолом славы, старательно поддерживаемой подобострастными сотрудниками, по большей части состоящими с ним в родственных отношениях. Больные бесконечным потоком шли к нему на приём всё больше в частной порядке, игнорируая бесплатные медицинские услуги, и предпочитая зембилями таскать знаменитому доктору всяческие подношения, кто во что горазд. Хлопотливые и льстивые сослуживцы старательно создавали вокруг профессора ажиотаж, неустанно уверяя пациентов, что только он, как истинный и непревзойдённый корифей своего дела способен творить настоящие чудеса исцеления.
Неизвестно за что слывший на кафедре изгоем, демонстративно пренебрегаемый руководством, Роман Улитин всегда оказывался в тени. Как ни старался бедняга в своём нелёгком труде, как ни уважали его пациенты, неприятностей хватало с лихвой. Предвзято настроенные коллеги постоянно либо игнорировали его, либо откровенно третировали. Хозяин и его челядь чинили разные мелкие препоны незаурядному, но чересчур скромному врачу, которому слишком тяжело давалось продвижение по карьерной лестнице.
Начальник всячески ущемлял права подчинённого, стараясь при каждом удобном случае выставить его на всеобщее посмешище, а то и коварно поставить подножку в самый неподходящий момент.
Роман страдал. Но, несмотря на бесчисленные трудности, и благодаря самоотверженной, героической помощи жены, Шурочки, достиг многого. Защитил диссертацию, получив учёную степень доктора медицинских наук.
Обитал он с обожаемой супругой и двумя сыновьями на жилплощади родителей, в квартире, расположенной на втором этаже старинного двухэтажного дома. Из общего коридора, засиженного сонными мухами и разномастными кошками, наверх тянулась лестница с входной дверью у самого основания. Дверь запиралась на огромный крюк. Эту массивную железяку, поистине музейную древность, поднимали, дёргая сверху за конец длинной верёвки, когда хотели открыть вход изнутри, не спускаясь вниз.
Жили Улитины большой семьёй, в общем-то дружно. Стариков, Николая и Фаину, радовали внуки. У мальчиков была большая разница в годах. И не только в возрасте, но и в характерах. Они вообще были очень разные. Старшего, Виктора они практически с пелёнок воспитывали сами, пока родители стажировались в Москве. Младший же, Паша, умилял взрослых своим настырным независимым нравом и до смешного алчными манерами, выказывая невесть откуда появившиеся черты прижимистого собственника.
Хотя Шура неплохо ладила со свекровью и свёкром, в семье случалось всякое. Молодёжь частенько сетовала, пеняя на старшее поколение: «Одного испортили, растёт рохлей, совершенно не приспособленным к жизни. Но уж Павлика им не дадим! Сами воспитаем. По-своему, по-современному».
Действительно – старший тихоня характером пошёл в папу, отличался скромностью и покладистостью. Зато уж младшему палец в рот не клади – откусит не раздумывая. Белобрысый бутуз, разбитной и самоуверенный несказанно радовал счастливых родителей и, безусловно, являлся всеобщим любимцем в семье. Вся родня в один голос прочила ему великое будущее.
На работе у Романа были одни трудности, а дома, – другие. Куда же без них? С особой остротой проходили дискуссии с постаревшим Николаем Назаровичем, когда речь заходила о текущем моменте. Их бесконечные политические словопрения нередко заканчивались громкими перепалками.
Приятель Ромы, сидевший когда-то с ним за одной партой, Вениамин Левитин, тоже профессор, неоднократно бывал за границей. Он частенько нашёптывал Улитину о тамошних всяческих прелестях и поразительных преимуществах процветающего западного строя над серыми жизненными реалиями, давно осточертевшей уравниловки, оцепеневшей в беспросветном ожидании призрачного светлого будущего.
Благодаря подобным внушениям и закрался червячок сомнения в колеблющуюся душу мягкотелого и добросердечного однокашника.
Все эти свои внутренние противоречия и метания мучительно искавший правду в жизни сын периодически с жаром обрушивал на голову батяни, ошарашенного и возмущённого подобным еретичеством и стойко оборонявшего свою позицию.
Во время очередного обсуждения новостей, Рома отчаянно пытался доказать закоренелому ортодоксу от марксизма-ленинизма безнадёжную отсталость отечества по сравнению с продвинутым цивилизованным Западом. Он с воодушевлением молодости убеждал старшего в том, что воздвигнутый «железный занавес» затормозил развитие страны, привел к застою.
- И ещё! Дьявольскими методами невозможно победить дьявола! – бросал он в лицо родителю одно обвинение за другим.
Однажды дело дошло до того, что старший из спорщиков, доведённый распоясавшимся смутьяном до белого каления, отоварил младшего по голове массажной щёткой, оказавшейся в тот момент у него в руках. В сжатом до боли кулаке остался обломок пластиковой рукоятки. Этот инцидент вмиг отрезвил обоих оппонентов. Стыд и срам! Хорошо, что детей не было рядом. В тот раз они миролюбиво закончили чересчур горячий спор, однако, твёрдо оставаясь каждый при своем мнении.
Дед Николай крепко верил в правое дело, за которое не пожалел бы собственной жизни. Он ни на минуту не сомневался в том, что всё же удастся преодолеть заблуждение тех людей, которые поддались чарам враждебной пропаганды. И он сильно сокрушался, что его горячо любимый, единственный и такой умный сын подпал под её тлетворное влияние.
- Если вас маринуют, значит - хотят съесть, неужели не понятно? – воскликнул однажды он в сердцах, - Глупо думать, что враг недалёк!
- Все эти страшилки, шпиономания и прочая ерунда – не более, чем химеры, маразматический бред и фантомные боли давно изжившего себя тоталитаризма, - парировал отцу не желавший уступать ершистый потомок.
- Ну, пойми же ты, наконец, без идеологии и дисциплины, немыслимо развитие общества. Согласному стаду и волк не страшен.
– Ага, лишь бы только пастух не скурвился! А народ – как был бараном, так бараном и останется.
- Это потому что среди вас затесались волки в овечьих шкурах, которые и мутят воду! – докричаться до сознания нового поколения никак не удавалось, - Они поймут только тогда, когда станет по-настоящему плохо, - делал про себя печальный вывод старый коммунист.
Роман же, при всём уважении к отцу, его заслугам и сединам, искренне надеялся на благополучное мирное сосуществование двух мировых политических систем, вплоть до их полного счастливого слияния.
- Кто о чём, а вшивый о бане! Когда же ты поймешь, что борьба – это форма жизни, а такой твой предательский мир – форма смерти. Нашего государства! Нашей смерти. Конечно, сдаваться легче, чем побеждать! – безуспешно пытался урезонить заблудшего наследника седовласый глава почтенного семейства.
Тот в чём-то соглашался. Но с другой стороны, внимательно отслеживая и анализируя события, всё больше убеждался в правоте известной истины. Люди остаются людьми. И они отнюдь не совершенны. Выходит, что коммунистические идеалы мало чем отличаются от религиозной мифологии.
– Поспешили у нас с этим делом. Вот и насмешили целый свет. Воздвигли колосса на глиняных ногах, и какой результат? – гремел Роман, вошедший в раж, разгоряченный развернувшейся полемикой, - Прав был Конфуций: «Кто прыгнул раньше всех, будет прыгать ещё раз». Восток недаром славится мудростью. История любит посмеяться над чересчур самонадеянными провидцами, оторванными от реальности.
Подобные стычки повторялись регулярно.
В этих дебатах Роме было всё более, или менее ясно. Но не на работе…
Младший Улитин никак не мог понять и принять ту враждебную, заговорщическую атмосферу, что царила у него на службе в среде тайных завистников и откровенных лизоблюдов.
Он с недоумением и горечью ощущал несправедливость, таившуюся во всякой мелочи, коварной подставе, якобы случайно оброненном слове.
Всё это было противно его душе, ведь он всегда старался честно исполнять свой профессиональный долг. В клинике весь персонал хорошо знал, что всегда, в праздники и выходные, в любое время суток его запросто можно вызвать на самую сложную, самую безнадёжную операцию. Он неизменно и безотказно, в меру своих умений и сил, оказывал квалифицированную экстренную помощь всем больным, всем, без разбора. Улитина неоднократно забирали на дежурство и из театра посреди спектакля, и во время киносеанса. В каждом таком случае Роман не сетовал на судьбу, а бескорыстно и добросовестно делал своё дело.
*
Время течёт незаметно. Год проходил за годом, как заведено в этом мире с самого его сотворения. Старшее поколение ушло в небытиё, ему на смену постепенно поднималась новая поросль. Но жизнь не становилась проще и радостнее.
Сложности возникали разные. Да и в какой семье их не бывает? Всё чаще и настойчивее вставали проблемы с подрастающим поколением. Шура не раз с тяжким вздохом вспоминала слова своей покойной мамы: «Малые детки – малые заботы, большие дети - заботы великие». Это правда. Случалось всякое. И смешное и грустное.
Роман тоже частенько предавался невесёлым раздумьям. Особенно удручало поведение младшего сына, Павлика, который крепко сдружился со своим одноклассником, Яшей, единственным и ненаглядным отпрыском его шефа, того самого Арона Иосифовича.
Старший Даймер стал кумиром и непререкаемым авторитетом для впечатлительного мальчика. Паша самозабвенно возвеличивал главу успешного семейства и проявлял необычайный интерес к его персоне, как и ко всему, что было с ней связано. Словно зачарованный лунатик бродил он по дому приятеля, до глубины души потрясённый, не в силах сдержать своего восхищения.
«Напрасно шаришь жадным взглядом, здесь книги не даются на дом!» -гласила надпись над шикарной, во всю громадную стену, библиотекой счастливчика.
Богатство, переполнявшее это жилище, сводило с ума. «Почему не я, а он его сын?» - неоднократно задавал себе один и тот же вопрос белобрысый коренастый подросток. Он и впрямь до слёз хотел оказаться не РомАновичем, а АрОновичем. Эта мысль, словно гвоздь в башмаке, не давала покоя. И парень задался целью стать таким же успешным, как отец его дружка. А для этого надо стараться всегда быть ближе к нему и во всём подражать своему обожаемому идолу.
Это тихо радовало Арона Иосифовича, грело его душу, хотя внешне он был сдержан и не демонстрировал своих эмоций.
- Если хочешь отомстить врагу, воспитай его ребёнка, - в полголоса рассуждал он, удовлетворённо потирая холёные руки и провожая хитрым прищуром наивных ребятишек, ставших со временем просто не разлей вода.
Скромная и непритязательная обстановка в собственной квартире раздражала и коробила Павлика Улитина. Он без конца, вольно, или невольно сопоставлял её с помпезным убранством и роскошным оформлением интерьера в доме Даймеров. Сравнивал и проклинал свою постылую серую жизнь в семье таких непрактичных бессребренников.
Каждый раз, возвращаясь домой, в блеклую, столь ненавистную ему обстановку, Павлуша чувствовал отвращение. Он постоянно критиковал предка и не упускал случая поиздеваться над ним, называя его несчастным неудачником. С некоторых пор он его просто не выносил. Мальчика раздражало в нём всё, особенно запахи аптеки: карболки, йодоформа и ещё чего-то, исходящие от одежды родителя, вернувшегося с работы. Малец едва ли не каждый день упрекал отца, ставя в пример его начальника, такого состоятельного и процветающего.
Всё это заботило и угнетало интеллигентного и очень деликатного Романа, постоянно действовало на нервы. Тем более, что такие мелкие, до обиды несправедливые атаки продолжались изо дня в день, из года в год. Жестокость собственного ребёнка печально удивляла и странным образом парализовывала и без того не бог весть какую волю. Он нередко с грустной усмешкой вспоминал прошлые споры, возникавшие в своё время между ним и покойным отцом. Подобная ностальгия не приносила облегчения, скорее наоборот.
Старший сын, также ставший врачом, женился и уехал по распределению в другой город. Вскоре и младший тоже закончил медицинский, но уезжать никуда не собирался. Издевательства над папашей с его стороны не прекращались, а с каждым разом становились всё более изощрёнными.
Улитин самозабвенно отдавался любимой работе, стараясь не замечать её мелочную и такую неистребимую негативную сторону. Он с ней настолько свыкся, что со временем вроде бы научился не принимать близко к сердцу. Но это не всегда удавалось. Огорчало то, что не было у него так необходимой тихой гавани, где можно было бы спокойно отдохнуть душой, расслабиться, сбросив груз несправедливостей и обид. Дома это было невозможно.
В последнее время, по дороге с работы Роман стал частенько заглядывать в гастроном, где продавалось разливное вино. Это немного помогало. Слегка отпускало внутри. Но ненадолго. В семье было неладно. Шквал критики от чересчур придирчивого наследника становился всё сильнее, превращаясь в невыносимую пытку. «Ума не приложу, откуда у него такие садистские наклонности?» - с недоумением сетовал безрадостный родитель. Никто в целом мире его не понимал. К тому же, супруга почти всякий раз предпочитала вставать на сторону обожаемого сына.
*
В тот воскресный летний день Роман выпил лишнего. Ему стало душно, и он рано ушёл из гостей, оставив там Шуру и решив пройтись в одиночестве пешком, немного проветриться. Но тщетно искал он свежести на улице. Раскалённый воздух, казалось, застыл и сгустился в своей неподвижности. Штиль. В небе – ни облачка. В поникших кронах старого парка не было слышно привычного гомона птиц. Зной стоял с раннего утра. Под ногами плавился асфальт. Солнце немилосердно пекло, обжигая темя. Пот струился по лбу.
Домой возвращаться не хотелось, но было до того муторно от накопившихся переживаний, несусветной жары и принятой на грудь чрезмерной дозы спиртного, что он всё же направился к себе, мечтая поскорее добраться до кровати и хорошенько выспаться.
Пришлось почти целую вечность стоять вроде бедного родственника под дверью собственной квартиры, настойчиво нажимая на кнопку звонка, нудно дребезжавшего где-то в глубине второго этажа. Паша не спешил открывать. Он неохотно впустил отца внутрь, не преминув осыпать его новой порцией обидных колкостей. Тот, молча нахмурившись и тяжело дыша, с трудом поднимался наверх, поминутно останавливаясь для отдыха.
Громкий и нелицеприятный разговор с распоясавшимся сыном случился в тот момент, когда Роман неустойчиво балансировал на самой верхней ступеньке. Закончился он нелепой в своей остервенелой отчаянности потасовкой. Павлик изо всех сил с отвращением оттолкнул от себя презираемого родителя. Тот потерял равновесие, оступился и всей своей солидной массой упал навзничь. Он долго–долго, как в замедленной съёмке фантастического фильма, кувыркался, неуклюже скатившись к подножию бесконечно длинной каменной лестницы. Когда напуганный сын сбежал вниз и склонился над отцом, тот уже не дышал. В наступившей оглушительной тишине было слышно, как большая стрекоза монотонно и безнадёжно бьётся о запылённое оконное стекло. Смерть наступила мгновенно, очевидно от перелома основания черепа. Хотя, кто знает…
*
Прошли годы.
Мать, не вынесшая горя утраты, ненадолго пережила отца.
Возмужавший Павел, упорно придерживаясь цели, поставленной себе ещё в далёкой юности, как нитка за иголкой, всюду следовал за уважаемым в высшем обществе Яковом Ароновичем, неизменно стараясь всегда и во всём ему угождать. Он превратился в его тень, постоянно находясь рядом со своим благополучным и высокомерным хозяином, сделавшим себе блестящую, головокружительную карьеру в столице. Преданный как дворовый пёс, в меру льстивый одноклассник умело предупреждал все вероятные желания и малейшие прихоти своего господина. Он ещё с детства добровольно и вполне осмысленно стал его ревностным приверженцем и верным рабом. Такая тактика действовала безотказно и здорово помогла в жизни. Дела Улитина, теперь уже высокопоставленного чиновника-бизнесмена, складывались как никогда удачно. Он довольно быстро и без чрезмерных усилий достиг невероятных высот, как в конкурентной борьбе, так и за продвижение вверх по карьерной лестнице. Конечно, не обошлось без тёрок, но это пустяки. Подобные проблемы существуют лишь для тех, кто склонен страдать от угрызений совести. Не отягощённый этой чепухой, баловень судьбы смело шагал через головы по ступеням вожделенной лестницы, ведущей в поднебесье. Такое везение даже не снилось его убогой провинциальной родне с её архаичной плебейской философией.
Со временем Павел Романович обзавёлся престижной виллой, возведенной по уникальному проекту модного архитектора в стиле «Модерн». Особенно он гордился изысканной, сверкающей полировкой, мраморной лестницей с массивными перилами, ведущей над бассейном внутреннего дворика в верхние опочивальни.
Казалось, всё было хорошо, но его дети, два великовозрастных оболтуса не давали покоя успешному толстосуму. Они ревностно соревновались между собой, постоянно что-то делили и к великому огорчению родителя всегда были на ножах. Оба до одурения упёртых эгоиста, братья-погодки ни в чём не хотели уступать друг другу. И создавали массу проблем. Весь этот бесконечный кошмар надоел ужасно. Тем более, что жена, зацикленная на собственной персоне, была невероятно далека от подобных забот, вечно строя из себя тайну, покрытую макияжем.
А озлоблённые непримиримые спиногрызы совсем достали. Один сынок и вовсе пошёл по кривой дорожке. Не раз приходилось выручать этого ветреного шалопая, невероятными усилиями отводя от него одно за другим уголовные преследования. Теперь вот наркотики…
Да и другой бездельник был не намного лучше. От обоих ничего хорошего ждать не приходилось. Зато хлопот с ними выше крыши.
С такими невесёлыми мыслями приближался Улитин к своему знаменитому дому, ставшему предметом зависти для всей округи. Шофер забрал «Лексус» и погнал его в гараж. Под ногами приятно шуршал искрящийся белоснежным кварцем гравий дорожки, элегантно огибающей площадку для гольфа.
Почтенного вида ворон, скрипя иссиня-черным крылом, молча пролетел над лесной поляной и с важным видом уселся на вершине высокой берёзы, раскинувшей над широким крыльцом свою могучую крону. Оглядев окрестности, он отрывисто прохрипел что-то зловещее и торопливо взмыв в нахмурившееся небо, быстро исчез за черепичной крышей с затейливыми башенками.
Густая туча закрыла солнце. Сразу стало темно и неуютно.
Мысли вновь вернулись к наболевшему. Тут Павел услышал крики, доносившиеся со второго этажа через распахнутые окна. Нельзя сказать, что это было неожиданностью, но он остро ощутил неприятное чувство. И уже в который раз! Ну что с этими детьми делать? Он с тревогой поднял голову, повернув её в сторону возникшего шума очередной безобразной разборки. Вот и теперь дети снова сцепились друг с другом, как бешеные псы. На верхней галерее завязалась ожесточённая драка. Отец прибавил шаг, то и дело срывающийся на неуклюжий спринт.
Раздосадованный Павел Романович бросился было разнимать обезумевших в своей алчности родных братьев, но оступился на скользком мраморе и очень неудачно свалился с лестницы, сломав себе шею. Судьба жестоко посмеялась над ним.
Из глубины дендрария пару раз сипло вскрикнули павлины и внезапно замолкли. В наступившей мёртвой тишине едва слышно прошелестели прозрачные слюдяные крылья. Большая зелёная стрекоза села на блестящие перила, забавно заскользив по ним тонкими чёрными лапками и вытаращив огромные глаза.
Стрекоза. История повторилась. Улитин лежал в неестественной позе у основания гранитной балюстрады, рядом с краем бассейна с всплывшими от удивления золотыми рыбками, и перед его стекленеющим взором, вновь и вновь, как наваждение, кувыркалось тело его отца, летящего вниз по крутым ступеням той, бесчисленно раз проклятой бессонными ночами, каменной лестницы.

Регистрационный номер №0408028

от 25 января 2018

[Скрыть] Регистрационный номер 0408028 выдан для произведения: