- Понимаешь, - сказал он, разливая спирт по рюмкам, у которых были отбиты кругляшки ножек и поэтому они стояли в дырках, проделанных в деревяшке,
- У каждого есть своё призвание, к чему его Бог приспособил. Беда лишь в том, что половина об этом не задумывается, а половина другой половины ищет да найти не может. Вот одному, к примеру, надо в министерстве сидеть - зад свой плющить, а он по свету скачет, что твой будёновец. Другому же назначение крестиком вышивать, а не помои в котле варить, что он щами называет.
Фомич взял за ножку хрустальную калеку, огладил бороду, и, пожелав,
- Будем! – опрокинул «чистого». Воткнул рюмку обратно в полено, выдохнул, и, тыча пальцем в бидон, просипел, - Квасом! Квасом запивай! Это не твой московский – сургуч газированный. Это ржаной. Сам варю. Чёрт, а не квас!.. Так во-о-от…
Я это призвание своё давно в себе чуял. Сызмальства. Любил, понимаешь, всякие стекляшки. Наберу осколков, прилажу их друг к другу - и давай мир разглядывать. Когда подрос, хотел на оптика пойти учиться, да не задалось. Сам стал мастерить, в науки вникать. Народ надо мной ржёт, а я знай себе - линзы шлифую. Это ж знаешь, какой труд вручную зеркало сработать?! И чтоб парабола, и фокус, и аберрации по минимуму. На одну оправку несколько недель уйдёт… Ну!.. Будем!.. Квасом, квасом запивай!.. Так во-о-от…
А уж когда первую трубу сделал, потом и пошло. А как жить стали побогаче, тут уж и прикупать кое-что начал. Помню, трубка у меня была Цейсовская. Бриллиант, а не трубка! Дружок мой её по пьянке уходил. Душегуб!.. Ну, давай за упокой... Правильно… Кваском... Во-о-от...
Я, понимаешь, когда глазом к окуляру приникаю, забываю обо всём на свете. Часами могу глядеть не шелохнувшись. И что-то во мне как бы переворачивается, а сам я вроде бы уже не здесь, а там, куда взгляд мой упёрся. В советские времена мне чекисты житья не давали, всё хотели приладить это моё призвание, то к ружью, то к пушке, а то и вовсе в шпионы определить. Я весь язык стёр, объясняя этим олухам, что смотритель я,.. глядящий, если хочешь, а не Штирлиц. После развала, правда, отстали, нехристи. Вот тогда-то я сюда в горы и переехал. Как в первый раз увидел эту красоту, так и остался. А воздух-то, воздух здесь какой! Прозрачный – смотри себе, да смотри! Теперь здесь вот при лыжах в прокате служу… Да-а-а… Ты вот что, ты пока тут посиди, а я пойду ещё кваску принесу. А то боюсь, ты у меня от чистого воздуха с непривычки сомлеешь.
Он вышел, а я сидел и думал о нём, о его судьбе и призвании. Тут входная дверь приоткрылась и в неё просунулась голова в МЧСовской фуражке. Оглядевшись, голова спросила,
- Окулярыч здесь?
Я не понял, - Кто?!
- Окулярыч, говорю здесь? Ну, Дмитрий Фомич?
- А-а-а… Здесь. Сейчас подойдёт.
Через минуту вернулся и сам хозяин а, увидев старлея, обрадовался,
- Здорово, Саня!
- Здравствуй, Дмитрий Фомич!
- Ну, как дела?
- Помощь твоя нужна, Фомич.
- Так мы ж завсегда помочь рады! Что у тебя?
- На лавинку тебе поглядеть надо бы!
- Это на ту, что на Зелёном перевале?
- На неё, на неё… А то сам знаешь, как бы беды не было. Стрелять её заразу или не стрелять…
- Поглядим, Саня, завтра давай и поглядим.
- Я за тобой завтра часиков в десять заеду, а ты уж сегодня оптику приготовь.
- Будет исполнено, господин поручик! Кваску выпьешь?
- Нет. Побегу. Твоего квасу выпьешь – полдня пьяный ходишь.
- Так его ж нельзя одного-то пить, только с протиркой.
- Нет. Спасибо, Фомич. Ну, давай, до завтра.
- До завтра, Саня.
Старлей козырнул и выскочил в дверь. Фомич разлил по глотку «чистого» и сказал,
- Это я у них вроде эксперта. От меня экспертиза, от них спирт для протирки оптики… Я вот знаешь, вгляжусь в неё, в лавину, и скажу, что она там себе думает. Ни разу не ошибся!.. Призвание!.. Ну, будем!.. Квасом, его заразу… Квасом…
***
День второй
Я всё же упросил старлея взять меня на перевал. Уж больно хотелось поглядеть на лавину и на искусство Фомича. Служивый долго отнекивался, да это и понятно, кому охота брать полузнакомого человека в беспокойное место. Однако, узнав о моём давнем знакомстве со своим начальником, Саня махнул рукой, - Поехали!
За рулём Уазика скучал сержант-срочник. Сашка сел впереди, Фомич же со своим чемоданом и я, сзади. Сержант завёл мотор, и мы поехали.
- Ты меня, Саня, туда вези, как в прошлый год, повыше. Чтоб она родёмая у меня, как на ладони была.
- Понял, Дмитрий Фомич. Понял. Только б тебе там опять плохо бы не было… Высота-то большая.
- Мне, Саня, от высоты плохо не бывает, а квасок я в этот раз с собой прихватил. Вези на верхотуру…
- Как прикажешь, Мой генерал!
«Генерал» поглядел на меня с немым вопросом, тряхнув в руке бутылку с бражным варевом. От этого жеста у меня тут же заныли все зубы, и, кажется даже те молочные, которых я лишился в детстве. Увидев мою муку, старик покачал головой, и наставительно сказал,
- Я ж говорил тебе – пей больше ржаного, а ты – спасибо, спасибо… Ну, ничего, сейчас дело сделаем, а дома-то я тебя враз вылечу!
Мы свернули с асфальта на грунтовку и стали карабкаться вверх по каменному крошеву. Уазик – это вам ни какой-нибудь там модный «паркетник», но и он бедняга на этой высоте иногда покашливал.
Наконец наш «генерал» скомандовал, - Стоп!
И мне показалось, что сержантик за рулём невольно перекрестился.
- Стоп, Саня! Стоп! Вот отсюда мы на нашу красотулечку и поглядим!
Мы втроём вылезли из машины, вынули из неё «глаз генерала», складной стул и его самого. Чтобы там он не говорил, а на высоте ему было тяжеловато. Собрав на штативе добротную трубу родного Новосибирского НПЗ, мы отошли к машине, чтобы не мешать эксперту работать.
Я взял у Саньки его бинокль и, оперевшись локтями на капот, стал рассматривать белое снежное одеяло, пытаясь отыскать карнизы и трещины.
Однако вскорости занятие это меня утомило. Сложно что-либо разглядеть, когда глазу толком не за что зацепиться.
Саня стоял рядом со мной и курил,
- Что, надоело?
- Да там смотреть-то не на что. Сплошь белое поле…
- Во-во… Я тоже поначалу всё пробовал, пытаясь понять, что там Окулярыч видит. Даже как-то просил его, меня научить.
- А он что?
- А он сказал: «Саня! Ты в носу ковырять умеешь?» Я говорю; «Умею». А он: «А тебя этому кто-то учил?» На том вся учёба и закончилась.
- Слушай, Сань, а расскажи мне про Окулярыча. Ну, как он тут живёт, как с людьми ладит?
- Хо! Как ладит? Отлично ладит. Дед он вообще весёлый, безотказный. И среди местных очень уважаем за свой талант. Это ж для Вас городских лавина или сель – картинка в телевизоре, а здесь - жизнь или… По первому времени, правда, были, говорят здесь у него проблемки – за колдуна считали.
Бабы языками мололи, будто бы, когда они в объектив его трубы попадали, то он их голыми видел. Бред конечно… Но люди есть люди… Во, гляди, гляди сейчас шаманить начнёт! Значит, скоро домой поедем.
Фомич, не отрываясь от окуляра, вытянул в направлении лавины руку и стал шевелить пальцами, словно гладя её или ощупывая. А через пару минут встал, повернулся к нам и крикнул,
- Всё, Саня. Седлай! Спит стерва…
Пока старик чехлил свою «голубу», я спросил,
- Саш, а он на звёзды там, на планеты смотрит?
- Раньше смотрел. А как-то пару лет назад, твой приятель, а мой начальник сделал ему поход в обсерваторию. У них регламентные работы шли, планового наблюдения не было, вот они и дали старику душу отвести. Только вернулся он оттуда смурным. Больше вроде по ночам не шарашится. А ты сам его спроси… про Юпитер. Захочет – расскажет.
Тут Окулярыч закончил укутывать прибор, положил его в чемодан, и, подходя к нам, сказал,
- Что замерли, касатики? Давай, грузись! Пора и честь знать… Во-о-от…
- Ну что там, Фомич? – спросил старлей, когда Уазик выехал на асфальт (до этого момента молчали, чтобы не мешать упревшему сержанту сползать вниз).
- Пока не дышит. Мёртво лежит. А через несколько дней давай опять посмотрим...
- Добро, Фомич. Ты сам-то как? Не уходился?
- Всё в порядке, господин поручик! Я ж там пару раз эликсира глотнул…
Приехав, мы с Фомичом опять уселись за стол, Саня же приобняв старика, побежал дальше Родине служить.
Я какое-то время отпаивал свою голову горячим чаем, под кряхтение и ухмылки Окулярыча,
- Ты или индус, что чаем лечишься, или Булгакова Михайлу Афанасича не читал. Может, хорош экспериментировать?
Я махнул рукой, - Давай!
Дед тут же вытащил на стол свою хрустальную «ортопедию», налил две рюмки и две кружки ржаного. Я вынул из деревяшки свою порцию спирта и спросил,
- Дмитрий Фомич, а ты мне про Юпитер расскажешь?
- А-а-а, - протянул Окулярыч, - Саня наболтал. Трепло. А ещё в пагонах ходит. Ну, вот сейчас полечимся, и расскажу… Ну! Будем!.. Про квас не забывай… Во-о-от…
Мы немного посидели и старик, посчитав, что я уже несколько реанимирован, разлил по второй и заговорил,
- Вот когда ты на него, на Юпитер, в наши любительские «пукалки» смотришь – ну, шарик себе и шарик. Я до него через них и не дотягивался. А там, в обсерватории, - во какая дурында стоит! Сначала-то я залюбовался, а когда чуть коснулся его, так и обмер весь. Понимаешь, вот говорят – газовый гигант, газовый гигант… Так всё это семечки, слова. Силища там огромная! Неимоверная! Такая неимоверная, что страх один! Грозен он и обижен до чрезвычайности. Вот эту грозность и силу копит, хочет тоже звездой стать, как Солнце. И нам там вообще делать нечего. Лучше и не касаться, чтоб ненароком под раздачу не попасть. Вот с тех пор я туда и не суюсь. На землице – матушке за лавинками приглядываю. Я ж весь земной, а ни какой-то там космический… Ну! Будем!.. Да что ж ты дурной-то такой! Квасом, говорю тебе, запивай! Ква-а-асом…
***
День третий
Две недели прошли незаметно, и мне уже надо было собираться домой. Сроки моих горных приключений отсчитывали последние часы, и я бродил по посёлку, прощаясь с друзьями и приятелями. Дважды постучавшись в дверь лыжного проката, и, не получив никакого ответа, я пошёл в гостиницу, в интернет-кафе, отправить пару писем. Вошёл в компьютерную комнату, и… увидел Окулярыча. Тот сидел в самом углу и, напряжённо вглядываясь в монитор, барабанил по клавишам. Подойдя ближе, я заглянул в экран и замер на месте. Старик рубился с гоблинами. Или с орками… Силы были неравны. Звероподобные создания окружили юношу приятной наружности, в которого Окулярыч вкладывал всю свою душу, помогая ему сопением, а изредка и тихим покрякиванием. Тем не менее, неизбежное случилось вопреки всем стараниям «смотрителя», и юный герой пал от мечей оголтелого зверья.
Фомич, в сердцах плюнул, и, проворчав,
- Мать твою, - встал из-за стола, повернулся и увидел меня,
- Видал?! Два месяца бьюсь, как каторжный. А эта чёртова кукла всё своё – «game over»! Это меня «ластоногие» на это дело подсадили!
- Кто-кто подсадил?
- «Ластоногие». Ну, сноубордисты. Молодёжь!!! Решили над стариком подшутить. Ничего, в следующий раз приедут, я им тоже какую-нибудь закавыку устрою… А ты чего здесь?
- Интернет понадобился.
- А-а-а….
- Да это не к спеху. Я вообще-то тебя искал, Дмитрий Фомич. Уезжаю завтра. Хотел попрощаться.
- О как! Ну, тогда пошли ко мне. Подальше от этой заразы. Тут прямо и дух-то какой-то… электрический.
Мы пришли в прокат, Фомич поставил чайник, а я достал из рюкзачка набор рюмок (пару дней назад один мой приятель ездил вниз на рынок, и по моей просьбе прикупил полдюжины симпатичных рюмашек). Вода в чайнике вскипела, и хозяин вернулся к столу с двумя кружками чая и пластиковой бутылкой из-под дюшеса, наполовину наполненной «протирочной жидкостью».
- Квасу не предлагаю. Тебе завтра в дорогу. Не дай бог, какой конфуз может случиться от перепада давлений…
Он сел напротив и увидел мой нехитрый подарок.
- Дмитрий Фомич, прими в знак уважения и благодарности.
Старик улыбнулся, покивал головой и дружески похлопал меня по руке,
- Спасибо. Спасибо за твоё внимание…
После чего он встал, взял коробку с рюмками, подошёл к серванту, и, открыв скрипучую створку, положил её внутрь, а я заметил, пока дверка была ещё приоткрыта, целый склад совершенно новых рюмочных наборов. Затем он взял свою хрустальную искалеченную «гвардию», поставил её на стол и, молча, налил спирт в две рюмки. Потом с минуту помолчал, словно решая, рассказывать мне или нет, а решив, заговорил,
- Видишь ли… Этот «сервиз» ещё начал собирать мой очень дорогой друг. Двенадцать лет назад под лавиной погибли его братья. Вот тогда он взял две рюмки, отбил у них кругляшки и воткнул в деревяшку, провертев в ней дырки. Понимаешь, эти рюмки никогда не потеряются и не перепутаются с другими. Они всегда на месте. Во-о-от… Он поставил их на стол, а когда к нему кто-то приходил, то выпивая из них, он сам и его гость, вольно или невольно поминали его братьев. Восемь лет назад моего друга не стало. Разбился на машине. Вот тогда его жена и отдала мне это богатство…
Фомич постучал пальцем по одной из хрусталин,
- Вот его рюмка… Ну, а потом… потом…
Старик замолчал, а я невольно пересчитал количество рюмок – шесть, семь, и на деревяшке было ещё много свободного места.
Мы помолчали, я закурил и спросил,
- Что же ты мне сразу-то не сказал, Фомич?
- А чего тебе зря настроение портить?! Ты ж отдыхать приехал. А сегодня уж к случаю пришлось. Ладно… Ты вот что. Ты когда в следующий раз приедешь, привези мне смазку для штативов, чтоб на морозе не мёрзла, а то у нас здесь такой нет.
- Хорошо. Привезу. Или вышлю, если не скоро соберусь.
Старик хитро прищурил глаз и сказал, - Скоро, скоро… Не утерпишь… Я ж вижу! Забыл что ли про моё призвание?..
Затем он поднял свою рюмку и, улыбнувшись, сказал,
- Ну!.. Будем!.. Во-о-от…
Помочь сайту
Поздравления
