Ёж в тумбочке.

   Дело было в далёком 1983 году на сельхоз-работах в совхозе «Краснодарском», куда нас, в основном комсомольцев 557 школы, отправили за копейки помогать совхозу-миллионеру. Поселили нас в бараки, без туалета и душа, как было принято в те времена. Качеством еды совхоз-миллионер тоже не баловал, на полях в июне тоже ничем особенным не было возможности поживиться, да и посылали нас в основном с тяпками против сорняков. И к ночи уж очень хотелось есть, хотя часто, благодаря усталости, сон не давал голоду особенно долго мучить молодежь. Единственно чего было много - это хлеба и чеснока. Так что набрав этого добра на ночь, особенно голодная часть мужского барака мучила особенным запахом особенного овоща другую -  менее голодную часть. Вампиры держались поодаль от нашего барака. Вампиры, но не местные воришки. Видимо считали, что  у москвичей можно было чем поживиться. Странно, но ничего особенного у нас не было на сельхоз-работах, ну разве что: потёртые джинсы да стёртые, в основном, кроссовки. Но ворьё местное делало постоянные набеги именно на наш барак: он стоял на окраине лагеря, а соваться в глубину лагеря им было несколько боязно. Спёрли у нас почти все стёртые джинсы да кроссовки, в основном в наше отсутствие: когда мы были на полях. Видимо от безысходности местные пёрли и довольно странные наши артефакты, например, мои «вьетнамки». Задолбали они сильно! Хотя понимаю, что это видимо были такие местные традиции, не изведённые даже Советской властью, а безделье местной охранявшей нас милиции можно объяснить: и нелюбовью к москвичам, и тем, что они сами, может быть, приворовывали в русле их традиций, или, может быть, приворовывали их детки на их территории. Надежда была только на себя, поэтому к концу второй недели каждый был в бараке вооружен железным прутом, вывернутым из кровати. И если бы местные опять влезли бы в барак (особенно в ночи – и один раз такое было: тогда и ушли в небытие мои «вьетнамки» и сумка, а мы безмятежно спали, устав от работ, не заметив воров), то им бы устроили бы кровавое месиво. Но Бог сберег от криминала!
И вот где-то посередине этой сельхоз-командировки в поля Краснодара произошел занятный случай. Как я уже писал: туалетов в бараках не было, а поэтому особенно стыдливым комсомольцам приходилось по ночам бегать на другой конец лагеря, где был общий для всех школьных отрядов сортир. Но таких (особенно стыдливых) было немного, даже среди комсомолок, поэтому ночью бегали ближе к забору в десяти шагах от барака: недалеко и романтично. Вот в одну из тех ночей мой друг Фил (Мишка Фильчуков) вылез к ограждению по делам. Тиха была видимо краснодарская ночь, романтика и прочее. Точно: кто его знает, но примерно так! Но тут в кустах  раздался сильный шум, как рассказывал Фил.   «Местные», - подумал Мишка, а прут железный он не захватил. Был у него, наверное, некий стресс, но тут из тех кустов вылез обычный большой ёж. И Фил, то ли от избытка чувств и эмоций, то от особой любви к ежам, схватил ежа и унёс в барак. Сунув его в свою тумбочку (ЗАЧЕМ??!! Мишка потом и сам не мог этого объяснить), очень быстро крепко заснул. Ночь ещё не закончилась, а дикий ночной колючий охотник стал выражать неудовольствие своим положением. Ёж стал шуршать всё сильнее и сильнее, и, пытаясь вылезти,  периодически падал с грохотом с верхней внутренней полки тумбочки на нижнюю. Возможно, что также упорно долбил в закрытую дверь тумбочки. Постепенно стали просыпаться те, кто лежал относительно недалеко от той злосчастной тумбы. Один из них крикнул предположение: «Местные!». Что подняло из сна почти весь барак. Как бойцы известной глиняной китайской армии   поднялись комсомольцы с железными прутьями в руках и застыли. Поднять автоматически почти всех удалось, а разбудить не очень. Строй бойцов зашуршал, раскачиваясь из стороны в сторону, сонно готовясь дать отпор «чужим». Но «чужих» и прочих «пришельцев» поблизости не обнаруживалось, а шум из тумбочки прекратился (видимо, почуяв внешнюю агрессию, ёж временно приутих), и виновника шума не обнаружили. Фил был одним из немногих, кто остался крепко спать, поэтому ситуацию с источником шума и не разъяснил. Минут двадцать погудев, барак снова уснул. Где-то через час ёж снова осмелел и стал ещё громче шуметь в тумбочке. Судя по всему, обнаружил остатки хлеба-чеснока и рвался за едой. Шумел сильно! Снова проснулись ближние, снова клич - «местные», снова безрезультатный поиск «чужих». Ёж снова притих, а Фил продолжал крепко спать. Под самое утро заснули и вскочившие на бой. Утром совсем сонный отряд разбудил музыкальный призыв на зарядку. В полусне многие отзанимались ей, потом умылись, поели, и, оставив дежурных, уехали на совхозное поле. Ёж за всё утро не подавал никаких признаков жизнедеятельности. 
Вернувшегося в барак после работы на поле  всё забывшего Фила ждали очень хмурые дежурные, которые и обнаружили «чужого-местного» в его тумбочке. Тогда стало ясно не только, кто шумел ночью, но и почему ёж прекратил шуметь под утро. Добравших до запасов Мишкиного хлеба, ёж плотно поел, и надобность в ночной охоте сама собой отпала, тем более под утро сытым ночным колючим охотникам вредно не спать. Открывшим тумбочку дежурным предстала следующая картина: толстый ёж спал, развалившись на остатках хлеба, причем чесноком он пренебрег. Но непоедание чеснока ежом не спасло тумбочку и барак от сильного неприятного запаха. Следуя своим ежиным традициям, ночной хищник, поев, нагадил в тумбочке, где только смог и много. Оставить всё убирать Филу дежурные не могли, хотя очень хотели: к приходу санитарной ежедневной комиссии всё должно быть в бараке чисто, ибо снимали за грязь большие баллы в соцсоревновании между разными школьными отрядами. Прежде, чем очистить тумбочку от всего безобразия, дежурные долго выгоняли с облюбованного места недовольного сытого ежа. Тот, не торопясь, ушёл, но обещал вернуться.