Пожилой мужчина шел по мостовой, через шаг ударяя тростью, на которую опирался всем телом. Этот звенящий звук словно отмерял равные промежутки времени до события, которому суждено было случиться. Лицо мужчины было мрачным и лишенным всяких эмоций. Казалось, он так погружен в свои мысли, что отсутствие трости не смогло бы изменить его походку.
Вдруг он остановился и посмотрел вокруг. Его взгляд поймал удобную скамью, стоявшую неподалеку, и старик с неприкрытым удовольствием погрузился в неё, смешно выставив вперед правую ногу. Через минуту его лицо снова помрачнело, как будто прежние мысли нахлынули на него с новой силой. Он судорожно размял руки и, взяв трость, стал что-то чертить металлическим наконечником на асфальте. Моё любопытство побороло осторожность, и я спросил разрешения присесть рядом, предусмотрительно потирая ноги, якобы уставшие от долгой ходьбы. Он кивнул, приглашая меня сесть, не отрываясь от своего импровизированного мольберта. С каждым новым движением трости на запыленной дорожке всё четче просматривался портрет некой дамы, судя по всему, занимавшей мысли этого пожилого человека.
- Кто это? - спросил я, и мой бесцеремонный вопрос смутил меня больше, чем того, кому был адресован.
- Я называл ее «милая барышня»,- ответил старик, ни на минуту не отрывая взгляд от кончика трости.
- Вы говорите о ней в прошедшем времени. Что-то случилось? - спросил я, пытаясь максимально осторожно поддерживать разговор.
- Да, случилось, только не с ней, а со мной, - ответил он.
- Вы попали в аварию? - поинтересовался я, всё еще опасаясь, что наша беседа может оборваться на какой-нибудь нелепой фразе.
- А, трость, - усмехнулся старик, - нет, эта деревяшка появилась после того.
- Вы разлюбили её? - спросил я, стараясь предельно уважительно говорить о даме его сердца.
- Я не могу её разлюбить, но и любить тоже, - ответил он, всё больше интригуя меня.
Я промолчал. Этот человек со странной манерой излагать мысли, вызывал у меня такой неподдельный интерес, что хотелось слушать его молча, а не вытягивать каждое слово неоднозначными вопросами.
Вдруг старик повернулся ко мне и сказал:
- А хотите, я расскажу Вам о ней? Тем более что держать это в себе намного сложнее, чем поделиться с незнакомым человеком.
- Я с удовольствием послушаю Вашу историю, - со спокойным интересом ответил я, стараясь не показать и малой доли той радости, которая бушевала во мне...
- Её звали... - начал было он, но осекся, и замолчал. Могло показаться, что произнесение имени этой женщины приравнивалось к смертному греху или к взрыву гранаты, где-то там, в области сердца, но он всё-таки продолжил, - у неё очень красивое имя...
- Я понимаю Вас, - выпалил я,- давайте обойдемся без имен.
Старик посмотрел на меня. Он был доволен тем, что не ошибся в слушателе и мне это льстило.
- Мы познакомились с ней на одной выставке, - продолжил он, немного подтянув к себе затекшую ногу. К этому времени портрет на мостовой был уже готов и пожилой джентльмен, сложив руки на рукояти трости, подпер ими подбородок, - она читала там каждый вечер вслух романы молодых авторов, а мне разрешили разместить в углу пару своих картин за символическую плату и по большому знакомству. Я приходил на выставку каждый день, но никогда не вслушивался в то, что она читала - мой мозг был доведен до исступления самолюбием. В мечтах я видел, как люди, проходя мимо картин именитых художников, останавливались возле моей и, постояв несколько секунд, начинали озираться в поисках автора. Так продолжалось несколько дней, и я начал понимать, что тянет меня на выставку отнюдь не моё самолюбие, а голос, который заполнял залы, дотягиваясь до самых отдаленных уголков галереи. На следующий день, я уже не стоял возле своих картин, а протискивался сквозь столпившихся людей, чтобы рассмотреть ту, что своим голосом околдовывала и собирала вокруг себя людей, пришедших посмотреть живопись. Это была миниатюрная, улыбчивая девушка с каштановыми волосами, которые непослушно спадали на разворот книги, и их приходилось при каждом перевороте страницы сгонять с насиженного места. Но больше всего остального меня занимали её глаза, бездонные, наполненные печалью, что никак не вязалось с очаровательной улыбкой этого юного создания. Мне хотелось подойти к ней, взять за руку и проводить в мир, где грусть в её глазах растворилась бы без остатка.
Сделав еще шаг, я заметил молодого человека, который направлялся прямиком к девушке. Он прошептал ей что-то на ухо, и она засияла. Парень быстро ушел, а девушка еще некоторое время смотрела ему вслед, и мне стало ясно, что её руки заняты, как впрочем, и сердце.
Старик замолчал. Он сложил вперед плечи и поежился, потирая высохшие от времени руки, словно продрог, несмотря на то, что погода стояла солнечная и поистине летняя, да и одет он был намного теплее, чем было необходимо.
- Вы так и не заговорили с ней? - этот вопрос был не ради интереса, суть я понял и так, а для того, чтоб вывести его из состояния забытья, в которое старик впадал после каждой мысли о ней.
- Я не посмел, - снова заговорил пожилой человек, - она была, как мне казалось тогда, счастлива и любима.
- Осмелюсь предположить, - продолжил я, - что это была не последняя ваша встреча,
- Вы совершенно правы, - улыбнулся старик,- но мне показалось, я Вас утомил, и выдержать следующую часть исповеди у Вас не хватит сил?
- Очень даже хватит, - парировал я, - тем более, что ваш рассказ больше похож не на исповедь, а на любовный роман из прошлого века...
Мой пожилой собеседник улыбнулся и отвернул голову в противоположную от меня сторону, как будто желая разглядеть то место, где узкая дорожка теряется из виду, поглощенная густым кустарником аккуратно постриженной акации. Я терпеливо ждал.
- Так вот, - продолжил он, словно и не прерывался, - с тех событий, о которых я Вам уже рассказал, прошло тридцать лет. Женским вниманием я обделен не был, но жениться на одной из них было выше моих сил. Поэтому время от времени я находил очередную спутницу жизни и расставался с ней, незадолго до того, как встречал следующую. Стать великим художником мне было не суждено, поэтому я перебивался мелкими заказами, рисовал портреты для не слишком требовательных заказчиков - словом на жизнь хватало. Единственное, что угнетало меня - я ненавидел свой родной город, и причин для того было достаточно: слишком многих знал я, многие любили меня до назойливости, но хуже всего то, что очень многие ненавидели.
Старик замялся. Он наклонился в сторону и ловким движением выудил из кармана пачку сигарет.
- Вы не против, если я закурю? - обратился он ко мне с едва скрываемой мольбой в глазах.
- Пожалуйста, - ответил я, с завистью посмотрев на синий дымок, от которого отказался много лет назад.
Старик густо затянулся и обмяк. Было понятно, что за беседой он на время забыл о своей вредной привычке и теперь получал неописуемое удовольствие после каждой затяжки. Он быстро справился с сигаретой, ловким щелчком пальца сбил уголек и, скомкав окурок, профессиональным движением баскетболиста отправил его в мусорную корзину.
- Так на чем я остановился... ах, да, я собрал вещи, наскоро попрощался с родным городом и уехал к родственникам в гости, с плавным переходом на постоянное место жительства, - старик посмотрел на меня, желая видеть удивление, и не ошибся. Довольный своей догадкой он продолжал, - зря Вы так подумали, я совсем не хотел жить у родни. Мне иногда необходимо о ком-то заботиться. Женщины уже не прельщали меня как в молодости, а у брата было пятеро детей, поэтому звонкие крики внуков ни на минуту не замолкали в его доме. Зачастую мене предлагали понянчиться, скорее даже ставили перед фактом данного события, когда брат с женой отлучались по делам.
Старик снова улыбнулся. Было видно, как он обожает детей и нежно хранит в памяти те немногочисленные моменты, проведенные в кругу внуков, пусть даже и не своих.
- А своих детей у Вас нет? - спросил я, наперед предугадывая его ответ.
- Не в этой жизни, - с грустной улыбкой ответил старик, - давайте я просто продолжу.
Я почувствовал себя крайне неловко и поспешил извиниться. Мой собеседник отмахнулся от меня и продолжал.
- Сняв квартиру в одном из спальных районов, я взял за привычку прогуливаться каждый день, наслаждаясь отсутствием знакомых лиц и относительно свежим воздухом. Однажды я, как обычно гулял, и вдруг у меня закружилась голова. Присев на скамью, я откинулся назад и закрыл глаза, пытаясь понять причину внезапного недуга. «Вам плохо?» - услышал я голос, но открывать глаза не спешил - меня всё еще мутило. «Может, вызвать скорую?» - повторил всё тот же приятный женский голос с нотками бархата. Давление устремилось вверх, головокружение прошло, и я в то же мгновение открыл глаза. Это была она. Она смотрела на меня всё тем же завораживающим взглядом, но с тенью прелестного беспокойства. Я не мог вымолвить ни слова, и она присела рядом, чтобы не оставлять меня одного до приезда врачей...
Старик замолчал. Его взгляд устремился в пустоту. Казалось, что он снова и снова прокручивает в голове тот счастливый момент, от которого даже мне становилось теплее. Он снова закурил и продолжил:
- Скорая долго не приезжала. Я уверял это беспокойное создание, что мне не нужна помощь врача, что я совсем здоров, а эта минутная слабость лишь отголосок моего давно неюношеского возраста. Она была непреклонна и категорически запретила мне вставать со скамьи. Я повиновался. Время шло, а доктор не спешил. Мы уже стали беседовать о чем-то возвышенном, но вместе с тем мои глаза были безотрывно прикованы к её лицу, совсем не изменившемуся прекрасному личику юной девушки, держащей в руках книжку безызвестного автора. «Почему Вы так....смотрите......на.........меня? - вдруг спросила она, и слова словно повисли в воздухе, - это же Вы тот самый молодой художник, так ревностно переживавший за свои первые картины. Вы долго меня не замечали, но однажды подошли ко мне, а потом пропали, и я Вас больше никогда не видела. В тот день еще мой брат приехал из института на каникулы. Я отвлеклась на него, а когда повернулась, то Вас уже не было». В этот момент моё давление снова поползло вверх, голову сдавило, и я практически потерял сознание, но прилично задержавшаяся «скорая» приехала как нельзя кстати. Меня подсоединили к аппарату с хрюкающей грушей, дали таблетки и посоветовали моей «жене» оградить меня от волнений. Она была удивлена, но разубеждать доктора не стала, и я был счастлив. Позднее я узнал, что она замужем, у неё трое детей, и её муж будет совсем не против, если она время от времени станет прогуливаться вместе со мной по вечернему городу по причине полного доверия, вытекавшего из потери интереса к ней.
Старик снова закурил, попутно закидывая в рот какую-то капсулу желтого цвета.
- Вам нехорошо? - спросил я с неподдельным беспокойством.
- Я чувствую себя превосходно, - ответил старик, - а это всего лишь витамины.
Он докурил сигарету, повторил баскетбольный жест и продолжил.
- Наше второе знакомство затянулось. Мы часто гуляли вместе и разговаривали о чем попало, но самое интересное происходило после того, как мы расходились по домам.
Старик сделал паузу, ожидая нужного вопроса. Я не мог не подыграть ему и спросил:
- И что же происходило потом?
- Мы писали друг другу письма.
Такого поворота я точно не ожидал, и моё искреннее удивление привело пожилого повесу в неописуемый восторг.
- Письма?! - переспросил я.
- Именно, - отвечало светящееся лицо старика, - это были целые поэмы из правильно составленных предложений, насыщенных небывалым количеством подтекста, монологи с вопросами и ответами, а так же изящные объяснения в любви, состоявшие не из легких намеков, а только лишь из их тени. «До свиданья, милая барышня» - подписывал я очередное послание и с чувством удовлетворения ложился спасть, в надежде, что завтра на прогулке я снова буду не одинок. При следующей встрече мы смущенно обменивались посланиями, а вечером читали их и снова садились за письменный стол.
- А как же тайные поцелуи в пустынном парке, - поинтересовался я, стараясь слегка приземлить эти возвышенные отношения.
- Я два раза держал её за руку, но она всегда была в перчатках, так что ни поцелуев, ни нежных прикосновений, - с грустной улыбкой ответил старик.
- Почему нет? - настойчиво продолжал я, отказываясь понимать события, совершенно не соответствовавшие современной действительности.
- Потому, что нельзя, - ответил старик и снова о чем-то задумался...
Я сидел молча и не знал, как мне поступить: с одной стороны очень хотелось переспросить про это «нельзя», с другой стороны я чувствовал, что переспрашивать не стоит. Поэтому наше созвучное молчание протянулось дольше обычного.
- Нельзя, - снова повторил старик, как будто вырывая это слово из своего лексикона с корнем, - как часто я говорил «нельзя» себе и потом горько жалел об этом. Слово-паразит, живущее в глубине разума, испепеляющее волю, дающее ложное представление о правильности поступка, а так же стирающее малую надежду на невесомое счастье...
Он хотел сказать что-то еще, но передумал. Старик судорожно достал сигарету, чиркнул зажигалкой, потом ещё и ещё, но добиться желаемого результата так и не вышло. Я взял из его рук непослушное устройство и привычным движением высек огонь. Старик прикурил сигарету, затянулся и стал потихоньку успокаиваться.
- Бросить курить не значит растерять навыки?! - с ухмылкой спросил пожилой человек, намекая на мою проворность.
- Я думал, что навсегда избавился от всех табачных привычек, но до сих пор не могу отделаться от желания снова закурить.
Он протянул мне пачку, едва сдерживая улыбку.
- Не в этот раз, - улыбнулся я в ответ, оценив изящность шутки.
Мы обменялись еще парой фраз из той же табачной темы, и старик полностью успокоился.
- Не оставлять же Вас на полпути, - вдруг сказал мой собеседник, - давайте я уже расскажу Вам финал и покончим с этим.
День уже катился к закату. Тень от стоящего рядом дерева накрывала скамью полностью, создавая эффект мягкого летнего вечера. Я совсем забыл про время и про дела, которые хотел сделать, но ничуть не жалел об этом. Меня не покидало чувство, что этот день запомнится мне навсегда, и я буду вспоминать его не раз, оставляя позади год за годом своей жизни.
- Каким бы безграничным не было что-то хорошее, оно непременно закончится, сузив свои границы в самый неподходящий момент, - произнес старик, словно закручивая очередной сюжет новой главы, - вот и в моем случае это не было исключением. Однажды ей показалось, а может, казалось раньше, но накапливалось со временем, что она поступает не совсем правильно по отношению к своей семье и попросила прервать наши встречи. Сказать что-то против у меня не повернулся язык, да и морального права на это, как мне казалось, я не имел. Поэтому прогулки мои стали одинокими, и частота их, заметно уменьшилась. Потом у неё родился еще один ребенок и она погрузилась полностью в его воспитание, отдавая всю нерастраченную любовь этому маленькому созданию. Позднее, по причинам мне неизвестным, они очень быстро собрались и всей семьей переехали в другой город. В своем почтовом ящике я нашел маленькую записку с парой строчек, написанных в спешке: « С судьбой спорить бесполезно, но память у нас никто не сможет отнять».
Старик снова замолчал, пытаясь проглотить несуществующий комок в горле. Мне тоже стало грустно и обидно за то, что жизнь несправедлива и безучастна к нам.
- И вы больше не виделись?
- Нет. Её адреса я не знал, и она не писала мне, хоть я больше никуда
не переезжал, - ответил он, всё еще пытаясь справиться с нахлынувшим чувством утраты чего-то большего, чем просто собеседника на вечерних прогулках.
Старик снова забылся своими мыслями. Как же много скрывалось в нем, пряталось, шифровалось, но с небывалой силой стремилось наружу, в поисках маленькой отдушины в виде случайного собеседника. Мне уже было не до веселья. Я видел перед собой человека, потерявшего веру во всё, но не утратившего самое главное чувство, пусть даже безответное или несбыточное, но очень важное для любого из нас.
- Добрый день, - вдруг прозвучал нежный женский голос с нотками бархата, - я знала, что непременно найду Вас здесь, мой дорогой друг.
Старик не сразу поднял глаза, видимо считая, что его воображение перешло на голосовые галлюцинации.
- Может быть, Вы не рады меня видеть?
Трость со звоном выпала из его рук, а глаза наполнились таким удивлением, что я всерьез испугался за его сердце. Она подала ему трость и с улыбкой добавила:
- Вы снова теряете свои вещи. Кое-что в этой жизни остается неизменным.
Женщина протянула ему руку. Он принял её и встал, ни на минуту не отрывая взгляд от её лица.
- Здравствуйте, милая барышня, - непослушным голосом проговорил старик, - Вы совсем не изменились с момента нашей последней встречи и всё так же обворожительны.
Она смущенно улыбнулась, но видимо он говорил это не в первый раз и поэтому оспаривать его слова она не стала. Двое пожилых влюбленных просто стояли и смотрели друг на друга так, словно насмотреться им не хватило бы и жизни.
Не трудно было понять, что пришло время, когда третий лишний в полном смысле этой фразы. Я сделал вид, словно мне уже пора, и поспешил проститься. Старик хотел заговорить, но я дал понять, что слов не нужно и что я искренне рад за него. В его же глазах читалась благодарность, и мы распрощались, учтиво кивнув друг другу. Отойдя подальше, я обернулся, чтобы последний раз взглянуть на эту влюбленную пару. Она помогла ему сесть, а потом села рядом, взяла под руку, и склонила голову ему на плечо.
Вечер был чудесный. Я улыбнулся и зашагал прочь, пытаясь унять ураган эмоций этого неповторимого и совершенно удивительного дня.
Помочь сайту
Поздравления
